О монастыре

О монастыре.

Так получилось, что надо уходить обратно. Я зарекся, что в четвертый раз не пойду. Четвертый, потому что заход со 147 полком идет за третий.

Четвертый смерть. Хватит, наигрался.

А вот так, жизнь играет человеком, а человек играет на трубе.

Палыч пригласил помочь монастырю. Не справляются. Женский монастырь. Ехать почти до границы с Питерской областью.

Его аргументы. Исповедаешься. Очистишься. Благое дело сделаешь. Главное не пей!

А я: - Да! Поехали. -

Я на тот момент завязал пить, почти неделю держался. На приезд продержался десять дней, уже рекорд…

Приехали в середине недели. Ближе к полудню. Хоть и выехали в шесть утра. Попутно разное было. Я лисички покупал. У Палыча клапан давил…

Прибыли за пол часа до полудня. Переоделись. Взяли инструменты (хер знает что у них в монастыре, может и сортирки лишней нет). Обед и ужин – само собой взяли с собой, воду, энергетики (безалкогольные). Приехали держать пост своими руками, раз из-за нашей ебанутости ни на что другое не способны…

Палыч был в святой уверенности, что мы будем пилить дрова пилой дружба (в смысле двухручкой). Он где-то там вычитал, что дров не хватает.

И вот, какого было наше удивление, что нас никто не встречает. Ладно бывает.

Ломились в запертые двери. Кричали в помещениях. Тишина и гладь. Вот и исход четырех с чем-то часов пути, всем по хер…

Встретили пару бабушек. Направили. Обычные бабы – не хера не монахини, так же что-то вымаливают…

А от первой встречной монахини у меня случился когнитивный диссонанс. Молодая, лет так девятнадцать – двадцать. С рацией.

От рации меня вообще перемкнуло. Засекут – вьябут. Открытая частота…

Молчу, терплю. Это не я. Выдыхай бобер – выдыхай.

Она, что-то говорила о чуде. Мол, рук рабочих не хватает. Вчера жаловалась. Жаловалось матушке, настоятельнице.

Матушка сказала: - Молись! -

А тут мы как по заказу приехали в середине недели, после молитвы. Оба в комках, я бородат, Палыч бритый под ноль везде.

Ебстись Наташа Ростова. Я про монахиню. (Поручик Ржевский, а вы любили. Сношался. Нет я говорю о высокой любви. И на балконе сношался. Нет я говорю о чистой любви. И в баньке сношался. Нет, я говорю о любви на всю жизнь. Ну спасибо, только сифилиса мне ещё и не хватало).

- А вы видели чудеса? – вопрос от малолетки монахини.

Палыч что-то мямлил. А я злой с недосыпа как брякнул: - Видели! -

- Где? -

- Война! - брякнул и сам испугался того, как это грубо прозвучало.

Отьебись девочка. Мне и без тебя тошно. Хули ты лезешь в душу! Там и без тебя насрано!

Девка осталась с лишними вопросами. Хоть на этом спасибо. Лишнего не спрашивала. Определила на участок возить камни и песок. Ну и хорошо.

Стырили вторую телегу. Лом и лопаты выдали. И пошли засыпать, что надо засыпать.

Мы пашем. Мимо ходят два мудака с седыми бородами. Типа настоятели монастыря. Потеем, пашем. Рядом престарелая монахиня. Бригада мужиков – за деньги. Бетон, типа мастера.

Я не мастер, курить убегаю за ёлки, каждые сорок мигнут. Они примерно так же…

То, что нас покормили для Палыча, был шок. В пост курица! Пришлось ему рассказать притчу мусульман про пророка.

Однажды у пророка в пустыне закончилась вода. Муса разрешил пить вино, товар, ученикам. Один из учеников по жаре и не опытности нажрался. Муса приказал его бить плетьми.

- За что учитель? Ты же разрешил пить?! -

- Я тебе разрешил пить, чтобы выжить. -

В пути, на войне, в напрягах – Батя призирает посты. Смешно, что ему пришлось такое объяснять.

И таскаем мы свои тележки. А я шучу.

- Святые. Бедолаги. - пыхчу над тележкой. - Я вот своими руками и ногами открещиваюсь от святости. Ну на хрена мне вечные разговоры о корове, длинном хере и жене с большими дольками. -

Я же не знал, что монахиня, рядом упавшая трудами на очистку обочины, настучит.

Курю в тихаря. Не пью. Десять дней не пью.

Церковь. А я с тупой физиономией дятла смотрю на картинки. Там на куполе!

Доебался до Иуды, в правом углу. Вспомнил, что Иуда написал послание. Тринадцатое. Палыча вот придавило, а мне как-то индифферентно.

Стоит дятел, что страус. И хочет воткнуть голову в бетон. И потому «дятел – страус» смотрит в небо. На фрески.

