
Серый рассвет едва пробивался сквозь смог, окутывающий стены госпиталя Нью-Хоуп. Утренняя смена медиков обнаружила его у главного входа --- изможденного старика, чье тело, казалось, состояло лишь из кожи и костей. Его потрескавшиеся губы беззвучно шевелились, словно пытаясь произнести давно забытую молитву.
Торин --- так гласила полустертая этикетка на его запястье --- выглядел на все двести лет, хотя определить его истинный возраст было практически невозможно. Глубокие морщины избороздили его лицо, а некогда сильные руки превратились в хрупкие веточки, дрожащие от малейшего движения воздуха.
Но самым заметным был шрам --- грубая линия, тянущаяся от шеи до брови, пересекающая правую щеку. Этот след прошлого выглядел зловеще на фоне бледной, почти прозрачной кожи старика. В извилистой глубине шрама, казалось, скрывалась целая летопись прожитой жизни, полная боли и отчаянных решений.
Глаза Торина, затуманенные катарактой, едва различали окружающий мир. Правый глаз, почти полностью белый, казался безжизненным --- след давней травмы, которая теперь, спустя годы, давала о себе знать с новой силой. Но в левом глазу еще теплился огонек, странно яркий и пронзительный, словно последняя звезда на небосклоне угасающей вселенной.
Медики действовали быстро и эффективно, словно хорошо смазанные детали бездушного механизма. Внутривенная глюкоза, антибиотики широкого спектра, кислородная маска --- стандартный набор для таких случаев. Но даже сквозь пелену профессионализма на их лицах читалось удивление: как этот человек все еще жив? И почему система не отправила его в утилизацию, как это обычно происходит с «нулевыми»?
В 2244 году выживание стало привилегией, доступной лишь тем, кто мог позволить себе «подписку на жизнь». Каждый вдох, каждый глоток воды, каждая крошка еды --- все имело свою цену. Человеческое существование превратилось в сложную математическую формулу, где переменные определялись толщиной виртуального кошелька и статусом социального рейтинга. И Торин, судя по его виду, давно выбился из этой системы. Или… это было лишь частью какого-то плана?
Пока медицинские дроны сканировали его изможденное тело, жужжа, как рой механических пчёл, собирая данные для диагностики, старик едва заметно повернул голову. Его губы снова задвигались, на этот раз издавая едва слышный шепот:
«Куб вариации… ключи… активация…»
Молодой интерн, стоявший рядом, удивленно поднял бровь. «Что он сказал?» --- спросил он у старшего врача. Тот лишь покачал головой: «Бред умирающего. Ничего особенного.»
Но в глазах старика не было безумия — лишь холодная, расчетливая решимость человека, который знает нечто недоступное остальным. Был ли это действительно просто бред? Или последнее сообщение, ключ к чему-то большему?