Одна в железной пустоте

Пролог

В поход со сталкерами Катерина напросилась сама. Друзья, Макс и Саша ее не брали, скрывали дату похода, но она настаивала. Она была в них уверена. Ребята много где побывали, тем более все – студенты престижных ВУЗов. Макс был давно влюблен в Катю, может поэтому не хотел, чтобы она рисковала на таком опасном промышленном объекте. А Саше было все равно. Он ухмылялся и только почему-то припевал строчку из песни «Выходила на берег Катюша».

Заброшенный завод «Прогресс», ребята! Да. Тот, секретный, что был оборудован в сталинские времена, в 20 км от города. Он давно закрыт. Никто не знает, как в него попасть. И Саша где-то раздобыл карту прохода через подвал. Причем, подвал тоже эксплуатировался. Восемь цехов работали. Говорят, там все сохранилось с тех советских времен.

Доехали на электричке, прошли заросшей тропой, пролезли в дыру в заборе, обошли ржавые рельсы и перила, и по полуразрушенной лестнице спустились в подвал, где кирпичные стены опасно нависали, вдобавок через них проходили трещины шириной не меньше сантиметра. Ребята много шутили, пугая Катю. Ей даже показалось, что шутили чересчур много, будто знали то, что не знала она. Теперь, спустя час, как она оказалась одна заблокирована за тяжелой бронированной дверью, их смех возобновился в ее памяти, предательски громкий, натужный и такой далекий.

Они встали перед бронированной дверью, по центру которой был штурвал, как на корабле. Саша объяснил, что бункерная дверь закрыта на шпингалеты – это массивные стальные ригели (брусья), которые входят в пазы в дверной коробке. Как по вертикали, так и с каждой стороны. Это предотвращает перекос двери и выдавливание любого из углов. Ребята все изучили и на пару взялись крутить массивный штурвал. Механизм устроен так, что поворот штурвала через систему шестерён или тяг одновременно приводит в движение все шпингалеты.

Когда дверь открылась, сразу пахнуло запахами ржавого железа, мазута, сырой штукатурки. Катя пошла вперед. И в этот момент ребята крикнули ей, что сверху кто-то их выследил, они сейчас пойдут договорятся, а дверь пока прикроют, чтобы охранник не увидел, что они ее открыли.

Девушка не успела опомниться, как дверь закрылась, и сразу раздался грохот. За дверью произошел обвал стен. Когда она бросилась к двери, то сразу поняла, что оказалась блокирована за завалом. Ребята могли оказаться под завалом и им нужна была помощь, – она стала звать их по именам, сначала осторожно, потом все громче, пока не дошла до историчного крика. Никто не отзывался. А если наверху появился охранник, то непонятно было, почему молчит он.

Но когда первый приступ испуга прошел, она припомнила, что не было криков, стонов и всего того, что сопровождает обвал стен, когда там оказались люди. С чего она взяла, что ребята погибли? Вовсе нет. Они вышли, – охранник их увел, вот и все. Никто не знает об обвале.

Она вытащила телефон, но связи из этого бункера не было. Стационарный черный телефон, стоящий на столе у входа, молчал, – на нем не было пыли, провод был подсоединен к гнезду, но он молчал.

Тишина, окружившая Катю, поначалу звенящая, теперь была глухой, плотной и давящей на виски.

Катерина явственно ощутила, что она одна, запертая за этими глухими стенами, ребята скорее всего спаслись, уговорили охранника и сейчас побежали за подмогой. Мысли о том, что они могли погибнуть под завалами, она уже не допускала. Когда придет помощь, тоже было неизвестно. Надо взять себя в руки, и набраться терпения.

Часть первая. Завод

Цех №1: Приемный

Первоначальный шок прошел, и Катерина глубоко затянула носом воздух. Он был сырым, тяжелым от пыли, таким, какой возникает от запахов остывшего металла и векового цемента. Закоптившиеся лампочки электрического света внушали желание их зажечь, но свет не включался. Высокие стены уходили в темноту, где время черными красками покрасило потолки. На стенах, почти под самым потолком были застекленные окна, точнее не окна, а щели, такие узкие отверстия, застекленные стеклами, как линзами. Но они все-таки пропускали свет. Можно было через дверной проход попасть в другие помещения, по крайней мере дверь в следующую комнату была приоткрыта. Но все было мрачно, и идти в полутьму было страшно.

