Однажды в страннолуние

Прошел год с тех пор, как мы с моей хозяйкой Жюли Лакруа обосновались под Вековечным Кленом. Теперь наш адрес был не Париж и не Франция, а неохватное дерево на Звездной поляне неподалеку от города Вечнозеленого.

Когда год назад наш воздушный шар бесславно рухнул на просторы Мериламии (или страны Западных Ветров), я и подумать не мог, что буду купаться в такой роскоши! Ведь жить под золотистой кроной Клена, куда не задувают холодные ветра и не залетают непрошенные дожди, на самом деле невиданная роскошь. И, что главное, за квартиру платить не нужно.

Жюли была на короткой ноге с королем Юлием. А я считался псом из знатного рода и чуть ли не каждый день получал от короля гостинцы. Мой лучший друг Макинтош – в прошлом приспешник злодея Фарида – разделял со мной ежедневные трапезы под лавочкой в королевской аллее и помогал разведывать неразведанное. Ведь именно тайны привлекали меня больше всего, за исключением разве что сосисок. Но начнем по порядку.

На днях сметливые братья Мадэн изобрели летательный аппарат. Жюли подсказала, как должны быть устроены крылья, и у братьев получился первый в Мериламии самолет. Такие в нашем мире строили еще в прошлом веке. Но я, как благовоспитанный пёс, об этом, разумеется, умолчал. Омрачать чужие триумфы – не моя забота. Я с самого начала решил вести себя как беспристрастный наблюдатель и по возможности записывать только голые факты. Что называется, составлять хронику. С тех пор, как я научился держать в лапе перо, я завел дневник. Но Жюли быстро его обнаружила, вычитала вдоль и поперек, чем повергла меня в смущение. Поэтому от ведения дневника я отказался. Иное дело – хроники наших приключений. И уж тут я решил постараться от души да написать повесть черным по белому. И не как курица лапой, а как пёс лапой. То есть грамотно и аккуратно.

Мы с беленьким Макинтошем стояли на аэродроме, когда Жюли надела пилотку с круглыми очками и уселась в кабину самолета. Обходительный Ранэль Мадэн – в прошлом отпетый негодяй, мастер катастроф – подал хозяйке парашют и пакетик с орешками. Нет, чтобы меня угостить! Но, я, кажется, немного отошел от нити повествования. Итак, Жюли взмыла в небо под скрежет мотора и редкие аплодисменты короля Юлия да свиты придворных.

Макинтош прыгал рядом со мной и лаял так заливисто, что мне захотелось последовать его примеру. Но я сдержался. Ведь благовоспитанный пёс с чувством собственного достоинства не позволит себе впадать в такие крайности. Самолет прочертил в воздухе две серые полосы, а потом поднялся еще выше – и серые полосы стали белыми. Я удивлялся, когда это Жюли научилась так лихо управлять самолетом? Впрочем, она часто преуспевала там, где другой бы спасовал.

Испытание окончилось успешно, лобовое стекло не треснуло и даже не запылилось. Только какая-то залетная птица умудрилась свалиться в ящик с парашютом. Когда самолет приземлился, Риваль Мадэн, второй из братьев-изобретателей, не растерялся и отправил горемычную птичку к королевскому повару, чтобы тот приготовил ее на обед.

Обед был роскошный, если не сказать больше. Трапезный стол вынесли на природу, и он протянулся от края до края. Нас с Макинтошем угощали щедро. Мне перепала крупная кость с мясом, а Макинтош удовольствовался жареной рыбой и пятью кусочками колбасы.

День удался на славу, вечерний воздух бодрил. Вековечный Клен, под кроной которого мы жили с Жюли и Макинтошем, облекся в мягкое голубое сияние. И я уже приготовился поставить точку в моем сегодняшнем рассказе, как вдруг из-за облаков на небе выплыла луна. Луна эта значительно отличалась от того желтого шара, к которому все мы привыкли. Она была сплетена из нескольких бубликов с черными дырами посередине, отливала странным зеленоватым цветом и двоилась в глазах. Я спросил у Жюли, видит ли она двоящуюся луну. Но та лишь помотала головой. Тогда я решил поинтересоваться у Макинтоша. Макинтош взглянул на эту нелепую загогулину, весь сжался и неожиданно завыл.

