Очень странные дела. 000

Наша история начинается 25 августа 1945 года.

Тёплым вечером по улице идут отец и дочь. Девочка кружится перед ним, босыми ногами шлёпая по пыли, и тихонько напевает любимую песенку:
“You are my sunshine…”

Мужчина шагает позади, улыбаясь её детскому счастью.

— Папа, а мы сегодня пойдём в парк? С братом? — её глаза сияют надеждой.

Он мягко вздыхает и гладит её по голове:

— Нет, милая. Твой брат сейчас очень занят… Ты же знаешь, ему скоро поступать. Не будем его отвлекать.

Дочь на мгновение хмурится, губы дрожат от разочарования, и тогда отец склоняется к ней:

— Но мы можем сходить вдвоём. Только ты и я.

Её лицо мгновенно расцветает. Девочка подпрыгивает от радости и несётся вперёд:

— Мы с папой пойдём в парк! Мы с папой пойдём в парк!

Она бежит всё быстрее, ветер играет её светлыми прядями.
И вдруг — хриплый визг шин. Из-за угла вырывается машина.

Мир сжимается в один-единственный звук:

— Айви, нет!

13 апреля 1982 года.

В старом автомобиле тихо гудит двигатель. На заднем сиденье сидит маленький мальчик — всего одиннадцати лет. Он сжимает в руках тяжёлый рюкзак, набитый книгами так сильно, будто они — единственное, что у него осталось от прежней жизни.
Его взгляд пуст и грустен. Он не спрашивает, куда его везут. Он уже привык не спрашивать.

На переднем сиденье мужчина около тридцати семи лет бросает на него короткий, ободряющий взгляд.

— Алекс… — произносит он мягко. — Проект «Дом для сироты» — это твой шанс. Новая надежда. Мне кажется, ты справишься.

Мальчик не отвечает. Он только тихо, почти незаметно кивает, словно соглашаясь не с словами, а с неизбежностью.

Машина выезжает на новый участок дороги.
За окном появляется табличка:

WELCOME TO HAWKINS
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХОУКИНС

Алекс опускает глаза на свой рюкзак, будто пытаясь спрятаться в нём от будущего, которое уже дышит ему в затылок.

Прошло полчаса молчаливой дороги.
Автомобиль медленно свернул на узкую улицу и остановился перед старым двухэтажным домом. Серые стены, облупившаяся краска, хрупкая веранда — всё выглядело забытым временем. Рядом по-прежнему стояла перекошенная табличка «Продано», будто никто не удосужился её убрать.

Двигатель стих. Мужчина за рулём повернулся к мальчику.

— Ну вот мы и приехали, Алекс. — Его голос был мягким, но в нём чувствовалась усталость. — Это твой новый дом. Большой… слишком большой для одного ребёнка. Но так решили наверху.

Алекс опустил глаза на свой рюкзак. Мужчина продолжил:

— Скоро нам придётся попрощаться. Но не волнуйся: каждые два месяца я буду приезжать, проверять, как ты здесь. И… если тебе станет одиноко, сегодня тебя навестит шериф Джим Хоппер. Он согласился помочь — покажет город, поможет оформить тебя в школу. Хороший человек, ты ему понравишься.

Наступила короткая тишина — тяжёлая, как плотный воздух перед грозой.

Мужчина вынул из кармана бумажку и положил её Алексу в ладонь.

— Если что-то случится, звони по этому номеру. Телефон в доме должен быть. Я — Рейн Дарим. Хотя… — он грустно улыбнулся. — Вряд ли что-то случится. Программа обеспечивает тебя едой, деньгами и поддержкой до твоего совершеннолетия.

Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и тихо сказал:

— Ну что, пора прощаться, Алекс.
Я в тебя верю. Ты справишься.

Дверь машины открылась, и холодный весенний воздух помог понять: теперь всё по-настоящему.

Алекс вошёл в дом так тихо, будто боялся, что одно неловкое движение, шелест обуви или скрип пола снова лишит его места, которое едва успело стать новым началом. Он держался так, как держатся дети, слишком рано понявшие, что мир реагирует на них иначе, чем на остальных.

