Одноклассник

"Остановки у нас, в обеденное время, полны суетно мельтешащего народа, ждущего автобуса, маршрутки, хоть чего-нибудь, что увезет их во вполне вещественные дали ближайшей столовой. Ждут, матерятся и штурмуют автобус не хуже, чем наши - Рейхтаг в 45-м. Подъезжающую маршрутку, вихляющую на ходу всеми своими колесами, дверями и Георгиевской ленточкой, оставшейся еще с прошлого 9-го мая, Ирина заметила от поворота и неприятный холодок предчувствия забрался под ее красную курточку, разбежался по спине царапкими мурашками, заставляя отойти в сторону, прижаться к вычурной бетонной оградке за которой пряталась остановка.

Маршрутка, снова рыскнула влево-вправо, заставляя скопившийся на остановке народ высказать все, что они думали о водителе, вслух.

На глаза Ирине попал смутно знакомый парень, заросший бородой и читающий что-то с телефона.

Смутно знакомый?

А, да...

Всего-лишь одноклассник, правда, с параллельного, "Е"- класса.

Вспомнила и сама улыбнулась - как они свысока относились к тем, кто не попал в "А" и "Б" - лучшие, первые и единственные.

А вот он - ничего.

И видно, что не запитый, и в карман за сигаретами, поминутно, не тянется.

И телефон держит весьма своеобразно - на отлете, видимо, плохо видит.

Сколько надо человеческому разуму для всех этих размышлений - секунду или лишь миг? Или...?

Народ на остановке ахнул, издав предсмертный вопль - маршрутку вновь понесло вправо, снося бордюры, уложенные "лучшими в мире укладчиками бордюр" и та, развернула свой нос в сторону остолбеневшей толпы, забывшей от ужаса как двигаться.

Ирина в очередной раз поблагодарила свою интуицию, что уже не раз спасала ее в жизни и в любимом виде спорта, сохраняя нежно любимые кости в целости и сохранности.

У нее на глазах, бывший одноклассник посмотрел на надвигающуюся маршрутку таким взглядом, словно прощаясь с жизнью и сделал ей шаг навстречу, убирая телефон в нагрудный карман болотного цвета, куртки.

Сделал шаг, второй, развернулся, выдвинув вперед левое плечо и принял на него удар тупого капота "Газели".

Ирина в ужасе попыталась закрыть глаза, страшась увидеть, как металл расплющивает человеческое тело, размазывая его по белой краске кровавыми разводами.

Скрежет и ругань рвущегося металла, треск лопающегося пластика и звон разлетевшегося лобового стекла, через которое вышел наружу не пристегнутый водитель и…

Тишина на остановке, до которой "Газель" не доехала, столкнувшись с обычным парнем из "Е" класса.

Парень, с матом во взгляде и плотно закрыв рот, выбирался из объятий страшного зверя "Газеля", обвившего его своими жестяными руками и пластиковыми ногами, осыпавшего стеклом глаз-фар и лбом лобового стекла.

Судя по его взгляду, в шоке он не находился.

Ирина, как профессионально занимавшаяся вполне травмоопасным видом спорта, находящихся в шоке видела не однократно, опыт был. А тут - только две прорехи на потертой куртке и ни капли крови!

"Гы, Терминатор"! - Ирина нервно хохотнула и сделала шаг по направлению к молодому мужчине, судорожно пытаясь вспомнить его имя.

Какое-то простое и не особо распространенное.

Максим или Дима?

Дима.

Или все-таки – Максим? – выбрался из обломков, посмотрел на лежащего рядом водителя, шевелящегося и пытающегося от него отползти на окровавленных конечностях, махнул рукой и только сейчас заметил прорехи на своей куртке.

Сказав одно-единственное слово, одноклассник развернулся, покачал головой и, скорчив самую потешную морду лица, что Ирина когда-либо видела, направился в сторону пешеходного перехода, пытаясь скрыться с места происшествия.

Вот тут и взыграло ретивое у мастера спорта Ирины и она последовала за этим странным своим одноклассником, небритым и, в общем-то, странно милым...

"…Привет, Чернота! Чернота-чернота, чернотища!" - Вновь поприветствовал я свою старую знакомую, в третий и последний раз принявшую меня в свои покойные объятия. И если первого я не помню - мал был, то второй запомню надолго.

Нет, было не больно.

Было - неимоверно скучно. И пусто. Все органы чувств, отказавшие разом, возвращались постепенно.

Сперва - слух, потом - осязание... Зрение было последним.

А тьма осталась и пришлось искать дорогу наружу.

Знаете, сколько у меня ушло на это времени?

Месяц!

Ровно месяц, за который меня никто не искал, не звонил и не спрашивал.

Так что, теперь я точно знаю, что такое одиночество...

В этот раз темнота была не правильной.

В ней была странность.

