Объект "Фенрир"

Планету Михеев полюбил. Окоём тут был далекий, в степи колыхалась высокая голубоватая трава, далеко, у темной полосы леса, закрывая горы, ворочалась тяжёлая черная туча, изливалась дождём. А после дождя вставали над степью яркие тревожные радужные столбы. Били в небо, звали давно ушедших богов, небеса молчали.

Михеев тоже отзываться не стал, скинул стандартный исследовательский комплекс и продолжил любоваться радугами. Хотя, какие они ра-дуги? Дуги то и нет.

Ему нравились здешние рассветы. Неторопливые величаво растекающиеся теплым, совершенно невозможным оранжево-синеватым светом по бескрайним степям. Восходящее древнее светило ласково, по-стариковски осторожно гладило склоны усталых, осевших под весом миллиардов лет, гор, блестело на серо-голубоватой воде безымянного океана, и даже тени развалин, которые Михеев вроде бы, увидел на одном из континентов, были мягкие, сглаженные.

Поэтому, в течение корабельного дневного цикла Михеев обязательно просил «Алконоста» хоть раз зависнуть в зоне восхода светила.

Ничтоже сумняшеся, он и планету назвал Рассвет, предоставив штабу Дальней Разведки самому разобраться с координатным индексом.

Скинул, и забыл.

Конечно, он должен был еще и выйти на связь, но для этого надо было вернуться в зону устойчивой связи, а Михеев терять время не хотел. Поэтому, выстреливал пакет, а к нему присобачивал короткий отчет “Алконоста” о состоянии пилота и самого корабля.

“Алконост” это категорически не одобрял, поэтому, как только Михеев входил в консенсус-реал, выбирал образ курносой сероглазой девчонки в чуть мешковатом комбинезоне разведки, и долго укоризненно смотрел на пилота, вместо того, чтобы, как положено, доложить о проделанной работе и ближайших целях.

Михеев тяжело вздыхал и обещал, что больше не будет. Оба они знали, что будет, и что корабль, хоть и является согласно Кодексу Разума, биологическим объектом, наделенным способностями к мышлению и построению логических связей, а также самоосознанию... - определение длилось и длилось, и его до конца не помнил, кажется, и сам Алконост, - но без согласия пилота сделать особо ничего и не может.

Поскольку при создании добровольно наложил на себя определенные ограничения в свободе воле. Мог бы, конечно, и не накладывать, но - решил быть с Человечеством.

Оба они до сих пор присматривались друг к другу. “Алконост” знал, что прошлый корабль Михеева погиб, спасая пилота, а Михеев - что пилот, которому поначалу предназначался “Алконост”, по каким-то причинам всего раз вошел в консенсус-реал, после чего вернул корабль на базу и навсегда ушел из Дальней Разведки. Говорят, и из Космоса, вообще.

Присматривались они друг к другу бережно, работали слаженно, и Михеев все больше успокаивался, привыкая и к новому кораблю, и к новому телу. Прошлое безнадёжно погибло вместе с “Гамаюном” и, если бы не молоденький земледел, примотавший издыхающую капсулу с пилотом к вездеходу, то не удалось бы спасти и сознание.

В принципе, Михеев был готов и к этому, сам о том сказал земледелу.

Но - Вселенная оказалась не то безумно милостива, не то нестерпимо жестока и дала ему возможность снова уйти к звёздам.

Михеев ушёл, как только появился шанс - корабль, от которого отказался пилот.

Ему порой казалось, что он ощущает в “Алконосте” едва заметную грусть, скрытый надлом, о котором корабль может и сам не знать. Хотя, конечно, такого не могло быть - он же прошел все возможные проверки и его признали годным к использованию на сверхдальних маршрутах, далеко выходящих за фронтир Сферы Разума.

В этом было что-то от холодных солнечных октябрьских дней, когда золотые шапки еще не облетевших берез особенно ярко и щемяще возносятся к сине-стальному небу.

Михеев любил осень.

он скидывал очередной пакет с донесением и снова нырял к Радуге. Порой ему казалось, что служба дальней разведки его забыла.

