Оборотень и Звёздная Пыль

Воздух в «Рычащем Котле» густел от вечернего наплыва клиентов и стойкого аромата «Рагу из Спящего Дракона» (по сути – тушеная баранина с трюфелями от Петра Петровича, но с дымком для антуража). Генри, с идеально завязанной бабочкой и калькулятором в лапке (готовым подсчитать даже тень клиента), выговаривал Кларнете за неверную раскладку столовых приборов:

-Нож – справа, Кларнета! Не сюрикен! Боги менеджмента, дай мне сил!

Моргана что-то колдовала над котлом, добавляя щепотку светящегося мха и ворча про неуловимый баланс между тоской и бодростью, как между клюквой и серной кислотой.

Дверь скрипнула, впуская не столько холодок, сколько… навязчивый аромат. Аромат влажной шерсти, пыльных троп и… психического расстройства копытных. На пороге замерла фигура. Человек… почти. Оборотень. Но не грозный волк или медведь – антропоморфный козел, словно сошедший с лубочной картинки про неудачливого черта.

Рога – внушительные, закрученные, но один надломлен, как амбиции. Шерсть – серая, в комьях и проплешинах, будто его вычесывала стая разъярённых кур. Человеческое тело – коренастое, но согбенное под грузом унижений, в потрепанной крестьянской рубахе и портках, заляпанных чем-то не опознаваемым и зловонным. Один глаз украшал фиолетовый фингал сочного оттенка. Весь его вид вопил о недавнем и унизительном фиаско. Он неуверенно ступил копытом, зазвеневшим жалобно о камень порога.

Моргана, подняв голову от котла, замерла. Ее ведьмовский нюх уловил знакомый, давно забытый, но все еще вызывающий раздражение аромат бывшего. Ее губы растянулись в едкой, беззубой ухмылке, похожей на трещину в скале.

– О, боги болотные! – ее голос, как скрип ржавых ворот, прокатился по залу, приглушая гул бесед. – Гляньте-ка, кто пожаловал! Сам Каприкорн несчастный! Маркуша, милый, ты… как всегда в своей лучшей форме! Прямо-таки излучаешь былое очарование! Особенно этот фингал – прямо-таки поэма! – Она прищурилась.

– Был бы ты человек – сказали бы «фиолетовый восход над горами горя». А так... просто синяк на козле. Очень... пасторально. Давненько не видела тебя таким… трепетно разбитым. Хотя судя по запаху, разбило тебя что-то конкретное?

Козел-оборотень, которого звали Маркус (или просто Марк для немногих, кто его не бил), вздрогнул, услышав голос бывшей супруги. Он не стал смотреть в ее сторону, лишь глубже втянул голову в плечи, словно пытаясь спрятаться в собственной шкуре, и, понуро шаркая копытами (цок-цок-цок), побрел к стойке. Уселся на высокий табурет с таким стоном, будто проделал путь не в пять шагов, а через всю страну неудач.

Смокиана, как обычно, полировавшая огромный стеклянный бокал (в нем отражалась вся абсурдность бытия в миниатюре), скосила на него свои драконьи глаза. Дымок вырвался колечком и застыл в воздухе, как знак вопроса, на который никто не ждет ответа.

– Марк, – произнесла она спокойно, без особой эмоции, как констатируют факт падения сосульки. – Видок у тебя… боевой. Что стряслось? Опять под горячее копыто попал? Или что-то более… экзистенциальное?

Маркус уронил рогатую голову на стойку с глухим бумом.

– Смоки… – его голос был хриплым, как терка по сырой коже. – Да, нашел подработку, значит. Эльфы местные… ну, те, что в Шепчущем Лесу феериями балуются… Наняли. Роль местного беса корчить у одной деревушки на отшибе. Овощи у селян воровать, их же пугать по ночам. Банально, но платили… травкой. Эльфийской. Высший сорт, «Лунный Поцелуй», с нотками астральной пыльцы. Мечта оборотня, да и просто для эскапизма… – Он меланхолично вздохнул, облачко пыли слетело с рога.