Что ждало ее в комнате, где на стене над бронированной дверью висела табличка «Цех №1: Приемный»? Конечно, стол со стульями, стопки казенных бумаг, И вдоль стены конвейерная лента, уходящая в черную дыру проема, с железными ведрами, наполненными металлическими отходами, рассыпавшимися от ржавчины.

В углу уснула метла и рядом задремала старая тачка с одним колесом, которую толкают перед собой, упершись в два «держака». На дне тачки лежала пустая банка из-под Жигулевского пива. Скорее всего охранники сюда заглядывали. Значит, скоро придут.

Она попыталась реанимировать телефон, пошевелила провода, и снова было молчание. Рядом с телефоном, на столе у проходной, под вековой пылью лежала раскрытая учетная книга с пожелтевшими страницами. Чернильная запись «Смена №1187 закрыта» расплылась, как пятно крови, но была еще читабельна. Катерина потерла руки. Они были ледяными. Легкая дрожь, учащенное сердцебиение, – от этого нельзя было избавиться в первые минуты после ее катастрофы.

Но один положительный момент она нашла, – воздух не казался спертым, – кислорода хватало, значит, где-то была вентиляция.

Она еще раз подошла к бронированной двери, покричала погромче, но там была мертвая тишина.

…Катерина вдруг улыбнулась, ее психологическое состояние было таково, что разум отказывался верить в реальность происходящего. Она попыталась найти логичное объяснение. Она четко понимала, что скорее просто обвалилась одна из стен, разгрести которую дело двух часов. Ребята крикнули «Охранник». Значит, объект охраняется и к работам спасатели приступят немедленно.

Суровые мужики, которые проберутся через завалы, спросят, как она тут очутилась. И это будет самый сложный вопрос. Что она скажет этим людям, которые вряд ли отличаются большим интеллектом, но могут отличаться большой агрессивностью, и вряд ли захотят войти в ее положение? Если отведут в полицейский участок, – это будет равнозначно отчислению из пединститута, куда Катерина поступила «на бюджет», на филфак.

Попробовать самостоятельно выбраться самой , – вот смелое, но верное решение. За спиной рюкзак, где есть вода и еда. Хотя прежде надо где-то сходить в туалет. Но не здесь же, – зайдут охранники, а тут Катькина лужа посреди Приемного цеха. И прикусив губу, она посмотрела в дверной проем. И даже поднялась с лавки, на которой немного перевела дух.

Еще ничего здесь, в комнате не случилось, но ее бросило в пот, учащённо забилось сердце и даже сдавило в груди. Она уже просто с мольбой смотрела на эти замутненные стекла под потолком, на этот дневной свет, выйти на который теперь было ее самой большой мечтой. Она думала, какая же она дура, что вместо маникюра пошла в этот подвал. Она приказала себе не впадать в панику. Она заставила себя подумать о чем-то хорошем, что греет ее душу.

«Все на свете просто.

Вот прибежала туча, и закапал дождь.

Вот намокла земля, и появился цветок.

На цветок упал свет солнца, к нему прилетели бабочка и шмель.

А потом пришел вечер, и цветок перед ночью закрылся, чтобы раскрыться с новыми силами на заре.

Бабушка говорит, что все на свете просто».

…Дверной проем в другой цех. Дверь туда была приоткрыта, но идти туда надо. За 39 минут нахождения в комнате к завалам снаружи так никто и не пришел.

Катерина снова встала, будто ее вызвали на допрос, постояла и снова села. Но надо хотя бы узнать, что там?

Катерина подошла ко входу во вторую комнату, приоткрыла дверь, уперлась руками в косяк, и заглянула…

Цех №2: Штамповочный

Второе помещение впечатляло громадностью, но еще и «угрюмостью», если можно так сказать. Во-первых, оно было больше первого раз в десять. Во-вторых, гигантские штамповочные прессы пребывали в немом крике, их мощные молоты навечно замерли в сантиметре от матриц. На одном из них застыла искореженная металлическая заготовка, будто ее поймали в момент агонии, и будто витки металлической стружки не разбегались, а охраняли эту последнюю в истории завода заготовку…

Все, кто проникал сюда, прижимались к стене и проходили на цыпочках, дабы не потревожить «сон железной заготовки». Поэтому бетонные стены были затерты, как от наждачной бумаги, а еще частично были обуглены, как от давнего пожара.

