Обезьяна из Голливуда

Лос-Анджелес, 1938 год.

Говорят, здесь всегда светит солнце. Врут. Оно не светит – оно жарит. Пропекает черепную коробку сквозь поля фетровой шляпы, превращает асфальт в липкую жвачку и заставляет порядочных людей искать спасения в полумраке баров или за плотно задёрнутыми шторами дешёвых меблированных комнат. Этот город – гигантская сковорода, на которой под палящими лучами шипит и корчится человеческое тщеславие, приправленное запахом апельсиновых рощ, выхлопных газов и дешёвых духов старлеток, готовых на всё ради строчки в титрах.

Я торчал здесь уже третий месяц. После нью-йоркской истории с «Чёрным дроздом» Центр решил, что Джеку Стоуну полезно сменить обстановку. Слишком много шума, слишком много нежелательных свидетелей растворились в тумане, и хотя полиция вроде бы купила сказку про несчастный случай на пирсе и бандитские разборки в парке, засветка была вполне реальной. Кто-то мог продолжать копать, кто-то мог узнать Максима Волкова в облике Джека Стоуна. Поэтому – на Запад, в Город Ангелов, где ангелы давно продали свои крылья за опцион на акции киностудии или виллу в Беверли-Хиллз.

Мой новый офис – две комнатушки над китайской прачечной на окраине Голливуда – был немногим лучше нью-йоркской конуры. Только вместо дождя за окном мельтешила вечная пыль и жужжали назойливые мухи размером с хорошего такого уральского шмеля. Ну и пальмы. Кривые, облезлые пальмы, торчащие тут и там, как перья из задницы общипанного страуса. Вид совершенно дурацкий, если честно. Уж лучше наши берёзки или суровые ёли. В них хоть какая-то стать есть, характер. А это – декорация. Весь этот город – сплошная декорация. Картонные фасады, за которыми прячется пустота или гниль.

Джек Стоун, частный детектив. Легенда осталась прежней, только адрес сменился. Плащ и шляпа смотрелись здесь еще нелепее, чем в Нью-Йорке, но без них я чувствовал себя голым. Старые привычки умирают тяжело. Кофе по-прежнему был отвратительным – жидкое, кисловатое пойло, которое американцы почему-то считали бодрящим напитком. То ли дело настоящий, по-турецки, сваренный на песке… Или хороший чай с лимоном, как я пил на Родине.

Про здешний виски и говорить нечего – дешёвый самогон с красителем, обжигающий глотку и оставляющий во рту привкус ацетона. Не сравнить с благородным армянским коньяком, который согревал душу и развязывал язык для настоящих разговоров, а не для этой пустой голливудской болтовни. Вот где люди знают толк в напитках! А тут… главное, чтобы этикетка была поярче и реклама погромче. Сигареты «Кэмел» здесь казались еще суше и безвкуснее, чем в Нью-Йорке – не чета душистым папиросам «Герцеговина Флор». Да и кино у них какое-то… блёклое, что ли. Фильмы у нас, дома – в них глубина чувствуется, душа, а тут сплошные трюки да улыбки во весь рот, даже если по сюжету конец света.

Работа тоже не радовала разнообразием. В основном – слежка за неверными мужьями и жёнами, коих в этом городе расплодилось больше, чем бездомных собак. Пару раз пришлось вытряхивать долги из мелких продюсеров, просадивших чужие деньги на скачках или в подпольных казино. Рутина, тоска и никакого простора для деятельности Максима Волкова. Центр пока молчал, видимо, давая мне освоиться и не привлекать внимания. Велели собирать информацию о настроениях в киноиндустрии, о возможных связях с европейскими кругами (особенно немецкими – «Германо-американский бунд» и здесь пускал корни), но конкретных заданий не поступало. Так что Джек Стоун зарабатывал на паршивый кофе и пачку «Кэмел» в день, копаясь в чужом грязном белье.

И вот, в один из таких пыльных, тоскливых дней, когда солнце за окном снова пыталось превратить мой стол в жаровню, дверь скрипнула. Я уж думал, опять какая-нибудь заплаканная блондинка с историей про загулявшего мужа-сценариста. Но на пороге стоял он.

