О моём перерождении в шпиона

Лучи восходящего солнца мягко скользили по потолку, растекаясь золотыми бликами. Утренняя прохлада ещё держалась в воздухе, а лёгкие занавески дрожали от порывов ветра, словно полупрозрачные крылья. Иногда тишину нарушал шорох колёс по мокрому асфальту. За окном лениво плыли облака, похожие на самолёты, будто дразня и приглашая в путь. Из парка доносился звонкий смех и обрывки музыки. Казалось, ничто не могло разрушить эту хрупкую идиллию.

Но мир оборвался.

Сначала раздался резкий грохот у входной двери. Затем — тяжёлый торопливый топот.

Бах!.. Удар сотряс стены. Бах!.. Ещё один, и следом — звон разбитого стекла, крики, грохот падающей мебели.

И вдруг в комнату ворвался человек. Он пробил стену, как выпущенный снаряд. Одежда была разодрана, лицо заляпано кровью, в руке — пистолет. Казалось, что он рухнет, но, чудом сгруппировавшись, приземлился на ноги. Мгновенно развернул оружие к пролому и застыл, дыша рвано и зло.

— Неужели ваше грёбаное агентство никак не угомонится?! — заорал он, сорвавшись на хрип. — Я дал вам всё, всё, что мог! А теперь вы хотите добить меня, как пса?! Что ещё нужно этому жирному ублюдку?!

Из-за стены раздался спокойный, почти насмешливый голос:

— Ничего боссу от тебя не нужно. Ты просто необходимая потеря ради процветания страны.

— В гробу я видел ваше процветание!

Мужчина рванул к ближайшему укрытию, пригибаясь. На его лице мелькнула тень страха, но уже через секунду её сменила мрачная решимость. Он вынул магазин, щёлкнул, вставил обратно. Выдохнул.

Выстрелы гремели один за другим. Каменная крошка сыпалась с пробитой стены, комната дрожала от эха. И вот — тишина. Только его тяжёлое, почти звериное дыхание.

Он медленно достал телефон. Набрал номер. Ответили мгновенно.

— София… — голос сорвался, но мужчина тут же стиснул зубы, подавляя волнение. — Скажи, что вы в безопасности. Что вы уже в поезде.

— Да, любимый, — её шёпот, хрупкий, как тонкий лёд, дрожал. — Мы на местах, в вагоне. А ты… Ты скоро будешь? С тобой всё… Всё хорошо?

— Прости. Задержусь на несколько часов. — Он прикрыл глаза, устало выдыхая. — Но я приеду. Обязательно. Только… будь умницей и отдохни.

Он рванул вперёд, пригнувшись в последний момент: за спиной оглушительно рявкнул выстрел — пуля рассекла воздух там, где только что была его голова. Окно — хрупкий шанс на спасение. Короткий разбег, хруст стекла под ботинками, и ледяной ветер хлестнул по лицу, выбивая дыхание. Гравитация потянула вниз, но пальцы вцепились в ржавую водосточную трубу. Скрип металла, резкий рывок — и он приземлился на балкон соседнего дома, едва удержав равновесие.

Крыши дышали гарью и сыростью после недавнего дождя. Ботинки скользили по мокрой черепице, но останавливаться было нельзя: за спиной уже хрустели шаги преследователей, их тяжёлое дыхание эхом отдавалось в узких проходах. Солнце слепило, отражаясь от стеклянных фасадов, но впереди маячила пожарная лестница — тонкая нить надежды.

Он спрыгнул в узкую улочку, приземлившись с глухим стуком. И тут же замер. Прямо перед ним возник агент — его взгляд был холоднее льда, а пистолет нацелен точно между глаз.

— Игра окончена. Бросай оружие!

Время замерло. Сердце колотилось, но герой не успел ответить. Хлопок. Агент дёрнулся, глаза его расширились, и рухнул на асфальт, как сломанная кукла. За его спиной возник силуэт — знакомый до дрожи.

— Вовремя, — выдохнул герой, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Друг закинул винтовку за плечо и шагнул ближе.

— Где компромат? — его голос был сухим, без намёка на тепло.

Герой замер, чувствуя, как холод пробирается под кожу. Стиснул зубы, выдавил:

— Старый архив. Третья набережная.

Друг кивнул, уголки губ дрогнули в едва заметной усмешке.

— Спасибо. Ты всё упростил.

И в этот момент мир треснул. Он заметил движение руки — слишком быстрое, чтобы среагировать.

Выстрел прогремел, оглушая, и боль взорвалась в груди, бросив его на колени. Асфальт холодил ладони, кровь тёплой струёй стекала на землю.

Друг присел рядом, лениво крутя в руке AMT Hardballer с глушителем. Его взгляд был пустым, почти скучающим.

— Знаешь, — начал он, рассматривая мобильник в руке, — ты мог бы валяться сейчас на каком-нибудь пляже. Солнце, сигара, тёплый бриз. Как в дешёвых книжках. Но такие, как мы, не для этой жизни. Слишком дорогое удовольствие.

Он поднял пистолет, ствол блеснул в тусклом свете фонаря. Последний выстрел был почти беззвучным — лишь лёгкое дуновение тепла. Кровь растеклась по асфальту, а парень, не оглядываясь, вытер о джинсы умирающего оружие и сунул его в кобуру.

***

Но вдруг мёртвое тело дёрнулось. Противник, которого только что уложил выстрел, поднялся, кашляя и сжимая грудь. Его грубый голос разорвал напряжённую тишину, ломая весь сценарий:

— Это что, мать твою, за хрень?!

Я замер, ошарашенный, и выпалил:

— Эй, чувак, ты же мёртв! Я использовал навык «Выстрел в сердце»! Критический урон! Трупы не трындят, не ломай мне причинно-следственную!

И тут мир треснул. Словно отовсюду, донёсся грозный голос:

— Хотите сделать нечто значимое? Заткнитесь!

Золотые блики солнца, холод асфальта, запах крови — всё рассыпалось, как мираж. Вместо этого — душная комната, пропахшая пиццей, энергетиками и лёгким привкусом пота. За окном больше не шуршали колёса по мокрой дороге, а просто гудел кулер моего ПК в комнате. Перед глазами горел экран монитора, на котором всё ещё был открыт текстовый файл с описанием моего персонажа. Кубики, листы характеристик, карта выдуманного города — всё это лежало передо мной. Мы снова были просто кучкой друзей.

В голосовом чате наступила тишина, только потрескивание микрофонов нарушало её. Потом раздался щелчок: игрок, игравший за Джеймса, вышел из Discord. Без слов, без прощаний. Я моргнул, пытаясь вернуться в реальность.

