О жизни и творчестве пародиста Александра Александровича Иванова

О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ ПОЭТА-ПАРОДИСТА АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВИЧА ИВАНОВА

(мысли накануне 87-го дня рождения поэта по поводу произведения Александра Бурьяка

«Литературно-тощий поэт-пародист Александр Иванов»)

«Я не одобряю того, что вы говорите, но я буду до смерти защищать ваше право говорить это!»

(Эвелин Холл, из книги «Друзья Вольтера»)

«Уж так повелось, и это касается всех: мы никогда не узнаем, почему и чем мы раздражаем людей, чем мы милы им и чем смешны; наш собственный образ остается для нас величайшей тайной.»

(Милан Кундера, из книги «Бессмертие»)

Александра Александровича Иванова (1936-1996) в СССР 1980-х знал и любил, пожалуй, каждый советский телезритель: любо-дорого было наблюдать за тем, как в своих произведениях этот поэт-пародист с запоминающейся внешностью, интеллигентной и правильной речью ловко разделывал «негодных» искателей поэтической славы и сбивал спесь с уже «раскрученных» авторов стихотворной (и не только) продукции.

В СССР для жанра пародии или эпиграммы наступила эпоха возрождения. Стихи и стихотворчество любили. За неимением возможности заниматься политикой и предпринимательством, путешествовать по миру и т. д. советские люди уделяли много внимания литературе, и значительная часть этого внимания доставалась пародийному жанру. С одной стороны этому способствовала сложившаяся система образования и воспитания. С другой стороны массовая поэзия в СССР не развивалась самостоятельно на основе самоокупаемости, но культивировалась исключительно государством. Из-за этого стихов появлялось достаточно много, а «естественный отбор» в отношении поэтов работал довольно вяло.

К тому же литераторствование в советское время было реальным шансом занять достаточно видное место в «окололитературных образованческих кругах», пробиться в привилегированный социальный слой. Отсюда – бурный натиск начинающих молодых сил на редакции журналов, газет, издательств, телеканалов и пр.

В стремлении выделиться, быть непохожим на других, приблизиться к сытной кормушке, которую в советское время предоставляла причастность к литературному цеху, мастера и подмастерья стихосложения прибегали к самым различным ухищрениям в виде прямого и непрямого возвышения себя до уровня именитых и признанных классиков, использования различных языковых «инноваций», попыток подражания простонародной речи и прочих вариантов выдачи галиматьи за новаторство. И ведь это все печаталось!

А если учесть к тому же, что зачастую вопросами публикаций стихотворной продукции занимались в одних кабинетах, а вопросами оценки их «качества» – совершенно в других, то сразу возникали предпосылки к определенного вида «межведомственному соревнованию» и набору очков в глазах вышестоящего начальства. Пародии привлекали внимание и заставляли волей-неволей искать и давать ответы на вопросы: куда смотрели редакторы издательств? почему проглядели соответствующие партийные органы? Неважно, был ли пародируемый автор очень заметным (или хотя бы типичным) – пародия в глазах читателей начинала иметь литературную ценность не только как приложение к чужому опусу, но и как самостоятельное литературное произведение.

И Александр Иванов, определивший для себя в литературе стезю профессионального поэта-пародиста, считал своим прямым долгом на многочисленные подобные явления реагировать, привлекая к ним внимание общественности если не вообще, то хотя бы литературной. Вот типичные примеры:

Поэтический бредняк

Ведь это неясыть поет...

И, немо взопия, взметнул старюка клен...

…Но тот молчит, куржою убелен,

На олешнике бязь...

…Шапку

Сшибает бредняк.

…– Тут неглыбко:

Выбредай на берег!

…Чтоб те пусто, окаянной!

(Игорь Григорьев)

Скрозь елань, где елозит куржа,

Выхожу с ендалой на тропень.

А неясыть, обрыдло визжа,

Шкандыбает, туды ее в пень!

А надысь, надорвав горлопань,

Я намедни бежу в многоперь,

На рожон, где нога не ступань.

...Но неглыбко в стихах и таперь.

На олешнике бязь. Ан пупырь

Врастопырь у дубов раскоряк.

Вопия, контрапупит упырь

Ентот мой стихотворный бредняк!..

