Нуль-вектор

Библиотека в интернате была действительно хорошей. Открыв на экране каталог ее фондов, Эрне первый раз растерялся: чувство, ранее ему не свойственное.

Программа, составленная психологами и преподавателями с учетом его мифической амнезии и безбожно сбавленных до двенадцати лет, лежала на столе. «Янки при дворе короля Артура», «Убить пересмешника», «Повелитель мух», «Над пропастью во ржи», «Гамлет», «Робинзон Крузо», «Гулливер»... От растерянности же он некоторое время придерживался списка, но тот закончился, и проблема снова встала перед ним во весь рост. И вот тогда его спас Элих Барси.

Ну, не совсем спас, конечно, просто впереди сидящая одинокая спина вдруг развернулась и, хрустя ореховым батончиком, бесцеремонно подвинула листок к себе, пару секунд читала его, а потом расхохоталась. Эрне взял себя в руки и молча подождал продолжения.

Глаза у Барси были такого же цвета, как карамель, стекающая на его пальцы растопленным сиропом. Он обошел стол, встал за спиной Эрне и липкими, как лента от мух, пальцами начал тыкать в экран, оставляя на нем орехово-карамельные пятна. Колонка отбора пополнялась названиями, ранее в программе не значившимися: «Превращение», «Жюстина», «Приглашение на казнь», «Заводной апельсин», «Парфюмер», «Игра в бисер», «Смерть в Венеции», «Преступление и наказание», «Голем», «Господин Наклеенные Глазки», «Крейцерова соната», «Сто лет одиночества», «Сад расходящихся тропок»…

Безбожно заляпав экран, Барси остановился и, с сожалением посмотрев на пальцы, направился в туалет. Эрне представилась возможность не менее бесцеремонно заглянуть в его экран.

«Улисс» Джойса.

Он решил, что это судьба.

***

— Дуализм вообще самое простое понятие многомерности для человека. — На этот раз в руках Барси была плитка шоколада, расчерченная на ровные квадраты, словно тетрадь для алгебры. — Что больше одного? Два. Это тот минимум, который позволяет описать мир. Человек жив, человек мертв. Третьего не дано.

— Есть еще кома. — Эрне краем глаза покосился в мигнувший на его столе экран — поиск завершен, результат отсутствует. — Или, например, пропавшие без вести.

— Поставь себя на место начинающего размышлять человечества. — Барси отправил в рот половину плитки и облизал пальцы. — Большая часть современных теорий имеет корни в глубокой древности, когда человечество сидело в пещерах на своей родной планете и молилось огню. Два — это прорыв. А с тех пор как открыли волновую функцию, дуализм получил новую жизнь. Человек жив, человек мертв — это конечные точки, а между ними идет прямая вероятностей, куда вписывается и кома, и пропадание без вести, и даже ментальная инвалидность. Человек может находиться в любой из этих точек — и все равно не покидает пределы линии. В этом смысле ты уже знаешь, где он находится.

Пустая библиотека делала Барси болтливым и даже навязчивым. Отчасти Эрне его понимал — где еще найдешь свободные уши, готовые слушать философские размышления?

— А человек не может находиться в третьем состоянии? Быть ни живым, ни мертвым или живым и мертвым одновременно?

— Как кот Шредингера? — хохотнул Барси. — Все зависит от того, какой картиной реальности ты пользуешься. В некоторых такое возможно. Например, если ты считаешь, что единственное сознание во вселенной — твое собственное, а все остальное — игра его воображения. Это называется солипсизмом.

Эрне подумал.

— Будь мое сознание единственным во вселенной, все происходило бы по его воле, — возразил он. — Но некоторые события происходят не только не по моей воле, но и вопреки ей. А когда ты вынужден меняться под воздействием внешних факторов, это доказывает, что факторы существуют вне твоего сознания.

Барси уважительно посмотрел на него, отломил квадратик шоколада и положил его перед Эрне, прямо на список литературы, изрядно замызганный с прошлых посещений.

— Как насчет воли божьей? Воскрешение Лазаря? Его можно считать третьим человеческим состоянием?

— Только теоретически, — условно согласился Эрне. — Это не менее умозрительный опыт, чем кот Шредингера. Не встречал ни одного воскресшего. Если кто-то умер, это обычно навсегда.

Он отправил шоколад в рот, пока библиотечный робот не увидел такого вопиющего нарушения правил и не приехал бубнить им в затылки список запрещенных в библиотеке вещей. Они и так были под подозрением, две точки в пространстве пустого читального зала: все нормальные воспитанники гоняли в футбол или плавали в открытом бассейне.

— Тогда в качестве четвертого состояния предлагаю рассмотреть социальные состояния тела. У юристов есть конторы, которые регистрируют смерть кредитора и снабжают его чужими документами и билетом куда-нибудь подальше, где его никто не узнает. Это не затрагивает физическое тело, но де-факто человек исчезает из этого мира.

— Такие исчезновения стоят приличных денег, не у всех они есть. К тому же нужно знать, куда обращаться.

