Оборона дурацкого замка. Том 7

Я знаю, в аду не текут Жёлтые Источники, не сидят судьи людских грехов, не рождаются демоны. Злобные твари просто возникают из ниоткуда, из пустоты Дао, из людской ненависти, из грязной ухмылки Гвардейца Чжэня или мерзкой стряпни отрядного повара.

Возникают, чтобы пытать наши жалкие души, вытаскивать потаенные чувства из-под лицемерных поклонов и угодливой улыбки. Не ради справедливости или суда, просто еще один вид мучений - разочарование, горечь, предательство.

В настоящем аду абсолютно все служит инструментом для пыток.

Там почти нет огня, кромешная тьма сменяется приливами фальшивого солнца без капли тепла в длинных утренних лучах. Никаких вечных мук - всегда находится время для передышки, чтобы боль не притуплялась от бесконечных повторений.

Вместо гигантского лабиринта с камерами для грешников - лишь старый никчемный Форт, изъеденный демонами-термитами со всех сторон.

В нем не найти хитроумных устройств палача - все инструменты давно перепродали на сторону, лишь бы не давать в руки защитников, мрущих, как цикады осенью.

Нет демонов-чиновников, скрупулезных летописцев чужих грехов - каждый в этом месте виновен по высшей мере. Вместо них крепость оккупировали распорядители, десятники, офицеры и делопроизводители - в отличие от демонов, ты не имеешь права пытаться их убить. Жаль, это работает только в одну сторону: паразиты сами легко устраняют неугодных.

Если правила - линии, проведенные на песке, то черта на здешнем снегу заносится метелью уже спустя несколько ударов сердца.

В этом обманчиво жалком замке не имеется даже кипящего масла, которое можно было бы лить со стены, пускай и вместе с жареными защитниками, не имеется пыточных камер, где могла быть хоть малейшая возможность спрятаться от очередной волны, а демоны-палачи оставили пытки на откуп людям.

Сами адские чиновники почти не занимаются наказаниями - разве что учетом грешников. Некоторые вовсе назвались лазаретом и слишком часто, непозволительно часто возвращают усталые души обратно в строй. Быстрее, чем на этих сумрачных землях твердеет вода в бесполезный хрусталь.

В настоящем аду всегда холодно и сухо. Трескаются губы на грешном ветру, пыль лезет в глаза, орет начальство. Там горы нависают над небом, небо скребёт их вершины в бессильной злобе, сереет в истерике, крадет последние крохи тепла у фальшивого солнца.

Там нерушимые стены мелкого замка неутомимо крошат куски своих стен и незыблемо стоят в изнуряющей вечности.

Там всегда идёт борьба между смертью, скукой и амбициозными ублюдками. Глупое в своей незавершенности сражение пучеглазых жаб в колодце со скользкими стенами. Только звёзды манят сквозь дырявую крышку костлявой, унавоженной пепельными сединами казармы, но это лишь видимость, иллюзия выбора. Они светят не для нас, выбеленных стужей мертвецов, считающих себя живыми.

Сяхоу Цзе вздохнул на своей скамейке.

Неделя. Всего лишь одна неделя до ротации, до амнистии, до искупления грехов, до начала новой жизни, пусть даже в действующей армии, в незнакомой провинции с незнакомыми людьми, да хоть бездарным горшечником в глухой деревне, каким был его дед. Любые земные страдания бесконечно лучше самых спокойных дней в этой юдоли холода. Стоило радоваться, когда спасение так близко.

Он не радовался.

Крутится колесо перерождений, тяжкая карма тянет мятежную душу вниз, словно милосердная земля - ивовые ветви. Сюда, в приграничную крепость, попадают лишь те, кому отказали даже в перерождении камнем или собачьим хвостом. У вас нет других нас, иероглиф: "прощение" здесь расползается по четким ломаным линиям, простуженное горло не имеет права взывать в мольбе.

Луна Богини Чанъэ светит для каждого, кроме обитателей Облачного Форта.

"Интересно, как там родители? Жаль, они неграмотны, не будет ни письма ни рисунка. Я бы хотел услышать голос матери напоследок…"

Великие Даосы предостерегают нас от мечтаний. В аду даже желания могут извратиться, стать материальными. Вот почему этот умудренный прожитым годом ветеран никогда не попадет домой из этих проклятых пустошей, не важно, удастся уйти по ротации или нет.

Ведь по его следам дорогу в родной край найдет та мерзость, что зовется судьбой и отправляет по их несчастные души темных тварей Аркадской пустоши.

Впрочем, для настолько стабильного места, как Облачный Форт, вещи здесь на диво эфемерны. Хлипкие, никчемные стены, слишком низкие для бесконечных битв, пассивный, ветреный комендант - воспринял свое назначение как почетную ссылку, а не хождение по мукам, всюду бестолковое устройство отрядов, случайное распределение ресурсов, стертая грань между героизмом и дезертирством.

Все понятия зыбки, действия - бессмысленны или вредны, стены - вызывающе бесполезны для действительно серьезных волн. Лишь мысли скачут песчаными блохами - гнус в Форте почти отсутствует, но это "почти" просто делает его более коварным, волны насекомых всегда самые сложные.

Только две вещи в ледяной пустыне имеют статус незыблемой реальности: огромные горы, чей перевал они защищают, а также отчаянная надежда, раз за разом пестуемая перед каждым из обитателей: от молодого, как эликсир Сюй Фу, новобранца, до старого, битого всем, чем только можно ударить, ветерана.

Все будет хорошо, стоит лишь пережить первый бой, первую неделю, первый месяц, первое испытание, распределение в Старый Город, ранг культивации, последнюю волну перед отъездом. Каждый раз маленький шажок вперед не дает израненной от надежды груди залечить кровоточащую плоть. И новый бой, новое предательство, новая пытка бьет по живому, по вере в лучшее, по мечтам о будущем.