Исчо так исчо!

«Ах, нет у меня Айседоры Дункан,

Чтоб с ней показаться в Европе...»

(Иван Лысцов)

Есенина я бы лысцой обскакал

Да неча об ентом и думкать

Вить нет у меня Айседоры Дункан

Есть только знакомая Дунька

Я пешью бродю с ей, надемши спинжак,

Игде буркотять бороданы

Покеда ухряснет размокший большак

Да тишее взбулькнут стаканы.

Она продавчиха в суседнем сельпе

Квохтуха, как ейная матерь.

Ан разве ж покажешься с ей в Европе,

Чтоб есть монпасье на Монматре?

Коверкают слог, аж ноеет плечо,

И рифмой строфье поясаю.

А дед мой, читательник, кликчет: "Исчо!"

Збруней старизну описая.

Исчо так исчо, не обмык я мельчать,

Мне известность нужно и почет.

Что я накостряю, редактор в печать

Нехай поскорей ухандочит.

Цитата из произведения «Литературно-тощий поэт-пародист...»:

«Литература – это область деятельности, хронически страдающая перепроизводством материала среднего качества и сильно зависящая от моды. … Пародирование состоит в утрировании, в преувеличенном копировании нехорошего до достижения очевидности ошибок, слабостей, несоответствий, излишеств.»

Найти такое «нехорошее» относительно несложно. При этом обманчивая легкость слога провоцирует: сваргань что угодно, лишь бы было узнаваемо по стилю да в какую-никакую рифму – и ты уже «посрамил» иных известных поэтов-пародистов.

СВОЕ дарование не преминул проявить и автор указанного произведения:

«Надысь погода тут бесилась,

Во мгле небесной муть носилась,

И ты, как бледное пятно,

В окне печальная гляделась,

Как будто белены объелась,

Ведь спать пора была давно!»

Или вот еще:

«Старик Державин нас заметил,

Из гроба ручкою приветил.

Я понял так: БЛАГОСЛОВИЛ!»

Результат собственных усилий на пародийном поприще он же сам далее и определяет однозначно: убогость, являющаяся следствием «неспособности побить конкурентов эффектными "первичными" произведениями», а также наличия немотивированной «злости» к достигшим успеха коллегам по цеху. Итог – «ехидная чепуха», для выдачи на-гора которой не нужно «быть особо изощрённым литератором».

И не поспорить особо: сам проиллюстрировал, сам оценил, сам резюмировал: «… жанр пародии – узкий: в нём можно только поехидничать». Однако, как видно, одного стремления разделаться с «конкурентом» крайне недостаточно – даже для театрального капустника заштатного провинциального театра, тут, как и в любом творческом процессе, на первый план хочешь – не хочешь, выходит наличие таланта.

Другая цитата:

«В стихотворной пародии не развернёшься с мыслями, зато можно скрыть свою неспособность с ними развернуться».

Глядя на вышеприведенное стихотворчество, не согласиться трудно. Но причем здесь пародии Александра Иванова – остается еще более неясно.

Что не устраивало Александра Иванова в творчестве современников – предельно ясно:

- претенциозность, выставление себя великим автором;

- «примазывание» к классикам (в особенности к Пушкину, Державину, Льву Толстому);

- неоправданная талантом обильность словотворчества;

- имитирование деревенской речи без подходящих оснований;

- применение вычурных образов;

- злоупотребление литературными приёмами;

- наличие в стихах явных шероховатостей в угоду размеру и рифме;

- «умничание», слишком показательная демонстрация эрудиции и особенно – допускание ошибок при этом;

- допускание выражений, которые могут быть истолкованы в смешном смысле;

- выспренний стиль повествования.

Изобличения подобных «грешков» помноженные на безусловное наличие таланта и помогли Александру Иванову стать заметной личностью в литературе и, впоследствии, на телевидении.

Нина Краснова («Король пародии...»): "…Александр Иванов … мог под вывеской юмора, в своем символическом колпаке юмориста очень много чего позволить себе в поэзии, чего другие не могли и побоялись бы, и виртуозно владел таким искусством слова, каким не владели его заморализованные, заидеологизованные собратья-поэты. Его пародии были, по сути, новым словом в поэзии и шагами к новой поэзии, а сходили за шутку и за юмор, как бы за несерьезную поэзию».