– А здесь, понимаешь, они нанимают какого-то… беловолосого хладного резака. Весь в шрамах, меч за плечом – метр стали и презрения! Геральд… Гиральт… как-то так. Говорят, охотник. На чудовищ. Специалист. И что ты думаешь? Этот… этот… стиляга меня не просто отлупил! Он устроил целое цирковое представление! С сальто (эффектно!), ударами тыльной стороной меча по рогам (вот где надлом, спасибо!), стратегическим пинком под... ну, туда, куда даже у чертей броня предусмотрена! – Маркус содрогнулся при воспоминании.

– А потом самым обидным жестом! Разворачивается к селянам и дерет глотку: «Вам больше этот псевдодиавол досаждать не будет». И ушел! А эльфы – те сразу: «Договор расторгнут! Он вас нейтрализовал – бонус не светит!». Теперь не видать мне «Лунного Поцелуя»… как своих задних копыт. – Он снова стукнулся лбом о стойку, уже по привычке.

Но, подняв голову, чтобы оплакать свою судьбу в очередном глотке эля, Маркус заметил, как дверь таверны распахнулась с такой силой, что заскрипели петли, а дверной косяк протрещал вполголоса. Вошли три фигуры. Закутанные в плащи цвета запекшейся крови, с капюшонами, намертво натянутыми на лица-призраки. Походка была тяжелой, отмеренной, как шаг палача. Воздух вокруг них словно свернулся в ледяной ком неприкрытой серьезности и благочестивой угрозы. На поясах у них висели не мечи, а тяжелые дубины, окованные железом и утыканные шипами, похожими на сломанные зубы дракона. В руках одного – свиток, в руках другого – маленький железный молоточек.

Маркус, увидев их, мигом исчез. Не в дым, не в тень – он буквально кувыркнулся за барную стойку, спрятавшись между огромной бочкой с элем «Дыхание» и ящиком с «Хрустящими Рыцарями». Его рога торчали над ящиком, но он старательно пригибал голову, пытаясь стать невидимым через силу воли и пыль.

– Ты чего? – спросила Смокиана спокойно, не отрывая взгляда от вошедших. Ее голос был ровным, но в нем появилась стальная нотка, как клинок, вынутый из ножен на полдюйма. Моргана у котла напряглась, как кошка перед грозой, ее пальцы сжали ложку для помешивания как оружие. Генри замер с калькулятором, его енотовичьи глазки сузились до булавочных головок.

Из-за бочки донесся приглушенный, дрожащий голос Маркуса:

– Да так… не переношу я людей в длинных плащах. Особенно таких. У одних… ну, тех, что бегают по лесам с факелами и песнопениями… чувства юмора ноль. Как-то летом, понимаешь, бежал я с уступа к озеру. Красиво так планирую, думаю – освежиться! А на берегу… процессия. Ритуал какой-то проводят. Торжественно так, песни заунывные. Я вылезаю из воды, струйки так и бегут по шерсти, копыта цокают гулко… а они – бац! – все как один шлепаются ниц! И гудят хором: «О, Тенегривный Владыко Не-Здешних Низин! Ниспошли благодать чадам твоим недостойным!» – Маркус фыркнул за бочкой, но фырканье вышло нервным, как чих испуганного хорька.

– А я… ну, дурак. Шутка же! Не удержался! И брякаю с самым мрачным видом, какой смог: «Нее, ребята, вы что! Я сошёл с небес! Спустился окунуться!» – Он замолчал, явно вспоминая адреналин и жар факелов.

– В общем… личный рекорд по бегу с препятствиями тогда установил. С привкусом освящённых факелов на пятках и святой воды в виде душа. Еле рога унес.

Смокиана кивнула, наблюдая, как три мрачные фигуры усаживаются за дальним столом, скинув капюшоны, обнажив суровые, аскетичные лица, высеченные из гранита недовольства, и холодные глаза, методично сканирующие зал, как бухгалтеры Ада на ревизии.