Пока я не мог понять, в чем она заключалась, но она была.

Я точно знал, что именно сейчас валяюсь голым в странном, черном кубе, который откроется не раньше, чем я вновь смогу открыть глаза и обозначить тьму - тьмой.

Куб станет раздвигать свои черные границы, пропускать фотоны, наполняясь светом и рисуя причудливые рисунки, повторить которые мне не дано.

Все это уже было.

Проходили.

Но странность была и она начинала напрягать.

В этот раз, видимо, мне досталось не особо - руки чувствовали, уши слышали, а глаза, проморгавшись, вспомнили, что уже существовали в режиме абсолютной тьмы и принялись вспоминать, как же это - видеть в темноте?

Перевернувшись на живот, принялся медленно и методично ощупывать все вокруг, стараясь найти то самую занозу, что так засела...

Оп-п-па...

Нашел.

Приятное, прохладное тело.

И, судя по воплю - женское.

Не подумайте, чего не правильного - после смерти у меня всегда так, температура уходит за 38,7 и возвращается к стандартным 36,6 только перед самым воскрешением.

Мир Черноты, наполненный женским воплем и прохладой женского же, тела.

«Ужас, летящий на крыльях ночи!» - Привычно скривился я и отпустил такую прохладную ногу, владелица которой тут же замолчала, словно потеряв сознание.

«Надеюсь, не помрет»

Чернота, вняв моим молитвам, пропустила пару фотонов и оп-п-п-па – «Ба, знакомые все лица!»

Какого… Рахманинова здесь делает наша записная отличница, активистка и комсомолка?!

Чернота, словно в насмешку, сдвинула свой полог еще на капельку и стало даже как-то неприлично пялиться на хорошую женскую фигурку, распластанную на черном покрывале тьмы.

Миг и пялиться мне стало некогда…

Пришла еще одна старая подружка – Боль.

Именно в ней уже не раз сгорали мечты, планы, воздушные замки и отношения.

Боль, величайшая ты моя искупительница…

Как же ты не вовремя!

Надо отползти дальше, еще дальше и еще чуть-чуть…

Всё.

Дальше я уже не могу…

Простите…

Мир под черепом расплавился и взорвался: «До скорой встречи, моё Я, со мной, любимым! Скоро я вернусь, и всем мало не покажется!»…"

…Вот уж чего Ирина точно не ожидала, так это очнуться непонятно где, в кромешной темноте, на явно металлическом, правда хоть теплом, полу.

Абсолютно голой!

Из воспоминаний - она точно успела догнать одноклассника на эскалаторе!

А вот дальше была отчаянная тьма, что пожирала Дмитрия (или все-таки Максима?!) прямо на грязных ступеньках, плавно едущих вниз.

И она рванулась к нему, пытаясь поймать, выдернуть, оттащить от тьмы, но, в этот раз тьма была чем-то страшным и отпускать свою жертву без боя не хотела.

Более того, этой самой Тьме одной жертвы было мало, и она перекинулась на Ирину, затягивая ее в свою черную пелену, жжёно-резиновую, льдисто-стальную, беспрецедентную, могильно-пустую и раскалённую, нарушающую все то, что нарушать было нельзя.

Голая и напуганная, Ирина прислушивалась к звукам тьмы, легким шорохам и чьему-то странному дыханию, такому долгому, что вдох-выдох длились секунд по двадцать, на долгих двадцать секунд погружая тьму в бесконечность тишины между вдохом и выдохом.

И было не страшно, было… Ужасно.

Ни от тьмы этой, ни от теплого металлического пола под пятой точкой, а вот от этой паузы!

От осознания, что пауза может превратиться в тишину постоянную, за которой ни вдоха, ни выдоха больше не будет!

Некто в темноте закашлялся, зашебуршал, заерзал и раскаленная, здоровенная лапища неведомого чудовища схватила Ирину за ногу, нежно сжала, скользнула вверх, до середины бедра, замерла и исчезла, заставляя кричать от ужаса и еще какого-то странного чувства, что появилось вот сейчас, остро, внезапно и… Необъяснимо!

Отталкиваясь от теплого пола руками и пятками, Ирина старательно убиралась как можно дальше от чудовища, чья ладонь казалась размером с Галактику, а дыхание заставляло дрожать воздух…

Полметра, метр и голая спина уперлась в теплую стену, отрезая все надежды на побег.

Чудовище издало страшный гортанный вой-рык, прочищая горло и пробуя себя в качестве оперного певца.

Ирина еще сильнее сжалась, поджимая ноги, прижимая их к груди в единственной защите, что сейчас приходила в голову.

Чудовище, судя по всему сожравшее одноклассника, вновь шумно прочистило горло и захлопало лапами по полу, явно выискивая Ирину и уж точно с гастрономическими целями!