О том же простыми словами: мэтр, как и его коллеги по цеху, выполнял роль шута, через смех обличающего пороки и недостатки современного ему общества, мог помочь посмеяться над заумным и задуматься над смешным. Ибо в том числе и наличие таких «шутов» дает обществу возможность избежать в своем развитии загнивания и распада (но, к сожалению, не гарантирует этого).

В условиях дефицита развлечений, пародируя «более успешных конкурентов в писании и пристраивании стихов на первом этапе творческого пути», Александр Иванов занимался делом, в котором мог проявить себя, свои способности, в наиболее полной мере. Он нашёл себя в пародии (и, кстати, вовсе не только в стихотворной, как пытается утверждать автор упоминавшегося вышепроизведения) и в эпиграмме.

Снова цитаты:

«И до, и после Александра Иванова такие плодовитые, как он, поэты-пародисты не появлялись на свет, хотя были авторы, пописывавшие пародии».

Автору, по-видимому, ни о чем не говорят такие имена, как Сергей Васильев, Александр Архангельский, Евгений Рейжевский, Юрий Левитанский, Бенедикт Сарнов, Зиновий Паперный… что ж, не находит тот, кто не ищет.

«К чести Иванова надо сказать, что … чутьё на хороший стиль у него было немалое».

А не первейшее ли это требование к хорошему пародисту?

«Большинство пародий Александра Иванова – придирки к некоторым неудачным словам».

Почему же только у Иванова? Подшивка «Литературной газеты» только за любой один год позволяет обнаружить не менее десятка имен авторов подобных пародий.

«У Иванова пародии зачастую не смешные, а только остроумные. Он прочитывал их на своей телепередаче под конец её, когда публика уже была разогрета действительно смешными вещами других авторов и готова была хохотать даже по небольшим поводам. Поэтому Иванов и производил впечатление человека, способного сильно смешить».

Автору, конечно же, ничего не известно о существовании сольных творческих вечеров, где на протяжении полутора, двух и более часов на сцене – только автор со своими произведениями. И смех в зале.

А дальше – следует сеанс показательного разоблачения: автор специально выделяет в своем произведении отдельный подраздел, называет его «Эффектное от Иванова» (что следует понимать, как далёкое от истинного искусства пародии) и первым же пунктом в нем приводит замечательную пародию… Александра Матюшкина-Герке:

Вспыхает небо, разбужая ветер

Проснувший гомон птичьих голосов.

Проклинывая все на белом свете

Я вновь бежу в нетоптанность лесов.

Шуршат зверушки, выбегнув навстречу,

Приветливыми лапками маша.

Я среди тут пробуду целый вечер,

Бессмертные творения пиша.

Но выползя на миг из тины зыбкой,

Болотная зеленовая тварь,

Совает мне с заботливой улыбкой,

Большой орфографический словарь.

Как же так – пародия совершенно другого пародиста на совершенно другое стихотворение совершенно другого автора. Это ли не публичное фиаско стороны обвинения?

Далее автор все-таки приводит пародии, созданные Александром Ивановым – «Лирика с изюминкой», «После сладкого сна», «Он может, но...», не забыв охарактеризовать их, как «…забавные (но без благоприятного антуража таки не смешные)». Даже не хочется интересоваться, без какого именно «благоприятного антуража» таки невмоготу посмеяться автору?

Снова цитаты:

«Это какой-нибудь роман можно читать хоть восемь часов подряд, ненадолго насильно прерывая процесс, чтобы немного поесть или наскоро сходить в туалет, пародии же для такого слишком однообразны».

Ответить можно тоже цитатой: «Кто-то любит арбуз, а кто-то – свиной хрящик». Похоже, автор слишком зацикливается на собственном эго.

«Верю, что какая-то польза от Иванова была и литературе».

Главное, чтобы в этом была убеждена сама литература.

«Эпиграммы Александра Иванова – … остроумные, но не смешные и не едкие. Знак внимания и не более того. … Многие так называемые эпиграммы Иванова являют собой скорее рифмованные комплименты. … Кого или что высмеивает в своих как бы эпиграммах Иванов?»