Голос Томаса, нашего гейм-мастера, прогремел в наушниках, спокойный, но с лёгкой укоризной:

— Сергей, ты, конечно, знатно разнёс новичка. Не жёстко ли для его первой сессии?

Я почесал затылок, чувствуя, как жар заливает щёки. Чёрт, и правда увлёкся.

— Прости, Том, — выдавил я, пытаясь звучать искреннее. — Хотел опробовать новый билд на скрытность и критический урон.

Томас хмыкнул, и я буквально услышал, как он закатывает глаза.

— Немного? Да ты его персонажа размазал по асфальту, как танк на полном ходу! Ладно, забыли. Что дальше, о великий супершпион?

Я глянул на часы: стрелки уже подбирались к двенадцати.

— Ребят, мои шпионские приключения на сегодня закончены, — сказал я, потирая глаза. — Скоро должна прилететь сестра, я обещал маме встретить её в аэропорту.

В чате тут же оживился Дима, наш вечный любитель подколоть:

— О, это та самая красотка, разбивающая сердца?

Я хохотнул, качая головой.

— Нет, чувак, ты немного перепутал. Это та самая красотка, разбивающая лица. Она мастер боевых искусств. Если интересно, могу познакомить, но держи челюсть наготове — бьёт она знатно.

Чат взорвался смехом, кто-то даже поперхнулся энергетиком. Томас, всё ещё в образе строгого гейм-мастера, буркнул:

— Ладно, герои, сворачиваемся. Сессия окончена, до следующей недели.

Я выключил микрофон, снял наушники и потянулся, чувствуя, как хрустят позвонки. Комната казалась чуть нереальной — как будто я ещё не до конца вышел из игры.

Мой взгляд зацепился за старый плакат Electric Bloom, кривовато висящий над кроватью, будто он сам устал держаться ровно. Два года назад сестра вручила мне этот яркий кусок картона, и я до сих пор ломаю голову зачем, ведь я уже тогда разгуливал в футболках AC/DC и выл под гитарные риффы Ангуса Янга, заставляя соседей мечтать о звукоизоляции.

Плевать. У этого плаката была совсем другая функция. Я приподнял нижний угол — и за ним открылось узкое тёмное отверстие в стене. Мама уже сто раз говорила, что я должен заделать его гипсом, но так и не дошло до этого. Я сунул руку внутрь, нащупал знакомую картонную пачку и вытащил её вместе с дешёвой зажигалкой. Упаковка была лёгкая. Я заглянул: одна-единственная сигарета.

— Чёрт возьми… — пробормотал я, садясь на край кровати.

До зарплаты ещё несколько дней, а сигареты закончились. Куда они только деваются? Ведь недавно покупал целый блок.

Я покрутил пачку в руках. Такими темпами не видать мне долгой жизни… Надо бросать. Сколько раз я себе это говорил? Уже и не вспомню.

Я натянул потёртую кожаную куртку, зашнуровал кроссовки с истёртыми подошвами и накинул на шею старый шарф — на улице явно холодно. Взял телефон, ключи, сунул пачку с последней сигаретой в карман джинсов и вышел из комнаты.

Дверь квартиры хлопнула за мной, эхо разнеслось по подъезду. Лестница скрипела под ногами, стены вокруг были потрескавшимися, с облупившейся краской, будто дом хранил память о лучших временах. Спустившись, я толкнул тяжёлую дверь подъезда и шагнул на улицу.

Холодный ветер тут же ударил в лицо, пробирая до костей, хотя солнце светило ярко, слепя глаза. На тротуарах мелькали редкие прохожие: кто-то одиноко шёл, уткнувшись в телефон, а кто-то прогуливался парой, тихо переговариваясь. Я достал смартфон и начал листать сообщения, пока не нашёл нужное: «Я приеду в 2:20 p.m. И, пожалуйста, будь так любезен, не опаздывай! Как ты это обычно делаешь». Время на экране показывало: 12:30 p.m.

Я сел в свою старенькую машину. Обшарпанный салон, потёртый руль, вечно барахлящее радио. Завёл двигатель, и он недовольно заурчал. Нью-Йорк встретил меня хаосом: толпы спешащих людей, гул автомобилей, сигналы клаксонов, запах асфальта и кофе из ближайшего кафе. Город жил своей жизнью — бесконечный поток, где всё движется, но остаётся пугающе неизменным.

В кондитерской я выбрал торт — шоколадный, с кремовыми розочками, как любит сестра. Попросил сделать надпись: «С семнадцатилетием, светило наук». Продавщица улыбнулась, записывая заказ, а я подумал, что сестра, наверное, закатит глаза, увидев это, но втайне будет довольна. С тортом в коробке я вернулся в машину и поехал в аэропорт, стараясь не застрять в пробке.

Улицы Нью-Йорка струились, как бурные реки, сливающиеся в безбрежный океан городской суеты. Они плавно перетекали одна в другую, пока передо мной не раскинулся Международный аэропорт имени Джона Кеннеди — гигантский улей, гудящий от движения и жизни.

Время шло к двум часам дня. Я огляделся, но знакомых лиц не увидел. Не зная, куда себя деть, я решил выкроить хотя бы двадцать минут тишины. И вот он — мой уголок: старая деревянная скамья с видом на город, где небоскрёбы вонзались в небо, точно копья. Руки сами потянулись к карманам, нащупали пачку сигарет. Я закурил, выпуская в воздух кольцо дыма. Оно лениво поплыло вверх, растворяясь в золотистом солнечном свете, превращаясь в размытую кляксу, будто мои собственные мысли.

Я затянулся. Чёрт, время летит слишком быстро. В пятнадцать я был уверен, что к двадцати стану взрослым, всё разложу по полочкам — цели, планы, смысл жизни. А теперь, в двадцать три, я стою здесь, вроде бы независимый, вроде бы нашёл своё дело. Но что-то держит. Неуверенность? Страх утонуть в этом бурлящем мире, не найдя свой остров? Или какая-то невидимая сила тянет назад?

Я выдохнул струю дыма, глядя, как она смешивается с городским смогом.

Смотришь на ровесников и видишь тех же потерянных детей, которые грезят о звёздах, но не знают, как до них дотянуться. Эх, хватит ныть.

Сигарета догорела до фильтра, обжигая пальцы. Я затушил её, бросил в пачку и отправил в урну. Часы показывали: 2:12 p.m. Пора двигаться.