Дальше шел конвейер. Лента была завалена металлическим мусором и кусками искореженного металла.

В такой момент приходит страх, острый, парализующий страх надвигающейся угрозы, и он пришел, а еще возникло новое безотчетное чувство ловушки, чувство, что из этого жуткого места никогда не выйдешь. Воображение рисовало гильотины, на которых здесь могли казнить людей, – такое впечатление производили застывшие прессы. Ну точно гильотины, готовые обрушиться в любой момент. За этими тоннами массивного железа ей стало физически тесно, она все обошла, и снова наткнулась на ржавые ведра с железками, замасленные тряпки и пластиковые канистры с машинными маслами. Мочевой пузырь уже готов был лопнуть, искать туалет было боязно, – неизвестно что там и в каком он виде. Она огляделась, расстегнула ремень и сняла штаны. Ведра здесь стояли не зря. С их помощью можно решать проблему физиологических потребностей.

Она встала, выпрямилась, вздохнула, ей стало намного легче, – она уперлась плечом в высокую конструкцию из несущих и покровных стальных полос, соединённых между собой в определённой конфигурации. Глаза уже привыкли к полутьме. Захотелось застыть в этой позе.

«А за калиткой ждал курчавый лес — дубки-сорванцы, выстроившиеся, как задиристые мальчишки, и шепчущие с ветром о чём-то своём. И вот я скинула куртку на шершавый забор, лихо закатав доверху потертые шорты и не думая о крапивных уколах, — стремглав летела сквозь зелень, навстречу смородиновой прохладе, что таилась меж стволов, пахших смолой».

Куда дальше? Дальше надо внимательнее искать любые двери и не бояться в них входить. Ни в коем случае нельзя оставлять борьбу за выживание и поиск выхода. Катерина уже не просто осматривалась, она искала возможные люки в полу или на потолке, двигалась быстро и тихо, как мышь между лапами спящего кота. Поиск выхода становился осознанной целью. Но все проходы к дверям в следующий цех были перекрыты железными перегородками. Нужно было взбираться по стенкам конструкций, держась за вертикальные прутья, пролазить между ними, проходить на по верхним площадкам и открывать двери. Таких площадок и соответственно дверей в следующий цех было три. Когда она забралась на первую площадку, в другом цеху что-то прогремело, она удержалась и быстро слезла обратно.

Может отворили входную дверь? Она добежала туда. Но в Цехе №1 стояла мертвая тишина. Катерина даже не стала снова стучать и звать на помощь. Тишина поглощала всякие желания кого-то звать…

Катерина вернулась, пожалела, что не попробовала первую дверь в Цех №3, залезла на площадку снова, – и теперь уже пожалела, что повторила свой маршрут, ибо дверь была заперта намертво.

Следующая попытка со второй дверью в Цех №3 оказалась столь же безуспешной. Она заперта в Цехе №2? Ребята говорили, здесь восемь цехов. Но оставалась третья дверь, к которой надо еще пробираться между вертикальных прутьев на площадке. Оставалось молиться, чтобы она открылась. Как будто за третьей дверью обязательно должен быть выход из этого ада.

И дверь открылась…

Цех №3: Гальванический

Здесь пахло кислотой и тлением. Мотки шлангов разного диаметра и длины, источали запах истлевшей резины. Длинные, изъеденные ржавчиной, ванны, где когда-то травили металл, еще сохраняли небольшой уровень черной, вязкой жижи. Даже стены, а заодно и надпись с названием цеха были обрызганы ржавой водой.

Возможно, работы велись уже после закрытия завода. По стене откуда-то с верхнего этажа сползала вода, попадала на крюки, по ним стекала в противогазы, и из ржавых противогазов медленно сочилась ржавая вода. Вдобавок ко всему под стеной стояли резиновые сапоги 45-го размера. Картина, кроме отвращения и брезгливости ничего другого не вызывала.

Катерина услышала тихий нудный голос, будто кто-то повторяет предостережения по технике безопасности, – знала, у воды есть такой эффект, – подражать голосу человека.

