О веселом сказочнике

Было это в те времена, когда людей на Зеленом острове уже было немало, а волшебного народа становилось все меньше. Уже давно не видели люди малышей Ши, они словно растворились в своих любимых холмах, да и сиидхе становилось все меньше. Ходили конечно слухи, что их все так же много в зеленых лесах, да вот не каждому они готовы показаться. Великанов, которые любили бедокурить и лупить дубинами куда попало, загнали подальше в горы, так что они нос боялись показать, а если и показывались, то бывали на редкость вежливы и предупредительны. Разве что цверги, что копали шахты да плавили металл, так и остались близки с людьми. Правда говорят, что от них то среди людей и пошла страсть к золоту, да только мало ли болтают.

Да только не про золото эта история, а про Сцелая, или лесного сказочника, или просто Сцелая-весельчака, так его люди звали. Ну, то правда, простые люди были не ученые, а вот среди господ его иначе, как возмутителем спокойствия или подстрекателем, никто и не называл.

Уже с рождения вокруг парня нашего странности творились, судьбу необычную предрекая. Родился он весной, да не просто так, а в самый лютый мороз. И, пока вы сказителя палками за вранье не побили, скажу, в тот год говорят, лютая зима стояла и никак уходить не хотела, так землю в своих объятиях сдавила, что той и не продохнуть. Уж и цветам бы пора цвести, а на полях все снег лежал. Вот и родился мальчонка вроде и весенним днем, когда уж и солнцу бы положено снег растопить, а вот поди ж ты, зима кругом.

Да только то полбеды, снег и мороз не страшны, коли ты за прочными стенами, а в очаге сучья да поленья горят, а на столе хлеб и похлебка имеются. А еще лучше, говорят, за стенами замка баронского или в доме благородного тана, где не только хлеб да похлебка водится, но и мясо с маслом. Но вот нашему то пареньку привелось родиться вовсе не так, и сразу вокруг мальчонки Морри безносая стала плясать, ведь появился он на свет посреди леса.

И отправиться бы ему вслед за родной матерью, что все тепло до последней капли отдала, его спасая, да мир все же не без добрых душ. В тех местах, как и в Древнем лесу близ сегодняшнего Мэтэйнхэйма, сиидхе жили. Иные сказители говорят, что дочь короля сиидхе мальчонку на воспитание взяла, да только неправда это. Нету у волшебного народа королей, все там равны да дела сообща решают. Ну, а подобрала мальчонку охотница Гвенет, которую сиидхе считали самой лучшей лучницей всего весеннего дома. А сам дом все понять силился, как бы объятия зимние над землей поскорее разжать, раз уж такая напасть случилась. И все никак придумать не могли, а как Гвенет мальчишку в лагерь сиидхе принесла, так и дело на лад пошло, разжала зима объятия. Многие говорили, что это от того, что сердце Гвенет, что до этого словно из куска льда после смерти родного сына было, снова ожило.

Долго ли, коротко - вырос мальчонка среди Сиидхе, те его учили всему, что сами умели, посаженная мать лук ему в руки вложила да стрелы лучшие дала. Остальные тоже щедро знаниями делились, потому как знание - оно что зерно, если его в землю не посеять, так и будет бесполезным грузом лежать, пока его крысы не сожрут.

Да только не лежала у мальчонки душа к ратному делу или к охоте, всему он учился, но больших успехов достичь не смог. Зато с самого детства, как только говорить стал, удивил всех своим умением рассказывать да придумывать истории. Ну, парня так и прозвали Сцелаем, сказочником по-нашему. А уж хороших рассказчиков сиидхе ценить умели, так что стал паренёк днями и ночами пропадать у тех из них, что хранителями мудрости звались и историю народа своего хранили.

И если раньше мальчонка наш просто истории, чудо какие хорошие, рассказывал, то, как лучших рассказчиков сиидхе послушал, да мудрости у них набрался, так и вовсе оторваться не было никакой возможности, бывало, как заведет рассказ, так и не кончит до вечера. Уже и солнце за вершины деревьев зацепилось, а его слушатели все сидят, да слушают, как ученики прилежные своего учителя.

Жить бы парню с дивным народом, да вот только магия ему не давалась, учителя только руками разводили. И говорили, что судьба у парня с этим миром связана. Долго ли коротко ли, вырос Сцелай, а тут приспела пора сиидхе весеннего дома лес свой родной покинуть. Ну а собирались они в те места, куда смертному хода нет, тем более тому, кому магия не дается. Как ни старайся, никак человеку на звездные тропы не попасть, хоть сто пар сапог стопчи да столько же железных посохов сбей.

