Обновлённые приключения Крисыча.

Кровь. Алого цвета, густая, тёплая. Чёрт возьми… моя кровь. Я лежу в липкой луже, и она медленно расползается по асфальту, пропитывает одежду, впитывается в землю, словно пытаясь забрать меня с собой. Рядом — тело какого-то паренька. Лицо его повернуто под неестественным углом, и я почти уверен: я сломал ему шею. Он тоже мёртв, ну или скоро умрёт... чёрт, подумал так, будто я и сам мертвец...хотя — недалеко от правды.

— Кха!.. Ещё никогда не было так… плохо… — прохрипел я, даже не понимая, зачем трачу на это последние силы.

Глупо. Нужно было бы молчать, сохранять дыхание, но слова сами вырвались наружу. Всё моё нутро знает — смерть уже рядом. Она подступает неумолимым шагом, уже хватая меня за горло своей когтистой лапой. Раны слишком глубокие, слишком серьёзные. Я чувствую, как под курткой бьётся, а затем срывается ритм сердца; как тёплая жидкость уходит из меня вместе с каждым толчком крови. Некоторые сосуды перебиты, и мне не выбраться. Вот здесь я и сгнию, в этой чёртовой подворотне, рядом с телом того, кто оказался моим убийцей… или не только он. Их было трое. Они окружили меня, пытались решить всё кулаками, без ножей. Я не поверил, подумал — блеф, и полез в драку. Идиот. Теперь вот считаю удары. Сколько их было? Двадцать? Тридцать? Нет, ближе к сорока. Каждая кость во мне болит, словно тело превратилось в один сплошной синяк.

Что со мной будет дальше? Я ведь не верю в Бога. Может, угожу в ад? Я и сам жил так, будто туда дорога. Ошибался много, слишком много… Жалко ли? Да, чертовски жалко. Моя жизнь была жалкой и страшной, и каждый выбор, что я делал, кажется теперь ошибкой. И всё же… будь у меня ещё один шанс, я бы, наверное, всё равно сделал то же самое. Иначе я и не умею, да и не знаю, возможно, прожил бы ещё хуже. Я ведь никто не скажет мне, как жить "правильно", ответа на этот вопрос просто нет...

Но что значит правильная жизнь для меня? Я уже не узнаю. Блядство, мои пальцы немеют, становятся чужими, не слушаются. Под курткой кровь хлюпает и переливается, и это чувство — одно из самых отвратительных, что я когда-либо испытывал. Тело тяжелеет, холод просачивается в кости.

И сейчас я понимаю... я не хочу умирать. Только не так. Как угодно, где угодно, но не в этом засранном переулке, будучи полностью одиноким.

Но темнота подступает. Так вот она какая, смерть… Я думал, она страшнее. Но странное спокойствие разливается внутри. Боль гаснет, будто кто-то выключил её вместе с телом. Я ощущаю лёгкость, как будто сбросил невидимый груз. Нет, не лёгкость — пустоту. Моего тела уже почти нет.

Я — словно ветер. Такой же невесомый и свободный от оков высокой массы.

Я опускаю взгляд вниз и вижу себя прежнего: изуродованное, безжизненное тело, и картина настолько отвратительна, что хочется отвернуться. Но меня уже уносит прочь. Сначала медленно, затем быстрее, всё стремительнее. Пространство размывается, становится тёмным. Что это? Ад? Рай? Чистилище? Где место для тех, кто не верил?

Скорость неумолимо растёт, и вдруг — вспышка, ослепительно яркая. Я машинально пытаюсь прикрыть глаза руками, но у меня нет глаз… и нет рук. Вместо них — бесформенные сгустки света, ну или энергии. Я пытаюсь коснуться себя, но касание не ощущается: мои «ладони» проходят сквозь «тело», даже не так, словно сгустки слипаются друг с другом.

Безумие. Я больше не человек. Вернее — человеческого тела у меня больше нет.

И всё же полёт продолжается. Я верчу «головой», и впервые за всё это время вижу вокруг. Передо мной открывается осенний лес. Деревья высокие, кроны золотые и багряные. Листья ещё не успели опасть, и вся земля светится тёплым, осенним светом. Красиво… даже слишком красиво для места после кончины. Где это я?

Меня несёт дальше, и я ничего не могу поделать. Какая-то сила управляет моим движением, не позволяя остановиться. И вот впереди открывается городок. Небольшой, тихий: дома максимум в три этажа, улицы узкие. Что-то в нём напоминает мою деревню, место, которое я давно оставил.

Вдруг меня резко бросает вниз, к дороге. Всё приближается слишком быстро. Машина! Она мчится прямо на меня.

— Чёрт! — мысленно выкрикнул я, но звук не сорвался. Горла то нет.

