Обманутые ожидания

Стояла та самая редкая погода, когда солнце прогревает по-настоящему летнюю прожарку, но от реки еще тянет свежим, влажным холодом. Иваныч, в забрызганных грязью сапогах-болотниках и потертой телогрейке, с наслаждением закуривал «Беломор», глядя на хлипкую деревянную задвижку на старой колхозной плотине. Из-под нее сочилась вода, угрожая превратиться в полноценный поток. Чинить, ясное дело. Всегда что-то чинить. То забор, то плотину, то душу, пока не развалилась окончательно.

Мысль о душе была прервана странным звуком — не то шипением, не то урчанием, как от старого холодильника «ЗИЛ». Михалыч обернулся и замер с цигаркой на полпути ко рту.

Прямо на краю ржаного поля, еще голого и черного после вспашки, стояло нечто. Вернее некто. Отдаленно оно напоминало человека в неуклюжем, пухлом скафандре белого цвета. Но пропорции были чудовищно неправильными. Слишком короткие и толстые ноги, невероятно длинные руки, свисавшие почти до земли, и массивная, горой возвышающаяся над всем этим туша. А главное — из-за открытого забрала на Михалыча смотрела не человеческое лицо, а самая настоящая морда йети. Длинная, покрытая светло-серой, почти серебристой шерстью, с маленькими глазками-бусинками и парой внушительных клыков, торчащих из-под верхней губы.

«Глючит», — констатировал про себя Иваныч и сделал новую затяжку. Но глюк не исчезал. Более того, он заговорил. Голос был низким, бархатистым и на удивление мелодичным, явно идущим из какого-то встроенного в скафандр устройства.

— Приветствую вас, житель Земли! Меня зовут… — создание произнесло нечто вроде «Хр-р-р-гхх-скви», что напомнило Иванычу звук заводившегося трактора «Беларусь» с севшим аккумулятором. — Но для удобства коммуникации вы можете называть меня Гарри.

Иваныч молча перевел взгляд на свою потрепанную «болотоходную» обувь, потом на плотину, потом обратно на говорящего йети. Решил, что галлюцинация — это все-таки лучше, чем реальная работа. Принял позу человека, готового к диалогу: упер руки в боки и спросил:

— И чё тебе, Гарри? Дорогу на Хогвартс подсказать? Не видишь, человек работает?

Гарри сделал шаг вперед, и Иваныч почувствовал, как земля под ногами слегка содрогнулась.

— Работа — это прекрасная категория низкоуровневой цивилизации! Но я здесь, чтобы предложить вам освобождение от ее бремени. От любого бремени, кроме одного, приятного и почетного.

— Это какого же? — поинтересовался Иваныч, уже мысленно прикидывая, не съехала ли крыша у дядьки Степана, который на прошлой неделе травил ему байки про НЛО над свинарником. Там тоже что-ли Гермиона какая была, свиней к чему-то склоняла.

— Вы были выбраны, — возвестил Гарри, и его голос зазвучал торжественно, как у диктора на параде, — в рамках программы «Генетическое обновление» стать донором семенного материала для всей женской популяции нашей планеты, Ксарталона-7.

Иваныч медленно мигнул. Ему не понравилось.

— То есть?

— Мы предлагаем вам пожизненное содержание! Еда, кров, полная безопасность, — Гарри распахнул свои косматые лапы в белых перчатках, словно заключая в объятия весь скучный мир. — Вам не придется больше чинить эти гидросооружения. Вы будете посещать музеи, смотреть телевизор…

— Какой телевизор? — переспросил Иваныч, насторожившись. — У вас там «Первый» ловит? А то тут у нас только спутниковая тарелка, и та в прошлую грозу наполовину сгорела. Ворона плюхнулась и своей задницей поломала.

— Мы обеспечим вам доступ ко всем развлекательным каналам Галактического Содружества! — поспешил заверить Гарри. — Вы будете наблюдать за турнирами по кви-дичу на Альфе Центавра, смотреть мыльные оперы с Сириуса…

А Иваныч его уже не слушал. Он смотрел на эту рожу. Длинную, обезьянью. На светлый, пушистый мех, торчащий из-под воротника скафандра. На маленькие, но пронзительные глазки. Рожа поразительно чем-то напоминала депутата. Те тоже что-то обещают, но выходит всегда так, что лучше бы они ничего не делали. И до него медленно, но верно начинало доходить. Высшие цивилизации. Судя по всему, очень высоко забрались, раз до таких дел докатились. Прислали этакого эмиссара. И ведь нарядили же, подлецы, в скафандр. Как цирковую собачку в комбинезон.

Пока Гарри вещал о прекрасном будущем, сознание Иваныча понеслось вглубь, в самые дебри его деревенской, но от того не менее изощренной, философии.

«Донор семенного материала… — мысленно повторил он. — Бред какой-то. Как бык-производитель в колхозе «Рассвет». Только быка к коровам приставляют. К нормальным, мычащим, с выменем. Не к лосихам, простите, а меня…»

Он оторвал взгляд от Гарри и посмотрел дальше, за его спину. Там, на пригорке, у опушки леса, резвились три фигуры. Три «девушки», как с барского плеча представил их Гарри. Судя по всему, им, в отличие от мужской части популяции, скафандры были не нужны. Или не положено. Или их понятие о стыдливости отличалось радикально.