Вот пришло время Сиидхе в путь собираться, ну а Сцелаю молодому к людям идти. Дал ему высокий народ ворох наставлений да кипу полезных советов, ну и еще кое-чего по мелочи, книгу, где страницы не кончаются, перо, что в этой книге писать может, чтобы истории свои чудные записывать, да с людьми делиться.

Хотела Гвенет ребенка, что растила как своего, луком и стрелами одарить, но тот сам отказался, мол, нечего ему народ пугать, не в лес дикий идет, а к людям, к сородичам. Простился он с охотницей, да с теми сиидхе, что за братьев да сестёр в детских играх были. Проводили они его до лесной опушки, обняли на прощанье и исчезли в лесу, словно бы не было их, а Сцелай вышел на торный тракт, да к городу ближайшему отправился.

Идет Сцелай по дороге, котомка походная за плечами, в ней книга да хлеб, что ему на прощанье дали, ну а в голове ворох историй. Все в его книге было, и про тайны лесные, и историю древнюю, и про то, как великаны мост к Альбиону строили, да дело на полпути оставили, да про маленькую дочь кузнеца, что завоевателям не сдалась и страх победила, все, что сиидхе помнили, все что им листья лесные нашептывали да звезды в небе показывали.

Ну, а вместе с историями ему и советы полезные припоминаются. Говорила ему мать приёмная на прощание, что жрецы белого бога сиидхе не любят, как и тех, что с ними знается. Значит, и ему бы на вид им попадаться не след. Ну, если он в деревню маленькую придет, то сразу на виду окажется, начнут у него спрашивать кто такой да откуда, а там и священник заинтересуется. Так что и решили, что ежели дерево положено прятать в лесу, то и человека среди людей, а значит, в большом городе.

Так, долго ли коротко, но встал перед воротами города Маллоу, что в аккурат у самого Железного Хребта помещался. И, хоть и стоял он у Железного Хребта, но известен он был лучшими гончарами, что горшки да кувшины, которые на весь Зеленый остров славились, делали.

Стоит Сцелай, смотрит на стены высокие и ворота, железом окованные, и надивиться не может. Слышал он истории про то, как сотни воинов в битвах на стенах сходились, да как великаны башни Стемхорста рушили, но слушать да представлять это одно, а самому увидеть - другое. А увидел он стены городские, что самые высокие сосны в его родном лесу превосходят, да к тому же каменные. На башнях флаги цветные вьются, а сами башни со скалу, что посреди его леса стояла.

Стоит парень у ворот и смотрит, как в них народ заходит, а там стража, порядок, значит, охраняет, точнее, следит за тем, чтобы никто, не уплатив пошлины, в город не вошел. Смотрит он на стражников, да на капитана, что ими командует. А тот самого бравого вида: усищи, что у твоего кота, на пузе кольчуга блестит, что твоя рыбья чешуя, меч на боку по бедру хлопает. В общем, бравый капитан, лучше некуда, все при нем, разве что ростом не вышел, едва Сцелаю до плеча достает. Да только плата для входящих в город от роста солдат не зависит, ну а денег у парня было раз-два и обчелся, до того в пути он на постой в избах крестьянских становился, да историями за еду платил. Ну, бывало, в трактирах выступал, ему слушатели благодарные монетки и кидали, да немного у самих карманы тощие. Ну, а серебро сиидхе парень с собой брать не стал, у них ведь монет не чеканили, а вещи из серебра слишком приметными были. Вот стоит парень и думает, как бы ему в город попасть, да без денег не остаться.

Тут вдруг шум, гам, ворота растворились, загремели трубы, рога затрубили. Сцелай аж присел, и подумал, что войско из города выступает, не иначе, как война на носу. Едва успел он с дороги отступить, как сквозь толпу всадники понеслись, да так лихо, что народ едва из-под копыт убираться успевал. Скачут, нагайками размахивают, чуть не мечами, народ подвернувшийся рубить готовы.

Ну а Сцелай видит, что не все из-под копыт уйти успели, шла по дороге старушка, хворосту вязанку несла, в три погибели согнувшись, шла медленно, едва ли не падала, а тут, как трубы услышала, так ноги у неё подломились, и рухнула она прямо на дорогу. Вот лежит старушка, подняться не может, а конники все ближе.

Сцелай, как увидел это, так и бросился снова на дорогу, старушку на одно плечо вскинул, хворост на другое, да снова на обочину бросился. Стоит и сам не понимает откуда это силы у него взялись, никогда он среди сиидхе силачом не слыл. Ну а всадники мимо пронеслись.

- Жива ли ты, матушка? – спрашивает Сцелай, а та и говорить забыла, рот открывается, а звука нет, онемела от страха, кивнула ему кое-как. А парень продолжает - И чего же это ты, мать, одна здесь, без внуков да сыновей хворост носишь? Так и надорваться недолго. – Достал он из своей котомки флягу и старушке отдал, та едва воды пригубила так сразу задышала полегче и речь к ней вернулась.