В этот раз Катерине казалось, что кожа покрывается липкой плёнкой, а воздух отравлен испарениями. Она стала растирать ладони, пока они не нагрелиь. Плачущий противогаз будто забирал последние силы, будто символизировал бесполезность любых усилий. Голос воды сбивает с толку, это атака на последнее пристанище — разум. «Это вода или мне кажется?» – спросила себя Катерина, – она опасалась, что понемногу начинает сходить с ума.

Она поспешила прочь, оглядывая куртку на предмет поиска грязи. И в этот момент вдруг поняла, что начинает сдаваться, что вместо поиска выхода есть только импульсивное бегство от источника психологического давления, что ищет не выход, а просто идет по дистанции неизвестно куда.

Она вдруг ни с того ни с сего решила сделать для себя «мейкап» – ей захотелось немного «подрисоваться», немного, совсем чуть-чуть поднять настроение под эту дурацкую ситуацию. Она уселась прямо на пол, раскрыла рюкзак, достала тинт, тональник, тушь и карандаш для бровей. «Ща быстренько соберу лицо: нанесу базу, подрисую брови и губы, и поймаю хайлайт. И все! Нет, не все, и найду эту чертову дверь».

На выходе из цеха, слева она увидела дверь, без ручки, с шестизначным номером, написанным красной краской. Дверь была обита цинком, который покрылся белый налётом, – она помнила его по цинковым листам, которые стоят за сараем в деревне стариков. Отец этот рыхлый налёт в виде белёсых пятен из-за коррозии цинкового слоя, называл «белая ржавчина».

Прислушалась к звукам за дверью. Там как будто на бетонный пол капала вода.

Катерина осторожно надавила на нее, – как и ожидалось, дверь была заперта. Она попыталась навалиться на нее плечом, но это тоже было бесполезное занятие.

Цех №4: Сварочный

Скелеты сварочных аппаратов, опутанные змеями проводов, лежали на тележках. На крюках по стенам вместе с черными халатами висели маски с затемненными стеклами. Пауки не теряли времени даром и обтянули это все тончайшими черными нитями. На стене кто-то углем написал какую-то нумерацию, будто у него не было под рукой бумаги. Воздух был наполнен едва уловимым запахом озона и паленой плоти. «Стоп!» – скомандовала себе Катерина.

– Какой в жопу плоти?! Что я несу?! – проорала она в пустое пространство и начала усиленно растирать виски.

После крика ей стало как-то тревожно. Почему она вдруг подумала про пытки, про то, что здесь кого-то пытали, надев эти жуткие маски для сварки?

Глядя на маски, она обзывала себя дурой, ввязавшейся в этот «кринж». Добавлялось чувство вины перед матерью, которая наверняка «порвала уже все провода», звонит Катерине в десятый раз, и всем подряд названивает тоже, – и все ей отвечают что-то, а про себя думают, Людмила Михайловна, у Вас взрослая дочь, она сам знает где и сколько ей быть. Да, я здесь по своему выбору, – вот такая дура, нашла себе приключение на задницу.

Маски, маски, с затемненными стеклами, вот они, слепые судьи. Но это тот суд, с которого можно сбежать, сбежать от тяжелой, гнетущей атмосферы, от воображаемого обвинения, от своей глупости и наивности.

Цех №5: Сборочный

Комната стеллажей с металлическими полками и столов со стульями, где сидели рабочие и что-то собирали, напоминала казарму. Стеллажи были уставлены рядами ящиков и больших консервных банок, в каких раньше продавали повидло и подсолнечное масло. Все оказалось заполнено штырями, болтами, винтами, гайками, шайбами и уголками, но все они были покрыты липким налетом, впитавшим в себя пыль.

За стеллажами стоял верстак, на котором были аккуратно разложены инструменты: ржавые плоскогубцы, гаечные ключи и молотки обитали здесь еще с допотопных времен, а вот отвертка с обломанным жалом была как будто современная.