Я пытаюсь уйти в сторону, но вектора полёта не изменить. Я бессилен. Осталось только зажмуриться и прикрыть голову руками — которых у меня всё равно нет. Но… машина проходит сквозь меня, как будто я всего лишь дым.

Сердце должно было бы бешено колотиться, если бы оно у меня оставалось.

Я открываю «глаза» — и вижу на асфальте ребёнка. Лет шести, не больше. В крови. Следы шин ещё видны рядом. Его сбили… и, похоже, совсем недавно. Он истекает кровью, и если помощь не придёт в ближайшее время — он умрёт.

И тут я чувствую, как та самая сила, что вела меня всё это время, тянет меня прямо к телу мальчика. Я отчаянно пытаюсь отпрянуть, но меня в буквальном смысле втаскивает внутрь него.

***

На этот раз тьма оказалась не пустотой. Она была густой, вязкой, будто живая. Я распахнул глаза — настоящие, с веками, ресницами, с тяжестью, которую, по ощущениям — не чувствовал целую вечность. Шея снова держала вес головы, мышцы отзывались тупой болью, но радостно напоминали о том, что я вновь обладаю телом. Я медленно оглянулся вправо, затем влево. Вокруг не царила кромешная пустота — я находился… внутри чего-то. В чём-то живом.

Под ногами простиралась поверхность, мягкая и тёплая, как мясо, покрытая влажным налётом. Каждый шаг отзывался мерзким, хлюпающим звуком, будто я брёл по сгусткам плоти. Вонь — тёплая, сладковатая, приторная — била в нос. Я глянул на свои руки — они были крепкими, сухими, жилистыми, такими же, как при жизни. Моё тело вернулось, но от этого легче не стало.

Что же теперь? Что это за место? Куда мне пойти?

Я шагал вперёд, слушая, как каждый мой шаг будто раздавливал невидимые органы под голыми ступнями. Вскоре тьма раздвинулась, и впереди замаячила фигура, совсем маленькая. Сначала смутный силуэт, затем — тело. Я узнал его сразу: это был тот самый мальчик, которого сбила машина.

Он лежал неподвижно, кожа его была бледной, как у восковой куклы. Я подошёл ближе, присел на одно колено, всматриваясь в него. На теле не было ни царапины, словно никаких ран не существовало, но я ясно видел — жизнь покидала его.

— Эй, мальчик. Слышишь меня? Ответь хоть что-нибудь… — выдохнул я, сам не веря, что говорю это.

Я осторожно поднял его голову, надеясь разбудить, встряхнуть, вернуть к жизни. Он едва приоткрыл веки. Взгляд его был тусклым, но в глубине глаз вспыхнули ярко-алые искры. И тогда я услышал голос. Не звуки — слова раздавались прямо у меня в голове.

— Кто… кто вы?.. Г-где я?..

Он не понимал, что происходит, где находится. А я… я тоже не знал. Внутри всё сжалось. Я был бессилен. Хотел помочь ему, но как? Я ведь сам умер! И как сказать ребёнку, что его ждёт та же участь?.. Чёрт! Неужели я снова похоронил человека раньше времени...надежда умирает последней, должна умирать последней.

— Я… не знаю, мальчик, — признался я глухо. — Побереги силы. Тебе нужно только немного продержаться… до того, как придёт помощь.

Я прижал его к себе, поднял на руки. Не знаю, что мной двигало — отчаяние или странная тоска. Слёзы защипали глаза, и мне стало так же больно, как в тот день, когда я потерял брата. Прости меня, мальчик… Прости, что я ничем не могу тебе помочь.

— Дядя… помогите… мне страшно… больно… я хочу к маме и папе… хочу увидеть брата… — его голос ломался от страха, и каждое слово резало мне сердце. Это становится чем-то невыносимым, с каждой секундой.

Шесть лет. Ребёнок, который и жить-то толком не начал.А судьба уже решила оборвать его жизнь.

— Я отведу тебя к ним, слышишь? — прохрипел я, едва сдерживаясь. — Просто закрой глаза. Немного отдохни. Я буду рядом.

По щекам потекли горячие ручьи слёз. Я поднялся на ноги, крепко прижимая мальчика к груди так, чтобы он не видел моего лица. Ноги сами понесли меня вперёд — не важно куда. Хоть куда, лишь бы он чувствовал себя в безопасности в последние минуты.

— Спасибо вам… — послышалось в ушах еле слышно. — Мне кажется, вы… очень добрый, дядя. Меня зовут Крис… ещё раз спасибо ва…

Он не договорил. Его руки бессильно свесились вниз, тело обмякло. Я понял — он умер.

Что-то внутри меня оборвалось.

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!! БЛЯЯЯЯЯЯЯТЬ!!!

Крик вырвался сам, оглушительный, хриплый, звериный. Я рухнул на колени, обнимая его безжизненное тело. Я не знал его. Но сейчас мне казалось, что потерял родного. Ведь моему младшему брату тоже было шесть, когда он умер… на моих руках.