Ну, во-первых, даже в приведенных в произведении эпиграммах Эдварду Радзинскому и Валентину Катаеву сатиры и высмеивания предостаточно, «знающий – поймет», а «если нужно объяснять – то не нужно объяснять». Во-вторых, сам Александр Иванов не стеснялся называть подобные свои произведения «Эпиграммы, посвящения и мадригалы» и уж точно не ставил целью непременно унизить их героев. Что о многом говорит, не правда ли?

Артист Олег Анофриев в своей книге воспоминаний «Есть только миг» приводит свою эпиграмму на Александра Иванова. Сможет кто-нибуть найти в ней едкость, высмеивание?..

В голове его пародии

Зреют с легкостью травы.

Удивляюсь плодородию

Ивановской головы!

Может, дело в одобрении

Иль в восторженной молве?

Может, много удобрения

В ивановской голове?

Над проблемой долго думали

Все сатирики в Москве:

Что творится, в смысле юмора,

В ивановской голове?

Принят план на полугодие

В обстановке деловой:

Отвечаем за пародии

Ивановской головой!

Кстати, в произведении в качестве одного из образцов «настоящего» эпиграмматического творчества приводятся эпиграммы актера Валентина Гафта. Интересно заметить, что мэтры не обошли друг-друга вниманием – были в их творчестве и взаимные посвящения:

Валентин Гафт – Александру Иванову

Я Сашеньку люблю давным-давно,

Он худ, опрятен, говорит любезно,

Но нюх такой на свежее говно,

Что рядом ковыряться бесполезно.

Александр Иванов – Валентину Гафту

На Гафта? Эпиграмму? Ну уж нет!

Ведь от него же никуда не скроешься.

А Гафт, хоть он актер, а не поэт,

Так припечатает, что не отмоешься.

А еще в 1990 году вышла книга «Незнакомые знакомцы», содержащая замечательные шаржи на любимых артистов Константина Куксо, сопровождаемые искромётными эпиграммами Александра Иванова и Валентина Гафта. Вот вам – противопоставление!

«… дутая слава пародиста Александра Иванова была на 90% обеспечена ролью телеведущего, а не литератора».

Это с учетом того, что его творческая карьера началась в 1962, что его первая книга вышла в 1968, что он был принят в члены Союза писателей СССР в 1970, а первая передача «Вокруг смеха» вышла в 1978 году? Ой-ли!

Любому телезрителю времен СССР доподлинно известно, что Александр Иванов был ведущим действительно уникальной в те времена сатиро-юмористической телепередачи «Вокруг смеха» с первого и до последнего дня ее существования. Кстати, «те времена» – это с 1978 по 1991 год, а не 1983-1991, как указано в произведении обильно и дословно цитирующего Википедию (но не в этом, как ни странно, случае) автора «Литературно-тощего поэта-пародиста...».

Телевизионных каналов в его время было очень немного (2-3), а юмористических передач по ним – и вовсе только одна. Она была обречена быть популярной – как «Следствие ведут ЗнаТоКи», «Утренняя почта», «В гостях у сказки»… При нынешнем избыточном телевидении и резком снижении интереса к литературе повторение такого успеха действительно уже невозможно.

«Лживое и жуткое» «Письмо сорока двух» было подписано известными людьми, среди которых академики, поэты, писатели. В нем высказывалась поддержка легитимно действующему законно избранному президенту России. Ответное послание подписано тремя «известными диссидентами», то есть профессиональными борцами с любой действующей властью. Нужны ли комментарии (в особенности – сегодня)?

«Заслуги Александра Иванова перед страной – на том же уровне, что и его заслуги перед литературой: он развлекал народ, когда страна катилась в пропасть».

Хорошо иметь возможность пользоваться послезнанием. И сам белый и пушистый (ошибок не делал, никакими активными действиями себя не запятнал) и обвинять кого угодно в чем угодно можно безнаказанно.

Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о рассматриваемом произведении. Да, в общем-то, и о его авторе.

