Нянюшкины сказки

— Светозар, спать пора! — князь Пересвет открыл окно горницы и выглянул во двор своего терема, где с сыном его воеводы играл княжич.

Тот вздохнул, отбросил свой деревянный меч и отправился в светлицу. Там его уже ждала кормилица, горячо любимая бабка Малуша.

Старая нянька поправила лоскутное одеяло и присела на резную лавочку у кровати юного княжича Светозара. Она зажгла фитиль в плошке с жиром, заменявшим светильник, и, взяв в руки пяльцы с вышиванием, начала неспешный сказ.

— В далёкие времена, когда боги ещё ходили по земле, жил в одном граде князь, и звали его Дадон. Захотелось ему как-то княжить не только на своих землях, а и соседские захватить. Начал он набеги да разбой чинить на торговых трактах, данников других князей ловить да грабить. Но не удавалось ему никак победить никого, все отпор давали.

— Почему же, нянюшка? — спросил княжич, приподнимаясь на локте и подперев кудрявую головку рукой.

— Да потому, что Дадон был князь неправедный. Жадный, коварный, с душой чернее смолы. Его сердце было холодным, а взгляд злым. Никто не хотел ему служить, ни один воин не желал биться за такого правителя. Вот и не было у него ни войска крепкого, ни соратников верных.

— А что ему нужно было? — воскликнул Светозар. Ему не нравилось, что в сказках всегда бывают злые герои.

— Он хотел всего и сразу. Богатства безмерные, власти безграничной, а главное — он хотел, чтобы все его боялись. Но страх — не сила, дорогой мой. Он только рождает ненависть. Одной силой крепкого княжества не построить, люди своего князя любить должны.

— Как отца? — княжич присел в постели.

— Да, как великого князя Пересвета любят, — кивнула кормилица, укладывая мальчонку обратно. — И как тебя любить станут, когда ты на престол взойдёшь. А теперь далее слушай.

— И задумал тогда Дадон изловить Жар-птицу.

— А что это за птица такая?

— Ах, дитятко, кабы ты видел ту птицу дивную! Не птица то, а чудо заморское, диво дивное! Головушка у неё — словно златом кованая, а на ней каменья самоцветные, алы, словно рубины яросные, горят-переливаются. Очища тёмные, будто озёра ночные, а в них все звёзды небесные отражаются, будто в воде чистой. А перья-то! Точно пламень жаркий в полдень летний — алые, огненные, да ещё с искорками золотыми, будто рассыпал их сам Ярило. Каждое пёрышко так и сияет, словно камень драгоценный.

И летает она не просто так, а словно хоровод водит — то взмахнёт крыльями широкими, соколиными, то закружит, будто в пляске, а перья-то шёлковые, лёгкие, ветерка нежней. А как взмывает в поднебесье — так за ней след золотой стелется, будто луч солнечный по земле скользит. А хвост-то у неё — чисто молния Перунова, огненный, трескучий! Кто к ней неосторожно подойдёт — так искры полетят, всё кругом возгорится. Страшна птица, да уж больно хороша — загляденье!

А коли перо её в светлицу принести — так засияет она, словно само солнышко в оконце заглянуло. И служит та птаха Леле-красе, весну красную на землю кликает, да Карачуна с Марою студёною прочь гонит, чтоб зима лютую не задерживалась. Чудо, да и только!

— А зачем князю такая опасная птица? — мальчик заинтересованно посмотрел на няньку.

— Ну как зачем? Чтобы города соседние палить да жечь. И тем самым страх сеять, — старушка отложила вышивание. — Мне дальше сказать али не надо?

— Скажи, князь велит тебе молвить, — Светозар изобразил голос отца.

— Узнал Дадон от людей сведущих, что изловить птицу сложно, но можно добыть яйцо. Как сказал ему волхв: «В синем море-окияне, да на острове Буяне, есть жар-птицино гнездо, в нём найдёшь ты, князь, яйцо…». Князь тотчас же приказал собирать дружину и готовить ладьи.

