Обрыв (Синяя роза-2)

МаксВ

СИНЯЯ РОЗА Книга вторая

ОБРЫВ

роман

Однажды вечером, когда профессор, расположившись в кресле с чашкой чая в руке, отдыхал от дневных трудов, Семён спустился из своего кабинета, и подошёл к дяде. Старик с улыбкой взглянул на него:

– Ну что, племяш, как у тебя дела, как день прошёл? Рассказывай!

Семён, показывая ему прошитую пластиковой гребёнкой стопу бумаги, торжественно объявил:

– Дядюшка, я, наконец, закончил свой роман. Могу прочитать. Будешь слушать?

Профессор кивнул:

– С удовольствием, начинай.

Семён прокашлявшись, начал читать:

– Обрыв, сказочная повесть, глава первая…

Глава 1

Когда солнечные лучи ослабели, и в воздухе появились нотки первых холодов, их широкие спины и бока начали покрываться шерстью, – тончайшими волокнами янтарно-рыжего тона, без всяких иных цветов, – сверкающими словно медь. А на кожистых крыльях пробились новые перья – поначалу просто белёсые, пушистые комочки. Только через пару недель они превращались в неописуемую драгоценность – длинные, широкие стило всех цветов, какие существуют в подлунном мире. При ходьбе, – а передвигались они величавой, царственной поступью, – оперение переливалось разномастными оттенками, не отпуская взгляда наблюдателя.

Человек появился в Крепости, когда зелёная травка начинала пробиваться из-под жухлого, прошлогоднего пала.

Существа в это время пребывали ещё совсем голые, и под толстой шкурой у них отчётливо выступали бугры мышц, а крылья выглядели совсем беспомощно, своей природной изломанностью внушая только жалость и сочувствие. Цвет обнажённой шкуры – глубокий чёрный, голые крылья прижаты к бокам, расчерчивая их белым, подрагивающим углом. Табун животных, тёмным пятном бездумно перетекал с одного холма на соседний, а клювы жадно отыскивали едва набухшие почки кустов. Они необычайно тихие и молчаливые существа. Без единого звука склёвывающие скудную пищу – едва пробившиеся молодые побеги. Чуть насытившись, животные ложились на землю, и подогнув под себя когтистые лапы, начинали дремать, только хвост с кистью на кончике, подрагивал, изгибаясь.

Всё менялось, когда проходили последние летние деньки. Становилось прохладно, и на глади озера, что растеклось рядом с Крепостью, ветерок начинал нагонять рябь. С первой прохладой существа начинали меняться. Поначалу робкими волосками, а затем густо, и по всей шкуре пробивалась блестящая медь, а пушистые шарики оперения на белёсых крыльях выпадали, сменяясь сразу толстыми цветными штырями. Всё происходило в течении одной недели. Весь табун линял одновременно – уже через несколько дней каждый из них начинал переливаться цветным опахалом на боках, а спина и грудь покрывались длинными волосками рыжего меха, напоминающего металл. И однажды утром все существа, как по команде замирали, подняв клювастые головы к небу – наступила осень.

Только их мощный клюв тёмно-жёлтого цвета, как сухая кость, остаётся неизменным. Он никогда не менялся, и помнит всё, что прошло, а может, и знает будущее. Теперь существа, твёрдо уперевшись в землю задними, львиными лапами, и вцепившись огромными, загнутыми внутрь орлиными когтями в грунт впереди себя, становились величественно-прекрасными в своём сверкающем многоцветье. Теперь они иной раз начинали разминать свои огромные крылья, разнося звуки хлопков по всей территории Крепости. Впереди – дальний путь.

Когда Крепость погружалась в предночную грусть, Человек отправлялся к стене на Дозорный угол, и внимательно наблюдал, как Дозорный созывает животных, выбивая колотушкой долгий звон из висящего на цепи серебряного диска. Он совершал три удара подряд, сливавшхся в воющее многоголосье, и завершал сигнал одним длинным, который подвисал в пространстве, и звал… Человек не мог слушать эти звуки спокойно, и закрывал глаза, уносясь вверх вместе со звоном, не похожим ни на один звук на свете. Точно клок паутины, оторванной от ветви, этот гул проплывал над Крепостью, отскакивая от булыжников мостовой, влетая затем в окна домов, а остатками растекаясь по поверхности озера за стеной.

При звуке серебряного гонга существа замирали, задрав свои птичьи головы вверх, а затем поворачивали клювы в ту сторону, откуда приходил зов.

Становилось тихо. Лишь длинная, медного отлива шерсть колыхалась на ветру. Никто не знает, о чём существа думают в эти мгновения, что хотят разглядеть в небе. Вытянув клювы в одну сторону, они замирали, и слушали незатихающий гул. И когда звук растворялся в начинающей набирать силу темноте, начиналось движение.

Крылатые животные входили в Крепость, наполняя улицы глухим топотом мощных лап и цоканьем когтей. Молчаливым потоком переливались медью мощные тела, крылья напряжённо держались над спинами, и только блеск разноцветных перьев становился виден волшебной рекой тем, кто смотрел на них с верхних этажей. Сверкающая стремнина затекала на все улицы, поднимаясь блеском до сливов на крышах.