А память об Александре Иванове… Статьи о нем содержат Википедия, электронные версии Большого Энциклопедического Словаря, Литературного Энциклопедического Словаря, Большой биографической энциклопедии – а ведь что раз в Интернет попало, то оттуда уже никогда не исчезнет. После него остались его пародии, эпиграммы, стихи, публицистические произведения. По запросу «поэт пародист» первые 20-25 ссылок в любой поисковой системе приведут к статье об Александре Иванове. Забудут ли о нём навсегда, или народная память о нём будет жить ещё очень долго – покажет беспощадное но абсолютно справедливое время...

P.S. Напоследок – несколько пародий Александра Александровича Иванова. Специально – созданных изначально без эпиграфов.

Недописанное письмо

(Евгений Долматовский)

Горячих точек много на земле.

Вот я в одной из них. Земля во мгле.

Жара такая, что едва дышу.

Сижу в тени, письмо тебе пишу.

Ну, как дела? Что нового у вас?

Здесь тяжело. Рискую каждый час.

Вчера сидела муха на лице.

Сдуть не рискнул. Наверное, цеце...

На днях гулять на речку выходил;

Сбежал – за мной погнался крокодил.

Не знаю, приложить старанье где б.

Питаюсь рисом. Загорел. Окреп.

Все заняты вокруг. Один совсем.

Хожу, брожу, гляжу. Мешаю всем...

Привет знакомым. Поцелуй жену.

«Фантом» летит!.. Расстроился желу…

Круги у окна

(Константин Ваншенкин)

Когда от умственной работы

От ног расходятся круги,

Я не хочу покоя – что ты! –

Я обуваю сапоги.

Когда повиснет на реснице

Скупая влажная слеза.

Я ощущаю в пояснице

Необходимость выпить «за»!

Пойду, заглядывая в окна,

Пугая сизых голубей.

И сам себя в затылок чмокну

Я со словами: «Не робей!»

Пускай-ка все поэты в мире

С мое потрудятся – о, да!

Недаром ведь журчит в эфире:

«Вода, вода, кругом вода».

Четверостишие

(Омар Хайям)

Великий поэт древности Омар Хайям с поразительной экспрессией вскрывает в своём творчестве противоречие между индивидуалистической тенденцией к позитивному экспериментированию в области претенциозного скептицизма и пресловутой негативной формой познания, приводящей к абсолютному отрицанию, что нашло яркое выражение в приведённом ниже ранее не известном произведении.

Кто любит жизнь, тому коньяк не враг

Не пьёт его, пожалуй, лишь ишак,

Коньяк для нас – источник наслаждений…

Но вот задача: где достать коньяк?

Моя штурмовщина

(Евгений Евтушенко)

Я не имею глупости в излишке

считать весну полезной в чем-то слишком,

она, весна, как девка, – нам и им...

По мне, ее страстишки-воробьишки

не более чем козьей ножки дым...

А ну её – ни дна ей, ни покрышки!

Гораздо прогрессивнее и лучше

на Енисее заправляться луком,

тем самым закаляя организм,

а то – махнуть с получки в Гонолулу,

где женщины красивее, чем в Лувре,

где ходит без работы Джонни-люмпен,

и видеть, как прибой о берег лупит,

мартышки без очков кокосы лущат

и в океане – беспокойной луже –

цветет архипелаг – Эгоцентризм!

Полотняная луна

(Лариса Васильева)

Выткана моя луна

из сурова полотна,

Я сидела, я глядела,

друга милого ждала.

Подождала и ушла.

Я хотя и Николавна,

но по духу Ярославна.

Приходи, погрею.

Накрою полушалком,

накормлю, побрею –

ничего не жалко!

У меня горит лучина,

и томит меня кручина,

и томит, и томит,

израсходован лимит...

Терем-терем-теремок,

прыг-скок, прыг-скок!

Кружевца да горницы,

петушки да горлицы...

Заплутала, братцы, я

в дебрях стилизации.

Баллада о левом полузащитнике

(Евгений Евтушенко)

Устав от болтовни и безыдейности,

заняться я хочу полезной деятельностью,

в работу окунувшийся по щиколотку,

я в левые иду полузащитники.

Что б ни болтали шкурники и лодыри,

в команде нашей стал я первым номером!

Я получаю мяч. Бегу. Мне некогда,

тем более что пасовать мне некому,

а если бы и было – на-кась, выкуси! –

я сам хочу финты красиво выполнить.

