О Непроизводительных Контактах с Лицевыми Выступами

Вселенная. Бесконечно сложное, до обидного нелогичное место, где из-за триллиона случайностей вы можете оказаться не межзвездным исследователем, первопроходцем, вступившем на поверхность новой неизвестной планеты, а просто Кевином, обычным офисным планктоном, стоящим в униформе (точнее, в синтетическом зипуне цвета заплесневелого киви) фирме "СантехИзометрия42", чей девиз, кажется, звучал как "Зачем думать о вечном, если у вас течет кран?".

Проблема Кевина, если отбросить все несущественное (скуку, запах дешевого мыла, варенье которое принесла сегодня Жаклин (кажется сливовое), начальника Морриса, чей интеллект развивался с скоростью улитки, несущей на спине еще более тупую улитку), была проста и абсурдна. Его нос чесался. Не. Вы не поняли. Нос истерично требовал почесать его с такой настойчивостью, будто в нем поселилась крошечная революционная армия, стучавшая по мембранам затылка его волос. Но самое главное и противное в том, что чесать его было строжайше запрещено Законом № 457/б "О Непроизводительных Контактах с Лицевыми Выступами".

Моррис, его босс, был холуй системы, ее фанатичный жрец.

- Зуд, Кевин, - бубнил он, разглядывая складскую ведомость, будто древний манускрипт, - это всего лишь сигнал нервной системы. А поддаться сигналу - значит признать, что твое сознание управляется периферией. Это жупел декаданса.

- Жупел декаданса, - вторил мыслями Кевин метафизику запрета. Что если, думал он, этот зуд и есть единственно подлинное? А все остальное просто сложный фон, белый шум, поднимающийся, как пыль от картонных коробок, в стратосферу флуоресцентного света? Его желание почесать нос росло, принимая размеры спелого арбуза который ты как не стучи все равно не поймёшь, вкусный этот падла или нет. Сравнение было глупым, но от этого не менее верным. Потому что чесаться хотелось все больше, а Кевин-продавец-арбуза уверял, что тот действительно был сладким как мёд. (Этот Кевин не имел ничего общего с Нашим Кевином, они встретились впервые, и вообще арбузы оба не любили, предпочитая им картошку фри)

И вот, в среду, в 11:47, когда Моррис объяснял ему разницу между двумя внешне идентичными пластиковыми лопастями вентилятора вытяжки, случилось Непоправимое. Рука Кевина, будто получив автономию по какому-то древнему, забытому всеми закону о праве конечностей на восстание, рванулась вверх и совершила быстрое, виртуозное движение. Моррис просто замолчал на полуслове, его рот остался открыт, как у рыбы, вспомнившей, что она забыла купить хлеба.

- Ты... Ты что сделал, Кев?

- Я. Почесал. Нос.

Снаружи офиса, уже доносились звуки полицейских сирен.