- Ох спасибо тебе, сыночек, думала я, конец мне пришел.

- А что ж за люди так спешили? На пожар или на войну?

- Да какая уж тут война. – Старушка только рукой махнула. – То епископ, на охоту поехал.

- Что ж, видно звери у вас совсем от рук отбились, да бога белого забыли, раз он так с ними поквитаться спешит. – Покачал головой Сцелай. – Ну что, отдохнула, матушка?

- Ох не знаю, думаю, мне хворосту не донести.

- Что ж, небольшое горе, у меня спина крепкая, помогу тебе. – Отвечает Сцелай. - Да вот незадача, стража деньги за вход требует.

- Так то только с чужих.

- С чужих? А тогда я, пожалуй, и пройду. Кто ж меня за чужого держать будет? – посмотрел он на старушку и говорит – Ты, матушка, главное мне подсказывай, коли правильно сочиняю, так кивай, а неправильно - кашляй.

Вот и пошли они к воротам, Сцелай хворост на плечи взвалил и пошли. Подходят они к воротам. И смотрят на капитана, а тот на старуху. – Ага, Мэйв, старая карга пожаловала, проходи уж. А это кто с тобой?

- Я-то? – отвечает Сцелай – Тетушки Мэйв внучатый племянник со стороны тетки матери, Сцелаем прозвали. – И на старушку смотрит, а та только кивает.

- Эй, да помню я его. – Говорит один из стражников. – Он еще сапожника Хэма сын. – Старушка так кашлем и зашлась.

- Э, нет, - мотает головой Сцелай. - моего папашу Кираном звали, и он отродясь шила сапожного в руках не держал, зато горшки лепил - залюбуешься, небось слышали, звонкие такие.

- И где ж ты живешь, племянничек, и почему я тебя до сих пор не видел на моем околотке? – спрашивает бравый капитан.

- Да так что ж меня видеть, - отвечает ему Сцелай. - Не весь остров зеленый на твой околоток влез, осталось чуть и помимо. Я-то жил среди горшечников, пока папаша с Морри не поцеловался, а я остался пока.

- Много ты говоришь, племянничек. Да и не похож ты на горшечника.

- Так то неудивительно. – пожимает плечами Сцелай. – С чего бы мне на горшечника похожим быть? На мать родную я похож, то все мне говорят.

Долго бы ему еще препираться, но тут видит капитан, что обоз купеческий к воротам подходит, и ему стало недосуг со Сцелаем возиться, денег с него много не соберешь, вот и рассудил он, что пустить его со вдовой - не велика потеря, тем более, что она сама родство свое дальнее подтверждает. Так что плюнул капитан, да пустил обоих в город, и плату не стал взимать.

Так и случилось, что поселился Сцелай у вдовы. У тетушки Мэйв, которую вся улица горшечников знала, поселился, да подмастерьем к гончару устроился. Вот иной раз сидит, месит глину, да на разные голоса истории рассказывает. Подмастерья другие его слушали да так за разговором, и работа быстрее шла.

Да только не было гончарам покоя, то одна напасть, то другая. Стражников на прокорм поставили, да так и не сняли, вот и корми их, не говоря уже о том, чтобы прокормить. Ну, а беда никогда одна не приходит, как только денег стало не хватать, вслед за одним стервятником второй накинулся – ростовщик Дуан тут как тут, денег на год с возвратом занять предлагает, да только у него так дело поставлено - вход одна, выход десять монет. Ну а как только кто артачиться начинал, приходил Ломант законник, да дело все решал в пользу в Дуана, ну а там и стражники прокормленные пригождались, хватали должника под белы руки и в тюрьму волокли.

А вздумай жаловаться, так тану все налоги идут, а он, значит, о делах государственных думает, то королю нужно новых собак из-за моря выписать, то карету золотую справить, а то еще чего, вот и старается тан для государя. Ну, раз он старается, то и мужичью простому положено, пусть спасибо скажут, что, в отличие от деревенских, их продавать нельзя.

Ну а как захочешь повыше, на небесах управу на насильников найти, так епископ городской тоже свою паству без внимания не оставлял, и мало того, что десятину требовал, так еще и плату за требы церковные до небес задрал, посмотришь - шапка сваливается. Сам служитель бога от светских владык в роскоши отставать не намеревался, ведь негоже церковь в бедности держать, этак все уважать перестанут.