И вдруг весь город Вечнозеленый огласился жалобным, а местами диким и исступленным воем собак. Казалось, что-то ими управляло. Что-то или кто-то заставлял их поднимать морды и выть. Выть без остановки. Жюли разозлилась, заткнула уши ватой и выгнала Макинтоша за порог. Буквально выпихнула наружу. А тот даже и не заметил.

– Вот скажи, Пуаро, что на них нашло? Неужели взялся за старое Теневой Сенешаль? – проскрежетала зубами Жюли. – И почему именно на ночь глядя, да еще в такой замечательный день!

Я вполне разделял ее негодование. Но меня самого так и подмывало завыть вместе со всеми. Только где же это видано, чтобы гордые скотч-терьеры тратили время на подобный вздор?!

Теневой Сенешаль – каверзный призрак, который вечно всем досаждал и однажды даже пытался выселить Жюли из дома нашего спасителя – был тут совершенно не при чем. Его коварный план заключался в том, чтобы свергнуть короля с престола. Но план потерпел поражение, заговорщиков посадили за решетку, и бесплотному Сенешалю только и оставалось, что запереться в полуразваленной башне на окраине да горестно вздыхать на всю округу. Я сразу смекнул, что двоящаяся луна уж точно не его рук дело. Ночь от ночи собаки выли всё громче, люди вели себя всё более несдержанно. И популярность затычек для ушей среди горожан резко возросла, чему местные торговцы были невероятно рады.

Уже который день из нашего оконца (мне приходилось пододвигать к стене ящик, чтобы дотянуться до рамы) я замечал разных псов. Все они сбегались к одной точке на холме и вели оживленные беседы. Их звонкий лай долетал до нас с Макинтошем и тревогой отзывался в наших собачьих сердцах. Жюли строго-настрого запретила нам бегать на холм, но в один прекрасный день мы не выдержали, плюнули на запрет и рванули к месту общего собрания. Там расположилась довольно-таки разношерстная компания – от прилизанных, почти лысых прихрамывающих малышей, которые начинали трястись даже при слабом дуновении ветра, до матерых бродяг, шерсть которых свалялась в крупные сосульки и пахла чем-то невероятно вкусным. В общем, нам среди них было самое место. С некоторыми из собачек я довольно быстро свел знакомство, о чем ни разу не пожалел. Среди моих новых приятелей были:

1. стеснительный, ни в чем не уверенный Джерик,

2. подозрительно белый щенок Зюм,

3. деловитый, предприимчивый Нордик,

4. глуповатый на вид, рассеянный Рексик,

5. принципиальный и невозмутимый Адар,

6. бестолковый Мопс,

7. загадочный Лифтер,

8. коварный Бульдог.

Впрочем, с последним мы практически не общались.

– Я чую, – сказал при встрече Нордик, водя по сторонам черным носом, – чую, что проход в нашу страну теперь открыт.

– Что еще за страна? – праздно поинтересовался Макинтош.

– Страна, – загадочно изрек Нордик, – которая принадлежит только собачкам.

– А проход-то не один! – встрял остроносый Зюм. – Я учуял множество проходов!

Остальные участники собрания столпились вокруг нас и приготовились слушать, делиться мнениями и давать непрошенные советы.

– Когда-то мой бывший хозяин в шутку говаривал, что будь у нас, собачек, отдельная страна, я бы непременно стал в ней принцем или даже королем. Он высоко ценил мои таланты, – сказал Нордик.

– Людям невдомек, что такая страна и вправду существует, – фыркнул миниатюрный Мопс.

– И теперь, когда мы убеждены, что проходы туда открылись, остается только найти их! – подхватил я. Если речь заходит о том, чтобы отправиться на поиски неизвестного, поручите это дело мне – нипочем не ошибётесь.

Два дня подряд, с утра до вечера, у нас шла оживленная дискуссия с перерывами на завтрак и ужин. Макинтош таскал из ближайшего магазина связки сосисок, я снабжал друзей живительным кленовым сиропом, который давало наше волшебное дерево. Жюли только ворчала, когда я прибегал за очередной порцией, и говорила, что от меня никакого проку.