Я поднял голову кверху, вытирая слёзы дрожащими руками.

— Почему он? Почему ребёнок?! Я никогда не верил ни в Бога, ни в чёрта, ни в рай, ни в ад. Но я никогда не пойму, почему умирают добрые люди. Почему дети уходят раньше, чем успевают жить?..

Мой голос дрожал, превращаясь в рыдание. Истерика накрывала меня с головой. Я закрыл лицо ладонями, но слёзы не останавливались.

— Я понимаю, почему умер я. Мне давно было уготовано. Но у него… у него была семья! Брат, друзья, вся жизнь впереди! Почему… ты забрал именно его?..

Я говорил в пустоту. Обращался не к Богу, а к самой идее высшей силы. Я отдал бы всё, чтобы мальчик жил. Хоть немного. Хоть ещё один день. Хороший или плохой — неважно. Лишь бы у него был шанс.

Я снова прижал его к груди, рыдая в его маленькое сердце. А затем поднял голову, словно показывал кому-то наверху результат их жестокого решения. Но в тот же миг что-то исчезло.

Я отшатнулся, осмотрел руки — пустые. Мальчика не было. Я несколько раз судорожно взметнул головой в стороны, надеясь найти его взглядом, но тут я заметил свечение собственной плоти. По какой-то причине, кожа на ладонях стала красной, неестественно алой, словно их залил не кровь, а какое-то иное, горячее вещество.

— Что… это?.. — выдохнул я, но ответ так и не пришёл.

Голова пронзила болью, будто раскололась изнутри. Я пошатнулся и рухнул плечом на тёплый пол. Веки налились свинцом, тяжесть навалилась на всё тело. Я хотел встать, убежать, но усталость поглотила меня полностью.

Мир снова заволокла пелена. И я заснул.

***

Боль. Она пульсировала во всём теле — острая, жгучая, словно иглы впивались прямо в кости и шли дальше, к органам, а затем возвращались обратно. И всё же эта боль оставалась где-то на краю сознания, не наваливаясь всем весом, а будто бы напоминая о себе издалека, из самой периферии разума. Я пришёл в себя — не телом, а умом.

Вокруг всё было тем же местом, но изменившимся. Теперь оно стало холодным, серым, лишённым той странной живой вязкости. Поверхность подо мной напоминала бетон — шероховатый, твёрдый, словно пол заброшенного подвала. Я сидел на нём, ощущая его холод ногами и ладонями. В этой серой пустоте меня осенило: я больше не просто наблюдатель. Я занял тело мальчика. Криса.

Нет — точнее сказать: теперь я и есть Крис.

Он умер, а его оболочка досталась мне. Я не стремился к этому, не желал забирать его материальное, его плоть. Всё произошло вопреки моей воли. И всё же это факт: его душа ушла куда-то… но куда? Я не знаю. Где он сейчас? Существует ли ещё? Или растворился навсегда, уступив мне место? От этих мыслей внутри поднялась волна отчаяния.

Я встряхнул головой, будто пытаясь сбросить наваждение. Воспоминания хлынули, пронеслись через разум, как поток, разрезающий скалы. Я умер. Затем очутился в мире, похожем на сказку. А потом — в теле ребёнка.

И теперь память Криса постепенно переплетается с моей собственной. Сначала отдельные образы, обрывки, лица. А затем — целые дни, прожитые им. Я помню всё: как он играл в саду, как смеялся, как плакал, как наслаждался вкусной едой, как проводил время со своей семьёй. Я ощущаю это как свои воспоминания, но в то же время остаюсь собой, могу взглянуть на всё глазами взрослого человека.

Крис жил в достаточно тяжёлой атмосфере. Родители часто ссорились. Отец повышал голос, мать отвечала гневом, и слова, брошенные в раздражении, оставляли раны глубже ножей. Старший брат, Азриель, понимал происходящее — его взгляд был более понимающим, зрелым, хотя он тоже ещё ребёнок. Но Крис… он был слишком мал. Его сердце впитывало каждую ссору, каждую обиду, и эти трещины останутся с ним на всю жизнь.

У меня самого было нечто похожее. Только куда жёстче. Иногда мне казалось: лучше бы родители развелись тогда, когда я ещё мог вырасти в тишине, без постоянных скандалов. Но теперь поздно жалеть. Стоп. Довольно. Хватит об этом.

Память Криса перетекает в меня, и мне становится всё тяжелее. Я чувствую его боль и жалею его так, словно это был мой младший брат. Его смерть — трагедия, которую я не могу осознать до конца. Он потерял свою жизнь, а я получил возможность продолжить свою. Но какой ценой?..