Но это еще что, под железным столиком лежала связка ключей, слегка поржавевших. Катерина схватила их и метнулась назад, в тот, гальванический цех, где обнаружила дверь, надо пробежать всего метров 150 и вдруг та дверь откроется и удастся выйти! Если бы так…

Она бежала и не смотрела под ноги. Бежалось легко. Ведь она бежала к свободе. Бег девушки был настолько легким с пятикилограммовым рюкзаком, что она не чувствовала под ногами пола…

Она не заметила, как оказалась на бетонном полу уже того цеха, который был ей нужен. Зацепилась ногой за что-то невидимое, скорее за стальной трос, протянутый на высоте щиколотки, и рухнула вперед, плашмя. Воздух с силой вырвался из лёгких со звуком «Уфф!» В ушах зазвенело. На мгновение она даже не поняла, что произошло, – она рухнула не просто на пол, а в молчаливый вакуум шока. Первые две секунды — ничего, только свист в ушах и неверие. Потом тело возопило: ладонь, ободранная о бетон, запылилась, проступила кровь; колено горело огнём, пульсируя сквозь ткань штанов; рёбра ныли при каждой попытке вдохнуть; голова кружилась; в висках стучало.

Она прислушалась, затаив дыхание, пытаясь подавить спазмы в диафрагме. И сквозь звон в ушах ей почудился другой звук. Не громкий. Не резкий. Где-то в отдалении скрипнула металлическая дверь? Или это был просто скрежет старой арматуры? Или... чей-то шаг?

Страх, который гнал её вперёд, теперь приковал к месту. Она лежала, прижавшись щекой к холодному, пыльному полу, и понимала: её только что поставили на паузу. И кто-то другой теперь управляет сценарием ее нахождения здесь.

Вот и надпись на стене, сделанная чьей-то кровью: «Он не один». Вот и трос, который дает понять, что на самом деле здесь с ней случилось, он ведь был натянут намеренно — недавно.

«Девочка лежала посреди лесной поляны, на теплой земле. Её платье было не просто голубым — оно было цвета ускользающего неба между ветвями спящего леса. А её глаза... не глаза, а врата в невидимый мир. Опущенные ресницы и брови, изогнутые, как траектория падающей звезды, скрывали бездны девичьих тайн. Ее колодезные глаза, глядевшие из самых недр лесной глубины, из той тёмной, плодородной прапамяти, где коренятся сны деревьев и камней. Она знала, о чём молчат спиленные пни, храня в своих кольцах отзвуки прошедших бурь и снегопадов. Она слышала тихие рассказы упавших деревьев, ставших мостами для муравьиных королей и колыбелями для мхов. Она понимала язык высохших трав — их шелест был не жалобой, а зашифрованной летописью ушедшего солнца. Она помнила, как земля, сухая и потрескавшаяся от жажды, вздыхает, когда приходит майский дождь. И возникает новый животворящий импульс и из этого влажного чрева поднимается к свету поникший стебелёк.»

До этого момента Катерина держалась на адреналине. Падение все прояснило, оно развеяло иллюзии, что отсюда можно так просто выйти. Да, так просто выйти. Боль, страх и отчаяние могут сломить её, заставив спрятаться в тёмном углу и сидеть, ждать своей участи. Но именно в этой точке поиска выхода она может найти в себе новые, неожиданные силы, чтобы бороться дальше. Ведь ничего же не случилось, ровным счетом ничего не случилось, и нет той надписи кровью на стене, что ей показалась, есть надпись красной краской с каким-то инвентаризационным номером.

Она хромала к двери, и упершись в нее одной рукой, пока другой, по-прежнему не в силах полной грудью вдохнуть воздух, стала подбирать ключи к замку…

Она уже не сомневалась, что здесь ее ждет разочарование. Ключи не имели никакого отношения к этому старому врезному замку.

Из Цеха №3 она дошла до Цеха №6, захватив по пути железную арматуру длиной сантиметров сорок из Комнаты стеллажей.

Цех №6: Контроль качества

Комната была заставлена столами с тяжелыми советскими осциллографами и другой аппаратурой, предназначение которой Катерина не знала. Экраны осциллографов, покрытые пылью, как будто мерцали слабым зеленоватым светом, вырисовывая одно и то же: ровную линию, которая никак не шла зигзагами и не взмывала вверх.

Проведя рукой по экрану, Катерина поймала себя на галлюцинации, да, она могла себя поздравить, в кавычках, конечно, с приходом галлюцинаций. Мертвые осциллографы никак не могли производить свет, будучи отсоединенными от источников питания.

«Мертвые» – это слово впервые пришло ей в голову и напомнило: она «живая», и она борется за жизнь. Она не суетится, проходит комнаты одну за одной, прислушиваясь, принюхиваясь в надежде уловить ветерок из какой-нибудь двери, которую по случайности забыли закрыть.