— А где этот остров Буян? — Юный князь снова приподнялся, глядя на нянюшку.

— Не простой то остров, а каменный, словно великан гранитный из моря вырос. Лежит он середи моря-окияна, где волны бьются о скалы, и ветры гуляют по берегам, а на нём лишь один дуб растёт. На том древе гнездо у жар-птицы. Говорят, там же и смерть Кощеева спрятана.

— Которая в яйце?

— Да, которое в утке, а та в зайце, а заяц в сундуке. Дальше скажу?

Княжич кивнул и приготовился слушать.

— Долго ли, коротко ли, собралась дружина, на ладьи погрузилася да по морю отправилась. Плыли они долго, с ветрами боролись, с грозами, бурями. И наконец увидели остров каменный, нашли берег поспокойнее. Причалили кое-как. Выбрались на него и сели думать, как им до дуба добраться. Тропинок там не было, а скалы крутые, высокие.

Князь от дружины отошёл, стоит в море, смотрит. И видит, как волны расступились, и вышла на берег Морская царица.

— А она красивая?

— Ликом бледна, словно месяц в полночь, а очи — сини, как сама пучина морская. Глянешь в них — и чудится, будто все тайны океана в них сокрыты, а блестят те очи, словно два сапфира лазоревых.

А волосы-то её — длинные, будто морская трава, зелены да переливчаты, будто жемчугом осыпаны. Распущены они по плечам, а в них — нити жемчужные запутались, словно капли росы на паутинке серебристой.

Платье на ней — диво дивное! Сшито из рыбьей чешуи всякой: и серебристой, и золотистой, и зелёной, и алой. Играет оно на свету, будто тысяча звёзд зажглась, а каждая чешуйка переливается, словно волна под солнцем ясным.

А сидит она на троне, что из жемчугов да кораллов свит, вокруг неё рыбы дивные вьются — то золотые, то алые, то синие, будто радуга подводная. А дельфины, словно витязи морские, пляшут да кружатся, честь ей воздавая. Точно сказка живая!

— Я бы на такой женился, — мальчик улыбнулся и замолчал, приглашая няньку продолжать.

— Увидела она князя и спрашивает его: «Что ты, князь, не весел, что ты голову повесил?» А князь ей в ответ и говорит, что ищет он гнездо жар-птицы. Царица задумалась. Тут говорит: «Я тебе не помогу». И пропала в морской пучине. Расстроился князь пуще прежнего. Решил остров обойти, может, где дорожка отыщется. И пошёл, значит. Идёт он и видит, как сокол в сетях запутался. Помог соколу, выпростал его из невода.

— Он же злой, зачем он соколу помог?

— Того не знаю, что-то, видать, подсказало ему так сделать.

— Отпустил он сокола на волю, а тот ему человечьим голосом и говорит: «Спасибо, княже, что отпустил, за это я тебе одну службу сослужу. Говори, чего желаешь». Князь подумал да попросил сокола найти ему тропинку на вершину скалы, где могучий дуб растёт. Соколу сверху всё хорошо видно, полетел он в небо, посмотрел на остров. Возвратился к князю и рассказал, как да где подняться тому можно. Обрадовался князь, к дружине вернулся и приказал им с места сниматься да в путь собираться.

Нянюшка поправила сползшее одеяло, подкинула в очаг полешечко и села обратно.

— И пошли они по тропинке, соколом указанной, дошли до дуба, смотрят: наверху гнездо огромное.

— А как оно не сгорело от хвоста?

— Создаёт его птица не из веточек, как сорока али ворона, а из камушков да глиной мажет, от жара её оно только прочнее становится. А как яйцо снесёт, то улетает прочь. И яйцо само растёт. И вот в таком гнезде и наше яйцо покоилось. На самой макушечке дуба столетнего. Говорят, этот дуб не дуб вовсе, а само Мировое Древо, что корнями уходит в Нижний мир Нави, стволом находится в нашем мире, мире Яви, а ветви его простираются в Верхнем мире — Прави.