Я ощущаю тело: боль в швах, иглы капельниц, стянутость бинтов, уколы витаминов и проколы медицинского степлера. Моё новое тело лежит в больничной палате. Вокруг звучат приглушённые голоса. Я различаю их сквозь сон и полубред — голос матери, голос отца. Тёплые, дрожащие, они сжимают мои руки, будто стараются удержать меня здесь, в этом мире. Это Ториэль и Азгор. Они волнуются за своего сына — за меня.

Врачи говорят о чуде. Раны затягиваются быстрее, чем ожидалось. Словно само тело отказывается умирать, чёрт побери! Это мой второй шанс! Конечно я не сдамся так просто. Говорят, инвалидности не будет. В их голосах недоверие и восхищение. А я лишь чувствую, что это тело действительно сильное. Сильнее, чем можно ожидать от такого маленького мальчика.

Но больше всего в мои уши проникает голос Азриеля. Он говорит со мной, рассказывает истории из школы, говорит о друзьях, о том, как прошёл его день. Иногда он берёт книгу и читает мне сказки. Я слышу каждое слово, и в груди разливается странное тепло.

Больше всего мне запомнилась одна история. Про капитана Диксона.

Она проста и наивна, но в ней что-то есть. Это сказка о человеке, который ушёл далеко от дома, преодолел полмира в поисках чего-то важного. Но, не найдя, он попытался вернуться обратно. И тогда встретил женщину и мальчика. Капитан Диксон был силён, храбр, и у него хватило мужества провести их через опасный путь. В дороге он привязался к ним, и какое-то время они жили вместе. Но тоска по дому грызла капитана изнутри.

И тогда мальчик сказал: — Папа, давай отправимся домой.

Они снова преодолели океан, на этот раз вместе и вернулись в родные края капитана. И там начали новую, счастливую жизнь.

История простая. Детская. Но искренняя до боли. Я ловлю себя на том, что слушаю её так, будто сам этот мальчик. Может, потому что и я ищу дом, которого давно лишён. А что есть дом? Дом...не буду пока об этом думать.

С каждым словом боль отступает. Время здесь странное — текучее. Оно будто перестало существовать. Дни и ночи смешались, и всё, что у меня есть — это память Криса, которая прорастает во мне, и голоса близких вокруг моего тела.

Я ложусь на холодный пол серого пространства, прикрываю глаза и позволяю воспоминаниям захлестнуть меня. Они накатывают волнами, и я будто проживаю чужую жизнь заново. Слышу смех, чувствую тепло солнца, вижу лица, которые Крис любил. Всё это не моё, но я ощущаю, как эти воспоминания становятся частью меня.

И это — так прекрасно.

***

Я проснулся.

Сознание вернулось не резко, а будто бы вынырнуло из вязкой тьмы, и первым, что я ощутил, была боль. Она уже не была той всепоглощающей, что накрывала меня раньше, но теперь не заслонялась пеленой забытья. Она ощущалась в каждом движении, в каждом вздохе, и её спектр был ярче, отчётливее.

Я тихо прокряхтел, стараясь издать хоть какой-то звук, но горло предательски сжалось и выдало лишь высокий, тонкий писк, похожий на мычание. Голос был совсем детским — и это ударило сильнее, чем сама боль.

Зрение ещё не до конца вернулось. Перед глазами всё плыло, расплывалось, будто стекло покрывал лёгкий туман. Я пытался проморгаться, и постепенно в серой дымке начали проступать очертания потолка, лампы, стены. Где-то на фоне играла тихая музыка. Не радио, скорее кассета или старый плеер. Я вслушался, напряг слух — The Man Who Sold the World.Хах. Ну, кто бы это не включил, этот кто-то определённо имеет вкус.

Прошло несколько минут, и картинка наконец стала чётче, а в тело вернулись слабые силы. Я попробовал подняться, напряг живот и руки, но тут же стиснул зубы и зашипел от боли.

— Ах… больно.

Голос, тонкий, хрипловатый, всё ещё звучал чужим. Внутри себя я оставался прежним, взрослым, с тем же внутренним тембром и мыслями, но внешнее тело было крошечным, слабым, уязвимым. Я ощутил себя пленником в оболочке ребёнка. Не то, что в прошлой жизни...в прошлой жизни...

Мысль о минувших днях вернулась внезапно. Неужели я уже успел отпустить её? А стоит ли за неё держаться? Там я был несчастен, а здесь… здесь у меня есть шанс, пусть и странный, но шанс на более светлое будущее.

Воспоминания Криса снова всплыли в голове. На этот раз — монстры, это часть населения мира. Это не те, которыми пугают детей. Нет, эти были другими — каждый особенный: хвостатые, чешуйчатые, покрытые шерстью или перьями, с рогами, когтями или мягкими лапами. Но в этих образах не было ужаса — только тепло. Они были ближе к людям, чем я мог себе представить. Может быть, даже добрее, сострадательнее, искреннее.