С трёх лет его перебрасывали от одной семьи к другой.
Никогда не по его вине — он был тихим, внимательным, вежливым мальчиком. Читал книги, чтобы не мешать никому, старался быть “удобным”, чтобы его оставили.

Но его всё равно возвращали.
Всегда.

Будто само понятие семьи было для него чем-то запретным, словно чья-то невидимая рука каждый раз выталкивала его обратно в одиночество.

И теперь, стоя в пустом доме, Алекс чувствовал это знакомое, ледяное ожидание: сколько продлится этот раз?

Дом оказался слишком просторным — пугающе просторным для одиннадцатилетнего мальчика, привыкшего к тесным комнатам и чужим голосам за стеной.
Внутри чувствовался недавний ремонт: стены были свежими, но всё равно отдавали чем-то холодным, будто дом ещё не успел пропитаться человеческим теплом.

Кухня встретила его тихим гулом холодильника. Тот был неожиданно наполнен едой — аккуратно разложенной, как будто для кого-то более взрослого. Большой стол занимал центр комнаты, а в тумбочках лежали новые кухонные принадлежности, ещё не тронутые руками.

Каждая комната была почти одинаковой: кровать, письменный стол, шкаф для одежды. Всё необходимое — и ничего лишнего.
Ни игрушек, ни вещей, которые могли бы рассказать о прежних жильцах.

В гостиной стоял стандартный телевизор эпохи — тяжёлый, квадратный, с деревянной рамкой. Он выглядел так, будто давно не слышал человеческого смеха.

Дом был готов к жизни.
Но внутри него было пусто.

Алекс выбрал себе комнату на втором этаже — ту, что находилась рядом с ванной, стоящей почти вплотную к лестнице. Странное, неуклюжее дизайнерское решение, словно дом когда-то собирали в спешке, не думая о тех, кто здесь будет жить.

Комната встретила его пустотой: голые стены, чистая постель, письменный стол и шкаф.
Но стоило ему опуститься на пол и открыть рюкзак — пустота начала исчезать.

Он аккуратно, почти торжественно достал книги.

Сначала — лёгкие, детские:
«Винни-Пух и все-все-все» и потрёпанный «Хоббит» — единственные напоминания о том, что он всё-таки ребёнок.

Но за ними последовали тома, которые никак не сочетались с его возрастом.
Толстый, пугающе сложный «Улисс».
Потерявший обложку «451° по Фаренгейту».

А затем — то, что вряд ли когда-либо держал в руках обычный одиннадцатилетний мальчик.

Популярная космология Хокинга — «Краткая история времени».
Тяжеловесное «Происхождение видов», которое и взрослые редко дочитывают.
И Алексу особенно дорогий «Космос» — книга, в которой он находил ответы на вопросы, слишком большие для детской головы, но странным образом понятные именно ему.

Алекс раскладывал книги на столе осторожно, как будто боялся их разбудить.
С каждой раскрытой страницей комната становилась чуть уютнее — будто книги, а не люди, были его единственной настоящей семьёй.

Холодный, пустой дом тихо наблюдал за тем, как мальчик пытается построить в нём хоть какое-то своё пространство.

Алекс устало выдохнул. Книги были разложены, рюкзак опустел, а он сам чувствовал себя так, будто его тело перевезли через полстраны на поезде без остановок. Переезд оказался слишком тяжёлым для одиннадцатилетнего мальчика — слишком много дороги, слишком много мыслей, слишком много надежд, которые он боялся почувствовать.

Он лёг на кровать «ненадолго», но веки опустились мгновенно.

Сон

Он стоял в длинном, бесконечном сером коридоре.
Стены были гладкими, холодными, будто сделанными из сырого бетона. Воздух давил на грудь, и шаги мальчика гулко отдавались эхом, хотя он был босиком.

В конце коридора стояла дверь.

Чёрная.
Нереально чёрная — как провал, как дыра в самой реальности.

Казалось, она дышит.
Медленно, тяжело.

На её поверхности неровно, будто кровавыми ногтями, были выцарапаны цифры: 000.
Цифры пульсировали… и звали его.

Алекс понял это сразу — дверь хочет, чтобы он её открыл.

Он шёл к ней, не чувствуя пола под ногами.
Рука поднимается к холодной металлической ручке…

И в тот момент, когда пальцы почти касаются её—

Реальность

Алекс резко вскочил, хватая ртом воздух.