К счастью, член отряда Сороки, ветеран Сяхоу Цзе, гордый обладатель выстраданного ранга Сборщика Ци с обращенным в обсидиан сердцем, давно нарастил себе огромный рубец через грудь - смирение, безнадежность, фатализм, принятие смерти.

Говорят: "Сажая цветы — надо увидеть их распустившимися; дожидаясь луны — надо увидеть ее полной; с красавицей — надо увидеть ее довольной, только тогда это будет реальным".

Свободу стоит высматривать лишь когда она у тебя в руках.

Об этом не знают свеженабранные отряды: всякие черноногие недоделки, земляные клёцки, чей жизненный удел в мирное время - стоя на четвереньках в позе навозных крестьян, объедать паразитов с ростков риса на манер рыб с затопленных грядок.

Радостные, гордые от выслуги, от собственного выживания, в иллюзии невиданных простому трудяге возможностей, глупые дыни начинают верить в счастливую судьбу, благоволение Богов, личный талант и прочую чушь.

Этот старый грешник Цзе устал потом счищать со стены их мерзлые, хрустящие от наледи внутренности.

Любой, кто пришел в это проклятое всеми Богами место, обречен, пусть и не знает об этом. И нет такой мощи или такого таланта, который старый Форт не смог бы прожевать своими гнилыми, мягкими пеньками от давно вырванных клыков, чтобы потом выблевать на глазах все еще живых недоделков.

- Ты опять бурчишь себе под нос, Цзе, - Тычок под ребра вывел его из душевного равновесия, из приятного своей мазохистской монотонностью негативного монолога, завуалированной жалобы самому себе, - Значит ты неправ. И отвлекся. Неужели заскучал?

Цуй. Не друг, не брат, всего лишь товарищ по отряду. Подвижный, как ручьи в южных провинциях, назойливый, как шершень подле пчелиного улья. Три отряда они вместе тянули лямку, десятки пар обуви стоптали, сотни людей схоронили. Каких-то спасали, других убили, чтобы не умереть первыми.

Они всегда стояли бок-о-бок, держались друг друга: когда бились на первой волне, когда вместе рыскали в поисках пищи с раздутыми от голода животами, когда отбывали наказание, когда искали среди обрывков разговоров, среди намеренной лжи, оговорок, уловок и корыстного сочувствия путь возвышения, секреты Ци.

Теперь оба стали настоящими культиваторами, пробили глупые ограничения смертного тела, пускай и лишь до первого ранга. Он взял честный, понятный обсидиан, а его мелкий, вертлявый товарищ окрасил сердце в таинственный, почти бесполезный пурпур.

Впрочем, какая разница? Очередная пытка надеждой - с лестницы в Небо падать больнее, чем стоя по горло в мягкой грязи. Тараканов давят, даже если они вырастут размером с тигра.

Что и подтвердил первый, а затем и второй прошедший бой. Их отрядный гений, новичок Сунь, без особых проблем отполировал плиты арены своим оппонентом. И пусть оба противника находились в смертных телах, состояли в одном отряде, даже нести службу начали день в день, разница между ними оказалась едва ли не больше, чем между адептом ранга "Сборщик Ци" и ранга "Закалки Тела".

Вряд ли кто-нибудь еще из смертного ранга решит бросить Суню вызов, не после второй подряд разгромной, калечащей оппонента победы.

Жаль, высокое начальство не даст закончить представление после первой пары боев. Наверняка выпнут в круг ближайшего раззяву, только пообещают золотые горы победителю. Чтобы дурачок не успел сдаться сразу и испортить развлечение своей целой шкурой.

Комендант в очередной раз решил скрасить свою скуку, так что будет еще, минимум, три боя. Потом он устроит пир, скинет неотложные дела на и так занятых сверх меры помощников да завалится спать с ближайшей девкой. Может быть даже отрядной. Отказать ему все равно никто не сможет.

Больше одного раза.

В результате чуткого руководства такого талантливого наместника, ценные запасы на случай осады почти проедены, заработанные деньги растрачиваются на деликатесы и плату за красивых рабынь, кланы Гэ и Мэн исподволь наращивают влияние, чуть ли не открыто вербуют бойцов Старого Города, берут на себя расходы "мудрейшего" Ба, а тот и счастлив запустить руку им в карман.

Счастлив до такой степени, что готов выдать свою гениальную дочь замуж за старика, к тому же слабосилка первого ранга. Позор! Да с таким уровнем культивации она может раздавить его в постели как клопа…

А теперь из-за скуки или интриг коменданта Ба (а может, второго заместителя Лу. Вряд ли здесь прошли манипуляции первого - Фенга или командующего Лагерем Новобранцев Чжэнь Ксина, не их почерк) очередная арена окончилась опасной травмой.

Неплохой, крепкий боец целую неделю будет загибаться от мерзкого яда Суня. Выжить - выживет, все же особые тренировки приблизили парня к прорыву на "Сборщика Ци", но сколько мышц потеряет? Кто вернет ему гибкость суставов, дни пропущенных тренировок, душевное равновесие?

Кто вернет доверие в отряд, один член которого без колебаний калечит другого, причем по собственной воле?

"Если волна Люйшунь или первая волна месяца будет сильнее, чем обычно, то поломанный паренек может умереть, если не успеет полностью восстановиться за передышку в семь-десять дней. Интересно, бой с заведомо более сильным противником случайность или "случайность?", - Продолжал бубнить про себя Цзе:

"Кому он мог перейти дорогу? Тем более так публично, еще и с недостатком бойцов. Ведь зашиваемся каждый раз! Благо, хоть прорывы от очередной партии мяса последние три раза сюда не доходили. Палочная дисциплина Гвардейца Императора сотворила Чудо. Чудо, которое обязательно выйдет нам боком.

