Нянюшка

Из тяжких дум о так и не свершившемся мероприятии Васю выдернул материнский вопль с кухни. Извещала она, что надо сходить за хлебом. Хлеб дома кончился, а без него и жизни нет.

Он, для начала, решил проигнорировать ее, закрыл глаза, прикинулся спящим. Вдруг отстанет? Вернулся в думы о случившемся не далее, как вчера, когда постигло его полное фиаско. Отказала ему девушка в свидании. Грубо, унизительно.

Конечно, будет такая смотреть на низкорослого очкарика, как же. Вот были бы у Васи деньги, да к ним благ материальных прилагалось, побежала бы со всех ног. Не посмотрела, что мордой не вышел, что зрение аж минус семь на оба глаза и ходит с толстенными линзами. Без них – крот полный, в темноте так и вовсе слепой. Стыдно сказать, ночью на туалет по запаху ориентируется. Нет, не продуктов жизнедеятельности. Специально для этого дела ароматизатор поставил с маслом пачули. Вот на него Вася и шел, чтобы не включать свет и не будить мирно спящую родительницу, с которой проживал в скромной тридцатиквадратной однушке.

Временное помрачение на Васю нашло на почве внезапно приваливших денег. Невеликих, но все же выгулять девушку, в том числе в хорошем ресторане, и на отельные апартаменты хватит. Именно такой у Василия зародился грандиозный план, когда в жизни на его двадцать три года внезапно возник отец, до этого сыном совершенно не интересовавшийся аж с пятилетнего возраста. Что его вдруг расперло отцовской заботой – кто бы знал. Да оно и не важно. Главное, что денег дал, не изъявив желания общаться в дальнейшем, и снова отбыл в закат.

Про деньги Вася матери не сказал, она ведь тут же придумает, куда их можно потратить в нужном русле. Решил Вася, что позовет он на свидание красавицу Танечку, которая вся из себя и на кривой козе к ней не подъезжайте. Из любопытства Танечка, по Васиному плану, должна была согласиться на необременительную прогулку, там уже без лишних глаз зайти в ну очень дорогой ресторан и дело в шляпе. Танечка впечатляется щедростью Василия и его речами о финансовых перспективах на почве «привалил крупный куш», входит в соблазн, который шлифуется спиртосодержащими коктейлями, едет в номера, где отдается ставшему уже не таким омерзительным партнеру всю ночь напролет в разнообразных позах и вариациях. Для этих целей Вася даже виагру в аптеке прикупил, чтобы потянуть, а то больше такой случай вряд ли привалит. Проспится Танечка, выяснит, что нет у Васи вожделенных капиталов и брезгливо уползет в свою прежнюю жизнь, в которой задротам-очкарикам из мамкиных малогабаритных однушек не место.

Все обломилось на корню. Взглянув на Васю, как на вошь говорящую, Татьяна отвернулась и под хихиканья стайки подружек подалась по своим делам. Совершенно ей не интересно было, как он решился подойти, откуда на нем вдруг приличная одежда и прочее.

- Облом, очкарик! – прошептала прямо в ухо подбежавшая со спины одногруппница.

Василий чуть было не задохнулся от возмущения. Да она ж сама в очках, коза! Не в таких диоптриях, конечно, но тем не менее. По сути, женский вариант самого Василия – низкорослая, коренастая, заучка. А издевается так, словно вчера с подиума сошла и весь мир у ее ног.

Вася шумно задышал, покраснел, на ходу решал, как дальше быть. В порыве самоуверенности уже номер в отеле снял и оплатил с отцовских денег. Лучше бы оперативки на комп докупил, собирался же! А теперь пожалуйста, иди хоть сейчас заселяйся. Двуспальная кровать, джакузи, вид из окна на городские крыши, возле траходрома коробка салфеток на тумбочке - писюн подтереть как выдрочится.

Мелькнула у Василия отвратительная мысль пойти в ночной клуб и там подцепить уже пьяную и готовую, не настолько принципиальную замену Танечке. Или даже не тратиться на это дело, унижаясь перед претендентками, а сразу вызвать специалистку, которая за час ухайдакает его в масло. Или мыло. В конце-концов, что ему терять? А так хотя бы не салфетки и опостылевшая жопа Саши Грей на экране.

Тут Вася вспомнил, что Саша Грей уже отошла от дел и теперь, можно сказать, пенсионерка, и окончательно приуныл. Так бы и стоял столбом, если бы не сшибла его странная девица.

- Да вы сегодня сговорились что ли! – взмурявкнул Вася в возмущении. Удар был серьезный, аж очки слетели и пришлось опускаться на колени искать.

- Извините, - тихо прошуршал грудной голос от обладательницы которого одуряющее пахло травяным сухостоем, жарким летом, слегка даже болотной тиной.

Она подала Васе очки, которые тот оперативно нацепил на нос, уставившись на свою обидчицу. Красивая, стройная, не особенно высокая, с толстенной светло – русой косой. Нос вот только немного портил образ. Такие носы обычно шнобелем называют. Однако же небесно-голубые глаза, в которых запросто можно было утонуть, отвлекали от этого небольшого недостатка. Одета девица была странно. Длинное с рукавом платье-рубаха из грубой серой ткани, подпоясана плетеным цветным поясом, потертая кожаная сумка через плечо, на ногах что-то похожее на короткие сапоги на низком каблуке. «Очередная битая на голову реконструкторша» - подумал Вася, но вслух выдал:

- Да ничего страшного, очки не разбились….

Вот вечно он так. Стоит только девушке с ним неожиданно заговорить и плывет, как сало на солнцепеке. Девица же улыбнулась, еще раз принесла извинения и потопала в сторону автобусной остановки.

Какое-то время Вася смотрел ей в спину, не в силах оторвать взгляд от роскошной косы. Когда же в себя пришел, незнакомки и след простыл. Домой, понятное дело, совершенно не хотелось, отправился он в отель, где и проторчал до расчетного часа следующего дня. Впервые в жизни искупался в джакузи, а перед этим ретиво передернул, глядя в широкоформатный экран, где все детали крупным планом. Поел после всего не домашних котлет, а лапши китайской в коробке. Тоже ни разу не пробовал, при любых намеках мать на говно исходила, что отрава и дырка в желудке будет величиной с редьку. Дырки не образовалось, а вот приятное чувство злорадства появилось очень даже. Дальше Вася просто спал на удобной, двуспальной кровати, в кои-то веки в полной тишине, без храпа родительницы. Век бы так жил!

- Ну, и долго мне ждать? – вырвал Васю злобный материн голос из сладких грез. – Я тебе когда сказала за хлебом собираться? Чего валяешься!

****

Дел у Изигорды была уйма. Пополнить почти исчерпавшиеся запасы лекарств, прикупить цветных ниток для вышивки, за специями забежать, фруктов взять тропических и торт для девочек. Очень уж они просили, понравились им торты из кондитерской «Мармеладка». Торт, причем, вполне конкретный заказали, «красный бархат». В следующий раз еще не скоро нитка мостом станет, так что нужно взять все запланированное и назад успеть.

Порой Изигорда себя корила, что разнежились они с этими побегушками, раньше вот без всяких излишеств жили и ничего. Теперь извольте: вместо репы у них картошка, вместо яблок фейхоа с мангустинами и арбузами среди зимы. Яблоки, конечно, тоже употребляли. А, порой, Изигорда малодушно желала бросить своих подопечных хотя бы на время, залезть нагло в самолет и посмотреть где это все растет. Много лет уже вся среда ее обитания – болото и близлежащие леса.

Малодушие Изигорды быстро усыхало. Девочки без нее пропадут, а она без них изведется в беспокойстве. Так что ну его всякие там Таиланды, Лаосы и жаркие африканские страны. У них на болоте тоже ничего. Особенно когда комары не обильно уродятся.