Мужчина лет шестидесяти, одетый с иголочки – светлый костюм, безупречно белая рубашка, панама в руке. Но лицо… Лицо было из другого теста. Не лощёное, не голливудское. Усталое, умное, с глубокими морщинами у глаз и рта. Глаза – цепкие, наблюдательные, привыкшие видеть больше, чем показывают. Он небрежно окинул взглядом мою контору, но, в отличие от большинства посетителей, не поморщился. Будто бывал в местах и похуже.

– Мистер Джек Стоун? – Голос у него был низкий, чуть хрипловатый. Без голливудского пафоса.

– Если табличка на двери не врёт, то он самый, – отозвался я. – Проходите, мистер…

– Берроуз. Эдгар Райс Берроуз.

Я едва заметно вздрогнул. Берроуз? Тот самый Берроуз? Создатель Тарзана, Джона Картера с Барсума… Книги о Тарзане были безумно популярны и у нас в России в двадцатые годы, я сам зачитывался ими мальчишкой. Помню, как доставал их в потёртых обложках, с кривоватыми картинками – настоящее сокровище! И вот он, живая легенда, заявился в мою захудалую контору. Что ему могло понадобиться от частного сыщика вроде меня? Неужели плагиат или проблемы с правами на экранизацию? Хотя нет, Берроуз был известен своей деловой хваткой, вряд ли он стал бы нанимать меня для таких дел.

– Сам мистер Берроуз? – переспросил я, стараясь скрыть удивление. – Неожиданно. Чем могу служить создателю повелителя джунглей? Кофе? Хотя, если цените свой желудок, лучше не стоит.

Он усмехнулся одними уголками губ.

– Спасибо, воздержусь. Ваша репутация, мистер Стоун, бежит впереди вас. Говорят, вы умеете находить то, что другие теряют. И не задаёте лишних вопросов. Мне это подходит.

Он присел на стул для посетителей, положив панаму на колени. Его манера держаться была уверенной, но в глазах проскальзывала тревога. Или, скорее, глубокая озабоченность.

– Потеряли что-то ценное, мистер Берроуз? – спросил я. – Рукопись? Вдохновение? Последнюю иллюзию о Голливуде? С последним я помочь не смогу – сам давно распрощался.

– Почти угадали, Стоун, – ответил он без тени улыбки. – Речь идет об иллюзиях, но не моих. И о человеке. Вернее, о его исчезновении. Молодой актёр, Рекс Чендлер.

– Актёр? – Я нахмурился. – Имя незнакомое. Звезда?

– Нет, – Берроуз покачал головой. – Не звезда. Начинающий. Вернее, пытающийся начать. Парень из ниоткуда, с большими амбициями и, как оказалось, с большими проблемами. Он пробовался на роль… хм… одного персонажа в новом фильме по моей книге. На студии «Монолит Пикчерз».

«Монолит Пикчерз». Одна из крупных студий, как раз известная своими приключенческими фильмами и вестернами. В последние годы они штамповали эти «Джунгли зовут» или «Сын пустыни» пачками, один глупее другого. Но публика ела. И они снимали новый фильм по Берроузу… Скорее всего, очередной «Тарзан». Это становилось интересно.

– Пробовался на роль Тарзана? – уточнил я.

Берроуз кивнул, и в его глазах мелькнула тень раздражения.

– Да. Как и сотни других здоровяков с развитой мускулатурой и одноклеточным мозгом. Голливуд уверен, что Тарзан – это просто гора мышц, способная красиво прыгать по лианам и мычать «Я Тарзан, ты Джейн». Они не понимают сути… Но это к делу не относится. Рекс Чендлер не получил роль. Ему отказали. А два дня назад он исчез.

– И полиция? – спросил я. – Что говорит Департамент полиции Лос-Анджелеса? С их-то раздутым штатом и любовью к громким делам…

– Полиция… – Берроуз поморщился, словно съел лимон. – Они считают, что парень просто запил с горя или уехал искать счастья в другом месте. Обычное дело для Голливуда. Непризнанный талант, разбитые мечты… Опросили пару соседей, проверили больницы и морги – на этом всё. Списали в архив нераскрытых исчезновений. Но я так не думаю.

