О добрых делах

Подле дороги сидела дряхлая старушонка в латаном черном платье и рваной шали. Пегие волосы были стянуты в узел на затылке, бородавки покрывали нос и подбородок. Внушительная охапка хвороста, перехваченная веревкой, лежала у нее за спиной.

Дорога была уже давно заброшена — когда-то она соединяла две деревни и шла дальше до города, но с тех пор, как одна из деревень пострадала от мора прошлой весной, жители покинули ее, и дорогой пользовались только случайные странники, желающие срезать путь до Морица. Впрочем, эта дорога доброй славой все равно не пользовалась.

Очень уж темные истории про нее рассказывали, и будто разбойников много там водилось... хотя, конечно, брехня это все. Какие ж разбойники сидят на заброшенных дорогах, их всё на наезженные и людные тракты тянет, где есть чем поживиться.

Люди тем не менее пропадали, а виновных не находилось.

Этот путник шел споро и уверенно, явно не опасаясь ничего. Однако же не забывал посматривать по сторонам и внимательно прислушиваться, мягко ступая обутыми в хорошие кожаные сапоги ногами.

Когда он поравнялся со старушонкой, та вскинула голову и жалобно протянула: «Помоги, добрый человек, помоги бедной слабой женщине!»

Путник быстро оглядел окрестности и, убедившись, что никого вокруг нет, остановился. Старушка, встретившись глазами с ним, невольно вздрогнула, сама себе подивившись. Желтые равнодушные глаза путника цепко глядели на нее. Сам он был среднего роста, одет в черные, старомодные, но добротные одежды. За плечами был ранец, похожий на солдатский, но тоже черного цвета, на поясе висела пара подстреленных голубей. Встрепанные, неровно обрезанные черные волосы, высокомерный взгляд, ровная осанка и серебряная серьга в ухе говорили о том, что юноша — отпрыск какого-нибудь обедневшего дворянского семейства.

Старуха вздохнула пожалостливее и привычно зачастила:

— Не пройди мимо, господин! Помоги больной старухе! Я набрала хвороста, но сил дотащить до дому нет. Холодно, и старые кости болят, без огня я долго не протяну. Помоги донести вязанку, господин! В благодарность я угощу тебя сладкой ключевой водой, свежим хлебом и сыром. Уж я-то знаю, как долог и утомителен этот путь, а ты и половины не одолел, господин.

Путник прищурился.

— Кой черт тебе знать, куда я иду, старуха, чтоб говорить, сколько я уже прошел! — сердито произнес он.

Голос его был неприятным, тихим и хриплым, будто скрип ржавых дверных петель. Юноша подошел к вязанке, проверил веревку и узел, а потом одним легким движением закинул хворост на плечо.

— Ну, показывай дорогу.

Старушка поднялась на трясущиеся ноги, выпростала из складок коричневой юбки палку, и опираясь на нее, похромала вглубь леса. Еле видная тропинка вела в гору.

— Как зовут-то тебя, добрый человек? — ласково спросила старуха. — Не боишься один ходить?

— Раду, — буркнул юноша, не отвечая на второй вопрос, и, обернувшись напоследок, зашагал за старухой.

Почти сразу после того, как они свернули с дороги, тропинка стала куда заметнее и ровнее. Старуха достаточно споро ковыляла по ней, следом шел Раду, цепляясь связкой хвороста за ветки и постоянно оглядываясь вокруг. Тропинка ровно бежала вверх по холму, иногда извиваясь и ныряя в небольшие овражки. Осеннее солнце мягко светило сквозь кроны деревьев. В прозрачном воздухе пряно веяло опавшей листвой.

Домик старухи был достаточно далеко от дороги, притулился на склоне, окруженный черным покосившимся плетнем. Полусгнившая калитка была просто прислонена к опорному столбу. Сам домик был не лучше: потемневшие от времени стены, некогда беленые, поросли мхом и лишайником, а в некоторых местах проглядывали прутья основы, высокая крыша горбом вздымалась над домом, щерясь дырами от сломанной дранки. Войдя во двор, Раду равнодушно окинул взглядом и эти полуразрушенные стены, и хлипкий навес для дров, и черный от времени сруб колодца.