В очередной приступ размышлений чуть не налетела на дедка с палочкой. А ведь вчера только паренька сшибла, разиня! Невысокого, плотного, голова светлыми кудряшками, в очках с толстенными линзами. И без того бедняге видится плохо, а тут она. «Внимательней надо быть!» - подумала про себя Изигорда и поскакала дальше по своим делам. К вечеру бы обернуться, домой дойти. Сейчас вот на автобус, забежать в кондитерскую, там по пути в аптеку и на электричку. Оттуда еще пешком до моста пилить, успеть бы пока не схлопнулся. Последний день перед затяжным затишьем.

****

Вышел Вася из подъезда со смартфоном в кармане, банковской картой и холщовой сумкой наперевес, чтобы хлеб в нее сгрузить и на пакеты не тратиться. Мать экономила каждую копейку, и сына при случае за расточительство грызла.

Парень тяжело вздохнул. Это, значит, надо будет зайти за хлебом, потом домой, там мать возобновит свою пилораму касательно его жизни и будущих перспектив. Ведь вот-вот диплом на руках будет, защита – рукой подать.Двадцать три года, а она ему мозг ест, как буд-то он школьник! Какие уж девушки. При такой жизни, походу, кроме порнухи ему ничего и не грозит. Особенно в свете того, что мечтала мать, как он учителем в школу работать пойдет. Уважаемая профессия, на государственном довольствии. Мало в курсе была, что с того довольствия, разве что, на мыло с веревкой и табурет скопить удастся, а то и в кредит взять придется лет так на пять.

За думами скорбными не заметил, как дошел до булочной, отоварился сразу на пару буханок, пусть мать уестся хлеба этого, черти бы его взяли. Буквально все заставляла с хлебом есть, включая макароны и пельмени. Так ведь сытнее! Хлеб – всему голова! И брюхо - хрен обхватишь. За ругательствами мысленными и не заметил, как чуть не врезался в знакомое платье.

Опять она! Девица вчерашняя. В том же платье, с той же сумкой. Только что в довесок еще и кучей хозяйственных нагрузилась, но перла их на себе так легко, словно там пух.

Ну, это уже как-то подозрительно и даже может быть ненормально.

Девица, тем временем, не заметив Васю, побежала, через дорогу. А он, сам не понимая зачем, рванул за ней. Неслась она, как загнанная савраска. Только и успевала! Прыг, скок! Василий уж думал плюнуть на это дело, ну ее. Ничего необычного в девице нет. Вроде бы. С другой стороны что-то кололо его, какие-то подозрения, что-то с ней не так. Красивая, опять же, вежливая вчера была. А уж домой-то как не хотелось! Или, может, расстроившись отказом и бесцельно снятым отельным номером Василий решил, что тут выгорит? Ну, а что? Подойти, помочь сумки донести, вон она их сколько насобирала. Торт еще в коробке. Женщина, если ей с тяжестями помочь, обычно большую благосклонность проявляет и доверие. Однако, совершенно не было похоже, что девушка нуждается в помощи. И Василий притормозил, увидев, что забежала она в аптечную дверь. Не заметила бы. Как вариант, можно же отследить где она живет… Вот только дальше что? У подъезда караулить? Как маньяк какой-то. Девица, тем временем, вышла. Интересно, зачем она столько лекарств в аптеке набрала? Целый пакетище.

От аптеки незнакомка двинулась в сторону платформы электрички.

«Не, ну это совсем уже кисло» - подумал Василий, но азарт его все равно не отпускал. Словно игромана, который чувствовал, что вот-вот выпадет тринадцать черное, надо продолжать. Прижимал к себе холщовую сумку с двумя булками хлеба и тихо матерился, что вообще ввязался в это мероприятие. Сейчас еще мать трезвонить начнет. Телефон надо отключить к чертям, пусть попереживает, хоть и поедом потом заест.

Электричка шла в южном направлении, Василий взял билет (гулять, так гулять) до конечной, где-нибудь девушка да сойдет. Расположился незаметно, на внушительном отдалении. Девица же, совершенно ничего не подозревая, расслабилась, вытянула ноги и приготовилась к долгому пути.

На деле путь оказался не таким уж длительным. Сошла она через какие-то десять остановок, на платформе с названием «62-й километр» и бодро двинулась в сторону леса, где ни тропинки, ни фонарей. Куда ж ее понесло? Хотя, если точнее, то его-то куда несет? Да еще и с хлебной авоськой.

****

Торту девочки радовались в голос. А Изигорда была счастлива, что и она успела, и они довольны. Поездка, надо сказать, вышла крайне удачной не смотря на то, что три дня кряду савраской носилась. И погода не подвела, и в аптеке все нужные лекарства оказались, выдали без проблем. В нагрузку она себе даже кофе позволила купить, хоть и прятала его от подопечных. На них он действовал странно. Взбалмошными становились, спать укладываться не желали, начинали песни горланить и все порывались слетать местных попугать. И ведь однажды так и сделали! Старейшина потом приходил, в пояс кланялся, спрашивал, чем же так они прогневали чудо-дев, что летали они над деревней да грязь на людей комьями кидали, грозно вопя? Что вот тут скажешь? Что девицы в разнос пошли? У них такого даже после вина не случается. Напившись красотки песни поют да отплясывают.

Поэтому пила Изигорда кофе украдкой и с утра, пока девочки спали до обеда. Не то унюхают и не оберешься беды.

Сегодня же они были умницы. Пока Изигорды не было ничего не разнесли, каждая себе дело нашла, не ругались, не дрались. Сидели теперь все вместе, пили чай, ели торт, смотрели мультфильм про лесоруба-игрушечника и незадачливого почтальона. Смеялись. Идиллия.

Спать уже собирались, когда послышался со стороны болота вопль отправившейся до отхожего места Жар.

- Аааааар! – вопила, крыльями на низкой высоте загребая над чем-то похожим на пенек. – Воооорррр!

Понятное дело, что остальные к ней тут же кинулись. Хлопают крыльями, орут, когтями пытаются драть нарушителя спокойствия. У Изигорды, пока добежала, куча мыслей в голове пронеслась. Местные-то сюда ночью ни в жизнь не сунутся! Кого принесло? Кто там такой бессмертный?

На земле, закрыв голову руками в жалких попытках защититься от когтей, лежал человек. Мужчина. Насилу отогнала от него разошедшихся девиц Изигорда.

- А ну угомонитесь! – кричала. – Домой, быстро, спать пора! Не то я вам! Никаких больше тортов!

Угроза действие возымела. Зашуршали девицы, зашипели в недовольстве, подались на насесты, злобно зыркая в сторону нарушителя. Тот же так и трясся, согнувшись на темной полянке возле леска.

- Эй, ты там жив? – спросила Изигорда. – Ты кто таков? Чего в ночи шастаешь, малышек моих пугаешь?

Бедолага рискнул оторвать руки от головы, потянулся к отлетевшей недалеко небольшой сумке, взглянул на Изигорду через толстые линзы..

- Ах ты ж! – всплеснула она руками. – Вот не было заботы!

****

Более менее в себя Вася пришел только на четвертый день. А так все сидел, как пришибленный и даже глубокие царапины его не беспокоили. В сумку с хлебом вцепился, прижимал ее к себе, как самую великую драгоценность и последнюю связь с реальностью.

Сначала думал, что умер. Провалился где-то в болото, а теперь остатки сознания угасают, потому и видит всякое. Он о таком только в детстве в сказках читал, да в фильмах наблюдал. Избушка на курьих ножках, огоньки в болоте, полуженщины-полуптицы чуть не сожрали. Девушка от них спасла, за которой он в лес подался, а потом по светящейся болотной тропке пошел. Изигордой назвалась. Так только маньячек с топорами могут звать и бабок-людоедок. Вот сколько раз он смотрел всякое говно, где четко в глаз било, что ходить по непонятным тропинкам, соваться в разваленные дома и темные щели – плохая идея! Фу, нельзя так, подохнешь с кишками навыворот! И что? Много пользы вынес? Вот и дебил.