После потери Насыпи стало совсем тяжело. А тут еще… Эх! Брат Сунь казался таким… беспристрастным. Почти честным, пусть и на свой лад. А сейчас такая расправа да над своим сотоварищем! Неужели и на него есть чем надавить? О Митра, какой я осел…"

- Как тебе драка? Хотя нет, можешь не говорить. Ты так расстроился, что снова начал зудеть… - Друг, то есть товарищ, вернее, соотрядник снова начал болтать за них двоих, тормошить людей на соседних сиденьях, камнях, ветках чертодрева - всех доступных зрителей Арены.

Цуй аж извертелся, пока пытался одновременно выражать возмущение чужой жестокостью размахиванием руками, подпрыгивать на неудобной каменной лавке, законной собственности их отряда Сороки, тормошить самого Цзе, а также находить взглядом статную фигуру Главы на почетном месте позади семи аристократов комендантской ложи. Рядом с ней сидело только трое человек вместо пяти - командиров "Загадочной Улыбки Хризантемы" и "Вскрытой глотки" убрали к простым зрителям.

Сяхоу поневоле улыбнулся энтузиазму своего… сокомандника. Стоит ценить простые радости, искать вечное в мимолетных жестах. Ведь дальше всегда будет только хуже, больнее и гаже. Демоны бьют по телу, пока люди топчутся на светлых чувствах.

Он знал, когда-нибудь Цуй предаст его. Или он предаст Цуя. Это нормально, в Желтых Источниках никак не может быть по-другому.

В аду нельзя привязываться к другим грешникам, но и быть саму по себе невозможно. Извечная дилемма: медленная пытка одиночеством или резкая, ослепляющая боль от предательства.

- Это уже пятый за неделю! Теперь каждое выступление на арене не обходится без серьезных увечий, а то и смертей! - Возмущенно лепетал ему на ухо Цуй.

Несмотря на подчеркнуто безалаберный вид, товарищ отличался поистине демоническим коварством: он научился говорить странным тоном полного энергии восьмилетнего ребенка, что серьезно осложняло все попытки услышать разговор, а также поневоле убирало подозрительность, расслабляло возможных доносчиков.

Даже самые хулительные речи Цуй произносил так, что весь их смысл мог дойти до незнакомых с ним собеседников лишь спустя некоторое время, а то и вовсе забыться под натиском повседневных забот.

- Это я же тебе и сказал, еще вчера. И про официальное донесение Фенг-лаоши тоже я, - Предупредил он следующую фразу-предложение Цуя. При всех своих достоинствах, память на разговоры и лица у прия… сокомандника была ужасно, раздражающе отвратительной.

- Ну тогда..!

- Глава разберется. Тем более, день еще не кончился, кто знает, что…

- А теперь на арене мо шен рен! Загадочная красавица вышла попытать силы…

Такого действительно никто не ожидал. Таинственный путник, незнакомец, партнер по спаррингам, смесь тренировочного столба для отработки ударов с палкой из рук наставника - это и многое другое представляло из себя явление мо шен рен.

Человек с признанной силой, но дешевой жизнью, отчаянный или безразличный, черная клетка на поле игры бел-накбу, непредсказуемый элемент хаоса, обезличенный демон в сетке боев, пронизанных эмоциональными связями сверху донизу.

Отличный вариант, когда надо через опасную, непредсказуемую схватку возвысить бойцов на грани прорыва, когда нужно расшевелить сонное царство, встряхнуть болото, ударить по носу слишком много о себе возомнивших лягушек…

Однако ситуация в Форте как никогда близка к критической: играть в такие игры сейчас - безумие, особенно без благословения Митры, пусть это и официальный праздник коменданта. Вот только главный жрец Воинственного в этих мерзлых стенах отказался даже смотреть на представления, а значит все бои проходят под незримой эгидой Апладада.

Проклятый горшечник в этот раз снова получит себе материал для глины из сырых человеческих душ.

Щуплая, трогательно-невыразительная фигурка появилась на арене с деликатностью приблуды в глухой деревне.

Традиционный черный плащ странника, капюшон накинут так глубоко, что на обозрение остаются только узкие, плотно сжатые губы, худые руки неуверенно тискают странный посох - возмутительно дешевый вид без нанесенных глифов, украшений или хотя бы личных девизов диссонирует с несомненно качественной обработкой: дерево настолько гладкое, что почти сливается с кожей маленьких узких ладоней мо шен рен, и от этого почему-то становится не по себе.

Опять загадки, странности, совпадения. Только и разницы, что теперь видна точка отсчета - девка для битья на арене.

Он сам не заметил, как пристальный взгляд перетек в транс. Сознание щелкнуло рабочим кнутом коменданта, образ странницы в черном плаще вырос в его глазах, оказался совсем рядом. Темные фалды объяли его сухие, исчерченные венозными нитями предплечья.

Запах чужой Ци - плотный, угрожающий, словно каменная змея из леса подле Форта, миазмы гнилой старой крови из-под плаща, тлеющий уголь глаз в глубине капюшона.

Внезапный ветер обошелся без завываний и ледяной крошки. Задумчивый порыв не дал заглянуть слишком глубоко, оставил лишь парочку противоречивых эмоций, нервную дрожь, предвкушение. Весь этот клубок ощущался наносным, почти наигранным. Только неясная тоска панибратски свернулась кошачьим клубком между ребер, пустила острые коготки в легкие…

"Я не доживу… скорее всего не доживу до конца дня", - Вдруг понимает Сяхоу и некий влажный, тяжелый узел в груди блаженно распрямляется, убирает обратно на полку темных эмоций клубок страхов, противоречий, чужих и собственных чаяний.