Народ в Маллоу был ничего себе, так что бывало, что иного тана с позором выгонял, да оборону на стенах от рыцарей королевских держал. Беда была в том только, что, сколько тана не меняй, мало что менялось. Ну а вода, как известно, камень точит, опутали славных горожан долгами, как путами, священники им все про смирение рассказывали, а тех, кто все равно буянить решал, алебардами стражническими успокаивали.

Так что ворчали люди, да платили, тощие кошельки развязывая, да слух ко всяким малодушным советам преклоняли, «мол тоя хата с краю», «не тебя же долговую тюрьму волокут», «сам он виноват, коли против властей пошел», ну и прочие, что и сейчас среди людей ходят.

Ну, а тут появился Сцелай со своими историями про времена, когда по-иному дело оборачивалось. Когда и рыцарям можно было на слово верить, а таны о своих людях заботу являли, да и священники куда как приличней себя вели. Вот и рассказывал он истории, а они-то людей стали за живое царапать. Кто уже сердцем прогнил, правду от себя гнал, да на сказочника зверился. Ну, а иной про героев былых временем слушал, да слово себе давал, что в следующий-то раз несправедливости не стерпит.

Сам-то Сцелай, за творящимся вокруг наблюдая, молчать не мог. Так уж у сиидхе заведено было, что несправедливость или беду какую нужно вместе всем одолевать. Ну, а чтобы одолеть её, нужно, как говорили его учителя, пройти от листочка дерева до корня, чтобы понять, что же с ним делать.

Ну и первым ему Дуан ростовщик на зуб попался, уж больно он всем мастеровым поперек горла встал, из-за него Мэйв вдовой осталась, да и долг на ней висел немалый. Вот и стал думать, чем же этого зверя взять, ведь как мать приемная учила, к любому животному свой подход нужен. Долго он это выяснял, немало по трактирам да по улицам Маллоу ходил, слушал, да свои истории рассказывал. Вот и вызнал, что Дуан ростовщик, ничего в жизни своей не любит, кроме как деньги копить, ни женщины ему не милы, ни песни, ни сказки, вина - и того не пьет. Все он по жизни на деньги мерял да скопил их в сундуках целые горы, надеясь больше, чем наместник королевский, богатств нажить, а о том, что богатства те в могилу не унести, он и не думал. Были у него родственники, под стать ему, только и думали, как помрет их дядюшка, так и получат они его сундуки, да сумку с расписками.

И кажется, что ничем его не пронять, но Сцелай не унывал и раздумывал, как бы ему эту жажду богатства использовать, тем более, что и тетушке Мэйв срок уплаты долга подходил, а она и не знала, как у ростовщика отсрочку вымолить.

Вот наконец понял парень что делать нужно, сказал вдове о долге не беспокоиться и пошел на охоту. Обошел он весь рынок городской, все лавки да трактиры, узнал где Дуан себе вещи покупает, да где столуется. Узнал, что Дуан сейчас горшки новые покупать надумал, да еще гвозди у кузнеца, и что в ближнем трактире ко дню вознесения белого бога обед большой будет заказывать. Нашел он на базаре шляпу валяную, старую, из одних заплаток, словно она еще Эйнслинн застала. Потом пришел парень к горшечнику, заплатил ему за пару горшков, и говорит - Я завтра за товаром приду, когда Дуан здесь появится, шляпу свою подниму и спрошу, «уплачено ли?» И ты скажешь мол, уплачено.

Ну а тот рад парню помочь, уж больно тот истории хорошие рассказывает, тоже и с кузнецом получилось, а там и трактирщик согласился.

На следующий день приходит Сцелай в лавку горшечника, берет два горшка, поднимает шляпу, и спрашивает. - Уплачено ли?

- Уплачено. – Кивает гончар.

Дуан это увидел, удивился, но вида не подал.

На следующий день пришел он к кузнецу, взял пару гвоздей, и спрашивает - Уплачено ли? – и шляпу поднимает.

- Уплачено. - Кивает кузнец, а сам в бородище черной ухмылку прячет, смотря, как Дуан чуть до потолка не подпрыгнул.

Ну а на следующий день пошел Сцелай в трактир, обед заказал, сидит ест, а после встает из-за стола шляпы касается и спрашивает полового. – Уплачено ли, мил человек?

- Уплачено. – Отвечает половой и дальше по залу шурует, Дуану, значит, обед подносит.

А тому аж кусок в рот не лезет, он у полового спрашивает. – А что это за парень обед съел, а не заплатил?

- Да что же вы, господин хороший, уплатил он! Полноте вам. – отвечает половой и дальше пошел.

А Дуан не выдержал, да за Сцелаем бросился, даже зайца своего не доел. Догнал он парня, да спрашивает.

- Парень, а парень? На что тебе такая старая шляпа? Продай её мне, а себе мою шапку возьми, на меху беличьем.