Хозяйка избы его, тем временем, чем-то отпаивала, сначала избавив от икоты, потом от трясучки. Штаны дала сухие, чтобы Вася смог зассаные джинсы снять. Кучу не наложил и то отлично. Сумку отнять пыталась, но он устоял, не отдал. Там хлеб, без хлеба мать дома голову оторвет. Еще Вася спал, потом снова что-то пил, снова спал, цеплялся за сумку с хлебом, а потом опять пил и спал. Так бы и счет времени потерял, но спасибо новому фитнес-браслету, который услужливо сообщил, что четверо суток тут уже Вася пьет, спит, за хлеб держится и периодами выходит на двор выпитое отлить. Выйдет, а там эти чудовища сидят на заборе. Тела огромные, птичьи, а на них головы женские на длинных изящных шеях, украшениями завешенных. Груди еще выпирающие, перьями полуприкрытые, на дамский пол в них не слегка указывают. Хихикают злобно, переговариваются на своем получирикающем. Бред да и только! Необъяснимый. Вспомнил было Вася, что защита диплома у него буквально послезавтра, но мысль издохла так же быстро, как выплыла на поверхность. До того ли!

На четвертый день окончательно Василий утвердился, что не умер он. И что даже не пребывает в наркотическом опьянении, и что не в коме лежит, и не стал жертвой какого-то странного оружия, которое психику человеку ломает. Вот только что с ним такое случилось – совершенно непонятно. Избушка вовсе даже не на курьих ногах, обычные столбы, только что мхом поросли. Вокруг избушки целый двор, где у чудовищ отдельная жилая площадь, а еще есть амбар, баня. Забор крепкий вокруг, частоколом стоит. Все самое обычное, такого, поди, нынче запросто отыскать можно, аутентичность в моде. В избе Василий даже телевизор видел. Странной, правда, формы, но гнал нетфликсовского «Ведьмака». При этом, вокруг электрических проводов нет, в доме ни одной розетки или лампочки, свет от керосинки, вместо плиты – печь. Огромная, с пастью, он такую на картинках в сказке про волшебную щуку видел. Еще пятеро мутантов не вписывались в общую рациональную картину. Сидели на заборе, одна краше другой. Все холеные, с кучей драгоценностей на красивых женских головах. Но тело-то точно птичье!

Убить его, правда, больше не пытались. Уже хорошо. Смотрели только и переговаривались, шушукались, временами в его сторону шипели.

Изигорда, тем временем, бегала делами занималась, посвящать его в суть происходившего, похоже, не собиралась. Убивать, наверное, тоже. Надо бы оно ей было, не стала бы от этих монстров отбивать. Которые кто вообще? Чудом выживший архаизм? Инопланетные пришельцы? Жертвы неудачного эксперимента? Или, может, какая экспериментальная модель робота или киборга? С искусственным интеллектом.

Вася сузил глаза, набрался смелости, отложил хлебную авоську и медленно, стараясь не делать резкий движений, двинулся в сторону забора с восседавшей на нем полуптичьей пятеркой.

- Эй ты! - Полушепотом кинул он в сторону птицы с сине-зелеными перьями. – Какой сейчас год от рождества христова?

Вот же нашел что спросить, а!

Птица, тем временем, наклонила красивую женскую голову брюнетки на бок и выдала обидное:

- Дурак! Мудак! Козлина! Хреноглот!

Подружки тут же расхохотались, захлопали крыльями. Весело им.

На шум вышла Изигорда, на ходу вытирая руки полотенцем.

- Так! – заругалась она. – Я вам сколько раз говорила не сквернословить! Никаких фильмов больше! Набрались гадостей!

Птицы галдеть перестали, испугались.

- Нянюшка! Мы больше не будем! Это все она, она! – и на брюнетку языкастую крыльями машут.

- А ну цыц, паршивки! – осадила их девушка. – Чем полезным бы занялись! Ворона который день огурцы с огорода ворует, а вы человека доводите!

Птицы нехотя снялись с забора, замахали крыльями и полетели до ближайших деревьев. Там расселись на ветки и принялись о чем-то шушукаться.

- Я вам что сказала! Ворона! – громко крикнула Изигорда. – А ты пошли давай, чаем тебя напою, да поешь. А то вон весь с лица спал, который день голодный, за буханки свои уже сухие цепляешься, – обратилась она к Васе.

****

Торчал Василий в невесть как и по каким законам существовавшей псевдо-дыре уже больше полугода. Так и не понял он или это далекое прошлое, или погрязшая в убожестве альтернативная реальность. Какое-то время еще теплилась надежда, что лежит он в коме и вяло издыхает, но телесные ощущения были уж слишком реальными.

Пристроила его Изигорда в местной деревне с перспективой по весне отправиться к князю, авось со своими знаниями пригодится в этом мире. А пока язык местный плотнее подучит, разберется, что к чему. Каким-таким образом Василий мог пригодиться князю в условно дремучем мире, где еще и, по словам спасительницы, нечисть обитает – огромный вопрос. Язык местный на родной русский похож по большей части слов, буквы частично тоже. Вот только в своей реальности учился Василий на филолога, да еще и с педагогическим уклоном. Поступал по принципу малого конкурса, наличию бюджетных мест, плюс мужской пол туда всегда были рады воткнуть. Одни ж девицы! Обилие женского пола для Василия тоже стало весомым фактором выбора, авось какая и польстится на его стати на безрыбье или душу его трепетную разглядит.

За весь период учебы, правда, так никто и не разглядел, зато обрыгла ему вся эта филология основательно, особенно в бесперспективности будущего. Для этих же мест он что такого полезного знал? Как ямб от хорея отличить и в каком году Пушкина пристрелили? Очень нужная информация. Схем разных полезных конструкций Вася в голове не держал, победы в видео-играх тут точно не пригодятся, с программированием не дружил да и пни к вайфаю все равно не подключались, медицинскими знаниями не владел. Смартфон и тот в болото выронил, когда пытался видео тропинки снять, а оно возьми, да затрясись. Бесполезный, в общем и целом, человечишко. На дудке играть подучится и вперед в скоморохи. Или как тут должность массовика-затейника называется. Будет убогие мелодии свиристеть, стихи Есенина напевая. Матерные. В писари еще можно пойти, сесть летописи писать. «Откуда пошла есть земля русская» или типа того. Изучали они на первом курсе что-то такое, но не особенно оно запомнилось. Тут даже монахов, как выяснилось, нет. Язычество процветает и языческие боги, вроде, этот мир себе и создали. В жрецы если только податься, поплотнее с местным культом ознакомившись, а вместе с тем и учительствовать начать. Эту стезю, пожалуй, он бы потянул, если в жертву кого живого приносить не надо. Опять же главное, чтобы его не принесли.

Домой ему, по словам Изигорды, не светило. Не смотря на все нытье о том, что там получение диплома о высшем образовании накрывается, мать потеряла. Переход открывается только раз в пятьдесят лет, вот и пусть считает, сколько ему будет к тому времени. Идею двинула, что раз боги его сюда привели, значит виды на него имеют. Против богов идти – затея такая себе.

Подозревал Василий, что наглым образом врет девка. Не вяжется легенда с тем, сколько у нее разного барахла не местного происхождения. Боится, что выйдет проходимец к цивилизации и как есть сдаст ее со всеми потрохами. Василий бы так, конечно, не сделал. Сдать-то можно, вот только что ему с того? Тут все обдумать надо, как ситуацию в свою сторону повернуть. И давать понять, что не верит он и намерен самостоятельно выход искать – это тоже ни к чему. Его ж тогда убьют. Даст команду демоницам своим и порвут в клочья, мама сказать не успеет. А мама, кстати, ждет его наверняка, не верит, что потерялся так запросто или сбежал в лучшую жизнь без паспорта и чистых трусов.

Вот и приспособился Василий пока в местной деревне, в доме у старейшины, где удобств гораздо меньше, чем в избе на курьих ногах. Свет от лучин, отопление печное, сортир во дворе, вода из колодца. Поселили его, правда, в отдельном помещении, кормили от пуза пусть и не изысками, работать не заставляли. Боялись, похоже, Изигорду. Говаривали, что бабка древняя, силой огромной владеет, с богами говорит. Оттого и девы-птицы ее слушаются. Поначалу Вася не понял, отчего они ее бабкой и старухой называют. Когда слова незнакомые освоил сообразил, что старуха она только в их глазах. Голову местным морочит каким-то образом. Заставляет видеть себя не такой, какая есть. Или может это ему она в истинном образе не предстает, а сама действительно – бабка? Хотя, старуха не прыгала бы, как коза. Артрит, знаете ли, никого не щадит.