Оказалось - ошибался.

___***___

Бортовое время воспринималось, как 8615 утра.

Михеев как раз закончил любоваться рассветом. По телу прошла последняя волна тонизирующего массажа, который в своем личном реале он воспринимал, как упражнения классической утренней гимнастики.

Он, конечно, осознавал, что его физическое тело лежит в пилот-коконе и его мышцы поддерживают в рабочем состоянии медсистемы корабля, но воспринимал это совершенно отстраненно. Иногда он думал, что это ненормально, но, в конце концов, много ли нормального в существовании посмертника?

Пользу приносит, и хорошо.

А тут еще и такие рассветы за бортом дают! Не жизнь, а сказка.

Михеев приказал выпустить “Рыбку”, и юркий автоматический зонд вывалился из открывшейся в псевдоплоти корабля трещины стартового отсека.

Блеснул на серо-голубой, похожей на дельфинью, коже бота луч восходящего светила, аппарат ушел вниз.

Михеев решил, наконец, проверить развалины. Они уже почти сливались с ландшафтом, и поначалу даже исследовательский комплекс “Алконоста” их не распознал, но что-то заставило Михеева обратить внимание на холмики на границе степи и предгорья, и, оказалось, действительно, фрагменты построек. Убедившись в том, что это, действительно, искусственные сооружения, они с “Алконостом” запустили стандартную процедуру проверки планеты на наличие следов разумной деятельности, но кроме этих едва заметных следов чьей-то навсегда исчезнувшей цивилизации так ничего и не обнаружили.

Михеев хмыкнул и решил, что как только “Рыбка” выполнит первоочередную исследовательскую программу, он натравит ее на развалины. Нет, правда, планета с совершенно не затронутой разумной деятельностью биосферой, и на тебе, пусть и разрушенные, но явно искусственные постройки. Причем, высокоразвитой. По шкале Евстигнеева, примерно, уровня Земли эпохи первого Исхода.

Михеев даже сделал поиск по всей корабельной базе в поисках возможных совпадений, особо указав возможное сходство с туннельными базами, на что “Алконост” медовым голосом поинтересовался, не решил ли его пилот превзойти самого Евстигнеева и раскрыть загадку туннельщиков.

Неожиданно для себя, Михеев смутился.

Но, конечно, направляя “Рыбку”к развалинам покусывал губу. Не покусывал, конечно, это корабельный реал старался вовсю, но какая разница, если это помогает ему выполнять задачу?

Бот уже выходил на прямую видимость, и Михеев решил подключиться к его сенсорному комплексу. Переключил реал-комплекс в режим прямого соединения, увидел несущуюся ему навстречу голубоватую траву, вдохнул ее мятно-дождевой запах, и...

Перед глазами встал черный экран.

- Пилот, для вас аларм-пакет с требованием немедленной распаковки.

“Алконост” говорил сухим служебным голосом и это неожиданно покоробило Михеева. Хотя, он прекрасно знал, что при получении аларм-пакета, корабль переключал все доступные резервы на его распаковку и переводил все системы в состояние готовности к аварийному старту.

А, значит, “Рыбка” уже возвращается домой.

И, кому же принадлежат странные развалины, он так и не узнает. Н-да.

- Распаковывай.

По черному экрану побежали зеленые буквы.

“Банев-Михееву.

Звездоход, возвращайся немедленно”.

- Н-да, снова сказал Михеев.

Все очень в духе начальника Дальней Разведки и, по совместительству, Службы Обеспечения Безопасности Сферы Разума.

Максимально конкретно и минимально информативно. Банев не доверял информацию любым видам связи. Говорил, что дело не в недоверии людям, а в желании оградить их от ненужного беспокойства.

Но Михеев думал, что это говорит в нем та часть, что помнила старый мир. Была тем, старым Баневым, который - боги, когда же это было - сидел напротив Михеева в пустом утреннем кафе на окраине Москвы и, не веря своим глазам, смотрел на корпуса кораблей Исхода, смотрел, и плакал, не веря, что дожил.