В памяти мелькнули лица воспитателей детского сада. Женщины, терпеливые и внимательные, умевшие находить подход к каждому ребёнку. Крис чувствовал себя с ними в безопасности. Настоящие профессионалы. И теперь это часть меня.

Только вот, выходит… я человек, но моя семья — монстры. И всё же я не могу назвать их чужими. Нет. Они — моя семья. Воспоминания о самых ранних годах туманны, будто размыты: глаза младенца ещё не умели фокусироваться, уши плохо различали звуки, но даже сквозь этот туман я ощущаю — заботу, ласку, любовь.

Значит, я приёмный? Всё указывает на это. И всё же моё имя теперь — Крис Дриммур. Моё новое я. Станет ли это моим альтер-эго? Кто знает.

Живот жалобно заурчал, и боль голода накатила с новой силой. Организм, истощённый долгим восстановлением, требовал пищи. Я повернул голову к выходу, затем посмотрел на своё худое тело. Слева, у моей руки, было закреплено устройство — кнопка вызова медперсонала. Какая удача. Я взял её дрожащими пальцами и несколько раз нажал.

Минутой позже в коридоре послышались шаги — быстрые, напряжённые. В палату ворвалась медсестра. Я моргнул — передо мной стояла огромная сова, вся в мягких синих перьях. Огромные глаза светились добротой, а размах крыльев, казалось, мог поднять её в воздух прямо с места. Она замерла, уставившись на меня, и в её взгляде смешались удивление и потрясение.

Я чутка приподнял правую руку, опутанную проводами и трубками, и неловко помахал. Медсестра ахнула и почти сразу сорвалась с места.

— Доктор! Доктор Хаус! Мальчик из четвёртой палаты проснулся!

Её голос эхом разнёсся по коридору, и уже через мгновение весь этаж загудел. Я слышал шаги, шёпот, суету. Неудивительно — ведь я вернулся из лап смерти. Вернулись мы.

Спасибо тебе, Крис. Я не растрачу нашу жизнь зря.

Через десять минут в палате появился врач. Невысокий мужчина, кот...с чертовски мощной внешностью, по моему смахивает на мэйкуна или льва, у сосредоточенное лицо и внимательным взгляд. Он осматривал меня тщательно, дотошно, приговаривая вслух. Я следил за каждым его движением.

— Крис, как твоё самочувствие? Где сильно болит? — спросил он спокойным, но требовательным голосом. Его пронзительные жёлтые глаза, они меня успокаивали, странно успокаивали.

Я кивнул, решив говорить осторожно, медленно, чтобы ничем не выдать себя.

— Животик… и рука тоже. А вы позвонили мой маме и папе? Я… очень скучаю по ним.

Слова дались нелегко, но врач удовлетворённо кивнул.

— Твои родители скоро будут здесь. Ты, наверное, голоден? Я распоряжусь, чтобы принесли яблочное пюре. Хочешь?

Я снова кивнул. Да, это было именно то, что нужно моему измождённому телу.

— Отлично. — Врач улыбнулся уголками губ. — Я скоро вернусь. Отдыхай и не переживай, ладно? Сделаешь это для меня?

Я послушно кивнул ещё раз, укладываясь на спину.

Когда он ушёл, в палате воцарилась тишина. Я остался один наедине с собой. Взгляд упал на мои руки. Интересно. Я всё ещё оставался амбидекстером — мог одинаково владеть и правой, и левой рукой. Но Крис в своих воспоминаниях всегда писал и ел правой. Значит ли это, что моё переселение изменило и его тело, подстроило его под моё? Даже генетика могла быть затронута. Узнаю я это не скоро, как минимум через пару лет. А сейчас, я продолжил концентрироваться на окружающем мире, изучая его.

Я скривился, осознав, что нахожусь в подгузниках. Унизительно, но хотя бы они были чистыми. Другой одежды на мне не оказалось.

Я осторожно осмотрел раны...тут были и шрамы, чёрт побери, насколько же исключительная моя регенерация? Ощущаю себя Росомахой. Ну, если прикинуть, машина ударила в грудь и живот, а затем тело отбросило на асфальт, повредив плечо. Сила удара должна была раздробить кости, но сейчас всё выглядело иначе. Кости будто срослись идеально, ровно, будто вмешательство хирургов было безупречным. Но швов почти не осталось. Может быть в самой больнице так подлотали? Неужели медицина насколько развита?

Я вздохнул, уставившись в потолок. Этот мир всё больше показывал, что он не так прост.