Сначала он увидел потолок.
Потом — свои руки.
Потом почувствовал липкость на коже.

Он поднял ладонь к лицу и увидел кровь.

Его нос заливал поток — густой, тёплый, ярко-красный. Тонкая река текла от носа к подбородку и капала на свитер, расползаясь тёмными пятнами по ткани. Под ним на простыне уже образовалось небольшое бурое пятно.

Дыхание сбилось. Голова кружилась, словно часть сна всё ещё держала его за затылок.

Алекс провёл пальцами по лицу — кровь не прекращалась.

В доме было тихо.
Слишком тихо.
И в этой тишине он впервые ощутил, что дом не совсем пуст.

Алекс поднялся с кровати, едва чувствуя ноги. Голова всё ещё пульсировала странной, тяжелой болью — то ли от сна, то ли от крови, которую он потерял. Он направился в ванную, стараясь ступать тихо, словно дом мог рассердиться от слишком громкого шага.

Ванная встретила его тусклым светом: лампочка мерцала, будто не была уверена, стоит ли ей освещать это место.
Белая раковина, зеркало с царапинами, старая чугунная ванна. Холодные стены.

Будто сама комната шептала: «Ты опять не вписываешься. Ты опять чужой».

Алекс умыл лицо, смывая кровь, которая уже подсохла на коже. Но когда он попытался стереть её со свитера, ткань не поддалась.
Красные пятна въелись глубоко — настолько, что казалось, будто они цепляются за мальчика, как метка, как память, от которой не уйти.

И вдруг — звонок.
Резкий, громкий, словно удар.

Алекс вздрогнул так, будто его застукали на месте преступления. Сердце сорвалось в бешеный ритм. Он мгновенно сорвал свитер с себя и засунул его под раковину, почти заталкивая внутрь, как улики, которые нельзя никому показывать.

Стараясь дышать ровно, он вышел из ванной и, спускаясь по лестнице, чувствовал, как каждая ступень отдаётся в груди тревожным эхом.

Он открыл дверь.

На пороге стоял мужчина. Форма шерифа, густые усы, лёгкая небритость. От него пахло табаком и кофе — запахи усталости, дороги и долгих ночей.

— Алекс Бишеп, верно? — спросил он хрипловатым голосом. — Меня зовут Джим Хоппер. Я пришёл проверить, как ты тут. Всё нормально у тебя?

Его взгляд был внимательным.
Слишком внимательным.
Будто он видел больше, чем говорил.

Алекс стоял неподвижно, будто земля под ногами превратилась в лёд. Он молча смотрел на мужчину и из всех сил пытался скрыть следы недавней паники — кровь, страх, дрожь.
Говорить о своих проблемах нельзя.
Никому.
Никогда.
Этот урок вжился в него глубже любой книги.

Джим Хоппер явно чувствовал напряжение.

— Можно войти? — спросил он мягче, чем выглядел.

Алекс мгновенно отступил в сторону, пропуская его внутрь.
Доверие? Нет.
Привычка подчиняться — да.

Хоппер осмотрел дом и кивнул:

— Похоже, ты уже тут обживаешься. Давай поговорим минутку на кухне.

Он прошёл первым, как человек, привыкший свободно входить в любое пространство. На кухне взял кружку, налил себе кофе и сделал первый глоток с видом человека, которому давно не удавалось поесть в тишине.

— Надеюсь, ты не против, что я тут хозяйничаю?

— Напротив, — коротко ответил Алекс.
Ему было проще согласиться, чем возражать.
Взрослым не возражают — это правило.

Хоппер сел за стол, откинулся на спинку стула, потер лоб.

— Вот и хорошо… — сказал он, делая паузу. Взгляд его стал сосредоточенным, будто мысль, которую он обдумывал долгое время, наконец решилась выйти наружу. — Алекс, признаюсь, меня кое-что смущает. Этот ваш проект… «Дом для сироты».

Он наклонился вперёд.

— Государство выделяет дом. Полностью обеспечивает ребёнка. До совершеннолетия оплачивает всё — еду, одежду, счета. На бумаге всё идеально. Даже слишком.
А я, между прочим, полгода не могу выбить деньги на элементарное обновление оборудования в участке. И знаешь, что мне говорят? «В бюджете нет средств». А тут — бах, вот тебе дом, вот деньги, вот всё, что нужно… ребёнку. Просто так.