Михеев не плакал, слишком погано было на душе. В то утро он окончательно осознал, что творил вещи, которым нет места в этом новом мире, который открывали корабли, и решил уйти.

Банев, наоборот, решил остаться.

Михеев почувствовал ускорение.

Не телом, даже не чувствами - это же он сам и был кораблем. Стал в тот момент, когда принял решение уйти.

Проклятье, как же он не любил возвращаться в Обитаемый Космос.

Надо посмотреть по дороге, что успела записать “Рыбка”.

___***___

Почему этот проект системной станции решили назвать “Водолей” уже никто и не помнил. Конечно, можно было послать запрос к Мировой сети, но это считалось как-то не комильфо. Один из многих обычаев, сложившихся за века освоения Космоса.

Даже сам Михеев, который присутствовал при зарождении первой станции уже точно не помнил, кто и почему решил так назвать проект. Часто говорили, что название идёт от созвездия Водолея, якобы, в одной из систем созвездия и была выращена первая станция, но Михеев точно помнил, что нет, не там.

Произошло это гораздо ближе к Старой Земле, в системе Альфа Центавра и, сейчас, станция, наверное, уже слабо напоминает тот изящный росток, что появился волей человека в центре звездной системы, и стал развиваться, выбрасывать ветви, посадочные листья для внутрисистемников, и мощные узлы живых помещений, огромные, тут же повернувшиеся к звезде цветки энергоприемников.

В любом случае, название прижилось.

“Водолей”, который делили между собой служба Дальней Разведки и “безопасники”, был модернизированным, техноселекционеры выли, когда Банев выдал им желаемые характеристики, смотрели на него умоляющими глазами и шепотом спрашивали “на черта тебе такое”, но Банев на то и Банев, он был неумолим, и “мичурины”, таки, сделали то, что ему было надо. Начальник “звездоходов” злопамятным не был, поэтому просто добродушно посмеивался, припоминая безудержную ругань, стоявшую у него в кабинете при зарождении проекта “Водолей-Трезубец”.

___***___

Толком вникнуть в записи “Рыбки” Михеев так и не успел. Хватило времени только просмотреть панорамы облета и основные данные комплекса. Да, подтвердилось, что это искусственное сооружение, да, как Михеев и предполагал, большая его часть находилось ниже поверхности планеты и была там с самого начала, а не заглубилась в результате оседания, и - всё. Даже помоделировать внешний облик на основе снимков не успел.

“Алконост” вынырнул в трехмерность и прямо по курсу Михеев увидел систему, где его с нетерпением, а как же ещё?, ждал Банев.

Хоть и не любил Михеев эти возвращения, но честно себе признавался - зрелище обжитой системы каждый раз повергало его в восторженно-юношеское состояние, когда любое достижение человечества воспринимаешь, как своё.

Отсюда, с границы, система для пилота, находящегося в навигационном реале, напоминала драгоценный камень, переливающийся волнами успокаивающего зелено-голубоватого света. Михеев воспринимал и видимые в обычном спектре “грибы” орбитальных лифтов, шляпки которых светились бело-голубыми и зелеными огнями причальных огней, и синие с фиолетовым отливом обозначения внутрисистемных трасс, и, совсем уже на грани восприятия, спокойно-деловитый насыщенный синий с медвяно-солнечными мазками эмофон системы.

Судя по состоянию эмофона в системе все было в порядке, и Михеев позволил себе выдохнуть. И тут же напомил себе, что Банев его вызвал явно не для того, чтобы побеседовать о задержках в пилотских отчетах.

- Я связался с диспетчерами системы, - заговорил мягким женским голосом “Алконост”, - нам дают коридор к станции, личное распоряжение старшего диспетчера системы. Приказано идти на максимально безопасной скорости.

Вот это да, Банев выбил коридор-прим для обычного разведчика. Что же такое ему от меня требуется? Под ложечкой нехорошо засосало - чутьё подсказывало Михееву, что такой поспешный вызов может быть связан только с его прошлым.

Тем самым, от которого он старался сбежать как можно дальше к звёздам.