– Почему? У вас есть основания полагать, что это не так? – поинтересовался я, чувствуя, как рутина последних месяцев начинает отступать под натиском настоящего дела. Запахло интригой, возможно, даже опасностью.

– Да, – твёрдо сказал Берроуз, глядя мне прямо в глаза. – Вчера мне пришло письмо. От Рекса Чендлера. Вернее, то, что от письма осталось…

– «То, что от письма осталось»? – переспросил я, чуть подавшись вперёд. – Звучит не слишком обнадёживающе. Что именно вам пришло?

Берроуз достал из внутреннего кармана пиджака объёмный конверт из плотной бумаги и аккуратно положил его на мой стол.

– Вот это. Вчера утром, с почтой. Адрес написан печатными буквами, явно не рука Рекса. Обратного адреса нет, штемпель местный, лос-анджелесский.

Я взял конверт. Он был помят, один уголок испачкан чем-то тёмным, подозрительно похожим на высохшую кровь. Осторожно извлёк содержимое. Это был не просто лист бумаги. Скорее, свёрток. Внутри оказался небольшой, грубо вырезанный кусок толстой кожи, похожий на часть какого-то реквизита – возможно, деталь костюма или обивки. И записка. Короткая, написанная карандашом на вырванном из блокнота листке. Почерк был неровный, буквы прыгали, словно их писали в сильном волнении или в неудобном положении. Некоторые слова были смазаны.

«Мистер Б.… они знают… Обезьяний бог не… прост… Не верьте… Монолит… следят… Ловушка… Помо…»

Записка обрывалась на полуслове. «Помогите»? «Помогите мне»? Последние буквы были совсем неразборчивыми, будто рука пишущего дрогнула или его прервали.

Я поднял глаза на Берроуза.

– «Обезьяний бог»? «Монолит»? Похоже, ваш Рекс Чендлер вляпался во что-то посерьёзнее, чем провал на кастинге.

– Я тоже так думаю, – кивнул писатель. – «Монолит» – это явно студия. А «Обезьяний бог»… Понятия не имею. Может, название какого-то проекта? Или кличка? Рекс был странным парнем.

– Чем странным? – спросил я, вертя в руках кусок кожи. На ощупь он был необычным – жёстким, но эластичным. Явно не дешёвая имитация.

– Он… отличался от остальных кандидатов на роль Тарзана, – Берроуз чуть поморщился. – Те были просто горами мышц, позирующими перед камерой. Красивые животные, не более. А Чендлер… В нём была какая-то… дикость. Первобытность. Не наигранная, а настоящая. Он двигался иначе, смотрел иначе. Будто действительно провёл годы в джунглях, а не в тренажёрном зале. Физически он подходил идеально, даже слишком. Но когда он заговорил… Акцент был странный, речь немного… затруднённая, словно он учил язык недавно. И он нёс какую-то чушь про то, что Голливуд всё искажает, что настоящий дух джунглей – это не рёв и прыжки по лианам… В общем, продюсеры решили, что он не подходит. Слишком нетипичный, слишком… неуправляемый.

– А вы? Что вы о нём подумали?

– Я заинтересовался, – признался Берроуз. – Подошёл к нему после проб, хотел поговорить. Мне показалось, что он… понимает моего Тарзана глубже, чем все эти режиссёры и актёры вместе взятые. Но он был очень замкнут, почти напуган. Сказал только, что Голливуд – опасное место, где охотятся не только за славой, но и за душами. И что ему нужно быть осторожным. Я дал ему свой адрес – на всякий случай, если захочет поговорить или понадобится помощь. Думал, он просто ищет покровительства… А теперь вот это письмо. И кусок кожи… Что это, по-вашему?

Я снова внимательно осмотрел лоскут. На внутренней стороне виднелся какой-то выжженный знак. Не буква, не символ… Больше похоже на примитивный рисунок или тавро. Голова какого-то зверя? Или маска?