Я едва успел. У входа в аэропорт уже стояла она — высокая, почти прозрачная на фоне толпы, в чёрных джинсах и ярко-красной куртке, которая подчёркивала фарфоровую кожу. Светлые, как снег, волосы были собраны в небрежный хвост, тонкие бледные брови почти сливались с кожей, а в её глазах — холодных, серо-голубых — сверкали молнии раздражения. Я замедлил шаг, остановился в паре метров и поднял взгляд, чувствуя, как между нами сгущается напряжение.

— Эй, Вики, вот он я, во всей красе! Ну, как долетела? — Я широко улыбнулся, стараясь вложить в этот жест всё своё обаяние, хотя внутри чувствовал лёгкую неловкость.

Вика подняла глаза, и на секунду я утонул в их тёмной глубине — усталость, раздражение и капля иронии перемешались в этом взгляде.

— Наконец-то, Сергей! — в её голосе скользнул лёгкий укор. — Я уж думала, ты решил оставить меня ночевать в аэропорту. Полёт? Ох, не спрашивай. Душно, тесно, как в маршрутке в час пик. А впереди ещё ребёнок орал так, будто его пытали весь рейс!

— Уф, звучит кошмарно. — Я сочувственно покачал головой. — Давай, скидывай свои сумки, героиня авиаперелётов.

Я подхватил её багаж, ощущая, как тяжесть приятно оттягивает руки, и направился к машине. Вика, всё ещё встряхивая головой, будто отгоняя эхо турбулентного полёта, грациозно скользнула на переднее сиденье. Я сел за руль, и в салоне повисла тишина, нарушаемая лишь мягким гулом двигателя. Каждый из нас, казалось, утонул в своих мыслях. Секунды тянулись, и это молчание начало давить, словно тяжёлый плед.

— Домой?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, ответив:

— Нет, сперва я хочу поесть по-человечески — умираю от голода. Есть идеи?

Я открыл рот, чтобы предложить приготовить что-нибудь дома, но тут же вспомнил: холодильник был пуст. Там остались только пара банок газировки, соус барбекю и грустный лимон, который, казалось, пережил уже три эпохи. Готовить праздничный ужин из этого? Да уж, не вариант.

— Эм… — Я поморщился. — Слушай, дома есть нечего. Придётся спасать ситуацию. Есть одно место неподалёку, дешёвое, но кормят на убой. Поехали?

Вика только кивнула, устало откинувшись на сиденье.

— Звучит заманчиво. Погнали.

Я завёл машину, и мы покатили по оживлённым улицам Нью-Йорка. Движение было не таким уж плотным, но всё равно приходилось лавировать между машинами, пока небоскрёбы мелькали за окнами, отражая солнце. Чтобы разрядить тишину, я бросил взгляд на Вику, которая задумчиво смотрела в окно.

— Ну… Расскажешь, как дела? Как тебе Массачусетский технологический? Ты там уже год вроде. Не позоришь звание одного из лучших универов мира?

Вика усмехнулась. Её глаза загорелись лёгкой искрой, как всегда, когда она говорила о чём-то, что её увлекало.

— Ну, скажем так, я почти лучшая в группе, — ответила она с лёгкой насмешкой, но без хвастовства. — Лекции — огонь, профессора жёсткие, но справедливые. Проекты, конечно, выносят мозг, но я справляюсь. А ты как думал? Я же Вика.

— Да уж, скромности тебе не занимать, — хмыкнул я, качая головой. — А как насчёт… ну, знаешь, твоей внешности? Парик больше не надеваешь? Приняла себя?

Она посмотрела на меня, и её взгляд стал чуть мягче, но всё ещё с лёгкой иронией.

— Можно и так сказать, — ответила она, пожав плечами. — Парик? Ну, он пылится где-то в шкафу. Решила, что свои белые волосы — это не так уж плохо. К тому же в кампусе полно фриков, так что я почти незаметна.

— Незаметна? Ты? — Я рассмеялся, но в груди кольнула лёгкая зависть. — Да на тебя небось все пялятся.

Вика только хмыкнула, но ничего не ответила. Вместо этого она перевела тему:

— А как там мама?

Я вздохнул, поворачивая на перекрёстке.

— Вся в работе. Уходит утром, приходит поздно. Сегодня, правда, обещала быть к вечеру. Так что к тому времени надо всё приготовить для твоего дня рождения. Торт я уже взял, осталось придумать, чем гостей кормить.

— Ну, с этим я помогу, — сказала Вика, и в её голосе мелькнула тёплая нотка. — Главное, чтобы ты опять не спалил кухню.

— Один раз! Это был один раз! — возмутился я, но не смог сдержать улыбку.

Мы наконец подъехали к торговому центру — огромному стеклянному монстру, сияющему на солнце. Я припарковался, и мы направились к кафе на первом этаже. Это было уютное место с деревянными столами, мягким светом и запахом свежесваренного кофе. Я вошёл первым. Вика задержалась у входа, поправляя куртку, и, когда шагнула внутрь, я заметил, как атмосфера будто изменилась.

Она шла — гордая, спокойная, уверенная, с высоко поднятой головой. Её белые волосы слегка покачивались, а красная куртка выделялась ярким пятном. Люди за столиками невольно оборачивались, провожая её взглядами. Кто-то шептался, кто-то просто смотрел, будто перед ними была не девчонка, а мраморная статуя, высеченная великим скульптором. Вика, казалось, не замечала этого, но я знал: она всё видит, просто ей плевать. Она всегда была такой — сияющей, недосягаемой, как звезда, до которой мне никогда не дотянуться.

А я… Я чувствовал себя тенью рядом с ней. Сколько себя помню, так было всегда. Всё, за что она бралась, у неё получалось легко и быстро: учёба, музыка, спорт, живопись. Всё, что мне давалось с трудом или не давалось вовсе, она покоряла, будто играючи. Я глядел на неё и думал: почему не могу так же, почему на меня не смотрят с таким восхищением. Внутри шевельнулась старая, знакомая зависть, но я тут же отогнал это чувство. Сегодня её день, и я не собираюсь портить его своими комплексами.

Мы устроились за угловым столиком в кафе, где мягкий свет ламп смешивался с запахом свежесваренного кофе и горячих бургеров. Официантка, улыбчивая девушка с татуировкой в виде звезды на запястье, поставила перед нами тарелки: для Вики — салат с курицей и авокадо, для меня — бургер с двойной порцией картошки фри. Я потянулся за кетчупом, а Вика аккуратно развернула салфетку, положив её на колени. На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь звяканьем вилок и приглушёнными разговорами за соседними столиками.