Иваныч прищурился. Двухметровые, не меньше. Ширококостные, мощные, с округлостями, которые скорее напоминали мешки с картошкой, чем соблазнительные женские формы. Мех у них был чуть темнее, чем у Гарри, коричневатый, и лоснился на солнце. Головы — остроконечные, с торчащими ушами-локаторами. Одна из них, поймав его взгляд, издала нечто вроде радостного визга, хлопнула себя ладонями по ляжкам — ба-бах! — и принялась скакать на месте, отчего земля, казалось, колебалась в такт.

На Иваныча накатила волна такого первобытного, животного отвращения, что у него запершило в горле. Это было сильнее страха, сильнее непонимания. Глубокий, инстинктивный протест всего его естества. Ему стало физически плохо.

«Крепостной, — пронеслось в голове следующее сравнение. — Прямо как при барине. Барин — высшая цивилизация. Управляющий — этот самый Гарри. Разве что по-французски со мной не говорит. А я — крепостной мужик, которого к дворовой девке Аришке приставляют для приплода. Только Аришка хоть румяная была, хоть с сдобной булкой сходство имела. А эти… эти… Всем мужикам своих баб давали, мне-то на кой чужие.»

Слесарь представил себе «пожизненное содержание» в обществе этих созданий. Музеи. Смотреть на их наскальные рисунки, где они дубасят друг друга дубинами? Телевизор. Смотреть, как они чешут за ухом и едят бананы с экзопланет? Еда. А что они едят? Сырое мясо с глистами? Коренья?

— …и, конечно, вы не можете отказаться, — вкрадчиво продолжал между тем Гарри, переходя к самой сути. — Вы же понимаете, это предложение от Высших Цивилизаций. Им виднее. Они провели тщательный генетический отбор. Ваша… гм… устойчивость к этиловому спирту, феноменальная выносливость и архаичные, но стабильные цепочки ДНК вызвали у них живой интерес. Отказываться будет просто… невежливо. Нарушит галактический этикет.

Мысли Иваныча, тяжелые и мрачные, как туча, наконец оформились в четкую, как удар топором, картинку. Его, Ивана Иваныча, потомственного тракториста и мастера на все руки, сочли идеальным кандидатом на роль племенного быка для стада космических обезьян. Из-за его умения пить самогон и чинить сломанные приборы. Весь пафос, вся грандиозность «миссии» испарилась, оставив после себя лишь горький, унизительный осадок.

— Слушай, Гарри, — перебил Иваныч его плавную речь. Голос его был хриплым, но спокойным. — А ты-то сам кто? Тоже мужчина, я смотрю.

Гарри выпрямился, и его грудь в скафандре горделиво выпятилась.

— О, да! Я — ученый, дипломированный ксенопсихолог и пилот первого класса. Наши мужчины, лучшие представители расы, выбраны для службы на благо прогресса! Мы осваиваем космос, постигаем тайны материи, ведем переговоры. А для… гм… биологического воспроизводства, для грубой физиологии, Высшие Цивилизации сочли целесообразным привлечь примитивный, но жизнестойкий вид. Это эффективно и логично.

«Вот оно как, — беззвучно выдавил из себя Иваныч. — Их мужики — в космос, а я, деревенский мужик, — для «грубой физиологии» к ихним бабам. Логично, блин. Очень».

Он посмотрел на Гарри — упитанного, хорошо одетого (в скафандр, но все же), с барскими замашками. На его самодовольную морду. На «девочек», которые теперь, держась за руки, кружились в каком-то диком хороводе, поднимая тучи пыли.

И все в нем закипело. Вся вековая крестьянская злость на барина, на начальство, на эту вот свысока данную «миссию», на свое унизительное положение племенного скота.

— Понял, — коротко сказал Иваныч. — Понял я вашу логику.

Он сделал шаг к Гарри. Тот снисходительно улыбнулся, полагая, что землянин готов наконец смириться с неизбежным.

Но землянин не смирился. Иваныч не был героем боевиков. Он был практиком. Который знал, что у любого, самого зазнавшегося самца, будь он хоть председатель колхоза, хоть ксенопсихолог с Ксарталона-7, есть одно уязвимое место. Проверенное веками деревенских драк и выяснения отношений с дурнями.

Удар был стремительным, точным и прикладным. Иваныч, годами вгонявший лом в мерзлую землю и забивавший кувалдой костыли в шпалы, вложил в это движение весь накопленный опыт. Его каменный кулак в грубой перчатке врезался точно в пах Гарри, вернее, в то место, где под белым пластиком скафандра должен был находиться пах.

Эффект превзошел все ожидания. Бархатный голос из динамика прервался на полуслове, превратившись в пронзительный, чисто звериный визг. Гарри сложился пополам, схватился за место поражения и, тяжело дыша, повалился на землю, заходясь беззвучными, судорожными рыданиями. Он катался по черной земле, по прошлогодней пожухлой траве, и смотрел на Иваныча круглыми от невыносимой боли и непонимания глазами.

Иваныч постоял над ним, посмотрел, как дергается в конвульсиях могучий пришелец. Потом сплюнул в сторону.

— Теперь ты волшебник, Гарри. Колдовать не научишься, но умнее станешь. Ваши ожидания — ваши проблемы, — произнес он философски. — А мне плотину чинить.

Слесарь развернулся и побрел к реке, к своей хлипкой задвижке, своими сапогами в грязи, к своему вечному «Беломору» и к своему простому, понятному, человеческому миру. Сзади доносились лишь приглушенные стоны и радостные, ничего не понимающие вопли «девушек» с Ксарталона-7.

Работа, как оказалось, была куда честнее и человечнее, чем самые заманчивые предложения из глубин космоса. По крайней мере, тебя за нее не приставляли к двухметровым волосатым бабам с остроконечными головами. И это был главный, единственно верный вывод из всего этого странного дня.