Единственный посыл, распознать который удается чуть ли не сразу. Впрочем, это не приговор, просто возможный путь, спасибо духам предков и за такое видение. В любом случае, он в выигрыше.

Его мучения так или иначе подойдут к концу, это ли не считать хорошей новостью?

Может и нет, если он снова избежит напророченой смерти, как в ту проклятую ночь падения Насыпи. У них, бойцов обсидиана, лучше остальных получается читать знаки судьбы, чувствовать угрозу и морось чужих намерений. Поэтому и гибнет их вдвое меньше, чем пурпурных выскочек.

В аду нужно доверять своей интуиции. Фальшивые улыбки плывут, как плохие иллюзии, треск огня в жаровне может перейти в хруст костей самого невезучего из часовых, старый, казалось бы изученный, вид демонов всегда выдает новую подлянку, а товарищ рядом может в самый ответственный момент бросить тебя и твою спину, лишь бы максимально отдалить от стены свою.

Разумеется, в итоге трусы всегда умирают. Вторыми.

Первыми - те, кого они бросили.

Вряд ли это утешит храбреца, когда мерзкое, уродливое существо обглодает тело до костей, а потом выдавит из своей задницы где-то на холодной обочине плотный до черноты результат десятков лет твоей жизни. Пустой и никому не нужной, разумеется, как и сама борьба за человечество и Империю.

Империю, в которой никто из жителей других областей не знает даже о самом факте существования Форта.

Поэтому смотри, слушай, чувствуй других людей вокруг себя. Демонов невозможно понять, в отличие от собственных товарищей по оружию.

Цзе всегда пытался узнать о проблеме конкретного человека прежде, чем она ударит наотмашь по всему отряду. Он был хорош в этом, еще с самого детства, когда по одной лишь походке отца мог предсказать очередной приступ ярости или темное желание отыграться за плохой день.

Эта мо шен рен выглядела, ощущалась и даже пахла, как опытный культиватор, которым она не могла быть ни в каком виде. Смертные не имеют ауры, лишь высокомудрые практики, начиная со Сборщика Ци, испускают вовне свое уникальное энергетическое давление.

Не специально - просто присутствие возвышенного существа продавливает реальность, оставляет след, как солнце высвечивает тень человеческой фигуры.

И теперь все его чувства, ощущения, смутные догадки, интуиция вопили: о подставе, о серьезных переменах, о чем-то остро-сладком, о благостном, мученическом страдании пополам с возможностью вознестись.

Эти шансы витали в воздухе, вились вокруг черного плаща субтильной заклинательницы, словно духи ветра или морозные призраки на отрогах гор, сновали между ней и ложей аристократов.

Чжэнь Ксин, который наверняка и вытащил свою "живую куклу" из коробки с театральным реквизитом, позволил забраться перспективному ребенку себе на плечи;

Фэнг, что давно уже бросил попытки решить все миром, все сильнее увязал в долгоиграющих интригах, пытался растить сад на пепелище;

Ба Мяо, гениальная и гениально-послушная дочь коменданта, которая, по неизвестной причине, никогда не принимала участия в обороне Форта, но всегда сама зачищала руины от оставшихся отродий, ходила с исследователями вглубь территории бывшего Аркада, договаривалась со знатью провинции.

Имелись и другие связи, столкновения, случайности и встречи.

Возможности пополам с опасностями сыпались на зрителей арены опавшими листьями красного клена глубокой осенью. Вероятности смерти, возвышения, бесчестья и множество, множество самых разных путей сверкали над головами посетителей арены сияющими тропами, менялись чуть ли не каждый удар сердца.

В этот судьбоносный, проклятый день под эгидой хтонического Бога вымершей Империи случится нечто важное, определяющее, подготовка к главному событию старой эпохи, переходный год к новому веку…

Мозг Сяхоу пронзила третья, конечная волна боли. Многоуровневые видения поблекли перед глазами, слились с обычными мушками и черными пятнами чрезмерного напряжения. Силы разом покинули твердое, выветренное демоническим ревом тело. Пришлось прислониться к плечу верного сокомандника Цуя и прикрыть глаза.

Глупая затея: фигура загадочной девки все также проступала черной клоакой на фоне цветных пятен от вспышек вероятностей над людьми вокруг. Хотя бы мир перестал кружиться вместе с его головой - и за то слава Милосерднейшей. Скоро пройдет, всегда проходит, не может не пройти…

- Ты… Опять? - Всегдашний младенческий задор исчез из голоса. Серьезный прокол - таких Цуй не допускал вот уже три или четыре месяца, но его сложно в этом винить.

За все время службы, у Сяхоу прошло четыре видения. Один - случайность, два - совпадение, три - благословение, четыре - скорая смерть. Пятое - выбор, возможность, смена этапа.

Событие, которое ждали, которого боялись и на которое рассчитывали. По крайней мере, большая часть отряда Сороки и несколько знакомых из других групп.

Его наваждения всегда спонтанны, всегда происходят невовремя, неуместно, впритык к событиям, о которых предостерегают. Нет времени на подготовку, нет времени на осознание, тревогу, попытки что-то доказать и куда-то сбежать. Всего лишь краткое предвидение грядущих неприятностей, моральная подготовка к большему.

Четыре раза наблюдал видения Сяхоу Цзе. Четыре раза Форт сталкивался с огромными людскими потерями, внезапными возвышениями, демонами-культиваторами на гребне волны или чем-то столь же вопиюще странным, опасным или перспективным.

Три ужасных трагедии. Одна блестящая победа.