И вот уже защита проворонила,

и я уже возник перед воротами,

Вопят трибуны – мальчики и девочки, –

и мне вратарь глазами знаки делает...

Я бью с размаху в правый верхний угол,

бросок! Вратарь летит на землю пугалом,

но где уж там... Удар неотразимый,

как материт меня вратарь-разиня!

Я оглушен команды нашей криками,

и тренер как-то очень странно кривится,

и голос информатора противный:

«Счет 0:1». Ликует... наш противник.

И по трибунам ходят волны ропота,

ах, черт возьми, я бил в свои ворота!

И сам себе я повторяю шепотом:

«А что потом,

а что потом,

а что потом?..»

Март простодушный

(Булат Окуджава)

Собирайтесь, фехтовальщики, боксеры, теннисисты,

велогонщики, жокеи – все, кто сердцем юн и чист!

Разобьемся мы на пары: с шахматистом шахматистка,

с теннисистом теннисистка, с фигуристкой фигурист.

Мы куда-нибудь отправимся, далеко или близко,

по дороге напевая летку-енку или твист.

А потом перемешаемся: с боксером фигуристка,

с футболистом акробатка, с теннисисткой шахматист.

Не пираты, не злодеи, не сектанты-адвентисты,

на успех и одобренье мы имеем верный шанс.

Мы споем и потанцуем, как и свойственно артистам,

а потом объединимся и сыграем в преферанс!

Кошка

(Владлен Бахнов)

Лежала кошка на спине,

Устроившись уютно.

И никому та кошка не

мешала абсолютно.

И вот, зажав в руке перо,

Подумал я при этом,

Что это для стихов – хоро-

шим может стать сюжетом.

Она лежала – я уви-

дел, – хвост игриво свесив.

Что знать могла она о дви-

жущем весь мир прогрессе?

Мешала узость кругозо-

ра кошке знать ленивой

О том, что, как и где изо-

брели на данной ниве.

Сказать по правде, просто ни

о чем не знала киса.

И я закончил ирони-

ческие экзерсисы.

P.P.S. И еще – стихотворения (не пародии!) Александра Александровича Иванова

Встреча

Конечно, возможно, что мне не поверят,

Но вдруг повстречались Дантес и Сальери.

И вот обстоятельства так уж сложились,

Что очень они меж собой подружились.

И как-то однажды, прощаясь у двери,

Смущенно Дантес обратился к Сальери:

– Я знаю, что здесь не хватает оркестра,

Но очень прошу вас, сыграйте, маэстро!

Мне, право, просить вас не очень удобно,

Но, зная, что вы музыкант бесподобный,

Поймете, надеюсь, высокие чувства.

Я с детства поклонник святого искусства.

Сальери безмерно был рад комплименту.

Помедлив для виду, он сел к инструменту.

В мелодии автор блаженно купался,

Меж тем как Дантес в похвалах рассыпался.

Но так или этак – не в этом суть дела –

Сальери, как видно, играть надоело.

Душа ведь коварная очень особа...

Взыграла в Сальери змеиная злоба.

Дантес отвернулся. И тонкой рукою

Он другу в бокал что-то всыпал такое...

В безмолвии жутком свеча замигала,

Приятель отведал вина из бокала...

Усы покрутил обреченный повеса.

И тут обратился Сальери к Дантесу:

– Любезный барон, – молвил он старомодно, –

Я слышал, стреляете вы превосходно.

Я с детства пред этим искусством немею,

Но сам, к сожаленью, стрелять не умею.

Прошу вас!.. Блеснули огнем позументы,

Дантес приготовил свои инструменты.

Потом улыбнулся улыбкой амурной

(Стрелял он действительно очень недурно) ...

Барон, без сомнения, сам наслаждался,

Сальери меж тем в похвалах рассыпался.

Но так или этак – не в этом суть дела –

Дантесу стрелять просто так надоело.

Душа ведь коварная очень особа...

Взыграла в Дантесе змеиная злоба.

Быть может, сказались причуды таланта,

И он пистолет разрядил в музыканта.

Сальери, с проклятьем вскочив, покачнулся

И как-то двусмысленно вдруг улыбнулся!..