- А на что мне, дядя, твоя шапка? Эта шляпа меня из любой беды выручит, ведь я с ней могу и вовсе ни за что не платить.

- А если я тебя сейчас судье сдам? – напирает Дуан. – Скажу, что воровал ты.

- Так кто ж тебе поверит?

- Законник этому верит. – Дуан по кошельку своему хлопает. – Ну так что? Продашь, пока добром прошу?

- Делать нечего, да вот только не простая эта шляпа, Ши её делали, силой её забрать нельзя сразу в прах рассыплется, так что давай ка дядя деньгами мне плати.

- И сколько ж тебе нужно?

- Немного, сорок монет, да шапку новую.

- Ладно – говорит Дуан, кошелек развязал, монеты отсчитал (в аккурат в два больше долга Мэйв), шапку свою снял и Сцелаю отдал. – Ну, теперь то доволен? Говори, как шапка твоя работает.

Ну, а Сцелай принялся рассказывать, что шапку эту еще дед его нашивал, а тому от прадеда досталась. А тому от самих Ши, поэтому шапка эта не простая, а волшебная, и чтобы она нового хозяина признала, нужно ритуал особый провести.

- Запоминай перво-наперво, ты должен каждому встречному по монете отдать, не в долг, а за так. – скривился Дуан, но ничего не сказал. – Дальше, значит, разводишь во дворе большой костер, да в одной шапке через него трижды прыгни, и шесть раз оббеги посолонь и противосолонь. Ну а потом, - Сцелай сделал страшное лицо. – Сожги в костре самое тебе дорогое.

Дуан сразу за сумку свою с расписками долговыми схватился. – Как это так, сжечь?

- Так и сжечь, ну если не хочешь, так и делу конец.

Но Дуана уже жадность взяла, решил он, что за месяц больше, чем в долг давая, со шляпой этой разбогатеет, купит себе с её помощью несколько лавок, да и вторую половину города на долги посадит, а расписки долговые и так все в уме находятся.

А Сцелай лицо пострашнее сделал и говорит – Ну, а теперь самое главное. Не думай во время обряда про обезьянцев южнобережных, что дела свои паскудные везде оставляют, ибо одна мысль них такую тонкую магию распустит, да вмиг шляпа бесполезна станет. И смотри, крепко накажи, чтобы и родичи твои про обезьянцев и думать не смели, на носу себе заруби!

Все запомнил Дуан, побежал к себе домой в валяной шляпе на голове, да монеты всем встречным раздавал. Собрал он всех родичей своих, да приказал им костер развести, а сам разделся и ну прыгать, да еще наказал родственникам своим об обезьянцах не думать. Те же привыкли его слушаться и все исполнили.

Вот весь обряд Дуан совершил, долго у костра прыгал, да наконец сумку свою в огонь швырнул, та и сгорела. А наутро в трактире накупил себе еды, съел от пуза, чуть пояс не лопнул, да и говорит половому, шляпы касаясь. – Ну что же, уплачено?

- Нет, - отвечает ему парень. – Вы, господин, ни монеты не заплатили, как мошну развяжете, так и расплатитесь.

Разбушевался он, стражу вызвал и к Сцелаю, а тот спрашивает мол, вы, господин хороший, все сделали?

- Все!

- А про обезьянцев не думали?

- Нет, не думал! – А сам вспоминает, что мысль о делах оставленных его постоянно преследовала.

- Ну, значит, кто из родственников ваших думал. – Ответил Сцелай.

- И верно! - Говорит Дуан, прибежал домой и ну на родственников кричать, а те ему в ответ, а потом и в волосы друг другу вцепились от собачьей грызни не отличишь. Тут то Дуану конец и пришел, хватила его Морри прямо по темечку, потому что такую паскуду даже она целовать не станет. Помер Дуан, а расписки-то, брошенные в огонь, больше некому было требовать, вот и освободилась половина города от долгов.

Ну, а дальше на очереди законник оказался, немало честных людей от него пострадало, потому как закон у него, что дышло был, как повернёшь, так и вышло, а поверчивал он всегда к выгоде тех, кто побогаче да посильнее был. Муж тетушки Мэйв через него жизни и лишился, за неуплату долга велел законник его плетьми высечь, да в колодках на площади выставить на всеобщее обозрение, чтобы другим, значит, долги было неповадно задерживать. День да ночь со спиной раскровяненной в колодках простоял муж и впервые жене изменил, с Морри безносой поцеловавшись, не было в нем больше мочи жить.