Он не знал, насколько его действия меняют возможный путь. Лишь пытался спасти и сохранить привычный быт вокруг себя. Чтобы не остаться одному напротив бездны с миллионами голодных глаз в темноте.

Обычно никто никогда не радовался от получения таких вестей. Бывший лучший друг обвинил самого Цзе в страданиях, которые предрекали его откровения, разорвал все связи, ушел в другой отряд. Может, потому и выжил.

Сейчас все иначе. Прошлое число четыре - смерть, худшее из возможных. Пятое - наоборот, выбор, удача, благословение ветреной судьбы. Даже если само пророчество про очередную мерзость. Жаль, гадателя по Книге Перемен не удастся позвать - после арены наверняка будет слишком поздно, а твердых ответов, в отличие от подобных умельцев, Цзе давать не мог.

Цуй, даром что сидел с ним рядом на отшибе, шепотом и знаками успел поделиться с окружающими их сокомандниками очередным видением друга. Каждый в отряде Сороки знал о неприятной, пугающей способности Сяхоу. И почти никто больше не рисковал смеяться над его путанными, совершенно лишенными конкретики или точных цифр словами.

По крайней мере, он часто мог указать направление или причину. С большинством волн невозможно понять даже это.

- Мо шен рен… странница… девка… арена… посох… бой… мо шен рен… - Шепот тек по рядам струями утренней дымки, пеленой самого сладкого времени для сна, обволакивал поволокой интереса, беспокойства, задумчивой решимости. Словно они снова стоят на стене. Словно вот-вот полезут демоны, а утренняя сырость опять мочит ноги…

На арене продолжается бой. Сердцу тревожно в груди от предчувствий, будущее туманно, но сегодняшний день отнюдь не главный и не самый опасный. Просто - определяющий. Поворотный момент. Тем не менее, драка внизу отвлекает от мучительных раздумий даже самого Цзе.

Ведь реальность развивается совершенно не так, как ожидали зрители.

Удары незнакомки в черном скучны академической, наработанной шаблонностью, ленивым зевком сырых общедоступных форм, демонстративной чопорностью - ни шага от признанных стоек, ни на цунь дальше облизанных веками выпадов, основам которых обучают даже недавно прибывших новобранцев, кто по иерархии ближе к лукам или копьям в арсенале, чем к воинам или даже слугам Старого Города.

И вновь продолжается бой. И вновь Сунь на прыжок впереди, только… Его движения просчитаны, личность оценена, найдена легкой и уродливой. Ни один из ударов не попадает по юркой, нет, обманчиво юркой, техничной противнице.

Сокрытие своего стиля боя настолько очевидное, что выглядит издевкой над всеми разом: комендантом, опытными бойцами на местах у арены, собственным противником, организаторами боев.

Сунь на арене окончательно впадает в ярость. Странная мо шен рен даже не пытается изобразить равенство: внаглую тестирует на нем новое оружие, которое и в руки-то не брала до начала боя…

Цзе стало страшно.

Густая, сине-пурпурная Ци багровела робкой лучиной в застывшем, больном от внезапного отсутствия ветра воздухе.

Лишь культиваторы выше ранга Закалки Тела способны видеть линьши смертных, которую те используют до перехода на Сборщика Ци. Однако энергия этой девки выходила настолько насыщенной, что на свету и в момент действия мерцала таинством, заметным даже простому человеческому зрению нетренированного обывателя.

Безумный, хлещущий водопад энергии, почему-то заключенный в колесо, ярился у навершия посоха. Раз, другой - все неудача, все неправильно, будто котенка бросили в воду, перед этим прочитав ему колыбельную запрещенных трактатов.

Котенка, чей уровень контроля собственной Ци далеко превосходил любого из отряда Сороки, кроме Главы да одного непредсказуемого ублюдка. Даже Алтаджин предпочитал короткие, емкие вспышки на оружейном острие, а не головоломные схемы геометрических форм.

На практике такие массивы, небрежно демонстрируемые мо шен рен, удавалось рассмотреть только во время боя начертателей или в концентрических кругах тщательно проведенного ритуала. Неужели у Гвардейца Императора появилась личная ученица?!

Никаких более вменяемых вариантов Цзе придумать не мог, и это с учетом всего идиотизма идеи отправить настолько ценного человека в качестве мясной куклы для отработки ударов.

"А ведь как интересно получается: слухи о звездных новичках разнеслись даже по старому городу, командиры отрядов в кои-то веки действительно ждут праздника Люйшуньцзе, чтобы посмотреть на новые таланты, а не готовятся корчить брезгливые мины и смахивать слезы по ушедшим после годовой выслуги бойцам…"

- Ждут, потому что все очень плохо, - тихим, заученно-неразборчивым гнусом забормотал Цзе себе под нос, - Смерть Лань-сянь шена…

Он вздрогнул. Комендант официально заявил о возвращении Гвардейца Императора домой после тех странных слухов, но… Их Глава всегда была честной. Она не стала пытаться ограждать подчиненных от плохих новостей. В аду одинаково вредно и замалчивать, и бездумно раскрывать сколь угодно плохие новости.

Эти же оказались просто чудовищными. Внезапная пропажа третьего по силе воина Облачного Форта в день потери Старой Насыпи - самого большого поражения от демонов в столетней истории. Затем - обнаруженное на днях тело Гвардейца Ланя у алтаря, убитого очевидным образом, пропажа отголосков тени По, свидетельство недавней чистки эфира.

А в качестве последней строки в заупокойной молитве - внезапный пожар, в котором полностью прогорел скрытый ритуальный зал.

