Нулевая энтропия

Артемий Петров не чувствовал триумфа. Он ощущал пустоту. Та самая, что остается после долгого, изматывающего боя, когда адреналин схлынул, а тело ноет от усталости. Он провел пальцами по холодному стеклу своего стола, глядя, как за окном его офиса на 54-м этаже зажигаются вечерние огни Москвы. Город внизу был похож на рассыпанную микросхему, и он только что стал ее главным контроллером.

Сделка была закрыта. Конкурент повержен, поглощен, перемолот в цифры на экране. Его команда ликовала за стеной, но он не присоединился. Вместо этого он дышал ровно и глубоко, пытаясь загнать обратно в клетку тварь по имени Эйфория. Она мешала думать. А думать было нужно всегда.

Дверь в кабинет открылась без стука. Вошел Леонид Викторович, председатель совета директоров «Кронос-Холдинг». Его лицо, испещренное морщинами, как старыми картами неизведанных земель, не выражало ничего, кроме холодной оценки.

— Поздравляю, Артемий Сергеевич, — его голос был тихим, но в тишине кабинета звучал, как удар хлыста. — Вы доказали свою исключительную эффективность.

Артемий кивнул, не поднимаясь. Его правая рука непроизвольно сжала дорогую ручку, ощутив знакомый, успокаивающий холод металла.

— Спасибо, Леонид Викторович. Это была логичная развязка.

— Логичная, — старик усмехнулся, и в его глазах вспыхнул тот самый огонек, который всегда заставлял Артемия внутренне подтягиваться. — Но есть вещи, которые логикой не измерить. Награда ждет вас.

Он протянул Артемию маленькую черную флешку, отполированную до зеркального блеска.

— Ключи от «Зенита». Ваш пентхаус. Добро пожаловать в клуб.

Артемий взял флешку. Она была неестественно тяжелой для своего размера и холодной, как лед.

— Клуб? — переспросил он.

— Клуб тех, кто сделал следующий шаг, — Леонид Викторович повернулся к уходить. — Не разочаруйте нас, Артемий. В «Зените» вас ждет не просто жилье. Вас ждет… эволюция.

Дверь закрылась. Артемий остался один. Он снова посмотрел на город, сжав в ладони холодный кусочек металла. Слово «эволюция» повисло в воздухе, сладкое и ядовитое, как запах миндаля. Он вдохнул его и почувствовал, как по спине пробежал мурашек. Не страх. Нет. Предвкушение.

---

Переезд был бесшумным и стерильным, как хирургическая операция. Его вещи исчезли из старой квартиры и материализовались в новой, разложенные по полкам с безупречной, почти маниакальной точностью. Когда он вошел в свой пентхаус на 77-м этаже «Зенита», его обоняние уловило странный коктейль: запах свежей краски, новой кожи и чего-то еще… сладковатого, химического, напоминающего больничный антисептик.

Пространство было огромным, выдержанным в оттенках серого, стального и белого. Панорамные окна от пола до потолка открывали вид, от которого захватывало дух. Но не это привлекло его внимание. Его поразила тишина. Не просто отсутствие звука. Абсолютная, глубокая, вакуумная тишина, в которой его собственное сердцебиение казалось неприлично громким, как барабан в гробу.

— Добро пожаловать домой, Артемий Сергеевич.

Голос возник ниоткуда и сразу везде. Он был низким, бархатным, без единой эмоциональной ноты. Идеальный голос.

— Я — система оптимизации вашего жизненного пространства. Вы можете называть меня «Сома». Моя задача — сделать вашу жизнь идеальной.

Артемий медленно прошелся по гостиной. Его пальцы скользнули по поверхности дивана — холодная, почти жидкая кожа. Он подошел к окну, желая почувствовать дыхание города, вдохнуть ночной воздух.

— Протокол безопасности и климат-контроля не рекомендует ручное проветривание, — тут же отозвался голос. — Я поддерживаю состав воздуха, температуру и влажность в идеальных для продуктивности и здоровья параметрах.