Да и не один человек так свой конец встретил, так что про судью города много что могли порассказывать. И то, как он за жизнь свою трясется, все боится, что сын отца, им казненного, убить захочет, или мать за сына мстить будет, уж он и охрану лучшую нанял, а все ему возмездие чудится. Не со стороны живых, так со стороны мертвых, вот и начал судья за воротник закладывать, да так, что иной раз его охранники на плечах из трактиров домой несли. Ну жена судейская, из рода богатого, мужу такого простить не могла, каждый день его точила, отчего судья только и мечтал в кабак сбежать. Ну а поутру, от похмелья страдая, дела он решил, как быстрее, да в пользу того, кто больше выпивки поставить может. Да все жалел о том, что никак от привычки своей избавиться не может, а то ведь прожил бы дольше, да весь город в бараний рог бы согнул.

Узнал об этом Сцелай, и три дня и три ночи думал. А как до всего дошел, неделю ходил по тем местам, где слуги законника встречались, да невзначай рассказывал про мудрецов из дальней страны Хинда, что рядом с самим Сином находится, и что тамошние мудрецы давно уж по триста лет живут, да не бедствуют. В общем, истории эти среди слуг разошлись и про них сам судья узнал.

И если сначала сам Сцелай про Хинд рассказывал, то теперь слуги законника сами везде бегали, узнавая, что могли, про эту страну, у всех, от трактирщиков до монахов, от танских дружинников до купцов. А те сказки слугам рассказывали, ведь про Хинд почти никто ничего и не знал. Несколько недель Сцелай терпение судьи испытывал и наконец решил, что пора.

Пошел на рынок, купил муки, волосы припорошил, бороду наклеил, камень в ботинок положил будто прихрамывает, посох резной справил и робу белого монаха. В сумку кусок доски, под книгу раскрашенный, положил и пошел.

Постучал в ворота дома судьи, и говорит, что он пилигрим, который до самого Хинда дошел и мудрость тамошнюю в книгу записал. И по мешку хлопает где его доска лежит. – Здесь, говорит он, «Девять шагов к великому счастью и долголетию».

Не поверил судья и решил Сцелая испытать: - А что ж ты сам такой книгой не пользуешься и пешком ходишь, а не в карете ездишь? Да и поседел, какое же это долголетие?

- А мне богатство и не нужно, счастлив я тем, что имею, - отвечает ему Сцелай. - А насчет возраста, не смотри, что волосы побелели, силой я за молодого сойду. Испытай меня, коли не веришь. Вот, говорят, руки да глаза к старости слабеют, испытай меня в лучном мастерстве.

Согласился законник, одного из охранников своих свистнул, да пошли они за стену городскую чтобы лучным мастерством померяться. А Сцелай хоть и среди сиидхе первым лучником не сделался, но мать приемная его стрелять научила так, что иной королевский егерь бы позавидовал. Вот и пошло дело, охранник, здоровенный малый, из лука стрелу за стрелой выпускает, а старичок седенький от него не отстает, тоже в мишень стрелы всаживает. Да еще и истории рассказывает, про то что среди народа Хиндовского луки не в почете, они все больше трубками плевательными воюют, да дротики кидают. Да так он своей болтовней головореза разозлил, что тот возьми, да и пусти стрелу мимо, а Сцелай-то свою ровнёхонько мишень. Смотрит судья, не уступает старик его головорезу ни в меткости, ни в силе, а ведь совсем седой, поверил он Сцелаю, и давай книгу выпрашивать.

Сцелай и говорит, что-де, книга не каждому дается, но есть одно верное средство, которое любому человеку поможет, от пороков, что жизнь сокращают, избавив. А судья-то и признался без утайки, что зеленый змий его одолевает.

-Вот, - Говорит, - Как ни посмотришь на улицу, все на меня, как на врага, смотрят, куда ни ткни, везде бандиты, каждого бы мастерового в городе хорошенько высечь следовало, чтобы и не думали руку на закон поднимать. Оттого и пью я, как лошадь, что страшно мне, не успею и пожить толком. А все народ этот, лучших людей ненавидящий. Хоть бы мне змия зеленого победить, уж я бы показал, как оно, проживу подольше, весь город к порядку приведу!

- Ну, это горе поправимое, - отвечает Сцелай.Есть у меня верное средство, тоже из Хинда, после него сразу за ворот закладывать прекращают, все по древним рецептам Хиндусских мудрецов, как в их древних ведах написано, потому и называют это ведическим криптованием.

Как услышал судья про заморское средство, так сразу и обрадовался, говорит мол, на все готов, а то вовсе мочи жить не стало, жена точит, жить попросту не дает.