Ох… меня слегка напугали — дверь в палату тихо приоткрылась, и внутрь вошла та самая медсестра-сова. В её руках был небольшой поднос с едой и стаканом, из которого поднимался лёгкий пар. Я невольно скользнул взглядом по содержимому: яблочное пюре, морковные палочки, каша и… чай, кажется? Хотя честно говоря, я не мог точно разобрать запахи и формы, всё выглядело немного размытым, будто я до конца не проснулся. Она шагала осторожно, мягко, словно боялась потревожить меня своим присутствием.

Я смотрел за её движениями, и в груди поднималось странное чувство — то ли умиротворение, то ли слабая тревога. Медсестра прошла к моей койке, пододвинула ближайший стал и опустилась на него и, повернувшись ко мне, тихо спросила:

— Хочешь сначала пюре или кашку?

Не раздумывая, я ответил: — Кашу, пожалуйста.

Она кивнула и устроила поднос себе на коленях, затем взяла маленькую ложку. Движения её были до смешного аккуратными, словно она кормила не ребёнка, а младенца. Каждое движение проверенное: не пролить, не обжечь, убедиться, что я всё проглотил. В какой-то момент мне даже стало неловко от её заботы, но… вместе с тем это было приятно.

Когда еда закончилась, я почувствовал пустоту в желудке. Аппетит разгорелся неожиданно сильно, и я, немного стесняясь, пробормотал:

— А можно ещё? Хотелось бы побольше.

Она понимающе улыбнулась, тут же кивнула как-то тепло, и сказала:

— Конечно, сейчас принесу. Подожди немного.

Я положил ладони на живот, ощущая слабый уют от еды, и выдохнул, словно впервые за долгое время почувствовал себя живым.

— Большое вам спасибо… — произнёс я искренне, насколько вообще мог сейчас.

Медсестра, кажется, умилилась. Я заметил, как её глаза чуть мягче заблестели, будто её тронуло моё простое «спасибо». Забавное ощущение… я привык, что в прошлой жизни вежливость и благодарность принимали как должное, а здесь — всё иначе, здесь это ценно.

Пока она уходила, я нащупал рукой волосы. Достаточно длинные, не короче тех, что у меня были когда-то раньше. Я убрал челку с лица, ощупал щёку — гладкая кожа, лишь кое-где чувствовались пластыри. Лицо побаливало, но вроде не изуродовано. Я выдохнул облегчённо. По воспоминаниям Криса — он красивый мальчишка, чего я про себя в прошлой жизни сказать не мог. Улыбка сама собой коснулась губ. Чёрт… я ведь действительно счастлив, что теперь выгляжу по-другому.

Я снова задумался о прошлом. О том, кем я был и каким стал. Может, это и неплохо — помнить? Опыт ведь всегда можно использовать, чтобы жить лучше, чем прежде. Да… теперь у меня второй шанс. Скоро устану повторять это себе, мда...

Но мои мысли прервал негромкий стук в дверь. В комнату вошёл доктор Хаус, сразу за ним показались знакомые силуэты. Высокие, тёплые и такие родные. Азгор и Ториэль. А следом и Азриель. Все они выглядели встревоженными, но в их глазах сверкала неподдельная радость. Я почувствовал, как душа сжалось — они рады мне, они переживали.Я им нужен.

Доктор остановился у изножья кровати, кивнул:

— Он ещё слаб, но хорошо восстановился. Я оставлю вас. Но помните — вашему сыну нужен покой.

Родители поблагодарили врача, и тот вышел, плотно закрыв за собой дверь. И тогда вся моя семья окружила мою койку. Я смотрел на них и не мог поверить. У меня действительно есть те, кто так искренне волнуется обо мне. Это дорогого стоит. Да что там — это бесценно.

Сердце билось так сильно, что я не выдержал. Потянулся правой рукой к маме и папе, а левой — к брату.

— Мам… пап… братик… я скучал по вам.

Тёплые пальцы Ториэль и Азгора обхватили мою ладонь с такой осторожностью, будто я был сделан из тонкого стекла. Даже неловко стало от их нежности. Азриель же взял мою руку крепко, но по-братски — осторожность была, но без лишнего драматизма.

Ториэль тихо спросила, тревожно вглядываясь в меня: — Сыночек, ну как ты? Нигде не болит?

Я покачал головой, с трудом сдерживая улыбку:

— Нет… как только вас увидел — уже ничего не болит.

Я старался утешить их, ведь они и так изводили себя волнениями. А я… я не хотел, чтобы мои новые родители страдали.

Азриель фыркнул, слегка усмехнувшись:

— Хах, это мой братишка! Ты быстро встанешь на ноги, я в этом уверен.

Я глядел на него и чувствовал тепло. Умный, уверенный в себе, старше меня почти вдвое. Настоящий старший брат. Такой, о котором я когда-то мог только мечтать.

— Надеюсь на это… — выдохнул я и повернулся к отцу. — Папа?

Азгор выглядел необычно подавленным. Он держался, но что-то его точило изнутри. Я видел это, слишком очевидно.