– Понятия не имею, мистер Берроуз. Может, часть костюма, в котором он пробовался? Или что-то из его личных вещей? Похоже на шкуру… Не коровы и не свиньи. Что-то более экзотическое.

Максим Волков внутри меня встрепенулся. Таинственный актёр с «дикостью» в глазах, странным акцентом и пониманием Тарзана… Записка про «Обезьяньего бога» и ловушку на студии… Кусок непонятной кожи с тавром… Это уже не бытовуха. Это пахло серьёзной игрой. И кто знает, куда она может привести?

– Хорошо, мистер Берроуз, – сказал я, принимая решение. Джек Стоун тоже чувствовал – дело стоящее. И гонорар, надо полагать, будет соответствующим. – Я возьмусь за это. Мои условия – пятьдесят долларов в день плюс расходы. Аванс – двести.

Берроуз не колеблясь достал из другого внутреннего кармана пухлый бумажник и отсчитал нужную сумму. Новые, хрустящие банкноты легли на стол рядом с запиской и куском кожи. Деньги писателя, заработанные на грёзах миллионов.

– Меня интересует не только найти Рекса Чендлера, Стоун. Живым или мёртвым. Я хочу знать, что с ним случилось. Кто или что за этим стоит. Что это за «Обезьяний бог» и какая ловушка захлопнулась на студии «Монолит». И почему этот парень перед исчезновением отправил это именно мне.

– Понятно, – кивнул я, убирая деньги и улики в ящик стола. – Я сделаю всё возможное. Мне понадобится любая информация о Чендлере, которая у вас есть. Адрес, знакомые, любые детали его биографии, если он вам что-то рассказывал. И подробности о пробах на «Монолите» – кто там был, с кем он мог контактировать, кто принимал решение об отказе.

– Вот всё, что я знаю. – Берроуз протянул мне листок с адресом дешёвого пансиона, где жил Чендлер, и парой фамилий – кастинг-директор «Монолита» и режиссёр фильма. – Больше он ничего о себе не говорил. Был как человек без прошлого. Это меня и насторожило… и заинтересовало.

Он поднялся. Взгляд его был тяжёлым.

– Удачи, мистер Стоун. И будьте осторожны. У меня плохое предчувствие насчёт этой истории. Голливуд умеет пожирать людей. Особенно тех, кто слишком близко подходит к его тайнам.

– Осторожность – моё второе имя, мистер Берроуз, – заверил я его, провожая до двери. – А тайны – мой хлеб. Хоть иногда и черствый.

Когда за ним закрылась дверь, я на пару минут остался стоять неподвижно, глядя на пыльный прямоугольник света на полу. Эдгар Райс Берроуз… Автор, чьими фантазиями я зачитывался в далёкой России, теперь нанимал меня распутать тайну, которая пахла не просто Голливудом, а чем-то более древним и тёмным. «Обезьяний бог»… Нелепое название для гангстера или подпольного тотализатора. Больше похоже на что-то… культовое? Здесь, в Калифорнии, всяких сектантов и проповедников конца света хватало. А может, это связано с фильмом? Какой-нибудь реквизит, вокруг которого разгорелся конфликт?

Первым делом – квартира Чендлера. Осмотреть его вещи, поговорить с соседями. Потом – студия «Монолит Пикчерз». Задать пару неудобных вопросов кастинг-директору и режиссёру. Попытаться понять, что за ловушка там могла захлопнуться. И, конечно, попытаться опознать этот странный кусок кожи и тавро на нём. Возможно, мои московские «искусствоведы» смогут что-то подсказать по фотографии? Нужно будет передать снимок через связного.

Работа предстояла интересная. Гораздо интереснее, чем выслеживать рогоносцев или выбивать долги. Джек Стоун потёр руки. Максим Волков поудобнее устроил «Кольт» под мышкой. Игра началась. И декорации на этот раз были роскошными – блеск и нищета Голливуда, «фабрика грёз», готовая обернуться фабрикой кошмаров. Ну что ж, посмотрим, чьи грёзы окажутся крепче. Наши или их.