Убийца размял онемевшие руки

И тут же почувствовал адские муки...

В ком эта история вызовет жалость!

Увы... Я на этом закончу, пожалуй.

Не все ли равно нам, что было потом:

Ведь это случилось на свете

на том.

Гений

– Ты мой друг, – сказал поэт поэту, –

Настоящий, истинный поэт,

Твоему таланту равных нету,

Хоть пройди кругом весь белый свет.

Лично я, когда тебя читаю,

Плачу от восторга – видит бог.

В мировой поэзии не знаю

Никого, кто рядом встать бы мог.

Твой талант мужает год от года,

Я скажу, к примеру, за себя:

Ты, к примеру, вышел из народа.

Я, к примеру, вышел из тебя.

От твоих, старик, произведений

Скоро вздрогнет восхищенный мир.

Что я говорю-талант... Ты гений!

Ты вершина, светоч и кумир!

На тебя равняясь, впору встать и

Стать душою чище и светлей!

Вот что я скажу тебе... Да, кстати,

Дай до послезавтра

пять рублей!..

Поэт и земля

Поэт тоскует о земле.

О ней, родимой, о землице.

Поэт тоскует о селе –

Осточертело жить в столице.

О жизни ясной и простой

Кручинится поэт, мечтает.

Ведь он – гляди-кось! – молодой.

Ему простора не хватает!

Ведь это что! Кажинный день

Он так и видит ясным взглядом

И покосившийся плетень,

И пожилую лошадь рядом.

Среди асфальта и стекла

Уж мочи нету обретаться.

Тут ни двора и ни кола,

В деревню б, к тетке, в глушь смотаться!

И пить парное молоко,

А он полнехонек, бидон-то…

И с горки видно далеко-о,

Аж прямо дальше горизонта.

Хрумтеть шершавым огурцом,

Который только-только с грядки.

И с деревенским огольцом

Играть в конюшне старой в прятки.

И на завалинке сидеть

С каким-нибудь замшелым дедом.

Да на ядреных баб глядеть –

Пользительно перед обедом…

Да что и говорить... Село...

Души измученной отрада...

Вот рифма есть: «гумно» – «тепло»,

А много ли для счастья надо!

Эх, хорошо бы жить в селе!

Как сладко спать на сеновале!..

Поэт тоскует о земле.

Поэт сидит в «Национале».

Негодяй

У негодяев ясные глаза

И мягкая улыбка подкупает,

И даже благородная слеза

В глазах у негодяев закипает.

С одним из них я лично был знаком.

О, как располагал к себе он взглядом!

Неведомой опасностью влеком,

Дни напролет я проводил с ним рядом.

А у него был безмятежный вид.

Я, весь дрожа, кулак сжимал в кармане.

Уверенный, что, как он ни хитрит,

Мена-то он притворством не обманет.

Усы от нетерпенья теребя,

Признаюсь, торопил событья даже,

Ведь где-нибудь да выдаст он себя.

Не выдержит, сорвется и – покажет!

Но время шло.

И я все ждал и ждал

Предательского выпада с испугом...

Но он себя ничем не выдавал.

Наоборот!

Он стал мне лучшим другом!

Катились годы каплями дождя,

И оказалось, если вам угодно.

Что никакой он был не негодяй,

А милый человек и благородный.

P.P.P.S. Ну и, конечно же, никак невозможно обойтись без эпиграмм и посвящений. Из тех, что менее широко известны. О талантливости и прочем – судить читателям.

Александру Рейжевскому и Александру Иванову

Пусть дуэтом до седин

Будет век наш прожит:

Столько глупостей один

Написать не может*.

* Обстоятельства заставляют мена адресовать эту эпиграмму самому себе и своему соавтору Александру Иванову. Дело в том, что еще не опубликованная, она стала известна сразу нескольким творческим дуэтам, и каждый из них принял ее на свой счет.

Теперь, после моего заявления, все пишущие вдвоем могут спать спокойно.

Александр Рейжевский

Новогодняя

ИСКУССТВУ ПРЕДАННЫЙ НАРОД,

ПРИМИ МОЙ ДАР БЕЗ ВОЗМУЩЕНИЙ.