Все это добавило странностей, которые хотелось разгадать. Делать вот только это надо до весны, пока не спровадили его до князя по растаявшей реке. Оттуда-то он маловероятно, что доберется до той болотной тропинки, по которой пришел. И куковать ему тут тогда до самой старости. Или до приступа аппендицита, сепсиса, больного зуба, открытого перелома, кровавого поноса – да много чего. Одно он из истории помнил точно – мало кто в древние времена до седых мудей доживал. Естественный отбор не позволял и вечно неспокойная политическая обстановка.

****

Брачные игры должны были начаться у девочек на весеннее равноденствие в связи с чем пернатые беспокоились и плохо спали. Все чаще вылетали из теплого своего жилища, от растопленной печки и кружили над лесом. Недалеко, замерзали быстро. Временами же собирались вокруг Изигорды, ластились и нет-нет слезу пускали. А она старалась не заплакать в ответ, только что гладила их по головам, да перьям.

От Васи в последнее время вестей не было. Поначалу заходил часто, всем интересовался, нос свой везде совал, бывало даже замечала Изигорда, как он выследить ее пытался, когда она в лес шла за травами и ягодами. Не поверил, что не откроется в ближайшее время дорога. А она и не откроется до стабильного состояния, чтобы по ней можно было идти не провалившись. Вот отвезут его князю и ближе к летнему солнцестоянию появится четкий путь, по которому можно ходить дня три, не больше. Поначалу-то она чуть не пожалела его, думала назад отвести. Кто, в конце концов, в их мире поверит в такое? Но девочкам он чем-то не понравился, а они гниль в людях чувствуют. Рассказать он может и не расскажет, но в своих целях мост точно использует. И рано или поздно дойдет до беды. Потому куковать ему в божьей обители до конца своего человеческого срока. Поди приживется, она же вот прижилась.

****

На горизонте начинала маячить весна, чему в деревне радовался каждый. Кроме Васи. Жизнь в раннесредневековых скотских условиях ему, прямо сказать, порядком подосточертела. И ведь сколько не пытался перестроить местных на новый быт, интереса они не проявляли. Ждали только с нетерпением, пока от него избавятся. А он им, между прочим, дельные вещи предлагал в меру своих познаний. Например, мылом поактивней пользоваться. Мыло варить их Изигорда научила, но процесс этот был в местных условиях весьма трудоемким, пользовались ценным продуктом исключительно при походах в баню, и то не каждый раз. Когда он несколько кусков фабричного припер, у Изигорды выпросив, да заставлял им баб руки мыть, перед тем, как они ему еду готовили, те аж слезы роняли. Жалко было такую уникальную вещь изводить из-за дури на бошку пришибленного, который верил в каких-то мелких гадов, что на руках водятся.

Пытался выведать, не сочится ли в их местах нефть. Так и не смог объяснить, что это такое и зачем она нужна. Дрова же есть, лучины, сальные светильники, если уж совсем жирно живется. Что тебе еще надо, пес? Туалетные дела тоже представляли собой полную клоаку. Этот аспект привыкшего к комфортным условиям горожанина удручал особенно. Понятное дело, что справляли свои естественные потребности они в будочке над помойной ямой. Вот только было совершенно непонятно, зачем она так далеко от дома стоит, в конце огорода. Ладно еще летом, а вот зимой, да если ночью приспичит, мероприятие было сродни подвигу. Вася, правда, быстро приспособился к этому делу, поставил себе прямо в своем отдельном посещении посудину с крышкой. Выносил сам, но хозяева все одно шипели: «Позорище какое, взрослый мужик, а как дите малое! Еще и хороший кувшин под это дело отжал, гад». Про сопутствующие девайсы можно было и вовсе не вспоминать. Пошли у Василия в ход травяные сухостои, снега куски, пытался было вспомнить опыт мусульман с кувшинчиками, но так и не смог изогнуться в нужный ракурс. Туалетную же бумагу Изигорда ему скрысила, хоть он и точно знал, что водилась она у нее в хозяйстве. Вилку отжалела и ложку нормальную, не деревянную – и на том спасибо. Ради алюминиевой кружки ему вообще заплакать пришлось и на колени перед ней падать. Это ведь только в фильмах да книжках попаданец сразу ориентируется что куда, да прокачивается среди местного быдла до господских масштабов. Реальность же выплывала в более суровом русле, особенно для очкарика – тюти, каким Василию очень быстро пришлось себя признать.

В первое время весьма активно Вася к Изигорде ходил, почти каждый день. У нее в ходу были хотя бы какие-то привычные вещи. Попутно выяснял и соображал, как выбраться. Дорогу – то он до перехода не помнил, в своем мире уже в сумерках шел, а тут и вовсе в ночь попал, да в лес, где все кругом одинаковое. Свет потусторонний сразу потерял, плутал при луне не помнит сколько, пока чудом до Изигординого жилища не выполз. Еще повезло, местные бы сразу прикончили, а тут только покалечили немного.

Электричества у нее, как выяснилось, не было. Керосин для светильников она из его мира таскала, в качестве телевизора использовала волшебное зеркало, чему Вася не сильно удивился после полуптиц-то, которых она девочками звала. Живые они оказались, вполне реальные, а не какая-то техническая диковинка.

В общем и целом, засмотреться в этом мире было особо не на что, если не иметь возможности свободно в свой ходить. А возможности такой, увы, предоставлять ему никто не собирался. Он даже пытался к Изигорде подкатить, в надежде, что вспыхнувшая страсть сделает ее более лояльной к его персоне, но та оставалась непоколебима, как скала. Вася по этому поводу особенно не удручался, не первый раз его в жизни динамят, поди и не последний.

Присутствовали у него отдельные надежды касательно обретения бессмертия и вечной молодости. О том, что такое свойство имеется у Изигорды, он сам понял. Точнее, деревенские – то много говорили, особенно, что живет она и живет, пока у них ни одно поколение сменилось, за птицами волшебными присматривает. О том, что чудовища эти маловероятно, что волшебные, Вася народ разочаровывать не стал. Не приведи еще перестанут Изигорду бояться и припомнят ему и за мытье рук, и за ночной горшок, и за то, что дочек старейшины по задницам хлопал. А вот касательно своих перспектив обнадежился. Вдруг и он дополнительный уникальный функционал приобрел? Побыв в местных условиях полгода, правда, убедился, что суперсил на него не свалилось, да и с вечной молодостью и жизнью, скорей всего, облом. Волосы росли согласно установленному графику, ногти тоже, здоровья не прибавилось. Можно было, конечно, попытаться посмотреть, возьмут ли свое годы лет так через пять-десять, однако же после двенадцатого поноса за три месяца Вася решил, что маловероятно столько протянуть его разнеженному на антибиотиках и гормонах телу в нетронутых гноем цивилизации пасторалях. И это еще с условием, что очки не разобьют или не сопрут. Местные уже засматривались.

Планы о том, как попасть домой, Вася начал строить исходя из собранных у селян и Изигорды сведений. Воспоминания, опять же, кое какие всплыли. Понятно, что местные, по наказу ведьмы, за ним присматривают и так просто свалить не удастся. Догонят и может даже прибьют. Однако, впереди маячил местный праздник – весеннее равноденствие. И праздновать его собирались широко и с размахом, Вася уже даже знал как. Все нажрутся, упьются, особо активные пойдут сношаться по углам, бить друг другу морды. В прошлое празднование по сбору урожая так было. В общем, всем станет резко не до него. Останутся в здравой памяти старики и малые дети, но они-то уж не помеха.

Особенно Васю заинтересовал факт, между делом крякнутый бабкой-селянкой, что ожидается к празднику кровавая луна. Вроде как знак это хороший. Вот и в тот день, как Василий в эту дыру забрел, луна красным отливала. Тянулись касательно этого некие смутные подозрения, желательно бы им только подтверждение найти.