Он покачал головой.

— Понимаешь, да? Что-то тут не сходится.

Тишина повисла тяжёлая, давящая.
И в этот момент Хоппер осознал, что слишком увлёкся взрослым разговором.

— Чёрт! — вскрикнул он, дёрнулся, и горячий кофе плеснул на его рубашку. — Прости, Алекс… привычка. Где у тебя ванная?

Алекс молча указал на лестницу.

Хоппер поднялся наверх.

И в тот же миг мальчика сковал холод.
Свитер.
Кровавые пятна.
Он засунул его под раковину.
И сейчас Хоппер идёт ровно туда.

Сердце Алекса провалилось куда-то в живот.
Если Хоппер откроет тумбочку — он увидит всё.
И тогда… что будет тогда?

Дом вдруг показался слишком большим, слишком тихим.
И шаги Хоппера наверху отдавались громче, чем следовало.

Алекс сорвался с места и бросился вверх по лестнице.
Ступени пролетели под ногами, сердце билось так, будто хотело вырваться из груди и бежать быстрее него.

Но он опоздал.

Джим Хоппер стоял в ванной, держа в руках свитер.
Тот самый — пропитанный кровью, хранящий следы чужого ужаса, сна, боли.

Алекс остановился, как вкопанный.
Внутри холодно шепнул знакомый голос:

«Вот опять. Ты создаёшь проблемы. Ты лишний. Ты… ошибка.»

Хоппер поднял взгляд. Серьёзный, внимательный, профессиональный.

— Алекс. Покажи-ка руки.

В голосе не было злости — только беспокойство. Но мальчику от этого не стало легче.

Он молча протянул руки вперёд.
Они были чистые — ни порезов, ни царапин. Только татуировка 000, будто отмечающая его как что-то особенное… или что-то чужое.

Хоппер облегчённо выдохнул, проведя ладонью по лицу.

— Не пугай меня так, парень… Я уже подумал, что ты режешь себя.

Несколько секунд он молчал.
Его взгляд задержался на татуировке Алекса — слишком долго, слишком внимательно. Взгляд человека, который видел многое и знает, что бывают вещи, которым нет простых объяснений.

— В таком возрасте уже татуировку? — пробормотал он.

Алекс хотел сказать, что не делал её, что она всегда была с ним… но слова застряли где-то глубоко.

Хоппер поднял свитер.

— Если ты не резал себя… тогда почему спрятал? Что случилось?

Алекс сначала хотел соврать.
Хотел сказать что-нибудь простое, чтобы его оставили в покое.
Но взгляд Хоппера был слишком честным, слишком живым, чтобы лгать перед ним.

Голова опустилась. Плечи дрогнули.

— Я… это… — он замялся, как будто слова были колючками.
— Это не порезы. Я не… делал ничего такого…

Он громко сглотнул.

— У меня просто… кровь пошла. Из носа. Очень много. Я…
Он сжал руки в кулаки, будто пытаясь удержать себя от слёз.

— Я не хотел… создавать проблем…
Голос дрогнул, стал почти шёпотом.
— Кровь не оттиралась… Я… я спрятал свитер, потому что так…
Он тяжело вдохнул.
— Потому что так я привык. Если никто не видит… никто не злится.

Он вытер глаза рукавом, быстро, будто боялся, что это запретно.

— Простите… — прошептал он. — Я просто… не хочу никому мешать.

И в этот момент Алекс выглядел не как странный мальчик с татуировкой «000».
А как ребёнок, которого слишком часто заставляли чувствовать, что он — лишний.

Хоппер тихо хмыкнул, и на его лице появилась тёплая, почти отеческая улыбка.

— Точно ребёнок.
— …

Он посмотрел куда-то мимо мальчика, будто в другой мир, который давно закрылся:

— У меня была дочь… — сказал он едва слышно. — Однажды разбила мою любимую кружку. Спрятала осколки под матрас, сама пыталась склеить… Я чуть с ума не сошёл, когда увидел, подумал, что она поранилась.
Отругал её, конечно… а потом мы вместе собирали ту кружку обратно.