- Это мощи Невского. Это мощи того-то… -

А мне и Невского хватило.

Не прощу…

- Ушаков… -

- Этого знаю. - буркнул я недовольно на перечисление святых, услышав Ушакова.

Тля! Маньяки! Каждый святой мечтает, что бы его распилили! Развезли куда черт костей не заносил. Это стеб, если ты не понял…

И вот брякнул сгоряча: - Хорошая церковь. Светлая. -

Ну не сказать же её, что церковь не намолена. Это дело времени. Сбудется.

И потому я спокойно рассматривал купола церкви. Не давит! Только Палыч почему-то прифигевший.

Читал, что написано на старославянском. Где ангелы летают. Где святые предостерегают.

А чего мне бояться?! По краю прошёл. И тут пальцы гну!

Монашка малолетка заметила мою истлевшую верёвку, на которой крестик. Предложила заменить верёвку. Плохо же будет, если крестик потеряется.

Мне так-то по фиг, но на такую малость согласился. Мелочь, такую мелочь могу позволить себе принять.

Порвал в клочья веревку, что душит крестиком на шее.

Дзвяньк упал крестик. Дзвяньк упал жетон.

Я поднял жетон. Она крестик.

- А крестик такой же как у меня. Этот череп означает презрение смерти. Позволь, я повяжу я тебе веревку? -

Дура! Какое на фиг презрение смерти. Делов-то.

А я говорю, главное, что бы жетон не перекрывал крестик…

А на выходе из церкви, брякнул: - Крест, всего лишь символ. -

Вот у девчонки и сорвало башню. Молчит. Как-то странно на меня смотрит.

Бля! Что не так? Обычную вещь сказал. Христиане до четвертого века вообще крестики не носили. И что? Меньше любимы Богом?!

Только потом, через неделю я понял, в чем весь цимес ситуации.

Во сне малолетке приснился. Молилась на помощь по средине недели. Чудесами грозил (война). Не преклоняется перед святыми. Святой?! Странные речи для неокрепшего разума.

А какой я на фиг святой!

Алкащ, курю, матерщиник. Иногда в молитвах с горяча, и Отца к нему самому отправлял, в пешее эротическое путешествие. Было такое за мной. Есть за мной в этом грех…

Это то, что я в первую очередь вспомнил. А то, как я хапчики хоронил в песок в монастыре?

Честно. Да так по фиг. Ну хоронил! И что?

Я не святой!

Я не хочу быть святым!

Дай мне сдохнуть тварь обычным человеком!

Я же вам говорил: - Не хочу слышать вечные мольбы о корове, о длинном хере, о сочных сиськах… -

Это обычное. Это достало.

Усомнилась. А может и восторгом поделилась с настоятельницей. Прислала матушку разобраться.

- Посмотри мне в глаза! – приказывает матушка монастыря.

Дура!

Кого ты хочешь взглядом продавить? Того, на кого ты боишься глаза поднять?!

А я поначалу боялся напрямую смотреть в глаза. Я боялся, что поломаю.

Тебе хи-хи, ха-ха. А для меня это вечное проклятье. Я боюсь долго смотреть в глаза друзьям. Боюсь что-то лишние сказать, потому что сбудется, в самом херовом варианте. Боюсь «каркануть»…

Делов-то.

И потому и привык не смотреть напрямую. Спасибо предкам.

А тут, взглянул напрямую. Выдержит. Матушка игуменья, как никак. Долго меня пыталась взглядом продавить. По ощущением с минуту. Что она там пытается рассмотреть? А мой девиз: «Слабоумие и отвага».

Много ли ты поймешь из глаз безумца?!

Глаза у нее зеленоватые. Не зеленые, а такие с легкой бирюзой зелени в вечерних лучах солнца.

Пили чай. Вместо сахара мед. Печеньки. Отмахивался от мухи, пока не понял, что это пчела, а не муха. Хорошо. Это полезная тварь. Не буду убивать.

Игуменья креститься куда-то за моей спиной.

Она пришла проверить меня на святость. Я тогда этого не понимал…

Крещусь. Двоеперстие. На икону Богородицы.

А так.

Я так, я тогда так и не понял. Почему она мне в наглую смотрела в глаза. Я не понял, почему двадцатилетняя манда заигрывала, ударила в плечо. Потрогала меня. Думал заигрывает девчонка, не перебесилась, а уже постриг приняла…

Мы же с Палычом говорили, пока ехали. Спорили. Думали разное.

