О мире и Море

Зачем я вообще в это ввязалась? Этот вопрос прокручивался в моей голове снова и снова, пока конвоиры с галантностью големов сопровождали меня до королевской темницы Цереса.

Нет, конечно, с теоретической точки зрения ответ у меня был, и ответ весьма благородный: ради борьбы с тиранией бездарного короля, ради свобод и справедливости, во имя благополучия церейского народа в целом и жителей Мореса в частности. Но в глубине души я понимала, что все эти слова — не более чем фантики, за которыми не прячется даже самой дешёвой конфеты. Абстракция, за которой ничего не стоит. И, что самое обидное, в которую я сама не верила ни единой секунды. Но все равно связалась с отрядом сопротивления, вступив в их ряды. Так зачем?

Мне казалось, что настоящего ответа на этот вопрос я не знаю, потому что признать правду мне не хватало мужество. Отказ от нормальной жизни, приличной работы, восстание против королевской власти и почти стопроцентная смертная казнь за совершенное преступление — слишком большая цена за борьбу со скукой. И слишком глупый финал даже для меня.

С другой стороны, разве это не закономерно? За все двадцать восемь лет своей жизни я так и не разобралась, что с ней делать. Так почему бы не избавиться от нее таким вот странным способом? Хоть на королевский суд посмотрю напоследок. Все какое-то развлечение.

− Сюда, − буркнул один из конвоиров и бесцеремонно толкнул меня куда-то влево.

Этот грубый жест заставил меня вынырнуть из потока мыслей и осмотреться. Мы стояли перед задним входом в восточную башню портового дворца. Признаться, меня это удивило. Разве меня ведут не в темницу?

Портовый дворец представлял собой жизнерадостное здание на самом побережье Великого океана. Он был сложен из песчаного камня, имел солнечно-желтый цвет и при свете небесного светила переливался как самоцвет. Каждая из четырех башен дворца взмывала вверх на добрые двадцать метров, что по меркам Цереса было немыслимой высотой. Здание украшали колонны, портики и балюстрады, что добавляло ему легкости и воздушности. Идиллическую картину завершали витражные окна с зарисовками торговых отношений Цереи и с другими странами. Загляденье, а не дворец. Хоть сейчас его на открытку.

В первую секунду, когда мы с конвоем вошли внутрь башни, меня охватил ужас. Неужели меня решили продать в рабство? У нас вообще разрешена работорговля? Я о таком не слышала, но, может, этот факт просто скрывают от общественности? Иного объяснения, зачем вести преступницу в портовый дворец, у меня не нашлось.

К счастью, объяснение обнаружилось уже через минуту, когда я со своими галантными спутниками поднялась по винтовой лестнице до второго этажа башни. Там моему взору открылся небольшой ряд камер, в каждой из которых я успела заметить по человеку. Разглядеть их подробнее мне не удалось, так как мой провожатый снова подпихнул меня в спину.

− Шевелись давай, − недовольно протянул он. − Нам на четвертый этаж.

− Не ворчи, − вступил в диалог с первым второй конвоир. − Она же ещё даже не осуждена. Лучше посмотри, какой отличный день!

− Где же он отличный?

Настроение моего первого провожатого и не думало улучшаться. Он с неудовольствием выглянул в витражное окно между этажами, чтобы погрозить кулаком солнцу. По всей видимости, этот жест предназначался жаре, царившей снаружи — уличные термометры показывали отметку свыше тридцати градусов. Настоящее пекло. Но сейчас время Церы, седьмой месяц года. В это время и не такое бывает. Хотя для себя я отметила, что Морес в плане погоды был гораздо комфортнее столицы.

− А ты внимательно посмотри. Да не на солнце! А на порт. Видишь?

Теперь уже оба конвоира остановились возле окна, и я, прикованная к ним нерушимыми путами, также сделала остановку. Из окна действительно было видно часть торговую порта. У причала я насчитала не меньше 20 кораблей. Считать людей, снующих вокруг них, не было никакого смысла — все равно сбилась бы.

− Ну и? Куча эольских кораблей. Они здесь постоянно курсируют. Что с того? − непонимающе уточнил недовольный конвоир.

− Куча-то куча, но есть среди них редкий гость, − радостно ответствовал мой второй сопровождающий, указывая пальцем куда-то через витражный нос падского торговца.

− Это что, «Страшила»? Неужели? Его почти год не было! Я уже и забыл вкус настоящего вест-эольского пива! − настроение конвоира улучшалось на глазах.

− Так а я о чем? Отличный день! Предлагаю после смены завалиться в «Портянку». Ты в деле?

− Спрашиваешь ещё!

После этого занимательного диалога, позволившего мне вдоволь насладиться панорамой порта и хотя бы таким образом проникнуться столичной жизнью, мы с моими сопровождающими с удвоенным рвением поторопились к месту моего заключения. На четвертом этаже конвоиры передали меня в руки местного стражника, развеяли связывавшие нас с ними нерушимые путы и отправились восвояси.

− Мора Ксар? − уточнил стражник, в чьи руки меня вверили, и, не дожидаясь моего ответа, отпер камеру за своей спиной. − Прошу.

Мора. Как же я ненавижу это имя. Не само по себе, конечно, а тот факт, что так зовут меня. Какой матери вообще придет в голову называть ребенка именем богини? Ответ очевиден: моей. Ей было важно называть меня именно так, поэтому я не спорила. Но после смерти матери я поменяла имя, поэтому обращение стражника вызвало во мне шквал неприятных воспоминаний. Дурацкая документация. Большую часть жизни все зовут меня Мерой, но если в регистрационной книге Мореса указана Мора, под суд пойдет именно она.

Дверь камеры за моей спиной закрылась, и я ожидала, что останусь в полумраке, но ошиблась. Небольшое помещение, включавшее кровать, прикроватный столик и ширму, отделяющую основное пространство камеры от гигиенических удобств, было освещено светом еще одного витражного окна, на этот раз с изображением торговца из Джуна. Решеток на окне не было.

Я даже моргнула, удивляясь увиденному. Какая странная темница. Башня вместо подвала, витражное окно в полстены, никаких решеток. Да отсюда же можно сбежать! Если, например, иметь веревку или возможность ее сделать. Или уметь левитировать. Или если кто-то снаружи захочет помочь и приставит к башне лестницу.

Я вздохнула и села на кровать, отметив, что она не жестче той, что стояла в моей спальне в доме лорда Рэма. Конечно, никто мне не поможет, и никуда я не убегу. Да и куда? И я стала ждать судного дня, рассматривая через витражное окно проворных работяг, старательно разгружающих «Страшилу».