От дома несло гнилью.

—Так у тебя там дрова лежат, — указал Раду старухе и кивнул подбородком на навес.

— Сил нет, сил нет, господин, да и топор затупился, — забормотала старуха.

— И воду из колодца небось по полведра таскаешь?

— Да, господин, — осторожно сказала старуха.

Раду несколько мгновений смотрел на нее, раздумывая, потом сбросил вязанку у крыльца, снял свой ранец и длинный кафтан.

— Я тебе воды достану и дров наколю, — спокойно сказал Раду.

Старуха попыталась было возразить, но Раду посмотрел на нее очень тяжелым взглядом, и та замолчала.

Сноровисто натаскал воды в дубовую кадку, что стояла в сенях, прежде вылив из нее остатки затхлой воды.

Дальше в дом дом бабка его не пустила — неприбрано, мол. И Раду сморщил нос, чуя душный дурной запах из-за покосившейся двери. Бабка суетливо сгребла мусор и плесневелые кости, валявшиеся на крылечке, снова пожаловалась на немощь.

Раду только проворчал что-то, потом вынул из ранца точильный камень, довел до ума топор и пару ржавых ножей, которые быстро подсунула старуха. Сама бабка тем временем становилась все мрачнее и молчаливее, с подозрением поглядывая на странного благодетеля. Раду не переставая цыкать и ворчать, отправился во двор колоть дрова.

Там старуха поднесла ему воды и хлеба, как обещала, Раду покривился на черствую горбушку, но тем не менее принял то и другое и отослал старуху за солью. Подкрепившись, Раду взялся за дрова. Видно было, что дело это не очень привычное для него, полешки выходили неровные, да и махать топором Раду вскоре утомился, но, сжав губы, наколол достаточную груду. Бабка все это время суетилась позади, внимательно приглядывая за юношей. Когда тот останавливался передохнуть, она пыталась незаметно, бочком подобраться ближе, но стоило ему вновь взмахнуть топором, бабка отшатывалась назад.

В конце концов, сложив поленницу под навесом, Раду присел на колоду, утирая лоб ладонью. Потом сжал виски руками, склонив голову. Старуха немедленно начала подкрадываться сзади. В руке у нее был зажат нож. Губы ее беззвучно тряслись.

— Хватит уже, — не оборачиваясь бросил Раду. — Не пил я твоей воды, а так тебе со мной не совладать, ведьма.

Он встал, потянувшись, и твердо взглянул на нее.

— Эх ты, старая, до чего ж дошла, посмотри на себя... Людей жрешь, спишь на плесени и грибах... На первое время я тебе голубей-то оставлю, себе других поймаю. Воды тебе хватит, и дров на дюжину дней. А там, бабка, решайся, или в город тебе надо подаваться, или ученицу искать. Одной тебе не выдержать.

Он помолчал немного, желая, чтобы она хорошо поняла его.

— Я обратно идти буду, зайду к тебе. Если останется все как прежде, я тебя сожгу, как ведьм и полагается по закону.

Старуха выпрямилась насколько могла и сурово взглянула на юношу.

— Чем обязана такой… милости?.. Ты, мальчишка, мне не указ. Я сама себе хозяйка, и так впредь будет.

— Я одной ведьме задолжал в свое время, — Раду сплюнул. — Так в оплату за свою услугу она взяла с меня обещание: помочь первой ведьме, что встречу. А ты, стало быть, первая ведьма в беде, что мне повстречалась.

Раду сходил за кафтаном и, надевая его, задумчиво щурился.

— Ты, бабка, если думаешь, что мне сил с тобой не хватит справиться, то не думай. Ведьма мне по зубам.

Он подумал еще и твердо кивнул:

— Точно по зубам.