Настал вечер, явился Сцелай в судейский дом, да приказал огнь пожарче развести и котел на него поставить, а потом оставить дом, пока ведическое криптование творится. Посадил перед собой судью и все рассказывает, что этот способ от пьянства лечит, что-де, придумал его хиндусский принц Тремнес Арджуной, и все-то у него получалось. Ну, тем временем сам-то все котел кипятит. Наконец, когда вода закипела, Сцелай судью на лавку уложил, глаза ему закрыл и говорит:

- Вас, господин законник, нужно к лавке привязать, потому как змий зеленый из вас как выходить будет, так и драться со мной полезете, крепко он человека держит.

Чего уж там, согласился законник на это, иначе бы его жена со свету сжила. Вот и привязал его Сцелай к лавке, и дальше рассказывает, что де способ этот был еще одним мудрецом дополнен Хегербаном, раджой хиндусским, так его способ и вовсе навсегда сановникам как от пьянства, так и от казнокрадства избавиться помогал. Серебро он расплавленное в глотки сановникам заливал, да так, что они больше ни пьянствовать, ни развратничать, ни по кривде судить не могли. Услышал это судья так сразу и задрожал. Понял, что попался, как кур в ощип. Ну а Сцелай подходит да спрашивает:

- А вы, господин хороший, какой способ предпочитаете? Думаю, на первый раз проще кипяточком обойдемся?

- Я-то, - отвечает судья - тот, что попроще. Да и вообще, мне и слов обычных хватит, больше ни разу в кружку загляну, только отпусти, всем про мудрость твою расскажу.

- Ой не верю я тебе, это все змий зеленый в тебе говорит. – Сказал ему Сцелай, да и залил ему в глотку полный черпак кипятку, судья и дышать забыл. Ну, а как снова в разум вошел, парень ему на ухо и говорит: - Вот что, господин судья, я тебя сейчас освобожу, и второго черпака давать не буду, а как выйдешь отсюда, так и забудь, как по кривде судить, хватит с тебя и тех богатств, что ты у простых людей удом своим выморщил. А чтобы руки для взяток не чесались, я их тоже по хиндускому обычаю полечу. – Сказал он, и на руки судье кипятка плеснул.

Коли бы у него горло так не обожжено было, так и своим криком он бы весь город на уши поднял. Привязал он судью покрепче да кляп в рот вставил. А как закончил сказал жене судьи да слугам чтобы он до утра судью не трогали чтобы из него весь дух зелёного змия вышел и рассеялся. А сам как от дома судейского отошел, муку с волос стряхнул, бороду оторвал и был таков, был монах, а стал снова обычный парень.

Наутро в городе шум-гам, все мудреца хиндусского ищут, а найти не могут, тот как в воду канул, искала его стража, да так и не нашла. Ну а судья после лечения заморского, узнавши, что мудреца ему поймать не удалось, дела свои оставил, да из города уехал, даже с начальником стражи не попрощавшись, говорят, видели его в ските лесном, грехи прежние замаливающим.

И вроде бы цепи ослабли, да только не все, ведь епископ местный все анафему провозглашал тем, кто добрых чад церкви со свету сжил, да к покорности призывал. Ну а епископ был силы немалой, красноречия в нем было, как у лучших из сказителей сиидхе. Да не только в этом его сила была. Люди говаривали, что он чудеса творить умел, иной раз слепых да параличом разбитых одним прикосновением исцелял. Сцелай-то в силы епископа не верил, мало ли, что там рассказывают. Мать приёмная ему говорила, что магия нынче в мире ослабла, да так, что многим существам, что ей сродни, и не выжить больше. Ну а уж исцеление одним касанием - это не простая магия, а высшая, откуда ей у епископа взяться?

Епископ был птицей важной, он-то для вдовы Мэйв началом несчастий и послужил, за заказ на сосуды для церкви оплату задержал, чем мужа её до долга и до колодок на площади довел. Ну и остальным людям он тоже зла наделать успел. Вот и пошел Сцелай по городу бродить, да увечных разыскивать и спрашивать, отчего же они к епископу за исцелением не обратились, ну а пока ходил выяснил, что никого их городских калек епископ почему-то не исцелял, и чудеса вершил скопом, в день сошествия белого бога. Всем он отвечал, что они грешны безмерно, а тех, кого он исцеляет душами чисты, и предлагал покаяться, чтобы душу очистить. Понял тогда Cцелай, что епископ нарочно народ дурит, чтобы в покорности власти его держать, да деньги с него собирать. Ну, коли так нагло поп врет, так и пора бы его на чистую воду вывести.

Настал праздничный день, почитай, весь город на площади соборной собрался, смотрит, как епископ исцелением займется. Для калек целый шатер на площади разбили, да помост для епископа построили. Ну а тот, птица важная, проповедь долгую читает о том, что следует власть почитать, как отца родного, налоги в королевскую казну платить, да и о церкви святой не забывать.

