ᴨод ᴄʙᴇᴛоʍ одиноᴋой ᴧᴀʍᴨы

Когда я открыла глаза, то долго не могла понять, где нахожусь.

Такое как-то случалось со мной. Мне тогда было около двадцати. Я окончила третий год обучения в университете, и мы, уже к тому времени однокурсницы и подруги, переехали в другой город для учёбы на выбранной кафедре. Наших родителей не особо радовала такая перспектива, но выбора у них не было, и они сняли нам двухкомнатную квартиру на четверых.

Дыхание свободы в далеке от родительского контроля пьянило, но нам, как часто бывает с хорошими, домашними девочками хотелось реального опьянения. Ни одна из нас никогда не пила ничего крепкого, а всё наше знакомство с алкоголем ограничивалось бокалом шампанского на Новый год или какого-нибудь коктейля где-нибудь на тусовке. Мой любимый коктейль носил крайне оскорбительное ныне название — «чёрный русский». Впервые изготовленный в 1949 году в гостинице «Метрополь» в Брюсселе, он стал символом только начавшейся холодной войны между СССР и США. В его составе всего два компонента: водка и кофейный ликер. Наверное, поэтому наш выбор крепких напитков, в тот вечер, пал на водку. Что сказать, я умею быть крайне убедительной и со мной тяжело спорить…

Последнее, что я помнила, как мы вчетвером сидели за столом на кухне и разливали по стопкам прозрачную жидкость, заблаговременно хорошо остужённую в морозильной камере. Одна, другая, третья…

А затем я открыла глаза и обнаружила себя лежащей в кровати какой-то совершенно незнакомой мне спальне. Двуспальная кровать, встроенный шкаф-купе, сушилка для белья, сероватые ковролин, на стенах светлые однотонные обои. Всё как у всех. Ничего особенного, в сравнении с ужасающей головной болью, сильнейшей жаждой и с желудком объявившем забастовку, требующим компенсации за вчерашнее «преступление». Меня дико мутило от запаха свежепостиранного постельного, от этой приторно-сладкой химозной розы кондиционера. Алкоголь ещё не выветрился и поэтому то, что я полностью обнажена не особо пугало, даже отсутствие моих личных вещей оставалось всего лишь загадкой, будто со мной кто-то игрался. И всё это на фоне полной темноты в голове. Никаких картинок способных дать хоть какой-то ответ.

Страха не было, мой девственно чистый разум, не имеющий опыта чего-то плохого и негативного, — не боялся. Я завернулась в простыню и встала — мир пошатнулся. Каждая клеточка моего тела протестовала против движения. Одновременно с этим казалось, что если я сейчас же не сделаю глоток живительной влаги, то непременно скончаюсь от обезвоживания в следующую секунду. Поэтому собравшись с силами осторожно вышла в коридор. В квартире было тихо. И как выяснилось пусто во всех трёх комнатах.

Напившись холодной воды из-под крана, я открыла холодильник в поисках таблетки от головной боли. Видимо в тот момент я не совсем здраво мыслила, но, как и у большинства, в нём хранились лишь мази и настойки. Пришлось методично осмотреть все кухонные шкафчики. Искомое нашлось под сидушкой кухонного уголка. Боль, конечно, не прошла, но лекарство подарило надежду на её скорое отступление. Глянула в окно. Третий этаж. С городом я плохо знакома, но точно никогда не бывала в этом районе. Я прошла к входной двери в поисках верхней одежды. Ведь, где бы я не находилась, не могла же прийти без неё в середине зимы. Отсутствие и её, озадачивало. Приметила замок открывающийся снаружи и изнутри только ключом. Идей в моей ватной голове не было, зато резко захотелось есть. Как известно, из-за спиртного понижается уровень сахара в крови, отсюда и вынужденный сигнал организма о необходимости пополнения энергии.

Я как раз наворачивала тарелку наваристого борща, когда в замке зашуршали, а в следующую секунду входная дверь отворилась и в прихожую ввалилась компания моих подруг под предводительством ещё одной однокурсницы. Стоило им меня увидеть, а я сидела за столом ровно на том месте, которое прекрасно видно от входа, как они разразились гомерическим хохотом.