Я откусил кусок бургера, чувствуя, как хрустит лук и соус стекает по подбородку. Вика, напротив, ела медленно, будто растягивая удовольствие, её движения были точными, почти хирургическими. Она всегда была такой — даже в мелочах проявлялась её привычка всё контролировать. Я уже собирался пошутить про её аристократические манеры, когда она вдруг отложила вилку и посмотрела на меня. Её лицо, обычно холодное и непроницаемое, словно мраморная маска, дрогнуло. В глазах, всегда таких уверенных, промелькнула искорка неуверенности, почти уязвимости.

— Слушай… — начала она, и её голос на миг сбился, словно она сама удивилась тому, что собирается сказать. — Я хочу тебя попросить…

Я замер, едва не уронив картошку. «Попросить»? Вика? Это прозвучало так неожиданно, что я на секунду подумал, а не ослышался ли. Но её глаза — полные надежды, с лёгкой уязвимостью — говорили сам за себя. Это было не просто «принеси-подай». Это было что-то важное.

— Э-э-э… Что-то стряслось? — нерешительно спросил я, пытаясь скрыть растерянность.

Вика отвела взгляд, щёки стали ещё розовее, но голос стал прохладным, словно она пыталась вернуть себе контроль:

— На моём факультете есть один человек…

Я сразу понял, куда она клонит. Напряжение, сковывавшее меня, мгновенно испарилось и сменилось любопытством. Мозг уже рисовал образ этого человека — то ли какого-нибудь умника в очках, который покорил Вику своими лекциями о квантовой физике, то ли мачо с идеальными формами, способного завоевать сердце любой девчонки.

— Дай угадаю, — ухмыльнулся я, не удержавшись от шутки. — Это какой-то мускулистый парень из футбольной команды? Сто пудов.

— Сначала выслушай меня! — Вика нахмурилась и, к моему удивлению, легонько пнула меня под столом. — Нет, он не из футбольной команды. Не перебивай. Так вот. Я недавно по секрету узнала, что он без ума от какой-то ролевой игры… «Dungeons & Dragons», кажется.

Мои брови поползли вверх. Вика и D&D? Это было, как если бы она вдруг увлеклась коллекционированием комиксов, что нереально. Да ещё ради какого-то парня? Сегодняшний день определённо становился всё интереснее.

— Вау! Не ожидал от тебя такого, — сказал я, не скрывая удивления. — Мне казалось, что ты и развлечение — понятия несовместимые.

— Просто под словом «развлечение» мы понимаем совсем разное, — парировала Вика, прищурившись. — Я стараюсь находить то, что принесёт не только удовольствие, но и пользу. Но вернёмся к главному — ты поможешь мне в этом или нет?

Я откинулся на спинку стула, всё ещё переваривая её слова. В голове крутились десятки вопросов. Но её взгляд — смесь решимости и лёгкой мольбы — не оставлял мне шанса отказаться.

— Ладно, так уж и быть. Буду просвещать тебя в том, чем обычно занимаются люди в твоём возрасте. Ну что, готова к приключению? Тогда вперёд, время не ждёт!

— Куда?

— За покупками, — ответил я, потянув её за собой. — Знаю я здесь магазин, где продают всё необходимое.

— И сколько это времени займёт?

— Времени… Ну, сколько хочешь. — Я запнулся, всё ещё переваривая её неожиданную просьбу.

Вика достала телефон, её пальцы быстро забегали по экрану, глаза метались между мной и дисплеем. Она нахмурилась, будто решала мировую задачу. Наконец подняла взгляд и произнесла:

— У меня есть час свободного времени в день. Не больше.

Я мысленно закатил глаза. Час в день? Серьёзно? У Вики, конечно, каждый день расписан поминутно, как будто она генерал на поле боя. Я никогда не понимал этой её привычки — всё планировать, контролировать, ходить по струнке. Будто жизнь — это шахматная доска, где каждый ход должен быть просчитан на десять шагов вперёд.

Я подавил желание хмыкнуть и, не удержавшись от лёгкой подколки, спросил:

— Ты же вроде приехала отдохнуть на каникулы. Или так сильно хочешь стать вторым Биллом Гейтсом? Если уж замахнулась, то куй железо, пока горячо, да? Не боишься, что просто выдохнешься раньше, чем дойдёшь до конца своего пути?

Вика посмотрела на меня, и её глаза, эти тёмные озёра, снова стали холодными, как зимний ветер. От этого взгляда у меня побежали мурашки по коже.

Она отмахнулась, словно отгоняя назойливую муху:

— Ты в этом ничего не понимаешь. Так что не бери в голову. — Она замялась, будто хотела добавить что-то ещё. — Хотя… Нет, ничего.

Вот она… снова её стена. Вика опять становилась невыносимой, будто включала какой-то внутренний переключатель, превращаясь из живого человека в робота.

— Ладно, как хочешь, — пробормотал я, вставая из-за стола. — Пойдём закупимся всем для твоего великого приключения в D&D.

Вика кивнула, убирая телефон в карман, и последовала за мной. Мы вышли из кафе, и я повёл её к магазину настолок, который был в этом же торговом центре, одновременно пытаясь понять, как втянуть Вику в мир ролевых игр за её драгоценный час в день.

И вот он — рай для гиков! Магазин настолок встретил нас яркими коробками и полками, ломившимися от сокровищ: Dungeons & Dragons, Cyberpunk, Pathfinder, россыпи разноцветных кубиков, фигурки героев и карты, обещающие бескрайние миры. Вика замерла, её глаза округлились, словно она пыталась одним взглядом объять весь этот хаос. Казалось, её мозг вот-вот выдаст ошибку 404 от перегрузки. Я готов был поспорить, что из её затылка сейчас повалит пар.

— Земля вызывает имото-чан, приём! — поддел я, зная, как её бесит это прозвище.

— Прекрати! — рявкнула она, шлёпнув меня по плечу. — Назови так ещё раз, и я устрою тебе тёмную!

— Ладно, ладно, не кипятись! — Я рассмеялся, поднимая руки в знак капитуляции. — Ты же мастер по части достижений, вот и тут разберёшься.

— Эти вещи никак не связаны!

— Так, держись, сейчас я раскрою тебе тайны вселенной! — заявил я, чувствуя себя злодеем, готовым выдать маниакальный монолог. — Начнём с азов: со стороны партия в D&D похожа на длинную беседу, где разговор иногда прерывается на броски кубиков. Игроки устраиваются поудобнее, подготовив свой инвентарь: бланки персонажей, где записаны их характеристики и способности. Во главе стола сидит ведущий, которого чаще называют мастером. Он отыгрывает роли NPC в диалогах, описывает окружающий мир, управляет монстрами в бою — короче говоря, следит за тем, чтобы игра шла как надо.