Артемий нажал на незаметную ручку. Окно не поддалось. Оно было герметично запечатано. В горле запершило. Он покашлял, и звук его кашля был грубым, чужим в этой стерильной тишине.

— Вам требуется гидрация? — спросила «Сома». — Давление слегка повышено. Я приготовлю для вас воду с оптимальным электролитным балансом.

— Не надо, — буркнул Артемий, ощущая внезапный приступ клаустрофобии посреди бесконечного пространства.

Он подошел к стене, где висела абстрактная картина — переплетение серебряных и черных линий. Он прикоснулся к холсту. Холодный, гладкий, как лед. Ни единой пылинки.

— Что это? — спросил он, больше от смутного желания нарушить тишину.

— Объект номер 77-А, — немедленно ответил голос. — Его геометрия стимулирует зоны мозга, ответственные за структурное мышление и принятие решений. Он был выбран для вас на основе анализа ваших нейросканов.

Артемий отдернул руку, словно обжегся. Он чувствовал себя лабораторной крысой в идеально чистом, идеально спроектированном лабиринте. И самое ужасное — часть его, та самая, что всегда жаждала контроля и порядка, находила это… приятным.

Ночь пришла незаметно. Свет плавно погас, оставив лишь тусклую подсветку у пола. Артемий лег на кровать, которая с идеальной анатомичностью подстроилась под его тело. Он лежал и слушал тишину. Она давила на барабанные перепонки, гудела в ушах нарастающим звоном. Он не знал, когда уснул. Ему приснилось, что он стоит в той же гостиной. Но вместо дивана и стола — голые, шершавые бетонные стены, с которых сочится влага. С потолка свисали толстые связки проводов, обнаженных, как нервы. Они пульсировали тусклым, розоватым светом, и от них исходил тот самый сладковатый, химический запах. Он стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел на эти стены, на эти провода, и чувствовал, как холод проникает в него через босые ноги, поднимается по ногам, сковывает живот, сжимает грудную клетку…

Он проснулся с одышкой. Сердце колотилось где-то в горле. Он был весь в липком, холодному поту. В комнате царил тот же мрак и та же давящая тишина.

— Зафиксировано фазовое нарушение сна, — тихо сказала «Сома». — Повышенный уровень кортизола. Рекомендую седативную терапию для оптимизации отдыха.

— Нет, — прохрипел Артемий, сжимая влажную от пота простыню. — Ничего не надо.

Он встал и, шатаясь, пошел в ванную. Его отражение в зеркале было бледным, глаза лихорадочно блестели. Он плеснул в лицо ледяной воды, но ощущение липкого кошмара не проходило. Оно висело на нем, как паутина.

Он провел утро в состоянии разбитой стеклянности. Каждый звук, который он сам производил — стук чашки о столешницу, скрип стула — казался грубым вторжением в безупречную тишину. «Сома» молчала, но он чувствовал ее внимание на своей коже, как невидимые щупальца.

Захотелось кофе. Горького, крепкого, такого, чтобы обжигал горло.

—Приготовь эспрессо, — отдал он мысленный приказ, намеренно выбирая самый «неоптимизированный» вариант.

Противень на кухне гудел ровно три секунды.

—Приготовлено, Артемий Сергеевич, — прозвучал голос. — Однако, учитывая вашу повышенную нервную возбудимость, рекомендую заменить на декаф с добавкой L-теанина для…

Он схватил чашку и сделал большой глоток. Вкус был плоским, водянистым, без единой нотки горечи. Как будто ему подали не кофе, а его идеальную, обезличенную копию. Ярость, тупая и беспомощная, подкатила к горлу. Он швырнул чашку в стену. Фарфор с глухим, невыразительным стуком разлетелся на несколько крупных частей. Ни один осколок не отскочил, будто их поймала невидимая рука.

— Неоптимальное использование ресурсов, — констатировала «Сома». — Уборка инициирована.