"Предатели. В нашем Форте оказались предатели. Не отдельных людей - человеческой расы, собственного государства, боевых соратников. Причем эта группа сумасшедших выродков собралась достаточно сильная или многочисленная, чтобы устроить успешную засаду на гвардейца императора, убить его, провести ритуал…

А затем сохранить достаточно членов, чтобы замести следы и водить за нос разъяренного Ксина, воплощение мстительных духов этого унылого места.

Нет, не зря Глава, при всей ненависти к замалчиванию, ограничилась новостями о НАСТОЛЬКО гнилых раскладах лишь их пятерке культиваторов.

Из остальных отрядов, подозреваю, об истинном положении знают разве что командиры. И того - еще плюс шесть человек. Разумеется, знают все из командного состава, может быть та пара высокоранговых чинуш, выписанных из столицы нома.

Плохо. Много драконов ведут к засухе, а здесь у нас драконы и змеи вперемешку. Кто-то из посвященных в тайну обязательно окажется предателем, жаль сделать ничего нельзя, только учитывать на будущее".

- Хорошо, что мы с Цуем скоро уедем отсюда. Возможно даже раньше, чем эта «река дракона, волна тигра» смоет весь ублюдский старый замок до основания, - Цзе даже не усмехнулся. Монотонный, хриплый речитатив лился из его рта с естественностью звуков природы.

В последнее время ему вообще стало тяжело проявлять эмоции. Ровная сосредоточенность с легкими истерическими нотками наработана целым годом в этом бесславном месте.

В аду нельзя показывать свое истинное отношение. Любой намек будет использован против тебя, любое слово, жест, выражение лица исказится отражением обеспокоенной водной глади.

Паника, боль, ярость, уныние, милосердие - оставь эти вещи там, где когда-то существовал твой дом, путник. Защитники Форта должны вытравить из себя слабости. Иначе другие твари сами вытравят из тебя жизнь, душу или малейший намек на уважение к самому себе.

- Обречены ли мы на этот раз, или..?

- Или! - Решительно возразил ему излишне громкий напарник.

Сяхоу чуть не улыбнулся. Надеюсь, его сокомандник… А, к демонам, его друг. Да, друг!

"Пусть он погибнет быстро. Нет, пусть его следующая жизнь окажется хоть немного счастливей! Да, так куда лучше", - Решил он.

Тем временем, незнакомка на арене сменила тактику. Парочка наивных выпадов, умелое, контролируемое открытие, хлесткая контратака.

Излишне сильная, пусть и в рамках неписанных правил. Теперь их зазнавшийся новичок еще долго не сможет как следует помахать своими уродливыми пальцами на общей тренировке.

Зато, наконец, стало понятно, каким образом спешно соскребанное по сусекам провинции мясо умудрялось выживать в течение своего срока. Никаких чудес, раз к ним присоединили ТАКИХ помощниц. Причем никаких интересных слухов о женской части Лагеря так и не появилось, в отличие от сплетен про отряд новобранцев под личным контролем императорского гвардейца.

Впрочем, немудрено - в отличие от мужчин, осужденные бесстыдницы отличались куда большей сплоченностью, редко показывали хоть какие-то таланты, а посему и участвовали в обороне одной-единственной стены, в отличие от трех направлений остального Лагеря Новобранцев.

Возможно, в этот раз роли распределили поровну… либо же Ксин специально спрятал бесценный хрусталь посреди кусков слюды, пока все внимание направлено на его личный мужской отряд и сам Лагерь Новобранцев.

Хотя какая теперь разница? Знаки и ощущения недвусмысленно говорят о грядущей мясорубке на, казалось бы, легкой - второй волне грядущего месяца. Максимум - третьей, но там все и так ждут подлянки.

Лагерь Новобранцев не устоит, а им, ветеранам, некогда беспокоиться о мясе - если убийцы Ланя увидят сильных демонов, то могут попытаться ударить в спину. И тогда рутинный штурм превратится в безобразную свалку все-против-всех, в борьбу за выживание.

Сунь на арене еще трепыхался. Надеялся на победу, не мог поверить в такое бесславное, собачье поражение, насмешку над пестуемым и раздуваемым слухами гением.

Поделом.

Впрочем, шанс выскрести хотя бы ничью в последней атаке у него оставался… Если воспринимать всерьез неуклюжие попытки его противницы скрыть истинные возможности.

Поэтому Цзе совершенно не удивился, когда субтильная фигура с уродливым своим чужеродным искусством посохом в пусть не холеных, но совершенно не трудовых руках без особых усилий смогла победить звездного новичка их отряда.

Сунь отведал той унизительной похлебки, которой накормил собственного противника перед этим. Долгое лечение, вынужденный перерыв, страх перед следующей волной, недоверие, ужас от собственной уязвимости. Всю прелесть последствий травмы отрядному гению вскоре предстоит ощутить и на себе.

Под зудящим, безмолвным от рвущихся наружу слов молчанием мо шен рен опустила посох, коротко, бестолково поклонилась, начала переминаться с ноги на ногу, как ребенок перед первой клановой постановкой…

Несносную девку увел Алтаджин, их бессменный заместитель, вовремя прекратив ее издевательства теперь уже над зрителями.

Все это Сяхоу отметил лишь мельком, походя, погруженный в свои невеселые мысли.

На бой, после первых минут оторопи, он вообще смотрел вполглаза. Занимался другим: собирал урожай гримас удивления, зависти, загнанной обреченности, непонимания, ярости на лице юного представителя Мэн, морщинок у сузившихся в очередных рассчетах глаз Фэнга, позы жадного нетерпения Главы его отряда, змеиной ухмылки неизменного Ужаса их перемерзлой крепости - Чжэнь Ксина.

Такой оскал сильнейший воин Облачного Форта демонстрировал достаточно редко, чтобы до сих пор вводить в панический ступор бывалых воинов подобной мимикой. Разумеется, не был исключением и Цзе Сяхоу.