О том, где может быть заповедная тропка, он уже худо-бедно представлял. Не точно, но изучив характер действий местных, шансы, что он прав были высоки. Присутствовало у них в лесу возле болота место, куда ходить строго воспрещалось. Запрет стоял напрямую от богов, там и конструкция соответствующая отпугивающая имелась из палок, перьев и лошадиной черепушки. И что такое может быть, что ужас и местным ходить нельзя? Тропиночка тайная! По поздней осени Вася там с местными был и некоторые приметные деревья узнал, хоть и прибыл в мир странный вывалившись в ночи и напуганным.

Еще Васе очень не хотелось уходить из этого мира с пустыми руками. У селян взять было нечего, у Изигорды, в общем и целом, тоже. Зеркало волшебное ему не уволочь, как ни корячься. А вот драгоценности птичьи из сундука – запросто. Не все, но сколько в сумку хлебную влезет, которая при Васе так и осталась, как память о былом. Буханки, кстати говоря, тоже. Зачерствели до окаменения, но стояли на видном месте в его светелке, как пара истуканов. Память о доме.

В сумку можно накидать чего побогаче и бежать. Главное, чтобы Изигорда с демоницами своими вслед не кинулась. Для этого их нужно обезвредить. Пробраться вечером, пока местные в загуле, а Изигорда с птицами своими по зеркалу фильмы смотрит в избушке, подпереть дверь, в окна малюсенькие они не пролезут, залезть в птичник до сундука и деру. Чем и как дверь надежно заблокировать он уже посмотрел и придумал. Главное делать все тихо, чтобы не сразу всполошились и дали ему фору.

Выстроенный план казался Васе достаточно надежным. Конечно, что-то могло пойти не так, но дальше сидеть на заднице ровно он больше не мог. Этот мир явно не проявлял к нему благосклонности и вряд ли ситуация изменится к лучшему. Дома тоже не сахарная жизнь, но хотя бы ванная имеется, горячая вода из крана течет, на еду можно смотреть не опасаясь отравиться и без мыслей, что еще один приступ диареи тебя точно отправит к праотцам. И это не считая ситуаций «зуб заболит», «заворот кишок случится» или, не приведи кому они тут молятся, разобьются очки. Да даже зрение решит еще в минуса уйти, хотя куда уж дальше. Разведать бы только поточнее касательно данного мироустройства, в том числе, что собой Изигорда представляет, как основной для него антагонист.

****

Девиц, когда Изигорда их нашла, было пятеро. Несчастные, потрепанные, грязные, изголодавшиеся – у нее аж сердце разрывалось от жалости к сиротинушкам. Закричали, потянулись к ней, бедолаги.

Как тут уйдешь? На кого кинешь?

Хоть и не мир это был Изигорды, да и условия жизни при девицах далеко не сладкие, а все же заняла она небольшую, поросшую мхом и возвышавшуюся на двух высоких толстенных столбах избу. Вымела, вымыла, обустроилась и довольно быстро прижилась. Ей бы, не смотря на свои двадцать пять лет, можно было в своем мире еще хоть на что-то понадеяться. Но раз сюда забросило - на то воля богов. И изба есть, хоть и на отшибе, и людских насмешек нет, что вот де из-за внешности своей не слишком привлекательной никому не нужна осталась. Кто на тощую девку позарится, да еще с таким носом, да еще без приданного? К тому же колдовством порченную.

Никто. Да и пусть с ним. С ней теперь девочки, а она с ними. И на поклон к ней со всех окрестных деревень ходят, подлечиться, да за советом. Девочек боятся, ее уважают. Шутка ли, слушаются ее эти чудища пернатые! Неспроста. Значит сила у нее есть божеская.

Может и была у нее сила поболе умения глаза отвести, да морок напустить, а может просто так удачно сложилось, что изголодавшиеся девы-птицы, радостно курлыкая, кинулись к Изигорде, растопырив крылья. Плакали, жаловались на своем получеловечьем-полуптичьем, что голодные, холодные, грязные. Нянюшка-то их иссохлась, видать срок ее подошел. А сами они не могут, у них ноги-цапалки, рук и нет – крылья. Ни личико умыть, ни волосы расчесать, ни глазки раскрасить. И это не считая сундуков с множеством украшений. Любили девочки понавесить на себя бус, серег, уборов головных с драгоценностями. Загляденье.

К тому же оказался мир дев-птиц почти не отличимым от Изигординого. И люди в нем жили ровно такие же. Воевали, злословили, грабежи устраивали, нечисти всякой боялись, богам жертвы приносили. Вот только нечисть в нем и правда водилась. Как и боги. Нечисть все больше безвредная, но случалась и пакостливая. Как из книжки Изигорда узнала, что ее предшественница оставила, создали этот мир и удалились в него боги старые, когда стали их теснить злобные и мстительные конкуренты, каждый из которых себя единственным считал. С веками не просто сохранился непонятно по каким природным законам существующий старобожеский удел, но и процветал на нетронутой прогрессом природе. Ниточкой только лишь одной был с изначальным миром связан, словно аппендикс на нем висел. Ниточка тонкая была, но на кровавую луну в тропинку утолщалась, а то и целый мост вставал. Чаще всего дважды в год такое происходило, но случалось и поболе. По мосту этому Изигорда к девочкам своим и попала. Ушла в очередной раз от глубокой обиды в лес. Все шла, шла, слезы злые размазывая, пока тропинку через болото не увидела. Светилась она заманчивой зеленью, по ней и притопала к избушке.

С тех пор так и пошло. Божеский мир не менялся, зато человеческий было и не узнать. А Изигорда все сидела, за девочками смотрела, за избушкой, за ниточкой с миром людей ее связующей. Время от времени посещала его, но ненадолго. Приносила оттуда всякое, само собой. Как удержаться-то? Зеркало у нее, опять же, волшебное было от прежней нянюшки, и божеский мир, и людской показывало. Изигорда его, правда сказать, в последнее время все больше как телевизор использовала. Сериалы всякие смотрела, фильмы. Порой и с девочками вместе. Натопит баню жарко, каждую деву-птицу искупает, волосы вычешет, сушиться в избушке рассадит и пялятся всей женской компанией в зеркало, чай пьют с печением или даже тортом. А до того, как стали люди фильмы пачками снимать, тоска была. Только что и понаблюдать за человеческими склоками, кознями, да войнами. Или смотреть как родственники оставшиеся жили, пока все не изошли. Поначалу даже интересно было, а потом наскучило. Другое дело – кино. Там за каких-то пару часов целая жизнь пройти могла, а не тянулось время годами, демонстрируя, как поели, поработали да поспали.

Изигорда, как люди стали всякое полезное изобретать, много чего натаскала, что ей жизнь здорово облегчило. Деревенских, опять же, приспособила. Отстроили для девочек отдельное помещение с печью, чтобы в зиму не померзли. Насест у каждой свой, гнездо тоже. Побрякушки новые и косметика пернатым модницам особенно нравились. А Изигорда им потакала, хоть и доставляло ей это массу забот. Это же каждую умой, накрась, прическу сделай, украшениями завесь. Не считая покормить с ложечки-вилочки, благо, что часто они не ели, всего-то раз в день. Летали тоже не особенно, не выше верхушек деревьев, не далеко от дома. И звали дев-птиц Сирин, Алкност, Гамаюн, Стратим и Жар. Точнее, местные их так звали и разными удивительными свойствами наделяли. Вроде как и будущее они видеть могли, и бурями повелевать, и огнем колоситься и много еще чего.

На деле же изначально вообще они ничего не умели, кроме как на отражения свои любоваться и переругиваться. Покормиться и то сами толком не могли, больше лица вымажут, чем желудки набьют. Для красоты они были, без всякой для людей пользы. Вредительствовали же раз в сотню лет, когда приходило время обновления. Высиживали после игрищ страстных с мужиками человеческими яйцо, из яйца новая птица вылуплялась, а мать за каких-то пару лет старела и умирала, поглощаемая болотом.