Палыч: - Там осторожнее много молодых монахинь. Может и тебя женим. –

Смеётся, подьёбывает. Люблю подьебки от друзей. Остальным правильно ответить в челюсть…

Я: - Да-к пост. Поздно. Нельзя. -

Да и вообще я не понимаю баб, что принимают постриг по молодости. Родишь троих и половина грехов снята. И бывших, и будущих. Мужикам такого не дано. Первое же обращение к людям от Бога какое было?! Плодитесь и размножайтесь! А тут, считай, что предали Бога, но, как не странно, признав к нему верность… Но это их выбор. Дал слово держи… -

Девчонка ударила кулачком в левое плечо на прощание. Я тогда это счел за заигрывание. Только через неделю понял, что она что-то лишние об о мне посчитала.

Сука! Я обычный! Тварь. Дай мне спокойно сдохнуть! И без тебя тошно, что бы ещё тащить ещё и ваши грехи…

На фронте от безнадёги, когда глаза у парней тускнели, брал их грехи на себя. Вслух, смотря в глаза, брал их грехи на себя. Не стесняясь окружающих. Делов-то, очередной полупсих на войне. Нас тут таких много.

Позже, кто это видел, по одному, в разное время, по разным ситуациям сидели со мной и говорили по душам. У каждое разное за душой. У каждого своя помойка в душе. А мне бы и в своей бы разобраться. Но по жизни побеседовать почему бы и нет. Философ я или насрано?!

Отпускать грехи… Мне никто такого права не давал. Никаких семинарий я не заканчивал. Я сильный, грехом больше, грехом меньше, спина не переломиться. Вытащу на себе.

Было и такое, ломились на такси ближе к полуночи, когда у Игоря племянник резко перестал отвечать. А на его позиции наступают. А до этого несколько дней назад племянник впервые за годы войны прощался... И замолчал…

Игорь истерил по телефону. Церкви ночью закрыты. Для его успокоения вломились в четвертую или пятую церковь. В церковь Сашки Невского. А Сашка обиженка.

Поставил свечки. Я обычный человек. Почему мне Игорь в ночи позвонил… Наверное просто никому не доверяет…

Палыч.

Палыча штормит. Палыч хороший. Он злой, но он хороший. Злой в бессознанке, и наоборот. Палыч не пьет пару месяцев, иногда до года. Потом пару дней к нему лучше не подходить. Ведёт руль. Молчим. Поет Летов, Егорка, ГрОб, Гражданская Оборона.

Мелькнула мысль, что и это предал… Посчитал, что то лишнее. Предал!

Да, нет. Пошутил что-то насчёт меня. Спросил про Невского. Вот зараза, обратил внимание, что я мощей не стал касаться, после имени Невского, хотя иконы целовал.

А что ему сказать? Сказать, что я его недолюбливаю? За тот, раз? А Фари, я ему никогда не прощу. Лучше отшутиться. Пошутили.

Палыч простебался над бабьей глупостью. Над их шоком.

Для баб это стопудово шок. Приехали два мудака в середине недели. Странные как негры из ЦРУ внедренные к СССР (анекдот). Они же привыкли к гладеньким мальчика и девочкам от разных псевдо-патриотичных организаций, к старушкам чего-то боящимся, нагрешивших по молодости. А тут лохматый и лысый. Оба в военной форме. Которые не парятся (внешне) ничего и никого. Шутят, балагурят. Анекдоты пошлые травят, заменяя ругательства на цивильные слова. Короче, два гоблина на выезде…

Палыч походу на неделю раньше меня, там на месте понял, что меня как-то странно встречают. И перевел это в шутку. Красава. Спасибо. Значит поживём. Главное не опускаться до святого…

Хочу умереть человеком. Крест подниму только тогда, когда его уже некому нести. Знаменосец погиб, значит ты знаменосец…

Ты связан по рукам, потому что могуществен. Икнешь и новое извержение вулкана. А я связан по рукам, потому что немощен.

Прослойкой между тобой и ими не хочу быть…

Я же самодур. Делов натворю. Я не готов принять на себя такую ответственность...

P.S: Батя - это ребенок, что играет нами. Злой, несдержанный. Или добрый, сочувствующий. Это его прихоть. Что может муравей возражать ребенку, ногой разрушающей муравейник. Толпой муравьев и не таких валили. Но его жалко, все-таки создатель, хоть и ребенок. В общение с нами он взрослеет.

Это кратко. Попытка описать неописуемое. Я знаю, (не верю, а знаю), что есть разум связующий воедино кедр, упавший в Тайге, песчаную дюну сползшую в Сахаре, и приливную волну – цунами, ползущую на побережье в Америке. И этому разуму я отдаю долг уважения крестным знамением, как вы коммунисты отдаёте согласие с линией партии, поднятием красных мандатов.

«Адам, где ты?!». Знал же падла, где. Это просто риторический вопрос. Или хуже, констатация. Адам, куда ты упал!

Батя я тут. Слушаю тебя. Но извини, поступать буду по-своему. Потом сочтемся…