Обида матери

Я родом из деревни. Мой отец трагически погиб, когда мне не было и шести лет. Мать работала почтальоном. Как сейчас помню, я часто ходил с ней из одной деревни в другую, помогая нести сумку, полную газет и журналов. Читать я любил, и мама об этом знала. Поэтому, получая для кого-то журналы — «Мурзилку», «Крокодил», «Вокруг света», — она приносила их домой. После того как я их аккуратно прочитывал, мать забирала их и относила тем, кто их выписывал. Кроме меня, в нашей семье было ещё две младшие сестры и один старший брат. Что греха таить, матери было нелегко одной справляться с детьми и домашними делами. Чтобы вспахать огород или накосить сено, приходилось просить соседских мужиков. А чем рассчитываться? Деньги они не брали — требовали «твёрдую валюту». Так в деревне в шутку называли алкоголь. Но чтобы купить в магазине бутылку водки — «Пшеничную», «Русскую» или тот же пузырь вина «Агдам», — нужны были деньги. Поэтому мать нашла выход из ситуации — стала сама гнать самогон. Соседки постоянно ругались: «Спаиваешь мужиков, Варвара!» — и тайно писали заявления в милицию. А когда в дом к Кривому Степану, безрукому инвалиду войны, провели телефон, женщины стали открыто «стучать» на маму. Мать на них никогда не обижалась, только говорила: — Не всех дураков война побила. Сколько бы ни «налетал» участковый, мать всегда успевала спрятать «компромат». А если нет доказательств самогоноварения, значит, это наговор, и протокол не составляется. Но однажды весной она попала. Причём попала исключительно из-за своей доброты. Наш дом стоял на горе. Когда выходишь в огород, хорошо видна дорога в райцентр. Все машины, которые едут в нашу деревню, видны как на ладони. В тот день мать с утра затопила печь и начала гнать сивуху. Когда дело было сделано, сестра вдруг подняла тревогу — первой увидела вдалеке милицейский уазик. Было ясно, что кто-то из соседей нас «заложил». Через пять минут машина должна была подъехать к нашему дому. Рядом с баней была сажалка — глубокий и чистый мини-бассейн, который мы с братом сами вырыли. Зимой, хорошо попарившись в бане, мы выскакивали голышом и ныряли в ледяную воду. Ощущения были незабываемые! Вот в эту сажалку мать бросила змеевик, привязав к одному концу тонкую верёвку, чтобы потом его достать. В корыто, стоящее во дворе, она быстро вылила всю брагу свиньям. А свиньи у нас были на зависть всем — огромные, как телята. Мать держала трёх свиноматок для опороса, чтобы продавать поросят и иметь живые деньги. Не могу не рассказать один случай по этому поводу. Как-то в одном из журналов мне попалась статья про каскадёров. Прочитав её, я твёрдо решил стать автогонщиком. Но чтобы им стать, нужно тренироваться на машинах или лошадях. У нас в деревне машин ни у кого не было, только одна старая лошадь, которая еле волочила ноги. Поэтому я решил начать тренировки на свиньях. Давал им что-нибудь для отвлечения — хлеб, яблоко, — а потом, как джигит, бросался на спину, крепко держась за их уши. Свинья, как бешеная, носилась по двору, поднимая на всю улицу визг. Главное было продержаться минут пять. Но почему-то свиньи сбрасывали меня уже в первую минуту. Я падал и снова тренировался. Вскоре такие тренировки пришлось прекратить. Свиньи до того обнаглели, что, увидев меня, с визгом разбегались в разные стороны. Мать сама удивилась, почему, выливая им брагу в корыто, хрюшки бежали со всех ног. А теперь, сначала осторожно выглядывали из сарая, убедившись, что вокруг никого нет, и особенно меня, смело подбегали хлебать брагу. — Наверно, волк их напугал, — делала вывод матушка. Вот в такой момент мать вылила в корыто свиньям перегон. На большой лавке возле печи стояли два ведра с водой, принесённые из колодца. Рядом лежали подготовленные трёхлитровые стеклянные банки для самогона. В эти банки мама налила воды из ведра, причём в каждую сыпанула по горстке соли. А в опорожнённое ведро вылила всю самогонку. — Быстро перенеси банки, — приказала мать, — и поставь их под кровать. Не спрашивая зачем, я побежал исполнять. И тут подъехал участковый. А запах самогонки и браги — на всю округу! Он обыскал всё на улице — ничего не нашёл. Зашёл в дом, огляделся. Увидел под кроватью банки, прикрытые платьем. Улыбнулся во все свои 32 зуба, словно выиграл квартиру в супер-лото. — Ах, вот оно что! — воскликнул работник милиции. — Он во дворе