Потом мы все разбежались по домам, договорившись, что обсуждение продолжится. А поскольку жили мы в разных концах города Вечнозеленого, оказалось невероятно удобным использовать наши звонкие голоса. Так мы могли без особого труда слышать друг друга на расстоянии. Макинтош заявил, что этой способности у собачек не отнять.

Жюли ворчала пуще прежнего и теперь всякий раз, едва начинались «громкие совещания» собачек, пинками выгоняла за дверь нас обоих.

– Сэр Макинтош, – сказал я утром четвертого дня и выставил вперед обе лапы, чтобы поклониться (а заодно как следует потянуться), – куда зашли наши переговоры? Вчера вечером из-за сильного дождя я ничего толком не разобрал.

Макинтош, слух у которого был острее моего, столь же любезно поклонился и с важным видом сообщил:

– Мы решили исследовать городские люки и всё, что плохо лежит. Нордик вызвался обнюхать каждый куст возле крепости Арнора. А я возглавляю группу, которая прочешет местность у Оперного театра. Пойдешь с нами, сэр Пуаро?

Я был так горд, что меня пригласили участвовать в вылазке, что чуть не забыл позавтракать. Однако тогда я еще не понимал, что в одиночку искать гораздо проще.

Следующее собрание состоялось в полночный час всё на том же холме, откуда лучше всего было видно «неправильную» луну. На этом собрании мне оказали неслыханную честь.

– Ты, – сказал загадочный Лифтёр, – будешь составлять летопись наших славных открытий. Ведь из собачек у тебя самый красивый почерк. А Макинтош сказал, будто бы ты даже вел дневник.

Я был польщен и без колебаний согласился. Правда, Нордик тоже претендовал на то, чтобы стать почетным летописцем. Но я всерьез опасался за его слог и манеру изложения.

– Другие, – объявил Лифтёр, – также будут вести записи. И чтоб никто не отлынивал. Даже если вы пишете, как курица лапой, при составлении хроник ваши заметки будут неоценимы. Особенно, – понизил голос он, – если вы внезапно куда-нибудь пропадете.

– П-пропадем? – подал голос робкий Джерик. – Я н-не хочу никуда пропадать.

– Всякое может случиться, – примирительно отозвался Зюм. – Но чем больше следов мы оставим после себя, тем легче нас будет найти.

– А малыш дело говорит, – одобрительно пробасил коварный Бульдог. Правда, на тот момент он еще никому не казался коварным. Только ваш покорный слуга вечно что-то подозревал.

Итак, роли были розданы, и почти все собачки остались довольны. На дворе стоял жаркий месяц Фаргоний (по-старому – июль). Пели птички, порхали пестрые бабочки, улицы калились под беспощадным солнцем. Но нам, отчаянным искателям новых земель, никакая жара была не страшна. У всех, кроме тщедушного, невесомого той-терьера, похожего не то на крысу, не то на олененка, имелась приличная шерстяная шубка с воздушной прослойкой. И для полного счастья нужно было лишь высунуть язык.

Мы отправились каждый со своим заданием. Кто-то в группе, а кто-то – в гордом одиночестве. Я вступил в команду Макинтоша, и мы дружно бродили по парку неподалеку от Оперного театра и дома, где жила Эсфирь.

– Тайный проход совсем близко! Я чую! – не унимался Нордик. Но пока что на пути попадались лишь пустые ароматные банки и не менее ароматные канализационные люки.

Джерик сопел, как паровоз, тщательно вынюхивая проход в траве. Казалось, его огромный черный нос вот-вот всосет в себя и траву, и землю, и даже проход, если тот вдруг обнаружится. Мы с Макинтошем тоже старались изо всех сил. Но, похоже, напрасно. Позже я уселся под лавочкой, в благодатной тени после невозможного солнцепека, и принялся размышлять, как лучше составить нашу славную летопись. Каждый день собачки передавали мне записи и дневники. Спустя некоторое время под Вековечным Кленом их накопилось довольно много, а я всё никак не мог взяться за перо. То и дело отвлекался – сначала на мышь-землеройку, которая появлялась под Кленом и исчезала в самые непредсказуемые моменты. Потом на призывной лай Нордика – тот каждый час находил мнимые Проходы, которые не вели ни в какую страну собачек. Но вот, наконец, фортуна смилостивилась надо мной и позволила приступить к работе.