Одержимая параллель

Где-то в Южной Африке. Разрушенный промышленный комплекс. Год 1978.

Пыль и сажа оседали на остатках перекрытий, будто сама земля пыталась похоронить руины. Где-то вдалеке гремели короткие очереди и раздавались крики. Сверху, с обугленного козырька разрушенного газохранилища, стекала вязкая чёрная жидкость. Металл скрипел — будто остатки человечества сами задыхались под тяжестью пепла.

На обломках бетонной плиты, прижимаясь спиной к обвалившейся опоре, сидел человек. Человек ли? Его правая рука — механическая, поблескивающая сквозь трещины покрытия, тряслась от перегрева. Искры выбивались из плечевого шарнира. Левую он прижал к боку, останавливая синтетику, струящуюся сквозь лопнувший панцирь. Его броня — тёмная, потрескавшаяся, местами закопчённая. Плед — красно-чёрный клетчатый, изодранный в лохмотья, всё ещё лежал на плечах.

На лице — расколовшаяся полумаска демонического самурая Они. Композитный слой крошился, опадая на землю красными лепестками. Удар инквизитора дал сильную трещину. И не только в маске, но и, похоже, в черепе. Обнажились уродливые лицевые импланты, замена живым тканям, с металлическими пластинами вместо скул, кабельными шинами по линии челюсти и глухо поблескивающим искусственным глазом.

Это был Эмиль. Убийца тиранов. Один из последних Рыцарей пепла.

Шаги. Скрежет металла по металлу. Словно преследователь не спешил — знал, что добыча уже не уйдёт.

— Ты всё ещё ползёшь? — раздался глухой голос, преломленный реверберацией шлема.

Инквизитор - Паладин Церкви Великой Скорби. Высокий силуэт в черной броне, как будто выточенной из угля. На груди символ — золотистый пылающий глаз с лучами. Его шлем, отсылающий к Тевтонскому ордену, с плоской передней пластиной и узкой трехлучевой щелью визора, слегка светился изнутри. В правой руке он держал массивный тесак с резонирующими янтарными прожилками. На некоторых швах брони — то же слабое янтарное свечение. И хотя он не светился, как боец с активным ядром, вся его фигура казалась чужой и зловещей, как сама Церковь Великой Скорби.

Эмиль поднялся. Медленно. Его ноги — усиленные экзопротезами — скрипели. Система стабилизации не реагировала. Он задыхался, грудной накопитель неровно вибрировал. Правая рука, механическая, всё ещё слушалась, но хвату уже не хватало сил держать меч, оставленный где-то в покрытой радужной пленкой луже.

— Эта броня когда-то была белой, — сказал Эмиль, глядя на паладина. — Теперь, как сажа. Как будто копоть сгоревших тел въелась в каждую пластину.

— Мы сами её перекрасили, — ответил инквизитор — В белом ходят святые. А мы — просто пепел.

Пушка в руке Эмиля поднялась — тяжёлый кастомный 45го калибра, с расширенной каморой и массивным дульным тормозом. Выстрел — звонкий, прямой. Пуля ударила преследователя в грудь, отскочила.

— Всегда был слабее, — сказал паладин. — Просто раньше тебе везло. Сейчас — реальность. Она не на твоей стороне.

Он ударил. Тесак рубанул по остаткам перекрытия, бетон разлетелся. Эмиль уклонился, врезался в паладина плечом. Противник отшатнулся. Секунда — и Эмиль выстрелил ещё раз. Потом ещё. Не пробить. Но замедлить — да. Он метнулся в сторону, едва удержался на ногах. Один привод заклинило. Внутри только лязг, искры и перегрузка.

Паладин шагал. Как судья. Как палач.

— Мы были братством, - крикнул Эмиль, - Мы сражались вместе. Что с тобой стало? Что стало со всеми?

— Ты не понял, - сказал черный рыцарь. — Мы выиграли. А ты остался в проигравшем мире. Дьяволы Энки ушли. Боги тоже. Но мы — остались. Мы построим новый порядок. Без тебя.

— Да не было здесь ни дьяволов! Ни богов! Кретин! - высвободил эмоции Убийца тиранов.

Эмиль выстрелил снова - пистолет почти пустой, он выхватил обломок арматуры и пошел врукопашную. Инквизитор встретил его ударом в грудь. Броня затрещала. Эмиль рухнул на землю, но не выронил железный прут. Встал, опираясь на него. Его человеческий глаз, холодный, голубой, пустой, стал почти белым. Волосы тоже были белыми, как и у всех Рыцарей пепла — следствие мутагенов и облучения. Сейчас их медленно обволакивала кроваво-красная дымка. В теле — сбой. Импульсы не доходили. Нейросвязи запаздывали.

Вновь внезапный выстрел — точный удар под подбородок. Шлем паладина треснул, лицевая пластина оторвалась, подпрыгнула и, в обратку шлепнув носителя по лицу, слетела с петель. Злобная гримаса искусственной нижней части лица, с зубами без губ, поврежденных осколками пули с ньютониевым сердечником, сейчас подходила его лицу как нельзя кстати. Их взгляды встретились.

— Ты не должен был выжить, — прошипел охотник. — Но ты всё ещё стоишь. Почему?

— Потому что помню, кто я. Потому что это не может закончиться так. Для меня - уж точно!

Инквизитор рубанул тесаком. Эмиль вновь уклонился. Катана бы сейчас пригодилась, но, кажется, уже бесполезно — привод отключён. Её бы хватило лишь на угрозу. Лишь бы противник не догадался. Но человеческая левая рука все еще работает. Он снова встал. Преследователь замер.

— Последний раз, Эмиль. Один шаг — и всё.

— Последний... но не твой, — ответил Эмиль.

Он поднял пистолет и в последний раз и нажал на спуск. Звук выстрела и глухой лязг. Затвор сдвинулся назад и замер. Ствол на затворной задержке. Магазин пуст. Эмиль выдохнул — не от испуга. Просто принял факт. Всё.

— Ха, промазал?! Лучший стрелок Стокгольма промазал в решающий момент своей судьбы! Это ли не проклятье, жалкий оступник? - злобно ликовал паладин.

Эмиль опустил пистолет и машинально потянулся к груди, к месту, где под титановой пластиной скрывалось малое ньютониевое ядро. Его пальцы скользнули по панцирю... но не нажали. Они пошли дальше — вверх, по изгибу ремня, и ухватились за плед. Тот самый — красно-чёрный, клетчатый. Обрывок старого мира. Его плечо дрогнуло.

И тогда — он вспомнил.

Алису. Тот вечер. Её голос. Её руки, накидывающие мягкую ткань на его плечи, чтобы согреть. Её улыбку. Предложение, ее согласие. Месяцы блаженной бытовой рутины. Луч кумулятивной пушки. Красный свет, прошивающий улицу. Пепел, который остался. Не боль. Свет. Беззвучный. Чистый. И холодный, как пустота внутри него.

Он не упал. Он остался стоять.

Мир вокруг был мёртв. Но память ещё жила.