Но это всего лишь воображение Человека. Над Крепостью слышно лишь глухой топот мощных лап. Так происходило всегда, и ничего не менялось – каждый следующий день в точности копировал предыдущий. Существа молча двигались по одному и тому же маршруту, связанные одной, общей памятью, которая спала в их глазах, но бодрствовала в каждом движении.

Животные переходили древний настил, и на берегу Озера встречали своих собратьев, вошедших в Крепость с востока. Двигаясь дальше вдоль Озёрного Канала, они огибали жилой квартал, сворачивали на запад, спускались в тоннель под площадью, и выныривали на поверхность у подножия холма. Чуть в стороне от возвышения их дожидались старые существа и молодняк – те, кто не мог уходить далеко из Крепости. Затем весь табун поворачивал на север, переходил ещё один мост – и по длинной аллее наконец прибывал к воротам.

Когда первые существа приближались к стене, Дозорный отпирал ворота. Створы из стальных листов, скованные заклёпами, даже на вид невероятно тяжелы. Массивные, пятиметровой высоты, они увенчались частоколом острых, чёрных шипов, способных остановить любого лазутчика. Не прилагая особых усилий, Дозорный тянул одну створку на себя – и впускал животных. Как только последний из стада оказывался внутри, задвигал тяжелый засов.

Эти ворота – единственное место, через которое можно попасть в Крепость. Глухая стена окружала её со всех сторон, и только птицы могли прилетать и улетать, когда им вздумается.

Наутро Дозорный опять открывает ворота, ударял колотушкой в серебряный гонг, и выпускал существ наружу. И снова запирал створки на засов.

Как он объяснял Человеку: «Вообще-то, в засове нет нужды, Ворота никто не сможет открыть, это непосильная затея даже для нескольких человек. Тут просто такие правила, а их нужно выполнять. Вот я и выполняю».

Дозорный – самый большой человек в Крепости. Он настолько огромен, что с ним даже разговаривать тяжело – он заполнял всё пространство перед собеседником, тут любым словам становилось тесно. Весь день он точил инструменты. Стены в его домике всплошную завешаны топорами, саблями, какими-то скребками и огромными ножницами. Как-то раз Человек попытался притронуться к сверкающим лезвиям, но тот быстрым, но мягким движением остановил его:

– Лучше поберегись. Новые пальцы не вырастают. Это не игрушки, все лезвия я сам ковал, я ведь до этого был кузнецом.

Человек не мог сдержать своего любопытства, и спросил у Дозорного:

– А зачем ты каждый вечер запускаешь существ в Крепость, а утром снова выпускаешь? Они ведь могут ночевать и в лесу.

Хмыкнув, великан снисходительно объяснил:

– Может быть, и могут, но по правилам нужно делать именно так. А я выполняю правила, ты уже знаешь об этом.

Человек, указав пальцем на стену с инструментом, спросил снова:

– Так много инструментов – это для чего? Я ни разу не видел, чтобы ты ими пользовался.

– Много для чего, – ответил Дозорный, – Зимой они все понадобятся. Сам увидишь. Зима тут долгая… А ты выбери пока себе топорик, вижу, тебе нравятся инструменты. Он тебе обязательно пригодиться.

Человек взял в руки самый маленький топор из тех, что лежали на столе. Сжал покрепче, покрутил кистью, и легко рассёк им воздух вокруг себя. Топорик со свистом сделал полукруг. Да, Дозорный настоящий волшебник инструментов, и вполне может гордиться своим искусством.

За воротами у животных есть особое место. Небольшое поле кустарников с красными ягодами на ветках. Существа любят ими лакомиться. Через поле протекал ручей, из которого при желании звери пили. А дальше, за полем, раскинулся лес яблочных дерев. Он так и назывался – Яблоневый лес. Бескрайнее море яблонь тянется докуда хватает глаз и растворяется в дымке у горизонта. Яблоки – постоянная пища крылатых существ.

Крепость имела три Дозорные Башни со смотровыми площадками, на которые можно было взобраться по самой обычной лестнице, что и любил проделывать Человек. Каждый день туда ходил. Там через железные прутья удобно наблюдать за зверями.

– Никто, кроме тебя, не ходит на них смотреть, – сказал Человеку Дозорный, – Впрочем, ты здесь недавно, что с тебя взять? Поживешь, наглядишься – интерес и пройдёт. Как у всех. Ну, разве что в первую половину весны…

– Весной, – рассказывал Дозорный, – люди поднимаются на башни посмотреть на драки животных. В эти несколько дней самцы линяют, а у самок вот-вот появится приплод. И у них, обычно мирных, пробуждаются древние инстинкты – самцы жестоко калечат друг друга. В ход идёт всё – когти, клювы, удары крыльями. Течёт кровь, и рождается новая жизнь.

Но сейчас животные молчаливо лежали в пожелтевшей траве, подогнув лапы. Шерсть отливала начищенным металлом в лучах заката. Вытянув птичьи шеи, звери неотрывно смотрели, как последние лучи растворялись в листьях яблонь. Лишь когда наступал сумрак, накрывавший их полностью, они расслаблялись, и опускали к земле жёлтые костяные клювы.

Так кончался ещё один день в Крепости.