Он улыбнулся, но глаза выдавали его — там была тоска, запечатанная болью, которую не скрыть ни формой, ни усами, ни запахом табака.

В тишине ванной комнаты Алекс впервые увидел в шерифе не просто взрослого.
А человека, который тоже что-то потерял.

Алекс так и не решился спросить у Хоппера о его словах «у меня была дочь».
Вопрос буквально стоял в горле, давил изнутри… но он не смог.
Он боялся причинить боль мужчине — так же, как боялся быть причиной боли кому угодно.

Несколько секунд Хоппер молчал, будто что-то обдумывал. Затем, сменив выражение лица на привычно спокойное, сказал:

— Ладно, Алекс. Давай я помогу тебе с этим свитером. Чтобы отмыть кровь, нужно специальное средство. Сейчас вернусь.

Он быстро вышел из дома. Через окно было видно, как Хоппер наклоняется к багажнику своего джипа и роется в коробке. Вернулся он с небольшим пакетиком.

— Вот этим лучше всего отмываются следы крови, — сказал он так буднично, что было ясно: опыт у него в этом более чем достаточный.
Джим Хоппер
— Думаю, немного насыпать — и хватит, чтобы вывести такое пятно. Ну что, давай разберёмся.

Они вдвоём наклонились над раковиной.
Алекс держал свитер, а Хоппер аккуратно втирал порошок в ткань.
Смотрелось это так, будто они — отец и сын, решающие обычную домашнюю проблему.
Но внутри каждого что-то мешало сделать шаг навстречу.

Алексу мешал страх.
Хопперу — память.

Память, которая держит за руки и ноги, не давая приблизиться к кому-то новому, чтобы снова не потерять.

Через несколько минут им удалось добиться результата: пятно наконец начало бледнеть, затем почти полностью исчезло.

— Хух… — тяжело выдохнул Хоппер, вытирая ладони полотенцем. — Непросто было, но мы справились.

Он взглянул на Алекса с лёгкой улыбкой — спокойной, усталой, но тёплой.

— Думаю, на сегодня с тебя приключений достаточно, Алекс. Завтра я покажу тебе Хоукинс.
И ещё… — он указал пальцем в сторону школы. — Через три дня у тебя первый день в средней школе. Я уже всё уладил.

Хоппер направился к двери, благородно отступая, чтобы дать мальчику пространство.

— Отдыхай. Увидимся завтра.

Дверь закрылась.

И дом снова стал тихим.
Но впервые за долгое время тишина не показалась Алексу враждебной…
Просто непривычной.

14 апреля 1982 года

Следующий день.

Сон

Алекс снова оказался там.

Тот же коридор. Те же серые стены, уходящие в бесконечность. Холод, который будто просачивался под кожу.

И та же дверь — чёрная, нереально плотная, как будто вырезанная из тьмы самой по себе. Но сегодня она была иной. Сильнее. Живее.

Она дышала тяжело, как зверь за решёткой. А цифры 000, выцарапанные на поверхности, пульсировали, будто били в такт его сердцу.

И вдруг раздался голос.

Первый раз он был похож на шёпот. Теперь — на крик, который ломал пространство:

— Алекс… открой меня!

Ты должен открыть меня!

Коридор задрожал. Потолок будто провис. Тьма сгущалась у его ног.

А затем голос сорвался, стал чужим, рваным, будто слова проходили через треснувшее радио или чьи-то сломанные зубы:

— СТАТЬ… емт мек… нежлод… лыб… ьтыб…

Алекс не понимал этих слов.

Но чувствовал — они о нём.

О том, кем он должен стать… или кем его хотят сделать.

Дверь снова рванулась, будто пытаясь сорваться с петель:

— ОТКРОЙ МЕНЯ, АЛЕКС!

Мальчик шагнул назад — и проснулся так резко, словно кто-то дёрнул его за плечо.

Алекс проснулся рывком — как будто кто-то резко вырвал его обратно в реальность.

Тело было холодным, пропитанным липким потом.

А главное — снова.

Кровь.

Тонкая, обжигающе тёплая струйка текла из носа, медленно скатываясь к губам.