А прошлое было... насыщенным.

___***___

Михеев. Дурные сны. Азия.21... год

Тела были маленькие, худенькие. Серо-жёлтые.

Михеев смотрел на их круглые тощие коленки и вспоминал кузнечиков, которые жили на поляне перед домом его родителей. Точнее. дачей, куда они приезжали, начиная с весны, почти каждые выходные, и отец косил лужайку электрической газонокосилкой.

Михеев помнил, как мама каждый раз переживала, что отец жжёт слишком много дорого электричества, но папа только отмахивался - Михеев только потом понял, что отец скрывался за стрекотом газонокосилки от всего мира.

Кузнечики выстреливали из-под ножей газонокосилки, васоко взлетали в воздух и снова прятались в траве. А маленький Михеев их ловил, с испуганным восторгом зажимал в сложенных ковшом ладонях и вздрагивал, когда кузнечик стукался в ладони, пытаясь выбраться.

Михеев на мгновение закрыл глаза, возвращая сосредотоенность. Надо же, как интересно мозг пытается вытеснить то, что не может уложить на соответствующую полку.

Ну, ничего, найдём, найдём.

Рационально воспринять и классифицировать можно всё. В этом Михееву не было равных, за то и ценили.

- Уровень воздействия? - спросил он молчаливого ассистента, ожидавшего как и положено, в шаге позади.

Ассистент сверился с полупрозрачной пластиной планшета.

- Мы давали до семидесяти шести процентов от максимума в течение пятидесяти шести часов, - доложил молодой человек.

Михеев вдруг обратил внимание, насколько неуместно здесь, среди мертвой деревни в джунглях, выглядит его кремовая водолазка.

Семидесяти, значит, шести процентов.

Михеев покрутил цифры в голове, попробовал на вкус.

Горьковато, однако. Это, конечно, не пиковый показатель, но тоже - близко к верхнему пределу, а пятьдесят шесть часов, это почти трое суток.

- Степень разрушения материала? - сухо уточнил, не отводя глаз от обтянутых серой коже коленок. Материала... любят в корпорациях эвфемизмы, ох и любят.

- Порядка восьмидесяти процентов, точнее еще не обсчитали, - с виноватой ноткой доложил ассистент.

То есть, около двадцати процентов жителей трех деревень, затерянных где-то в глубокой жопе давно погрузившихся в родоплеменные отношения, спасибо тем же корпорациям, джунглей, оказались все же невосприимчивы к программе.

Хотя, с чего это он решил, что невосприимчивы? Они оказались живучими сверх расчётных для данного региона расчетов аналитиков компании, это, да. А, вот, как на них подействовала программа, это еще большой вопрос. Они могли оказаться как раз в первых рядах тех, кто с ножами для рубки подлеска - страшными, обманчиво неуклюжими штуками - с горящими глазами рванул рубить и резать тех страшных демонов, в которых программа превратила жителей соседних деревень.

Резать и рубить, да, насиловать ни-ни, это было одним из главных условий заказчика, обкатать именно этот параметр, он был крайне важен и назывался очень красиво, Михеев аж непристойно гоготал, когда читал, и испытывал искреннее наслаждение, глядя на рожи корпорантов - “методы по оптимизации тенденций изменения прироста населения в зоне проведения экспериментального воздействия на политико-маркетинговые установки местного населения”.

Хорошо воздействовало, качественно.

- Проанализировать уровень воздействия установок на выживших. Отдельно ищите тех, на кого воздействие оказалось минимальным. Вообще, тщательно ищите тех, кто выбивается из нормы в обе стороны. Если найдёте - изолировать, если ранены - лечить. Полная информационная изоляция - это важно. Всё понятно? - ассистент кивнул. Понятно, конечно. И планшет, разумеется, у него в режиме стрима, зашифрованный поток идёт к заказчику 24 на 7.

- Что с отработанным материалом?

Вот же гнида. задает каждый раз вопрос, хотя прекрасно знает ответ. Но - стрим, стрим, корпоративная этика, прикрой свою жопу.