Изигорда уже за девятой сменой дев-птиц ухаживала. Таковым уж это удивительное место оказалось, что не старела она, не болела, будучи к девочкам и избе привязанной. Подарок богов за то, что птиц дивных обихаживала.

Местные, правда, ее видели исключительно глубокой бабкой с длинным, горбатым носом. Нос у нее действительно был выдающийся, а вот ко всему остальному она не сразу привыкла. Сильно переживала по-первости, когда ее старухой величали. Потом привыкла. Сама же морок напускала, чтобы истинный облик скрывать. Сообразила, что так безопасней. Живет она одна на болоте, а похоть мужицкая ни перед какой опасностью и суевериями не устоит. Старость ей только помеха. Колдовать же она и не умела, в общем и целом. Обходилась рецептами мазей с притирками, которые предшественница оставила, а затем и вовсе стала таскать лекарства с человеческих аптек. Благо, что местные ничем таким особо и не болели, если серьезно хворали, так мирились со смертной участью своей. Верили, что все одно потом заново родятся, да при своем роде, потому род угаснуть не должен. А смерть ко всем придет, порой и очень даже вовремя.

В последнее время Изигорда все чаще грустила. Девам-птицам срок подходил. Привыкала к ним за сотню лет, прикипала всем сердцем, да и помет этот от предыдущих отличался. Девочки, хоть и были склочными и шумными, злобой не отличались, к тому же стали разные умения осваивать. Нянюшкой ее звали, каждая со своим характером, привычками и предпочтениями. Жар рыжая, яркая, что аж глаза уставали. Но самая ласковая при этом, до жемчужных украшений сильно охочая. И перья у нее гладкие, словно шелк. Гладишь ее и успокоение такое накатывает, как по теплой реке плывешь.

Алкност сказки любила слушать, как и предшественницы ее. Последняя сама читать научилась на языке человеческого мира. Изигорда подставку ей сделал под книжки, а та лапой когтистой навострилась страницы перелистывать. Порой так зачитается, что о еде забывает. За сотню лет Изигорда бы целую библиотеку собрала, но по прочтении книжки назад относила, в магазины, где обильно их заимствовала.

Гамаюн освоила рисование. Принесла ей Изигорда от людей холстов да красок акриловых, та перо на крыле в краску макает и рисует. Картины – прям загляденье! И море-океан там бушует, и птицы стройными косяками летят, и деревья до неба. Ведь не видела вживую никогда, а такая красота получается. Однажды Изигорду нарисовала, как та развлечения ради за прялкой сидит. Жалко, конечно, Изигорде, что такой талант и пропадает, но что ж поделать. Если только в человеческий мир картины начать носить? Ну, а что? Продавать их там ценителям, денег заработать. Нужное-то Изигорда не совсем честным путем добывала – морочила людям головы, глаза отводила. И не понимали те, как сами отдавали все, что ей нужно. Не наглела она чрезмерно, а все ж таки совестно было.

Стратим – девица себе на уме, ко всему с подозрением относится. Зато внимательная, наблюдательная. Все-то подметит, все-то вспомнит. Камни драгоценные обожает. С волосом вот бедняжке только не повезло. У остальных-то девочек обычный волос девичий на голове, а у этой – пополам с перьями. И не промоешь толком, и в прическу не приберешь. Это у них у всех по ветке ползло, от одной к другой. Так и ходили - простоволосые.

Сирин же самая красивая из сестер. С яркими перьями, зеленью и синевой отливавшими, кожа на лице белая, ровная, волосы темные, вьются. Загляденье! А как поет… Такой голос, что и не сравнить ни с чем. Не помирал с него никто, в омут не бросался, но завораживало пение ее. Бывало, затянет песню и все болото с лесом замрут, птицы замолчат, звери остановятся. Листья и те шелестеть перестанут.

Однако, хоть и доходили девы-птицы до стадии взросления, даже потомство давали, не достигали человеческой умственной зрелости. Так и оставались малахольными, которым нянька нужна. Зависимые, пугливые, словно дети малые. Детьми они Изигорде и были.

Расставаться каждый раз с девочками тяжело было, благо, что новые нарождались, росли, каждая по-своему в возраст входила. И всем им нянюшка была нужна. Как же без нее-то?

Местные, про такую особенность дивных птиц не ведали. Однако же легенды между ними ходили разные, в том числе о пропаже мужиков. Но мужики все время пропадают, кто на охоте, кто спьяну, а кто просто лучшей доли искать бежит. Так что на птичек напраслины не волокли и то, что они забава богов, знали. Не обижали потому, гнева всемогущих боялись.

Нянюшка птичья богов в жизни своей ни разу не видела, чувствовала только их незримое присутствие. В воде, в деревьях, в камнях даже. А вот какой была смерть птичьих избранников, очень даже знала - драли их девы в порыве страсти на куски.

В положенный срок появлялось на свет яйцо, которое целый год высиживалось, а затем нарождались новые Жар, Алкност, Сирин, Гамаюн и Стратим. В былые-то времена их больше было, ей о том первые девочки поведали, которые ее нянюшкой признали. Сгинули остальные, переродиться не смогли, отчего предшественница Изигордина и усохла, горем изводимая.

Переживала Изигорда каждый раз. Нашлись бы подходящие жертвы. По округе их достаточно шастает, но что-то же пошло не так тысячу лет назад. Вот то-то и оно.

****

Окончательно продумать побег Василий решил заранее. Собрался, до Изигорды подался. Тяжеловато, конечно, топать пришлось по подтаявшему снегу, в овчинном тулупе, на очередную оттепель. Благо, что злобные полуптицы на заборе не сидели, грелись в своем жилище возле печки, не особенно они любили по холоду задницы свои, пусть и пернатые, морозить.

Изигорда не бездельничала, домашними делами занималась, которых при таком убогом хозяйстве всегда уйма. Печь топи, хлеб пеки, воду носи. Скорей бы уже свалить от всего этого в свою славную, удобную однушку! Ни в жизни больше Вася решил на судьбу типичного горожанина не жаловаться, лучше в хрущебе, чем в деревенском говне с печкой.

Не сказать, чтобы Изигорда ему обрадовалась, но чаем напоила и беседы развела, добавив информации касательно местного мироустройства, обломав Василия относительно возможных альтернатив. Обдумывал он варианты побега в более теплые и развитые широты, если не удастся по тропинке в свой мир отчалить. Не может же тут, в конце-концов, бесконечно лес и болото длиться? Должны быть другие страны, другие люди, которые не в убожестве живут, может даже и еще мосты, которые работают по своему графику и дают возможность выскочить в цивилизацию.

Разочаровала его Изигорда. Приходили, порой, слухи от купцов о том, что есть некоторые дальние государства но были они чем – то похожим на несуразицу из старой киносказки «Садко». Зеркало показывало.

Василий догадался, что нужно попросить стекляшку продемонстрировать страны с нужными названиями в мире богов, Изигорда даже загорелась интересом, однако же зеркало настырно отражало исходный мир, в котором летали самолеты, пилили по рельсам трамваи и поезда, а моря бороздили многопалубные махины величиной с город. Посидели, посмотрели, приуныли. В мире богов, похоже, были только привычные демиургам локации. То есть в которых им в стародавние времена истуканы ставили и жертвы приносили. «Зона комфорта», как было принято в исходном мире такое называть. И полная задница для привыкших к бытовому раю людей.

Когда же Василий в лоб спросил про кровавую луну, замялась ведьма, глаза опустила, отнекалась, что никак это астрономическое явление на стабилизацию перехода не влияет.

«Врет» - решил про себя Вася. – «Как пить дать – врет, зараза».

Подумалось еще Василию, что было бы оптимально у зеркала прояснить загадку, раз оно тут вместо гугла. Но ни разу ему не представилась возможность наедине с ним остаться.