– Б-р-р-р-р! – проговорила она, инстинктивно закрывая шею воротником куртки.

На щитке прибора, под одной из лампочек она прочла синюю надпись «ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ», а под ней черную надпись «ДЕЛИТЕЛЬ». Да, всю ее чувствительность придется разделить на много, много, «много маленьких медвежат», как в мультике про Винни Пуха.

За узкими верхними просветами еще белел день. Сколько она уже здесь? На телефоне 14.02. Около двух часов она ходит по заводу, как по музею, и звуков, свидетельствующих, что в первой комнате открыли входную дверь, по-прежнему нет. Воды в литровой бутылке одна треть, воду надо беречь. А вот перекусить пора.

Она присела, упершись спиной в один из столов, помыла пораненную ладонь, макнула салфеткой ссадину на лице, видя себя на экране телефона, – время показывало 15.48. Она достала бутерброд, начала жевать.

Жевала, жевала и подумала о том, что последнее, что может рухнуть, это ее психологическое состояние. Почему ей померещились мерцающие линии на экране прибора? Случайно или не случайно, но ровная линия у нас всегда ассоциируется с графическим изображением конца жизни. Нет, нет, и еще раз нет! Завод ее не «забракует», она не станет еще одной дефектной деталью на конвейере. Там, наверху кипит жизнь, а она будет сидеть здесь под станком и молчать «в трубочку», – ну, уж нет. Даже если охранники завал не откапывают, ребят не пускают, пытаются что-то скрыть, – пусть это будет на совести этих дебилов, она или ребята найдут какой-то выход.

Даже если какой-то извращенец из этих охранников сейчас следит за ней, натягивает трос, и наслаждается ее мучением, – он ее плохо знает. Ему не стоит с ней встречаться. Ржавая арматура для него. Правда, ладонь правой руки разодрана, нести арматуру приходится в левой, она не так сильна, как правая рука. Но гнев придает силы. Она пройдет все комнаты, один раз, два раза, да хоть десять раз, пока не найдет выход.

Она оглянулась назад, по проходу из Сборочного цеха метнулась еще одна крыса. В седьмой цех дверь была потяжелее, но не заперта. Это был предпоследний цех из восьми. Катерина отправилась туда с новыми силами и горькой решимостью.

Цех №7: Котельная

Котельная. Когда-то здесь стояли духота и жар, стены были мокрыми от конденсата, а теперь это все превратилось в плесень и высохшие, отслоившиеся куски штукатурки. Есть приоткрытая за котлами дверь, но там небольшая кладовая.

Она заметила, что проводит уже механический, почти автоматический осмотр. Она движется как робот, ее воля к борьбе ослабевает. Она проверяет выходы потому, что "надо", а не из-за горячей надежды. Она зажала арматуру под мышками и метнула связку ключей в один из железных контейнеров у стены. Со звоном ключи упали на дно контейнера, шокировав крысу, которая там прозябала. Крыса метнулась в проход, куда Кате еще предстояло попасть. И здесь все-таки появилась надежда: а вдруг крыса пришла сюда по проходу, через который можно выбраться с завода.

В полумраке она различила очертания фигуры кочегара скульптурного типа, только стоявшего «на карачках» над угольной кучей. Другой кочегар стоял в углу, у стены. Вблизи эти миражи заменили пирамида из носилок для грузов и висящая на крюке роба, насквозь пропитанная машинным маслом, копотью и угольной пылью. Здесь на стене висел динамик, какие Катерина видела на столбах в документальном кино о военных годах.

Иллюзия кочегара — стала еще одной насмешкой над ее надеждой встретить живого человека. Но тут же вспомнила о тросе. Теперь встреча с живым человеком скорее нежелательна. Кем окажется этот человек? Остается только крепче сжать в руке арматуру.

Она шла, вспоминала фразу Саши о восьми цехах. А сколько здесь комнат на самом деле? Она впервые попыталась прикинуть число комнат. Десять, пятнадцать, двадцать?

Пока из щелей окон будет падать дневной свет, надо успеть найти выход. А потом? Страшно подумать, что будет потом, когда стемнеет. Помещения явно обесточены, она включала все рубильники на пути, и все без толку. Значит, надо выключить телефон, чтобы сберечь оставшийся 81% энергии для связи и фонарика. Стоп-стоп, она еще успела взглянуть на себя, поправить прическу, она же девочка.