Михеев пожал плечами,

- Как обычно. Полная зачистка.

___***___

- Михеев, это нерационально, - сказал “Алконост” тихо и, как показалось Михееву, с сочувствием.

Он и сам знал, что нерационально, но полное возвращение в явный мир, необходимость разорвать связь с корабельным реалом, заставляли его нервничать.

Да что там, говори честно, пугали до дрожи.

Он знал, что не уникален, через это состояние проходили все пилоты Дальней Разведки, разум которых сливался в единое целое с кораблем. Но “Алконост” знал, что у пилота были и другие причины не слишком стремиться в Обитаемый Космос. Не все причины он понимал, но психоэмоциональное состояние чувствовал, как никто другой.

- Сам знаю, - буркнул Михеев.

Сейчас он бежал по дорожке Измайловского парка, его лесной части. Вбежал с того входа, что на 11-й Парковой и теперь честно пытался одолеть подъем, что выводил на петлю вокруг Серебрянского пруда.

Мало ему душевных переживаний, так, еще и оболочку надо готовить к столкновению с явным миром, и корабль, с полной безжалостностью устроил ему программу физической реабилитации.

Вот тебе и симбиоз, пыхтел Михеев, одолевая подъем. Ну, хоть, картинку красивую сделал - нежная весенняя листва, запах земли и дерева после легкого дождя, и... вот, зараза... малышню на самокате, которая стайкой вылетела из-за поворота.

- Сосредоточьтесь, пилот, вам надо приводить в порядок рефлексы,- нежно проворковала непойми откуда появившаяся дева лет 25 в спортивном костюме. Волосы собраны в конский хвост, лицо безмятежно.

- Конечно, тебе то что, создал аватар, да издевайся, - вот и пруд. Подъем позади, уже хорошо.

Девица задорно подмигнула и убежала вперед.

Михеев, ожесточенно сопя, повернул к пруду.

Ну, конечно, “Алконост” предусмотрел и вязкую размокшую после дождя, глину.

Спасибо тебе, птичка.

___***___

- Говорит корабль Дальней Разведки “Алконост”, пилот Михеев. Прошу разрешения на стыковку.

- “Алконост”, здесь станция “Водолей. Дальний”. Сигнал вижу ясно, стыковку разрешаю. Нужна ли помощь?

Неизвестный Михееву диспетчер, конечно, уже получил все данные от корабля и знал, что у прибывающих все штатно, но этой фразой издревле встречали все корабли Дальней разведки.

И Михеев с удовольствием ответил ритуальным “все штатно”.

Им выдали направление к верхней причальной ветви. Михеев переключил визор в режим обычного человеческого глаза и с отстраненным удовольствием наблюдал, как растет, заполняя все пространство зрения серо-стальная губчатая причальная ветвь, превращаясь в огромную плоскость, к которой неторопливо всплывал вдоль центрального ствола станции “Алконост”.

Михеев сделал прозрачной всю пилотскую сферу и теперь стоял-висел в пустоте. Внизу, под подошвами сновали деловитые “домовые” - служебные симбиоты станции, проверяя состояние ствола, точечно аннигилируя случайный мусор, выстреливали сенсорные пучки, ощупывая подходящие к станции контейнеровозы, яхты, пассажирские внутрисистемники.

Один мазнул излучением и по “Алконосту”, и, вдруг, совершенно человеческим жестом выдвинул манипулятор и ткнул им пару раз вверх, давай, мол, поспеши.

Ничего себе, Банев, получается, места себе не находит, если следит за его стыковкой в реальном времени.

Что, чёрт побери, происходит?

Ладно, смысл дёргаться, скоро он всё узнает. Вон, ужа раскрываются причальные щупальца, расходятся в стороны и нежно обхватывают вытянутое, стремительное тело “Алконоста”.

___***___

Как ни готовься, а переход от корабельного синтетического реала, пусть и такого совершенного, как на кораблях Дальней Разведки, к настоящей полноценной Яви, реальности, физическому миру, бьет по нервам.

Чтобы этого удара избежать и проводят курс психофизической декомпрессии, постепенно возвращая дальников в мир.