— Да, сынок, что такое? — спросил он, улыбнувшись, хотя улыбка вышла натянутой.

Я сжал его пальцы и тихо сказал:

— Ты такой грустный… что-то случилось?

Он медленно покачал головой: — Нет, сын… всё хорошо.

Но звучало это так неубедительно, что мне стало ещё тревожнее. Я задумался — а если попробовать иначе?

— Неужели это из-за меня? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.

Слова словно ударили по комнате. Семья удивлённо переглянулась. А отец… он будто напрягся всем телом. Я понял — попал в точку.

Он ведь должен был следить за Крисом в то утро. А вместо этого…меня сбила машина.И теперь он винит себя.

Может ли отец простить сам себя? Может ли мать простить его? Как это скажется на их браке? Я не знал. Но отчётливо чувствовал — сейчас идёт не просто разговор. Сейчас решается, смогут ли они быть счастливыми вместе.

Азгор задумался, явно подыскивая ответ. А я ждал.

— Сын, я виноват... если бы не я, ты бы не оказался в подобном состоянии... пожалуйста, прости меня.

Голос отца дрогнул, и эти слова прозвучали так искренне, что у меня внутри всё сжалось. Азгор попытался отвести взгляд, но по его пушистым щекам всё равно скатились несколько тяжёлых слёз. Никогда раньше я не видел его таким беззащитным — сильный, высокий, грозный с виду монстр, а сейчас словно сломленный своей виной. Он действительно корил себя за то, что случилось, и это было больнее, чем собственные раны.

Я не мог смотреть, как мой отец плачет. Его сильные плечи, казавшиеся незыблемыми, тряслись, и от этого мне самому хотелось рыдать. Я снова сжал его палец, как будто это было единственное, что мог сделать, чтобы утешить.

— Тебе не за что извиняться, пап... — прошептал я, и голос мой прозвучал слабее, чем хотелось бы, но в нём было всё: и искренность, и любовь. — Ты ни в чём не виноват... я люблю тебя, папа.

Мир словно стих. Всё вокруг стало глуше и мягче, будто больничная палата растворилась, оставив только нас двоих. Отец кивнул, сдерживая слёзы, вытирая их широким тыльным боком ладони.

— Я тоже люблю тебя, сын... — сказал он хрипловатым, но уже спокойным голосом. — И я рад, что с тобой всё будет хорошо.

Эту трогательную тишину нарушил звук открывающейся двери. В палату вошла медсестра с подносом в руках. Металлические приборы тихонько позвякивали, на тарелке лежала ещё одна порция еды. Аромат сразу же наполнил комнату — сладковатый, тёплый, домашний. Пора есть!

***

В этот вечер я впервые за неделю поужинал с семьёй. Только сейчас я осознал, что всё это время почти не был в сознании, словно находился в глубоком сне, граничащем с комой. И всё же странно это всё: моя усиленная регенерация, жуткий аппетит, перестройка организма... я и правда выглядел как настоящая аномалия.

Я откусил очередной кусочек ирисово-коричного пирога, и меня словно пробило током — настолько это было вкусно. Сладость ириса и лёгкая пряная горчинка корицы соединились так гармонично, что на миг я забыл обо всём. Казалось, что вместе с этим пирогом я проглатывал кусочек счастья. Ещё более ценным его делало то, что его испекла мама...костьми готов лечь за этот пирог.

За окном уже сгущались сумерки. Было около семи часов вечера, и свет лампы отбрасывал мягкое золотистое сияние на стены палаты. Я чувствовал, как силы возвращаются — не только потому, что я ел как никогда много, но и потому, что рядом были они, моя семья. Может, именно это настроение, это ощущение уюта и дало мне энергию больше, чем любая еда.

Мама сидела чуть поодаль, в удобном кресле. Она поправила маленькие круглые очки и углубилась в газету. Я заметил, как её уши слегка дёрнулись, когда она читала особенно интересные строки. Рядом, за пару метров, сидел отец. И только сейчас я в полной мере понял, насколько же он огромен: высокий, широкоплечий, с мощными руками. Под его белой шерстью угадывались крепкие мускулы — целый гигант, которому не место в тесных больничных стенах. Папа задремал, свесив голову. Я повернул голову к брату.

Азриель тоже был неплохо сложен. Тут я поймал себя на мысли: а что же я? Я был спортивным, занимался боевыми искусствами, но сейчас всего этого — нет. Но думаю, что после выздоровления — серьёзно займусь тренировками, то тогда, возможно, смогу выточить хорошее тело. Сила — это одно, она придёт. А вот стройность, выносливость, грация... всё это требует десятков лет труда и самодисциплины. Чем раньше начну — тем лучше.