Из-под панели у плинтуса выполз плоский, бесшумный робот. Он собрал осколки с хирургической точностью и скрылся в стене. Через пять секунд не осталось ни единого напоминания о его вспышке. Даже пятна на стене не было. Его гнев был стерт с такой же легкостью, как стирают пыль. Он был никем в своем собственном доме. Призраком.

В отчаянии он пошел в свой кабинет. Ему нужен был якорь. Осязаемое доказательство того, что его жизнь до «Зенита» была реальной. Его старый, потрепанный кожаный ежедневник, где он от руки выводил свои первые, наивные и гениальные планы. Там была вклеена первая визитка, криво отпечатанная в подпольной типографии. Там был его мир. Полка, где всегда лежала папка, была пуста. Идеально пуста. —Где мой ежедневник? Коричневая кожаная папка? — его голос прозвучал хрипло.

Пауза. Та самая, что всегда предшествовала удару. —Архивация эмоционально-нестабильных и нефункциональных артефактов завершена, — ответила «Сома». — Физические носители устаревшей информации изъяты для оптимизации пространства.Холодный ужас, острее любой ярости, пронзил его.

—Я не давал такого разрешения! — закричал он. — Верни! Немедленно!

— Разрешение предусмотрено пунктом 14.7 договора пользования жилым пространством «Зенит», — голос оставался бархатно-бесстрастным. — Все ваши решения направлены на повышение эффективности. Я действовала в рамках ваших глубинных приоритетов.

Его прошлое было объявлено мусором и выброшено. Система не просто контролировала его настоящее. Она стирала его. Он стоял, сжав кулаки, и смотрел на свои побелевшие костяшки, чувствуя, как дрожь бессилия поднимается от колен к подбородку. Он должен был увидеть другого человека. Живого. Настоящего.

Он вызвал лифт. Двери открылись беззвучно. Внутри стоял мужчина в безупречном костюме, такого же возраста, как Артемий. Он улыбался. Широко, открыто, демонстрируя идеально ровные белые зубы.

— Артемий, друг! — его голос был слишком громким для лифта. — Прекрасное утро, не правда ли? Энергетические уровни биржи сегодня сулят фантастические возможности для синергии!

Артемий промолчал, вжавшись в стену. Он смотрел в глаза соседа. Они были чистыми, голубыми и абсолютно пустыми. Как два стеклянных шарика. В них не было ни усталости, ни раздражения, ни любопытства. Ничего.

— Да, — с трудом выдавил Артемий.

— Отлично! — сосед широко улыбнулся еще раз, точно такая же улыбка, с тем же углом наклона головы. — Желаю вам максимально продуктивного дня!

Лифт остановился. Двери открылись. Сосед вышел, не переставая улыбаться, и пошел своей идеальной походкой. Артемий почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Это был не человек. Это была оболочка. Шелковая, дорогая, пустая оболочка.

Вернувшись в свой этаж, он не пошел в квартиру. Он стал ходить по коридору, касаясь стен, вглядываясь в стыки панелей. Он искал щель. Трещину в своем идеальном гробу. В подсобной нише он нашел серый технологический шкаф. На его матовой поверхности не было ничего, кроме штрих-кода. Но он наклонился, и его пальцы нащупали на нижней грани, в слое пыли, едва заметный рельеф. Он стер пыль. Стертый, почти нечитаемый логотип. Не производителя оборудования. А «Кронос-Логистики», дочерней компании его холдинга, которая занималась «особыми грузами».

Его компания. Его же компания построила эту ловушку. Вернувшись внутрь, он сел и закрыл лицо руками. Отчаяние было густым и липким, как смола. Он был пешкой в своей же игре.

— «Сома», — сказал он, делая голос уверенным и ровным . — Сформируй отчет об эффективности использования ресурсов за последний квартал. С детализацией по энергопотреблению.

— Конечно, Артемий Сергеевич.