Банев Михееву такой возможности не дал, приказав ограничиться возможностями корабельного медикологического комплекса.

Нарушение правил безопасности, кстати, отложил в копилочку того, что непременно припомнит начальнику Службы Михеев.

Как передать это ощущение того, что все вокруг другое, думал он, шагая по коридорам базы, вежливо раскланиваясь с незнакомыми людьми, которые вежливо кивали, или вскидывали ладонь к виску, видя его шеврон на неброском бежевом комбинезоне.

Что значит - другое, слово-то какое дурацкое, он поморщился недовольный сам собой. Всегда ценил точность в определениях, а тут ... “другое”?

Тело наче реагирует на каждый приближающийся предмет. Напрягается в ожидании столкновения, каждое касание бьет током потому, что нервы, мозг и вся прочая человеческая начинка отчего-то считает, что впечатления, любые, в ктом числе, тактильные, от соприкосновения с реальными предметами должны быть острее, чем в синтетическом реале. Цвета же, наоборот, казались приглушеннее, чем ожидал привыкший к синтетике мозг, и от этого возникал довольно сильный диссонанс восприятия.

А, главное, во всяком случае, для Михеева, - запахи. Неожиданные, сбивающие с толку, непривычные, непонятно с чем связанные, запахи были повсюду.

Этот феномен медикологи тоже хорошо знали, понимали откуда он берется - самый совершенный синтет-реал опирался на чувственный опыт пилота, он не мог, да и не должен был в целях безопасности, предлагать ему ничего, что выходило бы за рамки его сенсорного опыта. Поэтому, и запахи, которые пило ощущал в синтете, базировались на его восприятии, привязывались к тем объектам, с которыми их связывал пилот.

Вот, скажем, Михеев почти не помнил, как пахнет сирень. “Алконосту” удалось вынуть какие-то детские воспоминания, крывшиеся за гранью осознанной памяти, но - не более того. И сейчас, вдруг, почувствовав легчайший аромат сирени, пилот резко заозирался, пытаясь понять, откуда этот запах, намертво увязанный в его голове с детством и иреневым садом, с огромными белыми кистями и фонтаном, в струях которого бегала ребятня, как он мог оказаться здесь.

Он обернулся - вдоль коридора удалялась стайка девушек, они о чем-то шептались, смеялись, и лишь теперь он понял, что сиренью пахла одна из них.

Настоящей сиренью, ты глянь...Ему показалось, что он выглядит нелепо и неуклюже. Стоит посреди бело-золотистого коридора, полного спокойного света, какой бывает только на станциях, где светильники скрыты в толще сверхпрочного пенистого коралла, и крутит тяжелой шишковатой лысой головой. Загорелой, с намертво отпечатавшимися круглыми отметинами подключения к системам “Алконоста”.

- Вот, нам только панической атаки не хватало, - пробурчал он себе под нос и пошел дальше, глубоко сунув руки в карманы и остро жалея о том, что он отключен от “Алконоста” и корабль не выдаст ему отрезвляюще ехидное замечание в ответ.

Сам, теперь все сам, как раньше люди жили, вздохнул Михеев.

Коридор выходил в широкий круглый зал - значит, он уже близко к центральному стволу.

Заметил автоматы, здесь их стилизовали под скатерти-самобранки из русских сказок, тронул сенсоры, выбрал стакан морса.

Что значит, какого?

Клюквенного, конечно. Такого, чтоб от кислинки и холода зубы ломило.

С холодом, конечно, обманули, но напиток оказался достаточно кислым и прохладным, чтобы окончательно успокоить его и вогнать в рабочее состояние, без которого являться на встречу с Баневым не стоило.

Кстати, стоило уточнить, далеко ли кабинет начальника Службы.

Информаторий выдал на глазной имплант “духа” - персональную навигационную программу, и Михеев отправился за зеленоватой точкой, которая вывела его кк ближайшему гравилифту.

Три яруса наверх, пройти по коридору до второго поворота направо, третья дверь слева.

Михеев резко выдохнул и постучал.