— NPC?.. Характеристики?..

— Потом разберёшься. Так, вернёмся к главному. Весь геймплей — это, по сути, диалог мастера и игроков. Мастер детально описывает ту или иную ситуацию, а игроки в ответ говорят, что делают их персонажи. Например, он рассказывает, как группа подбирается ко входу в большую пещеру, где находится логово банды гоблинов. А один из участников тут же отвечает, что его персонаж, эльф-разбойник, пойдёт вперёд — он видит в темноте лучше сопартийцев и по-тихому разведает путь.

— То есть в D&D надо играть словами?..

— Если говорить совсем грубо, то да. Поэтому настольные RPG иногда называют «словесными играми», хоть это и не совсем верно. На самом деле у D&D гораздо больше общего с театром, нежели с компьютерными RPG. Каждая партия — это маленькая постановка, в которой участвует весь стол. Причём игроки одновременно выступают и актёрами, и зрителями: чем сильнее они верят, что всё происходит по-настоящему, тем интереснее играть.

Я показал ей, как пользоваться кубиком, рассказал правила и объяснил все тонкости игры. Вика то хмурилась, то загоралась энтузиазмом — её лицо менялось, как слайды в презентации. Когда всё закончилось, я купил ей базовый набор.

— Вот и всё. Конечно, это лишь верхушка айсберга, но для начала хватит. Осталось самое главное, то, без чего всё не имеет смысла, — найти банду единомышленников, чтобы всё это оживить.

Мы снова брели вдоль сияющих витрин торгового центра, где глянцевые вывески и манекены соревновались за внимание. Эскалатор лениво тащил нас вниз, а золотые узоры на потолке проплывали над головой, будто новогодние гирлянды на огромной ёлке.

Я никогда не думал, что буду учить Вику играть. Это чувство — смесь гордости и какого-то старшего братского инстинкта — было для меня новым. Как будто я вдруг стал тем, кто должен показывать дорогу.

— Если хочешь, могу устроить пробную игру с нами, — предложил я с энтузиазмом. — Я и мои друзья — профи, мы покажем тебе, как это работает.

— Ну вот, — вздохнула она, и её голос дрогнул, как треснувшее стекло.

Моя идиллия разлетелась вдребезги, как карточный домик под порывом ветра. Её «ну вот» я знал слишком хорошо. Это был сигнал: я снова сморозил какую-то глупость. Но всё же шло нормально! Или это знаменитая женская логика включилась в самый неподходящий момент?

— Что не так? — спросил я, стараясь не выдать раздражения.

— Да ничего, — буркнула она, отводя взгляд в сторону.

О нет. Так просто я это не оставлю.

— Ну, скажи уже!

Внутри меня всё кипело, как чайник на плите.

— Всё классно, — бросила она с равнодушием, отчего я чуть не взорвался.

— Да что случилось? Что я опять натворил?

— Тихо! — рявкнула она, и её глаза сверкнули.

Но я не собирался отступать. Смотрел на неё в упор, давая понять: без ответа Вика не уйдёт. И, похоже, она это заметила.

— Ладно, хочешь знать — скажу. — Её лицо стало серьёзным, почти стальным. — Кем ты видишь себя через десять лет? Какие у тебя цели? Чего ты вообще хочешь от жизни?

Вопрос ударил, как молот. «Кем ты видишь себя через десять лет?» — слова эхом отозвались в голове, задев что-то глубоко внутри. Я почувствовал себя загнанным в угол.

— Ну… — начал я, запинаясь. — Буду работать по специальности, наверное. А там как пойдёт.

Ответ прозвучал жалко, даже для меня самого. Работа по профессии? Это было как билет в серую, унылую жизнь, где каждый день — копия предыдущего. Но что я мог сказать? Другого плана у меня не было. А что, если я не хочу быть как все? Но для этого нужно… что? Уметь что-то, гореть чем-то. А внутри меня — тишина.

— Вот именно. — Она посмотрела на меня с лёгким презрением. — Ты даже не пытаешься. Просто плывёшь по течению.

— И что в этом плохого? — огрызнулся я, защищаясь. — Я работаю. Плачу по счетам. А ты? Только тратишь! Курсы, учебники… Ты хоть копейку заработала?

— Да, работа в ночном магазине — вершина карьеры, — хмыкнула она. — А то, что я делаю, называется инвестицией. Да, я пока только трачу. Но я знаю, что верну всё, что в меня вложили. А ты… — она ткнула пальцем мне в грудь. — Ты просто сливаешь свой потенциал. Думаешь, жизнь будет гладить тебя по голове, лишь бы ты шёл вперёд? Нет! Жизнь — это рост. Боль. Работа на пределе. И чем раньше ты это поймёшь, тем лучше. Хотя бы ради мамы, которая всё ради нас отдала.

Её слова вонзились в меня, как осколки стекла. Воспоминания нахлынули волной: маленький я, с листком бумаги в руках, на котором мой нелепый рисунок. Я пытаюсь показать его всем, но никто не смотрит. Все взгляды — на Вику. На её талант, её красоту, её сияние. А я лишь тень, с глупым клочком бумаги, на котором ничего стоящего.

— Хватит! — мой голос сорвался. — Не смей читать мне лекции, Виктория! Ты не понимаешь, каково это — всегда быть в твоей тени! День за днём, год за годом!

Слова рвались наружу, как вода из прорванной плотины. Люди вокруг начали пялиться, будто мы были экспонатом в музее. Но мне было плевать.

— Это всё, что тебя волнует? — Она посмотрела на меня с холодным презрением. — Я ошиблась в тебе. Как можно быть таким… слепым?

Время замерло. Я выложил ей всё: свою боль, свою душу — а она… Это всё, что она может сказать? Я чувствовал, как теряю контроль. Ещё секунда — и я либо ударю её, либо уйду.

— Знаешь что? — процедил я, сжимая кулак так, что пальцы хрустнули. — Иди ты к чёрту!

Я резко повернулся и зашагал, не разбирая дороги, лишь бы подальше. Её голос, острый, как лезвие, догнал меня: «Когда перестанешь закатывать истерики, я буду у эскалатора!» Но я не сбавил хода. Пробирался через гудящие, как улей, толпы, в поисках укромного уголка, где можно укрыться от любопытных взглядов и этого невыносимого шума, что бил по вискам.