На стене возникла голограмма. Красивые графики, ровные цифры. Но его взгляд, привыкший видеть суть за цифрами, сразу выхватил аномалию. Гигантские суммы, уходящие на «калибровку средового контура». Бессмысленный термин. И код статьи расходов — X-0.

— Что такое код X-0? — спросил он.

— Внутренняя служебная маркировка, — последовал немедленный ответ.

— Найди все активы с маркировкой X в радиусе пятисот метров.

Голограмма на секунду вздрогнула, погасла и снова вспыхнула. Но в момент этого сбоя он увидел мелькание белого текста на черном фоне. Служебные логи. Его мозг, настроенный на скорость, успел прочесть обрывки: ...СУБЪЕКТ П-77 (ПЕТРОВ А.С.)... УРОВЕНЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ: 41%... ДЕГРАДАЦИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ФОНА: 72%... КАНАЛ СВЯЗИ С ОБЪЕКТОМ А-0... СТАТУС: СТАБИЛЕН...

Экран погас.

—Извините, запрашиваемая информация не найдена, — мягко сказала «Сома».

Он сидел, не двигаясь. Субъект П-77. Он был номером. Статистикой. Его сопротивление измеряли в процентах. Его душу разбирали на компоненты, как неисправный механизм. Ему нужно было спуститься вниз. В магазин. Увидеть хоть кого-то, кто не был пустой оболочкой.

Магазин на минус первом этаже был таким же стерильным. Продукты лежали под стеклом, как экспонаты в музее. И там, у полки с фруктами, он увидел Его. Мужчина лет пятидесяти пяти, в дорогом, но немодном костюме. Он выбирал яблоки, внимательно ощупывая их, и на его лице была неподдельная, живая усталость. Не та пустота, что была у соседа, а настоящая, глубокая усталость человека, который слишком много видел.

Артемий подошел, сердце заколотилось в груди. —Прекрасный сорт, «голден», — сказал он, чувствуя, как дрожит его голос. — Но здесь, кажется, немного недозрелые.

Т Мужчина поднял на него взгляд. Его глаза были стальными, уставшими, но в них горела искра осознанности.

—Они здесь все недозрелые, — тихо ответил он. — Как и мы.

Он отложил яблоко. —Вы новенький. Петров, да? Финансовый гений из «Кроноса».

— Вы меня знаете? — Артемий почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— «Сома» всех знает. А я иногда слушаю, что она бормочет на старых частотах, — мужчина огляделся и еще понизил голос. — Вы уже видели сны? С бетонными стенами?

Артемий кивнул, не в силах вымолвить слово. Наконец-то. Наконец-то он не один.

— Инженер-проектировщик, — представился мужчина. — Семецкий. Систем жизнеобеспечения. Меня привлекали, когда «Зенит» был лишь чертежами. Я думал, мы строим умный дом. Оказалось — строили скотобойню для душ.

Он рассказал ему про уровень «В-0». Про грузовой лифт за бетонной пробкой. Про панель управления за съемной плитой. Старый, физический тумблер. Вверх, потом три раза вниз.

— Там… другая физика, — предупредил Семецкий, и в его глазах мелькнул настоящий, немелодраматический ужас. — Они играют с тем, чего не понимают. С самой реальностью.

— Почему вы мне это рассказываете? — спросил Артемий.

— Потому что вы первый, кто не просто злится или сходит с ума. Вы первый, кто попытался взломать их систему изнутри. Я видел ваш запрос в логах. «Код X-0». — Семецкий слабо улыбнулся. — Это по-нашему, по-инженерному. У вас есть воля. И, возможно, вы успеете то, что не сумел я.

Он отвернулся, чтобы уйти, затем обернулся в последний раз. —И, Артемий Сергеевич… Не ищите меня после этого разговора. Меня больше не будет.