— Настюха, ну ты даёшь! — воскликнула тогда хозяйка жилища, что выяснилось чуть позже. — Мы думали ты будешь в ужасе.

— А ты жрёшь сидишь, — добавила всегда немного грубоватая и чрезмерно прямолинейная Таня и они снова рассмеялись.

— А где вы были? — поинтересовалась я, морщась от их смеха, причиняющего боль моему мозгу.

— На пары ходили.

— А меня чего не разбудили?

— Так будили, ты не просыпалась. Полный аут, — вставила Ленка, что раздевалась последней. — Пришли до Катюхи, а тебя вырубило.

— Поэтому и решили тебя разыграть, но кажется что-то пошло не по плану, — снова Таня. — Тебе пить противопоказано. Это хорошо мы были, а то мало ли чего…

Хороший урок от хороших подруг в своё время.

То, что я испытывала сейчас совершенно не походило на похмелье. Если прислушаться к организму, то голова совсем не болела. Пить хотелось, но не до безумия. Я почему-то уставилась на потолок. Он был белоснежнее белого и словно завораживал. А ещё он был очень высоко надо мной метров пять где-то. Мой взгляд плавно переместился на совершенно неуместную для столь современного потолка рукотворную лампу, свисающую метра на два от него на тонком шнуре. Плафон, выполнен из бечёвки сплетённой в виде воздушного шара, в корзинку которого была помещена не горевшая лампочка.

Мысли не то, чтобы путались, они прыгали и периодически зависали. Вот как в этот момент, когда я пялилась на потолок. Не могу припомнить чтобы я о чём-либо думала. Со мной определённо было что-то не так. Иначе как объяснить, что я не заметила капельницу в правой руке?

Комната могла сколько угодно пытаться выдать себя за больничную палату, ей бы всё равно никто не поверил. Слишком большая как она сама, так и кровать, на которой я лежала. А ещё холодный свет, изливающийся из солидных размеров арочных псевдоокон. Мне показалось, что если я вдохну глубже, то обязательно захлебнусь им, этим самым светом. Настоящих окон тут не было. Зато была дверь широкая, металлическая с небольшим непрозрачным оконцем. Словно навязчивая мелодия, в голове закрутился вопрос: где я?

Какой никакой ответ бы пришёл, если бы мои воспоминания не скакали как зайцы. Их обман был столь изощрённым, что вычислить его возможно только логикой потому, что каждое из них утверждало, что оно моё последнее. Звучит дико и непонятно? Тогда вы можете представить, что я чувствовала.

Очередная моя попытка вспомнить о том, что было вчера, приводит в маленький деревянный домик во дворе многоэтажки моих родителей в родном городе. Снаружи он окрашен тёмно-зелёной краской, имеет два маленьких окошка и небольшой вход. Всего таких домиков два, один из них мы приватизировали с моими друзьями. Мне и Сереже шесть, Слава старше, ему семь. Этой осенью он пойдёт в первый класс, и мы ему немного завидуем…и восхищаемся. Он многому нас учит. Мы строим второй этаж. Ради этого встали с первыми лучами солнца.

После того как закончим, никто больше не сможет сказать, что нам нужно уступить другим желающим поиграть. На улице Сергей мастерит крышку для входа на второй этаж. В случае чего мы просто усядемся на неё, и никого не пустим. Стук молотка наверху прекращается.

— Настя, дай гвоздь! — кричит Слава, и в тёмном квадрате над моей головой появляется его протянутая рука.

Мне никак не может быть шесть. Понимаю это только умом. Умом, который отчасти немного тронулся и забыл о том, что значит последовательность. Сложно объяснить, такое со мной впервые. В душе забрезжила надежда об аварии. Возможно, я ударилась головой, поэтому меня держат отдельно.

В конце десятого класса мой одноклассник с семьёй попал в аварию. Все остались живы-здоровы, отделавшись мелкими царапинами. Только Евгений, так звали одноклассника, схлопотал сотрясение. На первый взгляд довольно несильное, его всего лишь помутило первые два дня после. Многие не воспринимают эту травму серьёзно. Её не видно, а она способна превратить мозги в кашу, в прямом смысле слова. Именно это, как сказали врачи, спровоцировало стремительное развитие шизофрении. Он не стал диким, нет. Основную часть времени он был вполне нормален, оставаясь всё тем же весёлым Жекой, но начал частенько пропадать. Его находили в разных частях города, и он никак не мог объяснить, как туда попал. Он этого не помнил. Ну, ещё он думал, что волшебник.