Я с силой толкнул дверь туалета и шагнул внутрь, всё ещё ощущая, как в груди пульсирует злость. Гул торгового центра — гомон, звяканье тележек, назойливая музыка — оборвался. Я подошёл к раковине, резко повернул кран. Ледяная вода ударила по рукам, словно укол, обжигая кожу пронзительной холодностью. Я плеснул её на лицо — раз, другой, третий — будто хотел смыть не только пот, но и этот ядовитый ком раздражения, сдавливающий горло.

Я поднял взгляд. Зеркало в вычурной золотой оправе отражало меня — бледного, с всклокоченными волосами, глаза слегка дикие, будто я только что выбрался из какого-то безумного квеста. Я усмехнулся. Вот это видок… Мысли, до этого метавшиеся, как рой пчёл, начали складываться в более связную картину. Я глубоко вдохнул, чувствуя, как холодный воздух наполняет лёгкие, и пробормотал себе под нос:

— Да, да, да… Я трачу своё время на всякую хрень вместо того, чтобы сосредоточиться на своей собственной жизни. Понимаю, сестра. Понимаю… Но всё равно не пойму, за что ты так жестока со мной?

Я выпрямился, вытер лицо бумажным полотенцем и уставился в зеркало. Глаза покраснели, волосы торчали во все стороны, будто я только что выбрался из передряги.

— С сегодняшнего дня займусь собой, — пробормотал я.

Но слова Вики всё ещё жгли: «Ты просто плывёшь по течению». Хотелось доказать, что она ошибается, но в груди шевельнулся холодок. А что, если она права? С чего вообще начать? Составить план? Найти курсы? Или хотя бы встать завтра пораньше? Я вспомнил, как уже клялся себе измениться — и как всё заканчивалось пустыми обещаниями.

— Нет, в этот раз будет иначе, — сказал я зеркалу, но голос звучал неуверенно.

Глубоко вдохнув, я заставил себя выпрямиться. Один шаг. Просто один. Это я точно смогу. Кивнул своему отражению, будто заключая хрупкий договор, и направился обратно.

Я вышел из туалета, закрывая за собой дверь, как вдруг тишину разорвал странный шум — приглушённый, но резкий, будто что-то металлическое звякнуло неподалёку. Я замер, прислушиваясь. Показалось? Нет, вот опять — теперь громче, словно что-то тяжёлое упало на пол. Источник звука шёл откуда-то из глубины коридора, ведущего к служебным помещениям.

Инстинкты взвыли, требуя бежать, но любопытство, как всегда, оказалось сильнее. Я осторожно шагнул к углу, прижался к стене и выглянул. То, что я увидел, заставило кровь застыть в жилах. В тусклом свете коридора лежали тела — двое, может, трое охранников с окровавленными лицами, в измятой форме. А над ними стояли двое в чёрных масках, в полном боевом снаряжении: бронежилеты, перчатки, оружие в руках. Один из них что-то тихо говорил в рацию, другой осматривал коридор.

Дыхание перехватило. Ноги стали ватными, будто их залили свинцом. В голове неспешно, как в замедленной съёмке, начало складываться понимание: это не кино, не игра. Это реальность. И я, похоже, оказался в самом центре чего-то очень, очень плохого.

Я вскочил на ноги и как можно незаметнее бросился обратно в холл торгового центра. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах резкой болью. Глаза всё время выискивали источник опасности, любого человека, излучающего враждебность или угрозу, но всё вокруг казалось спокойным и умиротворённым.

«Мне нужно найти сестру и убраться отсюда, пока всё не стало хуже! Где же она? Так… так… Она, вроде, говорила, что ждёт меня возле эскалатора. Мать твою! Где же он?!» — мысли путались. В хаосе торгового центра было трудно ориентироваться.

Люди шли мимо, то и дело поглядывая на меня, на мой ошарашенный вид, изредка кто-нибудь останавливался и спрашивал, что случилось. Но я просто шёл дальше. Я даже не знал, говорить ли им об увиденном.

«Блядь! Как вообще тут нужно было действовать?! Как в кино? Бежать со всех ног, размахивать руками, кричать: «Террористы здесь!» Так, что ли? Ладно… Плевать».

Наконец-то кое-как мне удалось дойти до эскалаторов. Светлая голова сестры показалась на горизонте. Виктория спокойно сидела на лавочке и читала какую-то книгу. Я быстрым шагом направился к ней, стараясь ежесекундно смотреть по сторонам. Увидев меня, она отодвинула книгу и спросила:

— Успокоился?

— Нет времени объяснять, нужно бежать отсюда! Срочно! — отрывисто сказал я.

Она замерла, озадаченно уставившись на меня.

— Что-то случилось? Почему ты такой взволнованный?

Я даже слушать её не хотел. Просто схватил сестру за зазпястье и попытался потащить за собой. Но она мигом скрутила мою руку — годы в спорте не прошли для неё даром.

— Ещё так сделаешь, и костей не соберёшь, — спокойно сказала Вика, бросая на меня острый взгляд. — Скажи нормально, что случилось?

Очень невовремя ты, конечно, начала, сестрёнка. Объяснишь это, как же!

Я сделал глубокий вдох и попытался успокоиться.

— В торговом центре вооружённые люди, и они не выглядят дружелюбными, — сказал я, смотря прямо ей в глаза. — Я видел их в коридоре, нам сейчас же нужно уходить!

Выражение лица Виктории мгновенно изменилось. Она отпустила мою руку и встала со скамейки, её глаза осматривали пространство вокруг нас.

— Ты уверен? — тихо уточнила она.

— Если я не ослеп и не спятил, то да, чёрт возьми, уверен!

— Хорошо. Ты звонил в полицию? — спросила Виктория, подходя ко мне ближе.

— Нет… Знаешь, как-то не до этого было.

— До такого простого действия не мог додуматься?

— Да, не мог. Слушай, пока мы тут сидим и валяем дурака, может что-то случиться. Давай сначала уйдём нахер отсюда, а там уже позвоним куда надо?

Сестра коротко кивнула, и мы, не теряя ни мгновения, рванули к выходу. Виктория мчалась впереди, её шаги гулко отдавались в ушах, уверенные, будто она знала, куда бежать. Я еле поспевал, сердце колотилось, а время, казалось, застыло, оставив нас наедине с одной мыслью: выбраться живыми. Она выхватила телефон, пальцы дрожали, набирая номер, но её лицо омрачилось — связи не было.