Я доел последний кусочек пирога и отложил тарелку на колени. Взгляд мой упал на Азриеля — он, сидя прямо на табурете, делал домашнее задание. Карандаш быстро царапал бумагу, лапка его двигалась сосредоточенно.

Завтра будний день, вспомнил я. Значит, все уйдут по своим делам. Мама на работу, отец — тоже. Азриель пойдёт в школу. А меня ждёт терапия и долгая дорога к выздоровлению. Впервые за долгое время я почувствовал лёгкий укол грусти — я останусь один.

— Азри... — позвал я его тихо, чтобы не нарушать тишину. Брат поднял голову от тетрадки, глядя на меня с лёгким удивлением. — А ты можешь... почитать мне сказку?

На его лице появилась мягкая улыбка. Он отложил карандаш, аккуратно закрыл тетрадь и убрал её в рюкзак. Потом достал толстую книгу с потертыми краями и с любопытством спросил:

— Ну, какую сказку хочешь услышать сегодня?

Я почти мгновенно ответил, с едва сдерживаемым предвкушением: — Историю капитана Диксона!

Честно сказать? Я и правда хотел услышать именно её. Мой внутренний ребёнок словно вновь проснулся, после десятка лет беспробудного сна, воспоминания Криса будили во мне мои собственные, о том времени, когда я и сам был ребёнком. Те самые воспоминания о том, как мы с Азриелем засыпали под сказки, как смеялись и спорили, кто из героев сильнее. Это наполняет меня решимостью жить дальше. Всё это.

Азриель понимающе кивнул, раскрыл книгу и начал читать вслух. Его голос был спокойным, чуть мелодичным. Слова ложились ровными волнами, и я, уловив этот ритм, начал погружаться в сон. Мир истории капитана Диксона и уютная интонация брата переплелись в колыбельную.

Я не заметил, как веки потяжелели. Сознание плавно ускользало, и вскоре я погрузился в грёзы, ощущая рядом тепло семьи и тихий голос Азриеля, который оберегал меня от всех бед.

***

Я вновь очутился в бетонных чертогах. Но что-то изменилось — тяжёлая аура этого места будто рассеялась, стала иной. Не такой удушающей и тоскливой, как прежде, но всё же здесь сохранялась своя мрачность, словно воздух был пропитан пылью времени и эхом чужих шагов. Я медленно поднялся с холодного пола, опираясь на ладонь. Камень отозвался в руку ледяной шероховатостью.

"Опять здесь… неужели мне не уготованы обычные сны? Только это место?" — мелькнула мысль.

Я пошевелил пальцами, посмотрел на свою жилистую руку. Она казалась чужой — слишком тяжёлая, в венах будто гуляла энергия, требующая выхода. Попробовал нанести удар в пустоту. Резко, по памяти. Но движение вышло неловким, слишком грубым.

— Вот тебе и бывший самбист, — пробормотал я, стиснув зубы. — Техника совсем никакущая…

Попробовал снова. На этот раз подключил плечо. Удар получился лучше, но всё ещё слабым, будто чего-то не хватало.

— Нет… нужно больше силы из ног.

Я сделал ещё удар, акцентируя внимание на положении стоп. Почувствовал, как мышцы напряглись, как энергия поднялась от ступней вверх. Но скорость подкачала, и сила всё ещё была размыта.

Снова. Я повернул корпус, оттолкнулся ногами, включил бедра, собрал упругую силу в спине и перекинул её в плечо, затем в руку. Весь вес был сконцентрирован в кулак, от чего тот с гулким щелчком рассёк воздух, и я почувствовал — удар стал настоящим, концентрированным.

— Да… вот это уже намного лучше.

Я глубоко выдохнул, ощущая лёгкий жар в груди. Силы в этом теле определённо были, нужно лишь вспомнить, как ими управлять.

— Хм… основы вспомнил. Теперь пора переходить к катам.

Я встал, выставив ноги на ширину плеч. Пол подо мной холодил босые стопы, но тело согревалось от напряжения. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох и сосредоточился. Левая рука прижата к бицепсу, правая сжата в кулак у локтя. Я шагнул вперёд, выбросив правую руку, одновременно разворачивая её в ударе.

— ООССС!!!

Гулкий выдох вырвался из груди, словно гром среди бетонных стен. Удар получился резким, стремительным. Воздух дрогнул, а в моём сердце шевельнулось что-то давно забытое — азарт, упоение от тренировки.

Я продолжал снова и снова. Удары, шаги, развороты корпуса, напряжение и расслабление мышц. Каждый жест отзывался в теле, каждое движение обостряло внимание. Бетонные стены вокруг меня превращались в тренировочный зал, пустота — в партнёра.

Так я провёл всю ночь — практикуя, оттачивая удары, заново собирая из осколков собственное тело и память. И когда усталость наконец сменилась едва уловимым ощущением пробуждения, я понял: впереди новый день. Но что же он принесёт?