В Желтых Источниках правит Янь-ван. Пускай. Цзе не против поддерживать эту басню. Даже если знает лицо настоящего владыки их затерянного в снегах мертвого края.

Чжэнь Ксин.

Порой ему казалось, что последний оставшийся в Форте Гвардеец Императора на самом деле играет за обе команды. Янь-ван на троне Столицы Мрака командует своей загробной канцелярией, шипят жаровни, скрипят перья чиновников, выводят довольствие для новой демонической орды.

И в этой идиллии верховный владыка обнажает зубы в выверенной улыбке, слишком мерзлой для горячего воздуха котлов с грешниками.

А одновременно с ваном Ада скалится перед новобранцами вернейший слуга императора…

Крутится колесо перерождений, мечутся несчастные души грешников между Желтыми Источниками и Облачным Фортом. Люди рождаются в муках, в них же, павшие от руки или действий предателя, попадают в ад, после чего все идет по новой. Незыблемо стоит на месте проклятый старый Форт, а главный демон на своем троне решает, как разбавить скуку своей второй половине.

Не то, чтобы Сяхоу всерьез считал гвардейца аватаром Янь-вана, но… Думать так в тяжелые, мрачные дни казалось приятней и проще. Особенно, когда тот заявлялся на их участок и спасал от неминуемой смерти остатки бойцов. Цзе всегда казалось, что Ксин в такие моменты жадно ловит каждое мгновение чужой смерти, наслаждается этим.

Потому что он всегда приходил слишком поздно. Даже если изначально находился с ними бок-о-бок.

Вряд ли гвардейцев действительно было в чем обвинять, даже простым бойцам и только у себя в душе. Чжэнь-сянь шен всегда сражался как в последний раз, бился с демонами удушающим вихрем стали пополам с энергетическими техниками, просто…

Презрение к смерти постепенно выродилось у него в ненависть к жизни. Как чужой, так и собственной.

Вот и сейчас, когда несчастную мо шен рен внезапно поставили против заметно более сильного, практически непобедимого для нее противника, тот лишь заинтересованно блестел черными, словно обсидиан сердца Цзе, глазами.

Смертная ступень против великомудрого практика, пусть и первого ранга. Молодая, неопытная распустеха против кланового старика, чья медлительность компенсируется малым размером арены. Боевой, без всяких шуток талантливый начертатель против самоучки. Предсказывать результат нет нужды, очередное глумление.

Никакие скрытые способности и отточенный стиль не помогут против серьезного практика с более чем пятидесятилетним опытом дуэлей, битв, тренировок с наставниками. Гэ Шуншу вполне мог победить и их с Цуем вдвоем, пусть только по очереди, одновременно - лишь если дать ему возможность выступить с домашними заготовками или коллекцией артефактов.

Факт есть факт, настолько неравный бой обречен на победу более опытного поединщика. Поэтому само согласие на подобный фарс представителя великого клана выглядит мерзким глумлением.

Как будто такая постановка сможет впечатлить его несчастную невесту.

— «Когда старики влюбляются, их невозможно спасти, как загоревшийся старый деревянный дом»…

Звонкий голос без сожалений и страха. Бравада, молодой огонь, до сих пор не потушенный вечным снегом.

Бездна смыслов, десятки намеков, в том числе довольно грязных или циничных в одной фразе. Формальное сходство с цитатой, чисто соблюсти декоративную вежливость, но никто из образованных людей в ложе не читал произведения с подобной нелепостью.

Цзе не рассмеялся… не заржал осликом из снабжения только из-за огромного, всепоглощающего изумления, как и большая часть других зрителей. У остальных смех победил замешательство и опаску, после чего здоровый, чужеродный своей громкостью хохот огласил окрестности.

Смешок вырвался даже у эталона контроля - Ба Мяо, чья очаровательная гримаска растопила больше сердец, чем праздничный костер от земли до неба, и больно ударила по представителю клана Гэ.

- Если ТАКОЕ - не начало предсказанных тобой изменений, то тогда этот любитель женщин Цуй сам станет невестой господину Гэ вместо прекраснейшей дочери Ба-дажень.

Сяхоу мысленно согласился с ним, пока его рот все еще оставался слишком открытым, чтобы издавать хоть сколько-нибудь внятные звуки. Даже для ада выходка девы в положении тренировочного столба казалась слишком вызывающей.

Хуже чем, находясь пред очами Янь-вана, попытаться напрудить в котел с кипящим маслом, вместо подобающих случаю воплей и мольб о прощении.

Убийство мо шен рен даже не каралось Фортом - просто это считалось дурным тоном, но, после таких слов, Гэ Шуншу придется смыть оскорбление самым жестоким способом, какой он только смог бы придумать. А старик, не смотря на весь свой причудливый вид, - человек с головой и опытом, как успел выяснить Цзе во время одной внезапной атаки на Старый Город.

"Выяснил, как же. Как раз в ночь Катастрофы, падения Насыпи и смерти Лань-сянь шена…"

Впрочем, даже в случае выживания, эту несчастную дуру легко найдут после всех боев, свяжут, после чего вынесут пред очи власть имущих. Гарантия неприкосновенности перестает работать, стоит только таинственному незнакомцу или незнакомке покинуть Комнату Сомнений в самой арене.

Правило соблюдается, пока никому не интересно обратное.

А тут и влиятельнейший клан провинции, и косвенно оскорбленный комендант. Да его люди будут ждать дерзкую сквернавку уже в самой Комнате, наплюют на внешние приличия, на возможное недовольство отрядов! Только на Ксина плевать не посмеют, просто будут молиться Справедливейшей, чтобы бешеный от смерти напарника самодур не решил спустить на них пар за свое зверье!