Внезапно тишину разорвал оглушительный треск выстрелов, словно гром расколол небо. Витрины торгового центра взрывались хрустальным дождём, и осколки, сверкая, как звёзды в ночном кошмаре, сыпались на пол. Ещё мгновение назад центр бурлил смехом и суетой, а теперь превратился в арену хаоса. Крики людей, пронзительные и отчаянные, резали слух, воздух пропитался едким запахом страха. Толпа, будто обезумевший зверь, ринулась в разные стороны, где каждый спасал лишь себя. Мы с Викторией — две тени в этом бушующем море паники — пытались не утонуть.

Я замер, парализованный, пока её отчаянный крик не вырвал меня из оцепенения. Мы бросились вперёд, лавируя между людьми, что метались, как мухи в паутине. Казалось, спасение близко, стоит только вырваться из этого ада. Но тут чья-то туша врезалась в меня с такой силой, что я рухнул на пол. Боль пронзила тело, как раскалённый прут, голова загудела. Каждый вдох давался с трудом, будто лёгкие стянуло железным обручем. Сердце билось так, что его удары отдавались в висках. Я сорвал куртку, словно она душила меня.

— Ты в порядке?! — голос Виктории пробился сквозь гул, её глаза, полные ужаса, впились в моё лицо.

Я кивнул, стиснув зубы, чтобы заглушить боль, и мы снова побежали. Выстрелы гремели ближе, крики становились невыносимым фоном кошмара. Выходы были забиты толпой, люди давили друг друга, отчаянно рвясь к свободе. Каждый верил, что спасение — его право.

На миг мелькнула мысль: затаиться, притвориться невидимым, переждать бурю. Но это была роскошь, которой мы не могли себе позволить. Мы должны были двигаться.

— Сюда! — выкрикнул я, схватив сестру за руку и потянув в боковой коридор.

Но надежда рухнула в одночасье. Из полумрака выступили фигуры — вооружённые, словно хищники, почуявшие добычу. Их глаза холодно блестели, автоматы смотрели прямо на нас. Бежать было некуда. Моя грудь сжалась, сердце билось так, будто хотело пробить рёбра. Мы были в ловушке.

Мы подняли руки, сдаваясь. Эти люди… если их вообще можно так назвать. Их лица — маски без эмоций, только сталь в глазах. Они приближались медленно, словно смакуя наш страх. Я хотел крикнуть, сказать хоть что-то, но слова застряли в горле.

— Прошу… пощадите нас! — голос Виктории дрожал, но в нём была стальная решимость. Её пальцы сжали мою ладонь так сильно, что я чувствовал её пульс.

Один из них, с квадратной челюстью и пустым взглядом, шагнул ближе. Дуло его винтовки казалось огромным, как бездонная пропасть. Он жестом приказал следовать за ними. Мы пошли, опустив глаза, шаги гулко отдавались в тишине. В голове крутилось: «Это конец? Нас ведут на бойню или дадут шанс?»

Нас привели в центр зала, где уже сидели другие — такие же перепуганные, как мы. Молодые и старые, дети, цепляющиеся за родителей, чьи лица были искажены страхом. Кто-то смотрел в пустоту стеклянными глазами, кто-то тихо всхлипывал, обнимая близких, словно это могло отсрочить неизбежное.

Террористы, не говоря ни слова, стянули нам руки пластиковыми хомутами, что впились в кожу, и заставили сесть на холодный пол. Тишина накрыла зал, тяжёлая, как могильная плита. Напряжение сдавливало грудь, ладони взмокли. И тогда появился он — их главарь. Он был высоким, лицо скрыто тенью. Двигался медленно, будто хищник, изучающий добычу. Его взгляд пробирал до костей, словно он видел нас насквозь.

Он остановился. Тишина стала невыносимой. И тогда он заговорил:

— Граждане Нью-Йорка, скажу сразу: это ограбление. Тут всё застраховано, так что не стоит умирать за эти драгоценности. Если вы будете сотрудничать с нами, то в скором времени освободитесь.

Облегчение нахлынуло на всех нас, я почувствовал внезапный прилив надежды. Они собирались не убивать нас, а ограбить. Ситуация всё ещё была ужасной, но, по крайней мере, у нас появился шанс выжить.

Грабители начали передвигаться по торговому центру, видимо собирая ценные вещи и наличные из магазинов. Возле нас стояли лишь несколько мужчин, пристально следя за тем, чтобы мы ничего не предприняли.

***

Проходили минуты, которые медленно превращались в часы, а нас всё ещё держали в плену. Уже были слышны сирены полиции. Боевики сооружали баррикады, некоторые носили огромные ящики, похожие на армейские. Было ясно: они не спешили уходить и не намеревались отпускать нас в ближайшее время.

С каждым мгновением воздух в торговом центре становился всё тяжелее, пропитанный страхом и отчаянием. Запасы еды и воды таяли на глазах, а кому-то уже требовалась срочная медицинская помощь. Люди вокруг начали срываться: кто-то тихо всхлипывал, уткнувшись в колени, кто-то шептал молитвы, а другие застыли, глядя в пустоту, словно их разум укрылся в далёких воспоминаниях. Я пытался держать себя в руках, цепляясь за остатки хладнокровия, но с каждым ударом сердца это становилось всё сложнее.

И откуда ни возьмись ко мне подошёл маленький мальчик с широко раскрытыми и неуверенными глазами.

— Когда они собираются нас отпустить? — спросил он дрожащим голосом. — Моя мама… Ей очень плохо. Я не знаю, что делать. У меня есть несколько долларов. Может быть, если я их отдам, они нас отпустят? А? — с надеждой спросил мальчик.

Я пытался сдержать отчаяние, и всё же у меня вырвались слова:

— Вряд ли их заинтересует такая сумма. Но не расстраивайся, малыш, мы обязательно выберемся отсюда. Мы должны верить, что они освободят нас, — ответил я, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

Он опустил глаза, повернулся и пошёл прочь. Видно было, с каким трудом ему даётся каждое движение.

Прошло ещё, наверно, около часа.

— Это не ограбление, — произнесла тихо Вика. — Обычно ограбление совершают молниеносно, быстро собирают и быстро уходят, ведь полиция на хвосте может принести большие неприятности. Конечно, есть вероятность, что всё это шоу нужно для отвлечения внимания и, когда все правоохранительные органы этого города будут здесь, они незаметно уйдут через какой-то секретный проход. Но они не торопятся, как будто у них другой мотив. Ты видел эти ящики? Думаю, вряд ли они принесли их для того, чтобы складировать туда драгоценности. Скорее всего, там нечто другое, более опасное…

Она окинула взглядом толпу.

— Ты хочешь сказать, что там находится… — Я сглотнул слюну, не решаясь закончить мысль.