– Да… с чувством юмора у таких – вакуум. А другие? – спросила она тихо, наклоняясь к бочке, будто поправляя полотенце. – Эти, например? Что за зондеркоманда?

Рога Маркуса дрогнули, как листья на ветру. Его голос упал до жуткого шепота, полного первобытного страха перед бюрократией абсолютного зла:

– А другие… – он сделал паузу, как перед признанием в смертном грехе перед бухгалтерией Ада, – …это инквизиция, Смоки. Сердитые ревизоры реальности. Они не молятся – они сверяют. По своим чудовищно скучным канонам. И если что не по их регламенту… не отвертишься. Ни мольбами, ни бегством. Сжигают. Или… оптимизируют. Боюсь я их. Как огня чистилища. Ой… – он поперхнулся, осознав каламбур, но сейчас было не до юмора.

Инквизиторы сидели за столом, не заказывая еды или питья. Один развернул пергамент и начал что-то вычерчивать острым шилом. Другой методично осматривал каждого посетителя, его взгляд – ледяное жало – скользнул по Моргане (та показала язык, спрятанный за котлом), задержался на Генри (тот натянуто улыбнулся, показывая все зубки в идеальной дуге гостеприимства), прошелся по Кларнетте (она замерла, как статуя Смерти на перерыве, стараясь слиться с тенью), и наконец… упёрся в Смокиану.

Холодные, оценивающие глаза-ледорубы встретились с ее драконьим взглядом-наковальней. В зале стало тихо. Даже гоблины под столом затихли, инстинктивно чувствуя новую иерархию страха.

Смокиана не моргнула. Она медленно, с тихим чистым звоном, поставила бокал – теперь отражавший искаженное в кривом зеркале лицо инквизитора – на стойку.

– Генри, – голос ее был гладким, как полированная кость дракона, – Столик у окна. Подойди. Прими заказ. Наши гости, похоже, не в курсе наших... стандартов обслуживания. Просвети. Особенно тщательно – про «Дыхание». – Она сделала микро-паузу, достаточную, чтобы слово повисло в воздухе тяжелым обещанием. – Безалкогольное. Уверена, им захочется узнать весь технологический процесс приготовления. До последней капли. И каждую сертифицированную ягоду в составе.
Ее тон был не просто вежливым. Он был… властным. Залогом того, что в её таверне, на её территории, даже инквизиция играет по её правилам вежливости. Или платит за беспорядок.

Генри, мгновенно сменив испуганную гримасу на сияющую улыбку профессионального менеджера высшей лиги («Клиент – это данные, а данные надо обработать!»), поправил бабочку до микронной точности и понесся к дальнему столу, блокнотик в лапке, перо наготове.

-Добрый вечер, высокочтимые господа инквизиторы! Рады приветствовать вас в нашем скромном заведении! Позвольте предложить ознакомиться с меню, утвержденным гильдией трактирщиков и проверенным на соответствие 47 параграфу устава… Сегодня у нас особенно удалась картошка «Гробовое Наслаждение» от местного поставщика…

Маркус, все еще дрожащий за бочкой, рискнул выглянуть одним глазом, как улитка из раковины. Увидев, что инквизиторы уже погружены в глубины винной карты и технических спецификаций «Дыхания» под неусыпным взором Генри, он выдохнул облачко пыли. Смокиана же, вновь взяв в лапу бокал и тряпку, продолжила полировать его медленными, размеренными движениями. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, туда, где горел костер под алмазной крошкой неба, а беловолосый охотник и золотой дракон молча делили тишину и звездную пыль веков. Инквизиторы с их дубинками казались букашками, заползшими в грандиозный механизм вечности, где когда-то те двое делили молчание у костра на краю карты. А здесь, в её таверне, даже вечность могла подождать, пока испуганный козёл доедает «Хрустящих Рыцарей» из-за бочки на краю этого теплого, пахнущего пивом, жареным мясом и чистым абсурдом мира.