— Зато можно бесплатно не регистрировать человека при рождении, и тогда он никогда не умрет.

— Смерть тела рано или поздно будет зарегистрирована, — возразил Эрне.

— Да, но это будет смерть нерожденного. Неплохая сенсация для газет, да? Хотя, конечно, факт рождения при этом будет подтвержден косвенно. А есть еще правительственная программа защиты свидетелей, перемена участи у уголовников, или вот взять хотя бы твою амнезию, — засмеялся Барси. — Чем не пример?

— Тем, что он неудачный. Забытое прошлое меняет мое представление о самом себе, но не представления окружающих, для них я остался тем же, кем и был. И тем более оно никак не касается физического состояния.

— Физические состояния человека вообще конечны. — Барси жестом фокусника извлек из недр штанов упаковку воздушного риса в меду. — Бесконечны только возможности их восприятия. Если поиск не дает результата, возможно, человек, которого ты ищешь, сочетал обе фазы в одной — изменил и физическое состояние, и социальное. Либо не существовал вовсе.

Он кивнул на заднюю стенку экрана с таким видом, точно смотрел сквозь пластмассу на поисковую строку.

— Кто сказал, что я кого-то ищу?

— Стираешь за собой историю каждый раз, когда собираешься уходить, — снисходительно отозвался Барси. — Но продолжаешь искать. Значит, либо не знаешь, как правильно это делать, либо хочешь невозможного. На твоем месте я бы задумался, а был ли мальчик.

Эрне не стал говорить, что речь о девочке — какая разница? Тем более что в последнее время он и сам частенько задумывался на эту тему.

— Личный опыт общения с человеком не является доказательством его существования?

— По одной из теорий именно так. — Барси пожал толстыми плечами. — Время нелинейно, и одно-единственное существо, освоившее путешествия во времени, перемещается каждый раз назад и в один и тот же момент времени то воюет, то женится, то рожает детей, но это все одно и то же существо. Бесконечно одинокое и играющее само с собой.

— Мы с тобой можем оказаться одним и тем же человеком? — Эрне засмеялся, представив, что когда-нибудь обнаружит себя в майке огромного размера с цыпленком на груди. — И я сам себе даю советы и рассуждаю о жизни и смерти?

— Вариант не хуже других. Сколько людей всю жизнь заняты внутренним диалогом о себе самих с самими собой, хоть вокруг империи крушись, хоть апокалипсис наступи?

Барси доел рис, осыпав стол крошками, смахнул их ладонью на пол, и туда немедленно приехал робот-пылесос. Недовольно урча, он убрал мусор и затих в своем углу на зарядном блоке.

— Попахивает шизофренией.

— Попахивает? Да вся история человечества ею провоняла, — засмеялся Барси, сворачивая обертку от риса в трубочку, а затем сплющивая ее в полоску, чтобы намотать на толстый палец в виде кольца. — Взять хотя бы эффект наблюдателя, чем не шизофрения? Как будто частица может чем-то понять, смотрят на нее или нет, чтобы вести себя так, а не иначе. Им и в голову не приходит, что дело не в частице, а в них самих. Это они влияют на результат эксперимента своими ожиданиями, и вуаля — частица ведет себя как застенчивая девственница в койке с солдатом. Однако академики всерьез это обсуждают и даже приводят в качестве доказательств какие-то физические опыты.

— Напоминает интерактивную игру.

— По некоторым данным мы действительно живем внутри огромной компьютерной симуляции, — охотно подхватил Барси. — Наши действия ветвят эту программу в зависимости от сделанного выбора. Каждый сделанный выбор влечет раскол мира на несколько новых, где события происходят по-разному. Все эти миры существуют одновременно, соприкасаются, и в какой-то момент ты можешь перейти из одного мира в другой, сам того не заметив. Просто все вокруг станет немного не таким, как ты привык. Например, однажды в зеркале ты заметишь, что глаза у тебя стали зелеными.

— Почему зелеными? — насторожился Эрне.

— Ну, синими, — покладисто отыграл назад Барси. — И если в своем мире ты вызывал у людей безотчетную симпатию, то в другом будешь вызывать беспричинную неприязнь. И сам не будешь знать почему.

— Переход как-нибудь определяется физически самим переходящим?

— Разное говорят. Бывает действительно переход ногами откуда-то куда-то. Например, с одной стороны моста на другую, или вот в кресле пассажира: сел, закрыл глаза, открыл глаза — а мир уже другой. Ну и сон, само собой. Качественный сон может перетянуть физическое тело вслед за сознанием.

— Слишком фантастично. Предпочитаю более простые решения, они самые верные.

— Это называется бритвой Оккама, — кивнул Барси. — При огромной пройденной точкой траектории перемещение может быть нулевым, если она вернулась в исходную позицию или...

Он снял с пальца импровизированное кольцо, поставил его на ребро и щелчком послал на другую сторону стола.

— Или никогда ее не покидала, — закончил Эрне мысль друга, прихлопнув бегущий кружок ладонью.