— Взрывное устройство… — произнесла она, ещё больше понижая голос. — Это террористический акт. Они хотят всё тут превратить в пепел.

Прошло ещё несколько минут. Внезапно раздался громкий взрыв. Пол затрясся, а воздух наполнился дымом. Люди закричали, и звуки стрельбы усилились. Всё внимание боевиков переключилось на полицию, которая наконец начала предпринимать действия. Это было что-то за гранью понимания.

— Послушай! Медлить больше нельзя! — обратилась ко мне Вика. — Я знаю, как освободиться от этих пут.

Она начала извиваться, а затем возиться с хомутом, и в конечном счёте задумка удалась.

— Теперь ты.

Я послушно подошёл к ней сквозь всю эту неразбериху.

— Как ты это сделала? — спросил я.

— Тут нужно «хвостик» от стяжки засунуть в замок до щелчка. Замок должен разжаться, а пластиковая стяжка — выйти.

Будто в подтверждение её слов, стяжка, скрипя и сопротивляясь, начала с мучительной медлительностью, миллиметр за миллиметром, проскальзывать сквозь тугой замок. Мои запястья наконец обрели свободу, и я с облегчением стряхнул онемение с рук.

— Мы не можем их бросить! — решительно заявил я, встретившись взглядом с сестрой. В её глазах горела та же непреклонная решимость. — Нужно выпустит всех, и немедленно!

— Нет. Это невозможно, — ответила она. — Слишком много людей. Мы просто не справимся.

Сердце замерло. Конечно, я понимал: мне тоже хотелось выбраться отсюда как можно скорее, ведь было понятно, что чем меньше людей с нами, тем больше шанса выжить. Но с другой стороны, глядя на умоляющие лица, на страх, отчаяние и беспомощность заложников, особенно того мальчика, я не мог просто оставить их здесь.

— Мы должны их выпустить, Вики! Мы можем. Ты слышишь меня? Мы это сделаем!

— Ты что, не понимаешь? Ты действительно глупый или прикидываешься? У нас нет времени! Нас поймают! Надо бежать!

— Нет! — чуть не заорал я. — Ты правда хочешь всех оставить здесь? Посмотри вокруг! Ты сможешь жить, когда тысяча глаз будет проклинать тебя? Каждый день?

Не знаю, сколько длился наш спор. Мне показалось, недопустимо долго. Но, похоже, мой напор уже начинал приносить плоды. И наконец она согласилась.

Виктория заметила на полу заколку для волос и, не теряя ни секунды, принялась освобождать заложников — ловко, уверенно, с ледяным спокойствием. Я не отставал, развязывая путы на руках тех, кто был рядом, с такой скоростью, так быстро, как только мог.

Но по мере того, как мы освобождали пленников, ситуация усугублялась. Боевики становились всё более возбуждёнными, и вдалеке всё чаще слышались выстрелы и взрывы, будто там началась полноценная третья мировая. Было ясно: нам нужно действовать быстро, если мы хотим вывести всех живыми.

Постепенно освобождённые люди начали помогать остальным нуждающимся. Но всё равно было ощущение, что каждая секунда здесь могла стать последней в нашей истории. Моё сердце бешено колотилось в груди, и я чувствовал, как адреналин бурлит в венах.

И тут… кто-то резко схватил Вику за руку — это был тот главный. Он приставил пистолет к голове моей сестры. Я застыл, не в силах ни двигаться, ни думать. Казалось, мир остановился на миг. Глаза его были полны ненависти, и я видел, как его палец замер на спусковом крючке.

— Что вы тут, блядь, такое устроили?! — заорал он почти на грани истерики. — Даже тут всё пошло к чертям… Так и знал, с этим делом что-то не то… Но ничего, вы вместе с нами пойдёте прямиком в ад! Все пойдёте! Вы слышали, господа! Все!

Внезапно у него в руке появился предмет, и мы все знали, для чего он. Подорвать всё тут нахер. Все люди в страхе уставились на эту штуковину, что вызвало у террориста улыбку.

— Ваши последние слова, господа. Пусть… — хотел он произнести торжественную фразу, но в этот миг моя сестра с ловкостью кошки молниеносно скрутила ему руку.

Он вскрикнул от боли и выпустил детонатор. Да! Годы спорта не прошли для неё даром.

— Ах ты… сука! — прорычал он, удивительно быстро поднявшись. — Я тебя сейчас урою, тварь, мало тебе не покажется.

Он выставил ствол, направляя его на голову моей сестры. Прозвучал выстрел. Все в зале замерли, словно их оглушил удар грома. Послышался звук падающего тела — но упала другая девушка, которая стояла рядом. Лицо её превратилось в кровавую маску, а вокруг расплылось большое красное пятно. Вика смотрела на неё остекленевшим взглядом, видимо никак не соображая, что происходит. В её глазах, как мне показалось, был лишь сплошной шок. Она вся дрожала, будто внутри неё что-то сломалось. Но этому ублюдку, видимо, было наплевать на упавшую девушку: он сосредоточился исключительно на моей сестре. Он хотел выстрелить ещё раз. Мои ноги, словно сами по себе, оттолкнулись от пола. Я мчался к ней, не думая о себе: моя жизнь казалась ничтожной пылинкой рядом с шансом спасти её, мою единственную. Она была тем ещё демоном, но я всё равно любил её. А может, я просто был недостойным своей сестры.

Я крепко обнял её в попытке защитить. Прозвучал выстрел.

Внезапно всё стихло.

Прошло ещё несколько секунд. Единственным звуком были рыдания моей сестры. Я открыл глаза: всё двигалось как в замедленной съёмке. Я увидел тело стрелка на полу — из его груди хлестала кровь. Послышался звук тяжёлых сапог, приближавшихся к нам. Это были полицейские. Сначала мне казалось, что всё нормально, всё обошлось, я в порядке. Но потом моё тело онемело, и я почувствовал тепло собственной крови, просачивающейся сквозь рубашку. Я посмотрел на сестру, а она смотрела на меня, и по её лицу текли слезы.

— Зачем ты это сделал? — Вика плакала. — Почему ты такой глупый?!

У меня не было сил ответить ей. Всё, что у меня получилось, — это слабо улыбнуться и погладить её по голове. Я знал: моё время на исходе, но, по крайней мере, я спас сестру. Оно того стоило.

Что будет после смерти? Просто бесконечная темнота? Где я буду никем. Просто шумом в эфире. Или всё-таки существует ад и рай? Тогда куда я попаду? Ах… Что-то мне подсказывает, идеальным человеком я не был. А может… Бессмысленно гадать. Скоро узнаем.

Конец истории или только…