****

Празднование окончательного поворота природы на весну селяне начали прямо с обеда, а до этого вели усиленные приготовления. Изигорда, обычно, тоже устраивала маленький домашний праздник, девочки веселье любили, но не в этом году. Еще толком не отошли последние метели, не зарядила капель, не выплыло окончательно радостное солнышко, томно трущееся о березовые стволы своими лучами, а девицы забеспокоились, ежедневно галдя и переругиваясь. Временами вылетали, разминали крылья, гоняли ворон, изредка даже над селом кружили, вводя местных в подозрения. Накануне же праздника, перед знаковой ночью немного успокоились, дали Изигорде выпарить их в бане, высушить и приняться за вычесывание волос, укладывание в прически. В этот раз без украшений, не хватало еще растерять.

Когда наступила темнота, а время близилось к полночи, глаза у дев-птиц загорелись, загалдели они не своими голосами и снялись с насестов, прыгая по присыпанному сеном полу. Изигорда побежала ворота отворять, выпустить, вот только заперты те оказались.

****

Путь до Изигординой приболотной заимки для Васи сложился неожиданно трудно, хоть местные не заметили, что подался он в бега. До того ли! Там кутеж был в полном разгаре, на следующий день продолжить планировали. Пусть он себе освещал керосиновой лампой, которую давно уже у ведьмы выцыганил и на такой случай держал. Тулуп, валенки, шапку они ему сами в начале зимы выдали. Чтобы по еще не растаявшему снегу идти раздобыл снегоступы, у хозяев со стены снял. Они когда еще заметят. Вот только не учел, что снег в конце марта плотность потерял, местами проваливался. По времени ориентироваться тоже мог отдаленно, фитнес-браслет давно сдох, требовал зарядки, а в божеском мире этому даже волшебство посодействовать возможности не имело.

В конце концов, добрался он до Изигординого жилья. Вот только местные божества, похоже, выпускать его не хотели ни в какую. В противовес своим стандартным привычкам ни Изигорды, ни птиц ее страшных в избе не было, да и зеркало пялилось на Васю мертвой каменной чернотой.

Он, однако, не растерялся.

- Отражение темное на стене, покажи что творится на нашей и чужой стороне! – выдал Вася активирующий код, вспоминая действия хозяйки. – Когда открывается проход в мир людей из мира богов?

И зарядило зеркало самую, что ни на есть нужную информацию, подозрения васины подтвердив. С кучей непонятной терминологии, правда, но важна была сама суть. Связан был путь с лунными затмениями, которые давали земному спутнику характерную красноватую окраску. Прочая физика парня мало интересовала, да и свечение зеркала могло его выдать. Главное, что на небе светила та самая красная луна, а значит дорожка открыта. Вот только заветный сундучок в птичьем жилище!

Вася выматерился и тихо, притушив лампу, стал шарить по избе. Вдруг все же что-то ценное обнаружится? Не уходить же с пустыми руками после всех мучений. Или может попытаться сбежать в другой раз? Да нет! Когда теперь еще случай выпадет. Надо сейчас!

Старания его были довольно быстро вознаграждены. В углу, на небольшом столике, напоминавшем туалетный, стояла шкатулка. Отливала серебряными коваными узорами в тусклом свете, словно манила. Распахнул ее Василий и ахнул. Набита была шкатулка под завязку разноцветными камнями, по виду драгоценными. Вот это богатство! Оставалось только надеяться, что не пустышка какая типа янтаря или дешевых стекляшек. В этом мире такое запросто случится, что стекло ценится, как изумруд.

Прихватил Вася находку, завернул ее в расшитое полотенце, сунул в хлебную сумку и добавил туда сырную голову, что на доске на печи заприметил. Полагал, что пока до дома доберется, так хоть чем-то перекусить, выбирать не особенно приходится.

Уже было собирался покинуть избушку и тихо пробираться в сторону леса, как увидал в сенях канистры с керосином. Мысль в голову закралась сама собой, хоть и подлая, но вспыхнуло желание отомстить и гарантированную возможность бегства себе обеспечить. Эта зараза его тут чуть не год в черном теле держала, собиралась до смерти гноить.

****

Дымом потянуло сразу со всех сторон и стены занялись пламенем довольно быстро. Изигорда закашлялась, девы-птицы заметались, в ворота запертые биться стали, но вынести их не было птичьих сил.

По всему видать, ссудили боги им тут умереть, местные то не хватятся, им зарево и не видно будет. Придут потом, как кому что понадобится, а тут пепелище. И не будет больше ее красавиц, и нянюшки их не будет. О том, кто мог с ними так поступить, Изигорда сразу догадалась. У селян бы рука не поднялась, а больше-то в их угол никто и не заворачивает. Надо было позволить птичкам разорвать этого гада на куски еще когда из лесу вышел. А она его пожалела! Пригрела змея на груди…

Упала Изигорда на солому, дышать уже не было мочи. Почти отключилась, чувствовала только, как подхватили ее под руки сильные птичьи цапалки, поволокли, оттащили от огня, в снег погрузили.

Задышалось сразу, закашлялось, хоть и дым перед глазами стоял.

- Умницы мои! – через силу выдала Изигорда. – Выбрались, красавицы мои!

Через пелену дыма и слез смотрела Изигорда на первое в жизни чудо, которое девы-птицы творили. Расправили крылья, взмахами огонь укрощали, нагоняли снежный буран, что пламя гасил.

Затушили пожарище, загалдели, закричали, в сторону леса повернули. В погоню за обидчиком кинулись, попутно страстью раздираемые.

****

Птичник, в отличие от избы, закрывался снаружи на крепкую балку и окон не имел. Главное для Васи было провернуть это дело тихо, без лишнего шума. Так же аккуратно он обошел строение, полив его керосином из Изигординых запасов. Жадничала с ним делиться, при лучинах коптиться оставила, вот теперь пусть наслаждается ярким заревом.

Занялось строение достаточно быстро, а Василий дожидаться исхода не стал, хоть и была мысль выждать, пока гадины догорят, а на следующий день уже спокойно по светлу в путь двинуться. Однако же, опасения касательно остававшейся угрозы оставались, да и как долго мост будет стабилен он понятия не имел. Распалил фонарь керосиновый на полную, нацепил снегоступы и двинулся в сторону болота.

Счет времени, разумеется, потерял довольно быстро. Казалось уже черти сколько бежал, а дым при красноватой луне все еще виднелся. Обернулся, задрал голову и вот незадача! Снегоступы снегоступами, а снег уже хрупкий, мартовский, но глубокий. Провалился по самую грудь. Мысли роились, что паниковать нельзя, выбираться надо.

Попытался Вася раз, другой подтянуться – бесполезно. Проваливается снег, как бы не потонуть вовсе.

- Аааааррррр! – раздался знакомый звук в вышине.

- Вооорррр! – вторил ему другой голос.

- Разорррвуууу! – кажется Гамаюн кричала.

Вася задрал голову, попутно убирая выдававший его местоположениесвет. Быть не может! Неужели не сгорели, выбрались, заразы!

Черные тени дев-птиц, тем временем, кружили над лесом, высматривая добычу. Вася судорожно соображал, что делать. Убежать от них возможности нет, он даже выбраться из снежной западни не может. Подождать надо, покружат и дальше улетят, не хлопать же им вечно крыльями над одной точкой.

Демоницы, тем временем, не сдавались. Как буд-то чувствовали, что вот он, здесь обидчик затаился. В глубине леса ухнула сова. Или филин. Кто его знает, Вася в этом не разбирался. Засветились в лесной темноте желтые глаза. Хорошо, что высоко, на ветке где-то, значит не волк. Парень снова задрал голову, тени уже не кружили. Поднатужился, снова попытался выбраться, вроде пошло, удалось зацепиться за хрупкий наст, теперь не подвел бы снежок и удача.

Не подвел! Вася лежал на спине, на крепкой корке с полными валенками снега. Но это черт с ним! Хоть с воспалением легких, только бы до дому и добычу не растерять. Вспомнив про нее прижал к себе сумку со шкатулкой и сыром. Тут все, на месте. Надо вставать и ползти.

Аккуратно сначала перевернулся на пузо, потом встал на четвереньки, как на льду, чтобы снова в снежную ловушку не угодить. Одним снегоступом крепко уперся, потом другим. Уф!