— Думал-гадал князь, как ему заполучить яйцо, ничего не придумал. Решил он тогда дерево срубить. Достал топор свой и едва замахнулся — закачалась земля, и соседняя гора обернулась Железным человеком, духом, охраняющим покой острова и Древа.

— А какой он, этот Железный человек?

— Высится он, словно гора седая, а в толщину как три дуба вековых, не обхватить! Кулачищи у него, что пудовые гири, а головушка малая, словно у младенца неразумного. Лежит себе, дремлет, каменной горою прикинулся — кто ж догадается, что это живое чудище?

Но коль разбудить его ненароком — берегись! Вскинется он, зарычит, глаза-щелки полымем полыхнут, а голос грянет, словно гром небесный — земля-матушка под ногами затрясётся! Ходит он мешковато, будто увалень, гора-горой переваливается… Да только коль в ярость войдёт — не убежишь, не скроешься!

И что с ним поделаешь? Весь он из железа каленого — ни мечом его не сечь, ни копьём не колоть. Стоит, как крепость нерушимая, и нет на свете силы, что могла бы его одолеть!

— И как же его князь победил? — Княжич хитро посмотрел на няньку.

— Кто сказ слухает, тот и узнает, — кормилица улыбнулась и продолжила.

— Зарычал, заворчал Человек на князя: «Пошто ты, княже, древо трогаешь? Выходи на бой со мной». Князь испугался, бежать бросился и к Царице морской взывать стал, помощи просить. Откликнулась Царица, волной на остров махнула. Намок тогда Железный человек и покрылся весь ржой, не может больше двигаться, так на месте, говорят, и стоит до сих пор.

— Царица тоже злая, раз князю помочь решила?

— Нет, милок. Она же не знала, что князь злое дело задумал. Вот и помогла. А князь тем временем снова к дубу пришёл, топор опять достал и давай Древо рубить. Только щепки во все стороны полетели. Уже почти срубил, как увидел это сокол, подлетел к князю, оземь стукнулся и превратился в славного витязя.

— На кого витязь был похож? На тятю?

— Ах, кабы ты видел его, витязя лихого! Вытянулся он, словно сосна в бору заповедном, а силища в нём — словно у медведя. Волосы чёрные, как сама ночь глубокая, а очи ясные, голубые — будто небо в день летний.

Одет-обут в доспехи стальные, что на солнце так и играют, сверкают. А меч у него — загляденье! Остёр, как бритва купецкая, рукоять в самоцветах, клинок — чистая вода родниковая. И сам он статен да красив, словно князь молодой на пиру честном.

Стоит — земля под ним дрожит, глянет — очи отводить страшно, замахнётся мечом — так ветер свистит!

— Вызвал он Дадона на бой. Согласился князь. Порешили они биться на мосту, над рекой Смородиной. Куда их сокол и перенёс.

— А какая она, эта река? — Юному княжичу хотелось знать все подробности.

— Ах, соколик, диво дивное предстает пред теми кто её видит! С одной стороны — река огненная, пышущая жаром. Бежит она, клокочет, будто пламе подземное, а в волнах её — отсветы багровые, алые, словно языки пламени из печи раскалённой. А через ту реку — мост чёрный, скользкий, и на нём змия лежит, вся — как сама ночь беспросветная. Глазища у неё горят, будто угли в печи адской, смотреть страшно — душа в пятки уходит!

А обернёшься — и видишь: та же река, да словно подменилась! Течёт плавно, тихо, будто зеркало хрустальное, а в ней — небо голубое отражается, да зелень берегов бархатных. Птицы над ней кружатся, словно живые камешки самоцветные, а по берегам цветы райские растут — дух от них медовый, сладкий! Так и манит окунуться в воду тёплую, да навеки остаться в этом краю благодатном… Дивное дело: одна река, а два лика имеет — и светлый, и тёмный.