Казалось, что каждый раз, когда он видит ту дверь во сне, что-то невидимое давит на него изнутри, заставляя тело сдавать позиции.

Он прижал рукав к носу и поднялся.

Шатался — словно часть сна всё ещё держала его за лодыжку.

Ванная встретила его зеркалом, в котором он едва узнал своё отражение: бледное лицо, растрёпанные волосы, тёмные круги под глазами.

Словно он не спал всю ночь, а бежал.

Алекс умылся, тщательно смывая кровь, которая будто цеплялась за кожу, не желая отпускать.

К счастью — сегодня одежда осталась чистой.

Этого он и боялся больше всего.

Он глубоко вдохнул и направился вниз.

На кухне было тихо и прохладно.

Он открыл холодильник — там, как и вчера, всё лежало на своих местах.

Алекс достал кусок колбасы, хлеб (да, кто-то из прежних жильцов действительно хранил хлеб в холодильнике), и аккуратно, медленно сделал себе сэндвич, будто каждое движение помогало успокаивать мысли.

Чайник вскипел.

Он налил себе чашку горячего чая — привычное тепло в ладонях всегда действовало как маленькая защита от мира

Позавтракал тихо.

Сосредоточенно.

Словно пытался прожевать не только еду, но и тревогу.

Когда он уже ставил кружку в раковину, раздался стук в дверь.

Не громкий — уверенный.

Сердце у Алекса на мгновение остановилось.

Но затем он понял, кто это.

Алекс открыл дверь.

На пороге стоял шериф — в форме, с привычным запахом табака и кофе.

Джим Хоппер

Хоппер слегка кивнул:

— Утро, Алекс. Ну что, готов к экскурсии по Хоукинсу? Я обещал тебе показать город — держу слово.

Он улыбнулся краешком губ — чуть устало, но по-настоящему.

В этот момент Алекс почувствовал странное… спокойствие.

Будто с приходом Хоппера в дом вошло немного живого тепла, которого тут так не хватало.

Хоппер сделал шаг в сторону, кивнув на машину:

— Пойдём, Алекс. Покажу тебе город. Надеюсь, ты не боишься джипов с вечным запахом кофе.

Алекс чуть-чуть улыбнулся — очень едва заметно — и сел на пассажирское сиденье. Дверь джипа захлопнулась, и мир за стеклом вдруг стал казаться менее давящим.

Jim Hopper завёл двигатель, и они выехали на тихие утренние улицы Хоукинса.

— Ну что, — начал Хоппер, не отрывая взгляда от дороги. — Добро пожаловать в наш маленький городок. Не самый шумный, но жить тут можно.

Они медленно ехали вдоль жилых кварталов. Хоппер показывал рукой в сторону больших кирпичных зданий.

— Вон там — твоя будущая школа. Средняя школа Хоукинса. Ты её узнаешь — внутри пахнет мелом, старыми шкафчиками и терпением учителей, которые уже десять лет мечтают уйти на пенсию.

Алекс смотрел в окно: школьный двор, пустые баскетбольные кольца, длинные коридоры — всё выглядело чужим, но не пугающим.

Дальше по дороге виднелся парк.

— А это наш парк. Здесь по выходным устраивают ярмарки, дети гоняют на велосипедах… да и вообще место неплохое. Осенью тут особенно красиво.

Алекс видел высокие деревья, ещё голые после зимы, серые лавочки, одинокую карусель. Здесь было тихо — слишком тихо для парка, но в этой тишине было что-то уютное.

Через несколько минут они выехали к центру города.

— Добро пожаловать в «сердце» Хоукинса, — усмехнулся Хоппер. — Пару кафе, магазинчик с комиксами, старый кинотеатр. Вечером тут иногда проходят киноночи — если не занесёт снегом, конечно.

Алекс заметил людей, выходящих из булочной, старика с газетой, девушку на велосипеде. Всё выглядело просто… нормально. Нормальность, к которой он давно не привык.

Последней остановкой был полицейский участок.

Хоппер хлопнул по рулю:

— А вот тут я и провожу полжизни. Полицейский Департамент . Если что-то случится — сюда добирайся в первую очередь. Я тут почти всегда.

Он говорил легко, но в голосе чувствовалось что-то важное — как будто он действительно хотел, чтобы мальчик запомнил эти слова.