шарит, а «криминал» у него под носом спрятан! Участковый полез за банками, а своего водителя отправил за двумя соседями — понятыми. Две соседки — Дуня и Клавка — не пришли, а прибежали на такую просьбу, словно на похороны, где можно бесплатно выпить и закусить. Он вытащил все банки и начал пробовать. Глотнул из одной, глотнул из второй — и ничего не понял. — Ну-ка, попробуйте, — приказал он Дуне и Клавке. Понятые с готовностью стали пить, делая большие глотки, не как лейтенант, а на всё горло. — Так это же вода? — неуверенно сказала Клавка. Дуня, ну скажи, так или нет? – обратилась она к соседке. — Ей-богу, товарищ лейтенант, вода. Да какая-то солёная, аж противно во рту, — ответила, скривив рот соседка, словно от кислого яблока. — Что это за клоунада, Варвара Петровна? — обратился участковый к маме. — Где самогонка? — Да нет у меня самогонки, — уверенно ответила мать. — Это я брагу делаю, чтобы кормить свиней. — А это тогда что за вода? — спросил лейтенант. Матушка махнула рукой: — Когда муж умер, его тело обмывали водой. Вот я её и берегу. Услышав это, участковый выбежал на улицу, и его стошнило. А стоящие бабы только захохотали. — Ой, Варка, какая ж ты брехливая! Твой Степан пять лет назад умер, и ты хочешь сказать, что всё это время эту гадость бережёшь? Как сейчас помню, моя мать всегда отличалась чувством юмора. Зная, что именно эти соседки писали на неё заявления, она с серьёзным видом приложила палец к губам: — Скажу вам, бабоньки, по секрету: держу эту воду, чтобы добавлять потом в самогонку для большей крепости. Соседки странно переглянулись, не зная, верить ей или нет. Водителю «уазика» тоже стало нехорошо, и он попросил воды. Ведро стояло на виду. — Пей, пожалуйста, — вежливо ответила мать. Водитель зачерпнул из ведра 500-граммовой оцинкованной кружкой самогонки и, глотнув, поперхнулся. Его лицо мгновенно покраснело, как у рака, а глаза полезли на лоб. — Хорошая у вас вода, — сказал он, сделав ещё один глоток. — Может, вы хотите? — обратился он к женщинам, протягивая им кружку. — Нет, — с презрением ответила Клавка, словно ей предложили что-то пошлое. — Ага, — поддержала её Дуня. — Мы уже напились этой тухлятины. Тьфу, тьфу! — плюнула она себе под ноги. — У нас своя такая есть. Пошли, Клавка, домой, нечего тут нам делать. С этими словами они бросились на улицу. В доме снова появился участковый. Со злостью посмотрев на мать, он крикнул: — Ну, Петровна, ты у меня доиграешься! — Чего прилип возле ведра? Поехали! — скомандовал он водителю. Что случилось по дороге, никто не знает. Но через десять минут машина снова остановилась у нашего дома. Ничего не говоря, страж порядка бросился пить воду из ведра. А там уже была настоящая вода! Тогда участковый стал просить мать по-хорошему: — Петровна, Бог с вами, дайте хоть сто грамм отведать. Обещаю, меня здесь не было. И что вы думаете? Мать, женщина добрая и жалостливая, принесла ему грамм триста самогона. Тот выпил всё, закусил солёным огурцом и заявил: — А самогонка-то ерундовая! За это составляю протокол. И составил, паразит. Мать тогда оштрафовали на тридцать рублей. Кажется, прошло много времени, но этот случай она ещё долго вспоминала с обидой. И не потому, что пришлось платить штраф. Обида душила её за то, что её самогонку назвали ерундовой. — Ага, — говорила она, — ерундовая! А после трёхсот грамм из-за стола не мог выбраться. К машине его волоком тащили, словно мешок картошки. Но больше всего мама злилась не на участкового, а на себя. — Вот дура! — ругала она себя потом. — Надо было дать ему не триста, а все пятьсот. Пусть бы знал, какая она, моя «ерундовая»! Мы смеялись, слушая её рассказы, но в её глазах всегда читалась грусть. Грусть не от штрафа или насмешек, а от того, что её труд, её старания кто-то мог назвать пустяком. Жизнь в деревне была непростой. Но именно такие моменты, полные юмора и находчивости, делали её особенной. Мама учила нас, что даже в самых тяжёлых обстоятельствах важно сохранять достоинство, чувство юмора и веру в себя. И пусть её самогонку назвали «ерундовой», для нас она всегда оставалась символом её силы, мудрости и бесконечной любви. А когда мама улыбалась, глядя на нас, мы понимали: всё будет хорошо. Потому что она знала, как превратить даже самую горькую правду в шутку, а из самой трудной ситуации найти выход. И этому она научила нас — своих детей.