— Почему так, нянюшка?

— Река эта проход из Яви в Навь. И чтобы души назад не рвались, видят они её страшной, неприступной.

— И вот посреди этого мосточка, над рекой чудной, и бились витязь Сокол и князь Дадон. Витязь князя раз ударит — тот по колено в землю уйдёт, а князь ударит — то Сокола вбивает. Девять ночей и девять дней они сражались. Никто другого победить не может. Порешили они тогда пойти к змею Василиску. Змей этот мудрый, давно на земле живёт, и решит он, как их рассудить. Главное — ему в глаза не смотреть. Окаменеешь. — Предупреждая вопросы, сразу описала змея кормилица.

— И как их змей рассудил? — Уже зевая, спросил Светозар.

— Пришли они к змею, рассказали спор свой. Подумал Василиск тогда и говорит им: «Кто мою загадку отгадает, тот и будет прав». А ежели никто, то он их обоих съест. Согласились спорящие, попросили загадать им её. Змей загадку загадал, спросил их, что это такое: «Я бегу без ног, шумлю, но без голоса, я то стройная, то широкая, то кроткая, то буйная». Первым решил ответить Дадон. Сказал он, что знает ответ, мол, это туча. Но Василиск ответ не принял. Сокол тогда думать стал, три дня думал и наконец решился: «Это, говорит, великий змей — река. Она своими водами бежит, весной разливается, оттого широкая, летом мелеет, оттого стройная, на порогах шумная и буйная, но голоса не имеет».

Принял ответ змей и отпустил обоих. Но князю велел убираться с острова подобру-поздорову. Делать нечего, пришлось Дадону обратно плыть, несолоно хлебавши и яйца не заполучив. Собрал он свою дружину и отправился в обратный путь. Попали они в бурю, и три ладьи утонуло, но сам князь спасся, хотя и побывал в плену морского царя.

— А кто это такой? Тятька Царицы морской? — Сонный Светозар уже тёр свои серые, как у отца, глазки, но дослушать сказку очень хотелось. Да и про царя узнать тоже.

— Ох, кабы ты видел этого царя морского! Великан великаном стоит — ростом с гору крутобокую, а силища в нём — будто тридцать богатырей в одном теле слились! Борода у него — словно морская пучина: длинная, зелёная, волнами струится, а в ней ракушки переливаются да жемчуга самоцветные поблёскивают, будто звёзды в водной глубине.

Очища у него — бездонные, как само море в ясный день, глянешь в них — и чудится, будто видишь все тайны океанские. А одет-то как! Доспехи у него из раковин диковинных, что на солнце сверкают, будто тысяча светляков зажглась. На голове корона из кораллов красных — словно пламень подводный, а в руках держит он трезубец грозный.

А трезубец-то тот — не простой! Древко у него из коралла крепкого, отполированного морской волной за тысячу лет. А на конце — три зуба драконьих, что добыл царь в битве с чудовищем морским. Светятся те зубы, как месяц над водой, стоит лишь шевельнуть ими — и море вскипает, волны горой встают, а рыба вся на дно уходит! Старики говорят, будто в том трезубце сам дух морской заключён — сердитый да своенравный.

А дочерей у него — целых двенадцать, все красавицы писаные, умницы да рукодельницы. Только вот горе тому, кто в их чертоги попытается попасть — не зря же в народе сказывают, что дорога туда лишь утопленникам ведома…

— А как тогда к нему Дадон попал?

— Это я тебе завтра расскажу, а сегодня спать пора, ночь уже. Если спать не будешь, придёт Полуночница и уведёт с собой, — с усмешкой напугала мальчика нянька. Но тот десятка был не робкого и снова засыпал её вопросами: а какая она, эта Полуночница, а куда уведёт. И было понятно: пока не ответишь, спать княжич не ляжет.