Я не считала себя волшебницей, но и не могла найти иного объяснения тому, где я нахожусь и как сюда попала. Самым разумным было найти людей, которые могли бы объяснить, что со мной случилось. Я медленно села, выбравшись из-под одеяла, и слегка поёжилась от прохладного воздуха в комнате. Спустив ноги с кровати, обнаружила ещё одну странность. На мне была белая хлопковая футболка огромного размера. Она висела мешком, будто предназначалась для человека вдвое, а то и втрое больше меня. От моих телодвижений широкая горловина свалилась с одного плеча, а рукав почти закрыл руку до кончиков пальцев. Поправив её, я встала, прислушиваясь к организму.

Чувствовала я себя в целом здоровой. Тело прекрасно меня слушалось, нигде ничего не болело. Всё как обычно. Ухватившись за стойку с капельницей, я направилась к двери. Подойдя, потянула за ручку, но дверь не поддалась. Я дёрнула сильнее. Меня бросило в неприятный жар, сердце застучало быстрее. Я не хотела бояться, не хотела поддаваться панике, но страх уже начал захватывать меня. Меня заперли. Мне отчаянно не хотелось верить, что я могла оказаться в такой ситуации. Тишина, нарушаемая только моим прерывистым дыханием, давила на уши. Я застучала по двери кулаком. Затем повернулась спиной и долго пинала ногой, пока не выдохлась. Ничего.

Мне стало страшно. Чертовски страшно. Я оглядела комнату ещё раз, более внимательно. Большая. Размером с баскетбольную площадку, что была у нас во дворе. Воспоминания о том времени нахлынули, но я быстро отогнала их, боясь, что они ещё больше запутают меня. В углу от дверей, за ширмой — белой, как и всё здесь, скрыт туалет и душ с кафельным поддоном. От ширмы к стене с арочными окнами, источающими свет, тянутся шкафчики, похожие, и правда, на медицинские. В голову вкрадывалась стойкая уверенность, что это не больница. Белый цвет ввёл меня в заблуждение. Ну и капельница, конечно.

Мой взгляд вернулся к пакету с прозрачной жидкостью, что прямо сейчас вливалась мне в вену. Никакого названия лекарства. Оно мне мало что сказало бы в любом случае, но сейчас я думала, что мои проблемы с памятью именно из-за этой капельницы. Я с ужасом посмотрела на сгиб локтя, где лейкопластырем был закреплён катетер. Осторожно потрогала его, пытаясь понять, насколько крепко он держится. Я ухватилась за уголок лейкопластыря, понятия не имея, как вытаскивают катетер, но жгучее желание поскорее избавиться от него пересилило все сомнения. Дрожащими пальцами я сжала пластиковую трубку и резко рванула. В этот момент я не задумывалась о правильности своих действий — я просто хотела, чтобы это, наконец, закончилось. Катетер с глухим шлепком упал на пол.

Скорее всего, я сильно повредила вену потому, что вместе с болью тонкой струйкой хлынула кровь. Я зажала рану ладонью. Понимая, что её лучше всего перевязать, я направилась обратно к постели и кое-как обмотала локоть углом простыни и села на край кровати ждать, когда кровь утихнет.

Я смотрела на алые капли, оставленные мной на безупречной белизне пола, и это вызывало во мне неописуемые чувства. В этом контрасте было что-то почти мистическое, заставляющее остановиться, присмотреться, почувствовать тяжесть ситуации, вызывая во мне неконтролируемое чувство тревоги и ужаса.

— Чёрт возьми, где я?! — прокричала я в никуда.

Голос эхом разнёсся по комнате, отражаясь от стен. Я почувствовала, как паника начинает накрывать меня с головой. Что я здесь делаю? Почему я одна? Эти вопросы вихрем кружились в моей голове. Я не знала, что делать дальше. Не знала, как выбраться из этого кошмара.