Алекс впервые за всю поездку поднял взгляд прямо на Хоппера и тихо сказал:

— Спасибо.

Хоппер бросил короткий взгляд, слегка удивлённый.

— За что?

Алекс чуть пожал плечами:

— За… экскурсию.

Но внутри он думал другое: за то, что не страшно рядом с тобой.

Хоппер понял это — не словами, а тоном. Его взгляд стал мягче.

— Всегда пожалуйста, Алекс.

И джип поехал дальше, будто дорога впереди была не просто улицей Хоукинса, а первым шагом в новую жизнь.

17 апреля 1982 года

Три дня прошли быстро — и тяжело.

Комната из сна больше не уходила.
Каждую ночь она возвращалась к Алексу с той же чёрной дверью, с тем же давящим воздухом и тем же изломанным голосом.
Он уже почти привык просыпаться в крови — это стало таким же обычным делом, как почистить зубы или умыться.

Но сегодня всё было иначе.

Сегодня был его первый день в средней школе Хоукинса.

Алекс стоял перед зеркалом, медленно застёгивая рюкзак. Внутри всё сжималось — страх, неизвестность, одиночество… И слабая надежда, как крошечный огонёк.

С улицы посигналил знакомый джип.

Джим Хоппер приехал.

Алекс быстро спустился вниз, открыл дверь и увидел шерифа, сидящего за рулём. Тот махнул рукой:

— Ну что, Алекс, готов к первому дню в средней школе Хоукинса?
Я тебя отведу к директору — она скажет, где твой класс.

Алекс тихо кивнул и сел рядом.

Дорога до школы была короткой, но для него казалась бесконечной.
Новый город, новая школа, новые люди.
А внутри — старая дверь из сна, тёмная, пульсирующая.

🏫 В школе

Средняя школа гудела голосами учеников — смех, шаги, звонки шкафчиков.
Алекс старался идти за Хоппером так тихо и незаметно, будто боялся потревожить воздух.

Коридоры были длинными, пахли мелом и старой бумагой.
На стенах — объявления о школьных мероприятиях, фотографии футбольной команды, расписания занятий.

Хоппер шёл уверенно, слегка сутулясь, как всегда. Алекс — позади него, маленькой тенью.

Они дошли до кабинета директора.
У двери Хоппер остановился и обернулся к мальчику:

— Ну всё, Алекс… дальше ты сам.
Но, — он положил ему руку на плечо, — удачи тебе. Ты справишься.

Алекс сорвал взгляд с пола и тихо сказал:

— Спасибо.

Он вошёл в кабинет.

Там его уже ждали.

За столом сидела директор — строгая женщина в очках. А рядом стоял парнишка примерно его возраста: кудрявый, живой, с широкой улыбкой, с которой мог бы светиться весь кабинет.

Как только Алекс вошёл, парень буквально подскочил к нему:

— Так это ты новенький?!
Привет! Меня зовут Дастин Хендерсон!

Он протянул руку с такой искренней энергией, что Алекс впервые за долгое время почувствовал… тепло.

— Я Дастин Хендерсон! — повторил он, будто Алекс не расслышал. — Не волнуйся, я покажу тебе всё, что нужно в школе. У нас тут чуть-чуть сумасшедшие учителя, но весело!

Алекс моргнул, ошеломлённый такой напористостью, и нерешительно пожал руку.

— Я… Алекс.

— Отлично! Будешь с нами в классе! — Дастин засиял. — Пойдём! Я тебе покажу все тут!

И впервые за многие месяцы Алекс почувствовал, что, возможно…
он не будет здесь один.

Дастин, будто маленький турбо-генератор энергии, тащил Алекса по коридорам школы, оживлённо рассказывая обо всём подряд.

— Вот тут у нас биология! — он ткнул пальцем в дверь, будто показывал главный секретный объект. — Учитель строгий, но если ответишь что-нибудь умное, он тебя сразу полюбит. А это кабинет истории — тут иногда скучно, но учитель супердобрый. А ещё у нас есть класс, где мы делаем научные проекты… Я потом покажу!

Алекс слушал, стараясь не потеряться в шквале информации.
Но странным образом ему было… спокойно.
Дастин говорил легко, уверенно, без пауз — как будто знакомился с людьми каждую минуту своей жизни. Алексу это давалось куда сложнее.