— Ох, дитятко, видать, не слыхал ты про Полуночницу-то нашу… Стоит она в ночи тёмной — не страшная, но боязно при виде её становится. Одеяние на ней — чёрнее воронова крыла, а космы-то длинные, будто туман над рекой стелется. Личико бледное, лунное, а глаза…

Глаза-то у ней — словно два уголька в печи тёмной: светятся изнутри, манят, зовут. А поёт она — заслушаешься! Не простые песни, а такие, что душу всколыхнут — про леса зачарованные, где деревья меж собой шепчутся, про реченьки, что лунной дорожкой струятся, про звёзды падучие, что в траву росистую падают…

И ребятушки непослушные, что спать не хотят, — заслышат её голос, так и потянутся за ней, будто за дудочкой крысолововой. А утром глядь — ан нет их уж в деревне. Говорят, становятся те детушки мавками луговыми да кикиморами болотными…

Ну вот, а теперь-то спи, родной. Завтра к вечеру новый сказ сказывать стану — тогда и расспросишь, скажу тебе про всё, что тебе интересно.

— Ты расскажи, что там с Дадоном, и я лягу, — обещал княжич Светозар, не став расспрашивать про мавок и кикимор.

— Ну слушай да запоминай, как князь наш в морское царство попал!

Как налетела буря-разбойница, первым делом ладью княжескую перевернула. Бухнулся князь в пучину, чувствует — тянут его доспехи тяжёлые ко дну, словно камень жерновой. Рвётся, мечется — нет, не сбросить железной неволи! Так и пошёл топориком на дно…

А там — диво дивное! Светит не солнце, не месяц, а сами камни самоцветные да кораллы загадочные сияют, будто сотни светляков в воде зажглись. А посреди того света — терем, да такой, что и в сказках не сыщешь: стены из перламутра, кровля из рыбьей чешуи золотой.

Вокруг терема народ морской снуёт — рыбы-стрелы, крабы в латах, а на страже восьминоги стоят: в щупальцах топоры боевые да копья острые держат, глаза во все стороны следят.

Тут выплывает сама Морская царица — вся в сиянии, как утренняя заря над водой. Взяла князя за руку бессознательную, повела в терем златоверхий: «Пойдём, мол, родимый, с батюшкой нашим, с Царём Морским познакомлю!» — А дальше завтра узнаешь.

— Значит, не погиб князь?

— Не погиб, новые приключения его ждут. А мы из его странствий будем уроки брать, чтобы ошибок не повторить. Сегодняшний урок понял?

Княжич кивнул.

— И что же ты понял? — Нянька тем временем накинула на него меховую шкуру, добавила поленьев в очаг, чтобы ночью не замёрз, и замерла у двери.

— Что нужно быть добрым, не таить злого умысла в сердце. С чистыми помыслами тогда всё будет ладиться, люди тебя ценить будут, и все дела спориться. А если как Дадон всех ненавидеть, то не будет у тебя ни дружины верной, ни друзей, ни яйца жар-птицы.

— Верно, как говорится — доброе слово оно и кошке приятно. Нужно быть добрым князем, который заботится о своих людях, а не только о честолюбивых помыслах своих. Спи, мой соколёнок ясный, спи спокойно.

Кормилица затушила огонёк, притворила за собой дубовую дверь и вышла в коридор. Княжич рос любознательным и добрым мальчиком, но что будет дальше, одним Богам известно. Впереди его ждут великие дела, предательство, интриги, дружба и любовь, а вот чего будет больше, то одной Макоши известно. Сотворив охранный знак на двери, она спустилась вниз, в свою светёлку, и присела у окна. Глядя в тёмную ночь, она вспоминала, как точно так же нянчила и его отца, ныне великого князя Пересвета. Вырос из него князь добрый, люди его любят, а он свои земли верно хранит.