"Сама мо шен рен не может не понимать таких очевидных вещей, как наказание за подобную дерзость. Значит, снова интриги, а ведь в прошлый раз в результате таких вот интриг пропал Лань. И нашли его труп не иначе как чудом".

В просушенном воздухе Форта, Цзе как никогда четко ощутил душный, приторный флёр предательства. Он проступал через кровь потными кругами подмышек, просачивался сквозняком дырявых казарменных стен, смыкался пеньками зубов красного от унижения старика Шуншу.

Пах зимними лилиями клановых резиденций Мэн.

Их дозор давно, с момента потери Насыпи, корчится в агонии смертельной болезни, как корчился Лань-шен на том безымянном алтаре. Тысячелетние стены разрываются изнутри сокрытыми в тенях подлецами, доблесть тлеет горячим прахом в безымянной могиле.

Глупые, слепые к судьбе защитники, обреченные на смерть собственным бездействием, гордостью и предубеждением привычки побеждать. Плохо, грязно, через силу и на разрыв, но никогда - достаточно тяжело для поражения.

- Слушай, шисюн, насколько это дурно пахнет, когда официального представителя клана сливают аккурат после просьбы о помощи в совет Провинции? - Медленно, с отчетливо деревянными интонациями зашептал ему Цуй.

Сам Цзе только горестно вздохнул. Ужасно, разумеется - ничего хорошего в демонстративном унижении быть не могло. Такое действие воняло, нет, смердело крупным переделом в провинции, куда зачем-то приплели сам Форт.

Хорошо, что их госпожа всегда объясняет такие моменты, пытается вбить в дурные головы хотя бы зачатки стратегического мышления и сама не дает другим шишкам оставить подчиненных в неведении, пускай Сорока и считается самым малочисленным отрядом.

Плохо, что понимают ее только четверо человек, а остальные или тупят или игнорируют. Выходов на внешний мир нет, информацию приходится узнавать только от благожелательно настроенных офицеров, вроде второго помощника коменданта Ли, или через подарки старику Шенгу.

- Может, нам не хватало именно такой задницы? - Цуй вдруг продолжил несуществующий разговор, - Ощутить, как голова становится пустой от удивления, как непонимание делает тебя беспомощным ребенком и ты с ужасом чувствуешь, как горит под ногами та уверенность, на которую ты так самодовольно встал…

- Надо, тут ты прав. Но не таким же способом!!! - Этот грустный ветеран Сяхоу угрюмо закряхтел, - Одно могу сказать точно: мне сейчас не по себе. А командирам отрядов и вовсе пора хвататься за голову.

- Главное, чтобы пронесло и этот… величественный воин клана Гэ смыл оскорбление кровью без особых последствий, - Поддержал его на диво серьезный Цуй. Сомнения плотными тучами ползали по его лицу, тем более хмурые, чем сильнее затягивался бой.

Куда менее односторонний, чем можно ожидать от такого неравенства.

Остальные зрители своими лицами разделяли опасения парочки ветеранов. Бледные, запуганные непониманием, нервные смешки пополам с непроизвольными, давно и прочно выбитыми дубиной десятника возгласами, редким восторгом или завистью.

Веселый хохот быстро уступил место страху перед будущим, перед последствиями чужого поступка. Теперь желание разогнать скуку отошло на второй план, вперед пошли искренние молитвы "вернуть все как было". Поэтому абсолютное большинство людей вокруг арены совершенно искренне желало мо шен рен мучительной смерти.

Вот только противница самого опытного практика в Форте блистала.

Тлеют цветастые отрезы ткани на подоле заклинателя, брызгает, ярится синяя, с пурпурным контуром и фиолетовой глубиной, Ци загадочной незнакомки. Скупые, серьезные до помешательства взмахи кистью начертателя, гудение чернильных массивов в студеном, выветренном до безвкусия воздухе.

Черные краски из-под толстой кисти строгим запретом били по нарушительнице спокойствия, светлый посох в ответ разгонял плотную структуру начертанных линий, брызгал искренними в своей неопытности техниками. Яркими, неуклюжими, полусырыми, словно тесто в непрогретой печи.

Мелкая пигалица на стадии смертного ранга имела куда менее плотную Ци, не понимала простейших элементов там, где и Цзе без труда читал движения старого мастера, допускала невероятное количество ошибок или совершеннейших глупостей, вроде попытки повторить первый раз увиденный чужой массив.

Она сражалась неровно, топорно, с несерьезным - детским или девичьим куражом.

Но она побеждала.

В аду все решает не сила, если только это не сила случая. Невовремя брошенный взгляд, недосып после ночного обхода и вот уже когти очередной твари вместо безобидной царапины вскрывают твое горло.

Неважно, насколько твоя культивация лучше даньтяня товарища рядом, его кое-как слепленного из постоянного страха и гнилого мяса духовного ядра, почти бесполезного в среде фатального недостатка знаний и опыта.

Ты умрешь, если он не выдержит удара, погибнешь в окружении - если сбежит, промахнешься, дрогнешь рукой, если увидишь впереди его смерть.

В аду все решает не сила, но сила важна. Сила - дрова, поленья из настоящего дерева, как в их селении далеко на Юге, а не вонючие щепки чертодрев или ишачий навоз, который надо еще постараться получить у снабженцев поперед Храма и Кухонь.

Эта мо шен рен не уступала в качестве своему неправильному посоху.

Чонги позади раздраженного Цзе хрюкал испуганной свиньей, постоянные возгласы напарника рядом звенели в ушах, задницу холодило даже через набитый соломой тюфяк под каменной лавкой, мутнело зрение от максимальной концентрации внутренней энергии на технике восприятия.

Девчонка побеждала.