Они дошли до двери кабинета, на которой висела табличка с номером класса.
Внутри уже слышались голоса учеников — шум, перемешанный со смехом и гулом разговоров.

Дастин остановился, повернулся к Алексу и улыбнулся так, словно это был самый обычный день, а не чей-то новый старт.

— Ой! — он хлопнул себя по лбу. — Сейчас у нас урок!

И как раз в этот момент прозвенел звонок — резкий, металлический, заставляющий воздух дрогнуть.

— Давай, заходи! — сказал Дастин, распахивая перед ним дверь. — Не переживай. Ребята будут тебе рады. Я же сказал: ты попадёшь в наш лучший класс!

Он вошёл первым — уверенно, шумно, сразу махнув кому-то внутри.
Алекс застыл на секунду перед дверью.

Сердце билось быстро.
Руки дрожали.
Он сделал короткий вдох, затем шаг вперёд.

Порог новой жизни был совсем маленьким — всего несколько сантиметров.
Но для Алекса он казался огромным, как мост над пропастью.

И всё же он вошёл.

Когда Алекс вошёл, класс мгновенно стих — словно кто-то выкрутил громкость до нуля.
Учительница подняла взгляд от журнала, улыбнулась тепло и сказала:

— О, вот и наш новенький. Алекс, можешь представиться ребятам?

Сердце мальчика ударилось о рёбра.
Он стоял посреди класса — как на сцене, под светом огромного прожектора.
Двадцать пар глаз смотрели прямо на него.

И это давление…
Не просто внимание.
Будто на него опустили плиту весом в двести пятьдесят тонн, и он едва удерживался, чтобы не рухнуть под ней.

Грудь сдавило.
Руки стали холодными.
В голове звенело.

Но всё же он попытался говорить.

— Меня… зовут Алекс Бишеп.

Голос дрогнул.
Слова прозвучали коротко, обрубленно — будто он вытолкнул их силой.
Он хотел сказать что-то ещё — «я недавно переехал» или «рад знакомству», как делают обычные дети…

Но ничего не вышло.

Он просто стоял, прижатый взглядами, словно каждый одноклассник держал его за плечи, не давая сделать ни шага, ни вдоха.

Учительница заметила это мгновенно.

— Ребята, — сказала она мягко, но уверенно, — не давите на Алекса. Он только недавно приехал в наш городок. Давайте будем терпеливее.

По классу прошёл лёгкий шёпот, несколько ребят отводят взгляд, кто-то смущённо улыбается, кто-то просто смотрит с любопытством.

Учительница открыла журнал и указала на парту у окна.

— Садись, Алекс. Это твоё место.

Окно пропускало мягкий дневной свет, и именно там было чуть тише, чуть безопаснее.

Алекс медленно прошёл мимо рядов парт, ощущая на себе каждый взгляд, каждый поворот головы, каждый чужой шёпот.
Но там, у окна, он наконец смог сделать нормальный вдох.

Он сел, положил руки на парту — и только тогда заметил, что ладони дрожат.

Так прошёл первый день Алекса в школе.

Он почти ничего не говорил, почти ни с кем не пересекался взглядом, старался быть тише, незаметнее — так, как привык жить всю свою жизнь.
Но рядом всё время появлялся Дастин.

Каждую перемену, каждый час он подходил к Алексу — что-то рассказывал, показывал, задавал вопросы, делился смешными фактами, приглашал поиграть или просто стоял рядом, будто это было само собой разумеющимся.

Он делал это искренне.
Легко.
Как будто они уже друзья.
Как будто это не требовало никаких усилий.

Дастин, наверное, действительно так считал.

Он улыбался Алексу так, словно знал его много лет, словно видел в нём что-то хорошее, что сам Алекс в себе никогда не замечал.

Но Алекс…
Алекс не знал, что такое дружба.
Не знал, как она выглядит, как должна ощущаться, как к ней подпускают.

Он не знал, можно ли доверять этому мальчику с кудрями и огромной улыбкой.
Он не знал, как впустить кого-то в свою жизнь.

Но он точно знал одно:

Впервые за много лет он не чувствовал себя полностью одиноким.