КАКОЙ ЖЕ, ПРАВО, НОВЫЙ ГОД

БЕЗ ЭПИГРАММ И ПОСВЯЩЕНИЙ!

Александру Иванову (автоэпиграмма)

Своё спокойствие храня,

Я сам себе – не враг:

Нет эпиграммы на меня –

Знать, автор – не дурак!

Алексею Суркову

(с А. Рейжевским)

«Бьется в тесной печурке огонь ...»

Бьется скоро он тридцать уж лет.

И поет нам в землянке гармонь,

Почивает на нарах* поэт.

* читать – «на лаврах» (прим. Авт.)

Григорию Поженяну

Отныне с легкой песенной руки

Известны удивительные вещи.

Ну, например, что у ОДНОЙ реки

ДВА берега – ни больше и ни меньше.

Театру на Таганке

Взяв на себя новаторскую роль.

Театр пути прокладывает в завтра.

Ах, что бы делал раньше Мейерхольд,

Не будь сегодня этого театра!..

Некоторым театрам

Ставят театры не пьесы, не драмы –

Ставят поэмы, стихи, телеграммы,

Ставят пародии и эпиграммы.

Корреспонденции и стенограммы,

И протоколы, и радиограммы,

И...

Но довольно! Все ждут с интересом:

Может, театры вернутся и к пьесам?

Константину Симонову

(с А. Рейжевским)

Романами настойчиво вгрызаясь

В события давно минувших лет,

Он утверждает: Симонов – прозаик,

Но мы-то помним, был такой поэт…

Роману Кармену

(с А. Рейжевским)

Он знаменит. И не мудрено.

Что мы изучаем детально

Пылкий роман Кармена с кино.

Оформленный документально.

Вилю Липатову

(с А. Рейжевским)

Придется нам признаться откровенно,

Липатовские повести открыв:

Напал на след читателя мгновенно

Анискин, деревенский детектив.

Сергею Михалкову

(с А. Рейжевским)

Наблюдается ясно

В жанрах метаморфоза:

Что ни пьеса – то басня,

Что ни басня – то проза.

Роберту Рождественскому

(О книге стихов «Необитаемые острова»)

(с А. Рейжевским)

Рождественский, поэт московский,

Ответь за совесть – не за страх:

Не обитал ли Маяковский

На тех же самых островах?

Анатолию Рыбакову

(Автору повести «Кортик»)

(с А. Рейжевским)

Читатель принял повесть хорошо,

И с той поры идет молва народная:

В литературу прочно он вошел,

Держа в руках оружие холодное.

Александру Беку

(с А. Рейжевским)

Прошел сквозь бури и тревоги,

И согласятся с нами все:

Писатель он с Большой дороги –

С «Волоколамского шоссе»!

Аркадию и Борису Стругацким

(с А. Рейжевским)

А. Стругацкий, Б. Стругацкий

Делят свой успех по-братски.

Им завидуют, наверно,

Все – от Жюля и до Верна.

Андрею Вознесенскому

(с А. Рейжевским)

Было б в творчестве поэта все понятно,

Если б сдвинуть аккуратно все обратно.

Евгению Евтушенко

(с А. Рейжевским)

Стихами он и мертвого разбудит,

Но про себя шептать не перестал:

– Пускай нам общим памятником будет

Мой индивидуальный пьедестал!

Ивану Ефремову

(с А. Рейжевским)

Писатель к тайнам Мирозданий

Летит на звездном корабле.

И только для переизданий

Порой бывает на Земле.

Микрорецензия на фильм

«Золотой теленок»

В роман влюблен любой ребенок,

Как это искренне звучит!

Экранизирован «Теленок»,

А зритель жалобно мычит.

Роберту Рождественскому

(с А. Рейжевским)

Ступеньки

лесенки

считая

головой.

Мы встали,

по-

тря-

сен-

ные

тобой!

Клавдии Шульженко

Чтя артистический почерк,

Мы без критических стрел

Скажем, что скромненький синий платочек

Все еще не устарел.

Эдварду Радзинскому

Снял драматург любовный грим

И двинул прямо в древний Рим

Татьяне Догилевой

Не классик я, но, как ни странно,

И я страдаю за столом:

Ужель та самая Татьяна

Теперь – «Бондинка за углом»?