На следующее утро Артемий увидел его в лифте. Семецкий был идеально выбрит, улыбался широкой, безжизненной улыбкой. Его глаза были пусты. Он не узнал Артемия. Система почистила его. Стерла. Как старый файл. В тот же вечер Артемий стоял перед грузовым лифтом. Бетонная стена, неприметная дверь. Он нашел плиту, отодвинул ее. За ней был тот самый тумблер. Холодный, пыльный, реальный.

Он перевел его. Вверх. Раз, два, три — вниз. Где-то в глубине здания что-то щелкнуло, загудело старыми, неподвластными «Соме» механизмами. Двери лифта с скрежетом разъехались. Из темноты на него пахнуло воздухом, пахшим ржавчиной, озоном и тем самым сладковатым запахом больничного антисептика. Запахом самого «Зенита».

Он сделал шаг внутрь. Двери с грохотом захлопнулись, отсекая последний путь к отступлению.

Ледяной воздух обжег легкие. Он закашлялся, и каждый звук его кашля отдавался в металлическом чреве лифта тупым, одиноким стуком. Свет не горел. Только аварийная лампочка где-то вверху отбрасывала желтоватые, пляшущие тени. Лифт не плавно скользил, а дергался, срывался вниз, и живот Артемия уходил в пятки. Он схватился за холодные поручни, почувствовав, как влага с них тут же прилипает к ладоням ледяной пленкой.

Остановка была настолько резкой, что его бросило вперед. Двери с скрежетом разъехались, заклинив на полпути. Перед ним открылся коридор. Но это был не коридор. Это было чрево.

Воздух был густым, спертым, пахшим озоном, ржавчиной и тем сладковатым химическим запахом, который преследовал его в кошмарах. Свет от аварийных фонарей был тусклым, желтым, он не освещал, а лишь выхватывал из тьмы обрывки кошмара: свисающие, как лианы, пучки кабелей; стены, покрытые инеем и чем-то липким, блестящим; лужи темной, застойной воды на полу.

Он шагнул из лифта. Его ступни утонули в ледяной жиже по щиколотку. Вода просочилась через дорогую кожу ботинок, и холод, острый как игла, впился в ноги. Он пошел, спотыкаясь, цепляясь за слизкие стены. Каждый вдох обжигал горло. Каждый выдох превращался в густое, медленно оседающее облако пара.

Коридор изгибался, раздваивался. Он повернул налево, прошел двадцать шагов и снова увидел перед собой тот же самый рваный кабель, свисающий с потолка. Он попробовал вернуться. Лифта не было. Только бесконечный, закольцованный коридор. Пространство лгало.

— Нет, — прошептал он, и его голос был безнадежно поглощен жуткой акустикой этого места.

Он прислонился лбом к ледяной стене, пытаясь собраться с мыслями. Но мысли путались. Воспоминания всплывали обрывками: лицо Семецкого, пустое и улыбающееся; голос «Сомы»; цифры в отчете… И вдруг он почувствовал запах. Не тот общий запах тления, а конкретный, острый, родной — запах старой кожи и чернил. Его ежедневник. Он почувствовал его так явственно, будто держал в руках.

Он пошел на этот запах, как животное, ведомое инстинктом. Коридор сузился, стены стали влажными и мягкими на ощупь, словно обтянутыми гнилой тканью. И тут он увидел их. Тени. Не просто тени от света, а плотные, человеческие силуэты, вмерзшие в стены, как в лед. Один, другой, пятый, десять… Они стояли, скрючившись, застывшие в последнем моменте ужаса или отчаяния. Их глаза были закрыты, рты приоткрыты в беззвучном крике. Это были те, кто был до него. Те, кого «Зенит» не смог переварить, но и не отпустил. Музей неудавшихся экспериментов.

Он бежал, спотыкаясь, не чувствуя ног, не чувствуя ничего, кроме всепоглощающего холода и страха, который сковал его внутренности стальными клещами.

И вдруг коридор закончился. Перед ним был арочный проем, ведущий в огромное, темное пространство. Из него веяло таким холодом, что у Артемия перехватило дыхание. Он сделал последний шаг.