Тот факт, что пашет твердый снег мордой вперед и очки слетели осознал не сразу, потому не заорал, за сумку все держался, не отпускал, даже когда в воздухе ногами засеменил.

«Порвут!» - пронеслось у него в голове, когда понял, что нашли его все же Изигордины монстры. Перед глазами все расплывалось, не видать почти ничего, только холод накатил, как потом понял парень не от ужаса, срывают с него одежду на мартовском морозце.

- Ааааааа! Помогите! – вопил он не своим голосом, полагая, что собираются его сожрать. Понимал, однако, что никто-то тут его не услышит.

****

Изигорда ходила по дотлевающим останкам птичника, размазывая по лицу злые слезы и копоть. Платье на ней местами подгорело, кое-где пострадало и тело, сундук с девочкиными побрякушками уцелел. Изба осталась нетронутой, спасибо хоть ее не поджег. И керосин не весь извел, только тот, что найти смог, зараза. Далеко не уйдет, думает на мост выйдет раз про лунный цикл догадался, а он в это затмение разве что светится чуть сильнее нитки. Изигорда за долгие годы уже выяснила, что у зеркала нужно спрашивать встал ли мост, насколько крепко и как долго простоит. В противном случае будешь бултыхаться в холодной жиже. Этот же гад маловероятно, что такие уточнения произвести догадался, так что или сгинет в подтаявшем болоте, или девочки порвут. Хотя им бы сейчас другим заниматься!

Становилось ощутимо холодно, неплохо бы было податься в избяное нутро, греться, а лучше баню подтопить, со дня еще тепло осталось. Только где теперь девочки будут жить, пока селяне птичник новый не отстроят? Если, конечно, понадобится тот птичник. У них всего ночь, сколько они времени упустили, вдруг не найдут никого? Как тогда быть? Конец тогда и подопечным ее и ей самой, наверно.

Села Изигорда на подкоптившийся сундук, трясло ее. Жалко ей было и себя, и деток своих, особенно тех, что народиться должны были. Уж как она любила с малышками нововылупившимися возиться! Сначала слезы покатились, а потом и вовсе разрыдалась, даже не сразу услышала.

- Ииииииттттааааа! – разнесся над лесом победный птичий клик.

- Умницы вы мои! – подскочила девушка со счастливой улыбкой. – Нашли, успели!

****

Не о такой групповухе Вася мечтал! Ох, не о такой! И в принципе тот факт, что мужчину можно изнасиловать настолько легко, ему в голову никогда не приходил. Как не приходил на ум и тот факт, что делать с ним это будут полуженщины-полуптицы. Потому поначалу он слегка ошалел и потерял дар речи, перестав звать на помощь. Вроде и делает попытку заорать, а из горла один хрип идет, пока монстры пернатые когтями с него штаны срывают, весьма ловко разделив полномочия. Двое за руки когтями держат, двое за ноги и висит Василий в воздухе, свежий, еще по-зимнему холодный ветерок ему в задницу голую дует. Алкност же, пока остальные Василия плотно зафиксировали, расшиперила лапы и уселась на васин пах, втянув разом восставший мужской отросток в свое обжигающее нутро.

- Помогите! – смог запищать Василий, но тщетно. Помогать ему никто не собирался, даже если бы местные собственными глазами такое непотребство разглядели. Кто же в здравом уме станет у дев-птиц добычу отбирать? А что они там с ним делают – так на то воля богов. Они их, в конце концов, себе на радость и создали.

Василия, тем временем, накрыла волна ужаса и жутчайшей боли. Мало того, что в руки и ноги птицы впились своими острыми когтями, так с мужским его достоинством происходило что-то катастрофичное. Поначалу казалось, что его доили вакуумным аппаратом, причем запустили на полную, вот только когда пик наступит – большой вопрос.

В какой-то момент боль немного ослабла, но затем начала нарастать по новой. Вася нашел в себе силы сосредоточиться и рассмотреть, что с ним забавляется уже Сирин.

«Они собрались делать это по очереди! Все!» - пронеслось у него в голове, как и тот факт, что вряд ли он после этого останется жив. Может они его сожрут в конце, а может просто затрахают до смерти и утопят в болоте. Когда он подумал о болоте, ему было уже все равно, боль ушла. Позвоночник ломался, суставы вылетали, фонтаном лилась кровь, перекрывая парню трахею, а остатки сознания пульсировали на последней в его жизни мысли: «Сходил, бл..дь, за хлебушком!»

Процесс, тем временем, продолжался. Девы-птицы кричали, всасывая нутром то, что осталось от мужского естества, с вырванных конечностей лилась кровь, останки Василия разлетелись по заснеженной поляне, когда последней закончила сношаться Жар. Дико вопя, она скребла когтями по выпавшим из человеческого тела и парившим на холоде внутренностям, а подруги выплясывали, кружились, побрасывали крыльями снежинки, создавая кроваво-снежную, завораживающую метель.

****

Птичник отстроили быстро, Изигорда с девочками и особых неудобств ощутить не успели, а уже к следующему лету она вовсю нянчилась с крошками – птичками. Четверо в этот раз уродились светленькими, с кудряшками. Жар только рыжая, она всегда в рыжину уходила, хоть какой масти был самец. С самцом, в кои-то веки, все было понятно, хоть на что-то сгодился, паразит-поджигатель.

И все бы было радостно и спокойно, если бы не обнаружилась у новых птичек особенность. Видели они из рук вон плохо. Наградил папаша напастью, напакостил таки! Сидели, бедолаги, несчастные, на насесте, к матерям жались угасающим да Изигорда их на руках носила думая, как же они в полет-то. Тем более, когда им через сотню лет срок придет.

Размышляла она по этому поводу долго, а потом сообразила очки примерить, что Василий на достопамятной поляне обронил. Нашла их там вместо со шкатулкой. Целехонькие были. Через толстенные линзы девочки на мир, наконец, не через пелену смогли посмотреть. С первым же мостом отправилась Изигорда к окулисту по имеющимся диоптриям подопечным обнову приобретать.

С очками дела у девочек пошли куда, как лучше, а Изигорда все же понимала, что не дело это. Вот встанут девицы на крыло, а с очками сильно-то не долетаешься. Мужиков же через сто лет такими темпами к ним и вовсе на аркане придется вести прямо до птичника. Хотя, как выяснилось, тут и одного может хватить, но все же. Девиц жалко, по ее же недосмотру пострадали.

Копалась Изигорда в умной книге, варианты выискивала, даже у богов спрашивать пыталась. Те, как всегда, молчали. Зеркало и то ответа не нашло. По идее только одна версия ей на ум и приходила – идти живую воду искать. Непонятно было из книги колдовской миф это, или может правда, но попытаться стоило, хоть и путь предстоял не близкий. Потому думалось Изигорде дождаться окончательного отхода постаревших дев-птиц, потом пока подрастет молодняк, запастись очками, а то вдруг в полете потеряют, да двигаться в путь. Окольными, разумеется, путями. На такое диво, как девы-птицы, мало ли кто понабежит.

Матери птичьи, тем временем, одна за другой уходили. Только Жар и осталась. Наступил, однако, и ее последний день. Совсем уже будучи в слабости, на закате, растянулась она, голову Изигорде на колени положив. Малышки вокруг них собрались, тоже слезу пустили, душераздирающее зрелище организовав. Столпились, бедненькие, в очочках своих круглых, слезы горючие пускают, маленькая Жар к матери головенкой прижимается, по лицу елозит.

Изигорда не сразу поняла, что сняла та очки и назад их надевать не торопится. Аж замерла, как истукан, когда малышка сказала, что и без них видит! Чудо! Есть все же в ее девочках волшебство, не просто они божья забава и людям удивление!

Угасающая Жар, тем временем, глядя на последний всполох заката, продолжала ронять целебные слезы, мыслями цепляясь только за то, что все новые девы-птицы в счастье жить будут и уюте. И не переживала. Иначе и быть не может, ведь с ними нянюшка.