А потом мудрость свою изволил показать, и на любые вопросы отвечал, да так что всегда в прибытке оставался. Вот и сейчас думал так же сделать. Да вот только здесь коса на камень нашла, Сцелай-то поближе в толпе протиснулся, так, чтобы при случае крикнуть хорошенько можно было.

Вот вышел епископ на помост, весь в белых одеждах, золотом расшитых, с посохом резным, серебром украшенным, руки поднял. Народ увидел его и притих. Вот ему и первый вопрос задают.

- Где же нужно находиться верующему, перед гробом или за ним?

Не успел Епископ ответить, как Сцелай выкрикивает.

- Да где угодно, только не в гробу!

Епископ не ожидал такой наглости и только рукой махнул мол продолжайте.

Спрашивают его:

- А что же едят в небесных чертогах праведники?

- Да тебе бы лучше поинтересоваться, что ты завтра будешь есть! - снова вставляет Сцелай.

Снова опешил епископ от наглости, но рукой махнул, мол продолжайте.

Тут уж Сцелай вперед вылез и говорит.

- А правда ли, что вы, господин Епископ, можете больных исцелять?

- Правда. – Епископ приосанился и велел привести первого увечного.

Привели ему здоровенного детину, Сцелай присмотрелся, а это судейский охранник, что без работы после ухода судьи в скит лесной остался. Епископ ему руки наголову возложил, и давай молитву читать, а потом руки отнял и говорит: – Смотрите, случилось чудо, исцелился увечный!

А тот как закричит: – Свет, свет снова вижу!

И ну на вопросы отвечать, какого цвета шляпа у епископа, кто какую руку поднимает, да еще и что за статуи на соборной крыше установлены.

- Ну? - говорит Епископ. – Убедился?

- Нет, что-то не впечатляет. – Отвечает ему Сцелай. - Я ваших увечных сам исцелю, причем всех разом.

- Окстись, не блаженный ли ты часом?

- Может и блаженный, да только все одно, исцелять я могу и получше тебя. – Твердит Сцелай.

- Ну что ж попробуй, только быть тебе сеченому за твою наглость. – Говорит Епископ.

- Ну что ж, дайте-ка мне кадило. – Говорит Сцелай, дали ему требуемое, он подошёл к шатру кадило раскрутил так, чтобы от него дым пошел погуще, да в шатёр швырнул, из него угли во все стороны разлетелись. А Сцелай как заорет – ПОЖАР! - тут то все чудо и увидели, глухие от этого слова слух обрели, слепые зрение, ну а тех, кого паралич разбил, мигом бегать научились.

Епископ как стоял, так и сел, смотря как его болезные разбегаются.

Ну, а Сцелай от шатра отбежал, да снова к нему на помост запрыгнул да кричит:

- Видите, люди? Нет у него силы, не молитвами он силен, не благочестием, а тем, что вы ему на слово верите, и на этом месте сидеть позволяете!

Народ малость осерчал, да и вынес Епископа из города, и стража не помогла, потому как и танские стражники тоже в исцеление веровали, и думали, что при случае и им епископ поможет, они же святым делом занимаются.

Узнал о Сцелае сам наместник, хотел было его арестовать, да тот, по совету матери своей приёмной, был научен, что хороший охотник знает, когда к зверю подходить нельзя, время прочь уходить настало. Пока суд да дело, попрощался он со вдовой, что его приютила, с друзьями да приятелями, наказал своей головой думать, да истории его крепко в голове держать, а обманщикам да плутам спуску не давать, особенно если они наверху сидят. Ведь чем выше плут, тем больше от него вреда.

Не хотели люди его отпускать, мол, как они без него будут? Ну Сцелай рассердился и говорит:

- Что ж вы, в самом деле, как дети малые, не нянька же я вам, помочь могу, а за вас работу делать не получится. Да и разве один я все дело сделал?

- Один! - говорят ему люди.

- А вот и нет! В первый раз мне трое помогали, во второй раз куда как больше, пять десятков людей, ну а сегодня, почитай, весь город. А без этого прикончил бы меня сегодня епископ. Так что сила ваша в единстве, и в умении думать и действовать вместе.

Сказал это Сцелай, книжку свою с историями записанными в мешок положил, да из Маллоу ушел, и пошел по всему Зеленому острову.

И где бы ни проходил он, везде спокойствие господское нарушал, истории рассказывая, людям о правде напоминая, неудобные вопросы задавая, да на чистую воду богатеев выводя. Вот и стали его возмутителем спокойствия именовать. А он звание это, словно титул почетный носил, и книгу свою историями новыми пополнял, из тех, что что ним происходили, да из тех, что люди ему рассказывали. Так и появилась книга, что «Книгой сказочных историй Зелёного острова» зовут, или просто весфолкскими сказками.