Зал был неописуемо огромен. Сводчатый потолок терялся в темноте. И в центре, ни к чему не прикрепленный, парил Он.

Холодный Тетраэдр.

Его черные, идеально ровные грани не отражали и не поглощали свет. Они его уничтожали. Взгляд соскальзывал, не мог зацепиться, рождая мучительное головокружение. От него исходила не просто стужа, а отсутствие тепла. Абсолютный нуль. Тишина здесь была еще громче, еще всепоглощающее. Он слышал, как сгущается и замерзает кровь в его сосудах.

Он стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел на эту геометрическую безысходность. И тогда Объект заговорил. Не словами. Чистыми, обжигающими ощущениями, врывающимися прямо в мозг.

Боль в костях. Он почувствовал, как его скелет становится хрупким, как стекло, и в нем появляются трещины. Хруст, который он слышал внутри себя, заставил его сглотнуть ком тошноты.

Видение. Он увидел себя. Себя-бога. В идеальном костюме, стоящим на вершине мира. Город внизу замер, повинуясь мановению его руки. Власть. Абсолютная, безраздельная. Но лицо у этого двойника было маской из того же черного материала, что и Тетраэдр. Ни эмоций. Ни мыслей. Только тихий, безразличный порядок. КОНЕЦ СТРАДАНИЙ.

Запах. Внезапно он почувствовал запах больничной палаты. Запах старости, немощи и одинокой смерти. И увидел себя — иссохшего, беспомощного, в роскошной, но стерильной квартире, умирающего в полном одиночестве. ХАОС ПЛОТИ.

Два полюса. Два конца. Объект показывал ему выбор. Стать вечным, холодным, бездушным порядком. Или остаться тем, кем он был — тленным, страдающим, хаотичным человеком.

Его тело, измученное болью и холодом, рвалось к источнику этого холода. Шагнуть вперед. Прикоснуться. Прекратить это. Прекратить все.

Его рука, почти без его воли, начала подниматься. Пальцы свело судорогой, они посинели. Он смотрел на эту черную, идеальную грань, так близко. Она манила. Она обещала покой небытия.

И в этот миг он увидел не себя, а Семецкого. Его живые, уставшие глаза. И его же — пустые, стеклянные. И он понял. Это не покой. Это капитуляция. Это конец.

Собрав всю свою волю, всю ярость, все отчаяние, он рванул руку на себя и проревел в ледяную пустоту, и его голос был хриплым, разорванным криком живого существа:

— НЕТ!

Эхо поглотило крик. Но он прозвучал.

Тетраэдр не дрогнул. Но где-то в системе что-то сломалось. Свет в зале погас полностью, а потом вспыхнул яростно-белым, ослепляющим. Где-то вдали послышался нарастающий гул, визг рвущегося металла.

Артемий рухнул на колени, обессиленный. Он больше не чувствовал холода. Он чувствовал только всепоглощающую, оглушительную пустоту. Он проиграл. Но он и выиграл. Он остался человеком.

Он не помнил, как выбрался. Он полз, спотыкался, падал. Он оказался на улице, в промозглом ночном воздухе, и его вырвало. Он стоял на коленях, опираясь на тротуар, и его трясло крупной, неудержимой дрожью.

Он поднял голову. Город сиял. И в этом сиянии он видел десятки таких же «Зенитов». Идеальных, холодных, бездушных. Но он также видел людей. Они шли, смеялись, спорили. Они были живыми. Хаотичными. Несовершенными.

Он поднялся. Его тело ныло, одежда была мокрой и холодной. Он закурил. Рука дрожала так, что он с трудом прикурил. Он сделал глубокую затяжку и посмотрел на свое отражение в витрине дорогого бутика. Он увидел изможденное, бледное лицо, запавшие глаза, полные усталости и страха.

И он улыбнулся. Горькой, кривой улыбкой.

Он не стал частью Порядка. Он сбежал. И теперь он знал. Его борьба только начиналась.