«Уж лучше с гастрономическими…» - Паника в голове вышла из под контроля и все завертелось в звездном хороводе, как когда-то, давным-давно, когда она впервые получила свой вывих.

Увы, но даже за пределом потери сознания, Ирине так и не стало «все равно».

В голове мельтешили образы, летали-метали звезды, порхали бабочки и ужасно звенело в ушах!

Хотя, нет, в ушах звенело совсем не по этому.

Чудовище только что отвесило Ирине звонкую оплеуху, выводя из ступора и возвращая в черную реальность металлической коробки.

-Не ори, пожалуйста!- Попросило вежливо Чудовище. – И не скули, ладно? Хоть пять минут тишины дай, угу?

-Угу…- Выдавила из себя, в принципе бесстрашная спортсменка, напуганная сейчас до банального недержания. – Ты кто?

- Пять минут! – Вновь попросило Чудовище и со стоном и мягким шорохом завалилось рядом с Ириной. – Пять минуточек, Ирочка…

Эх, вот ведь женская натура, «Аленький цветочек» - совсем не выдумка, наверное!

Пару минут Ирина и вправду лежала тихонько, словно мышка, а потом принялась так же тихонько водить руками вокруг себя, пока не наткнулась на странный шар, покрытый колючей растительностью.

Целая минута понадобилась «активистке и комсомолке», чтобы понять, что «шар» этот – явно мужская, стриженная почти налысо и слегка небритая, голова.

И, судя по всему, голова эта принадлежала ее однокласснику!

И было ему точно намного хуже, чем ей – весь череп словно пылал жаром, дыхание тяжелое и замедленное, а кожа сухая, словно у организма не было сил даже на такую защитную функцию, как пот!

Вздохнув, Ирина подвинулась ближе к Максиму (или, все таки – Диме?!) и уложила его голову себе на ноги, мысленно махнув рукой на то, что если болезнь инфекционная, то сгорят они от горячки вместе.

Прямо на этом самом, теплом, металлическом, полу!

«… Приятно лежать и ощущать щекой гладкую шелковистость нежной женской кожи, очень приятно!

Я вздохнул с сожалением, понимая, что сладкий сон вот-вот кончится, и начнутся новые трудовые будни, за которыми ничего кроме дождей и холодов не предвидится.

«Селява такова, какова селява»!

Не удержался, хихикнул, но стало хуже – меня разрывало на двое, потом еще и еще, а потом криво сшивало, адски холодными степлерными скобами.

И крутило, крутило в голове, что сейчас лучше не будет, а будет хуже, будет страшнее, будет ярче и звонче!

Я тихонечко заскулил, представляя весь будущий расклад.

Н-да-а-а-а-а-а, любит меня и темнота-темнота-темнотища и ее лучшая подружка – боль.

Так и ходят за мной парочкой сладкой, давая понять, что не уйдут никогда, никогда не бросят и будут вечно тянуть меня в разные стороны, а потом, смилостивившись, вновь соберут в единый кусок протоплазмы, и снова я буду собирать себя по частям, ежеминутно ожидая звонка будильника, звонка телефона, звонка в давно пыльную, входную дверь.

Моя черная коробка, мой черной ящик, черный квадрат…

Стальной и теплый…

Отпустил бы ты меня, а?

Точнее – нас?

Или ее, кстати, а зачем ее сюда затянуло-то?!

Она же, вроде как, к «нашим» не относится?

Хоть бы раз темнота ответила чем-нибудь иным, кроме боли.

Скрипнул зубами и вздохнул, наполняя обрывки легких теплым воздухом, с ароматом женской кожи, терпким, острым, дразнящим, сладким и непристойно манящим!

А ведь это проблема…

Я помотал головой, удивляясь мягкой подушке под своей щекой.

Теплой подушке, приятной на ощупь, подушке…

- Щикотно… - Нервно хихикнул женский голос, разрывая мое одиночество.

Пришлось сползать обратно на пол, признавая, что выклянченные пять минут уже полчаса как кончились и теперь снова меня ждет жизнь-бой.

Ага.

Провентилировав легкие, перевернулся на пузо и начал медленно разминать руки-ноги, готовясь перейти к очень активным действиям.

Ага, сперва встать на четвереньки, а уж дальше как пойдет и на что сил хватит.

Сил хватило на подтянуть к животу ноги и задрать к черному потолку свой голый зад.

Со стоном перекатился подальше к стене, понимая-вспоминая, что за всем этим последует.

Придется нашей активистке потерпеть…

Главное, чтобы помогать не сунулась – зашибу ведь, ненароком.

Зашибу, даже не смотря на ее физическое идеальное состояние, потому что бессознательное всегда сильнее.

Еще чуть-чуть, еще…

Как же больно-то, а?!

Все, больше нет сил…

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, да как же больно-то это, снова оживать!

К удивлению Ирины, ровно через пять минут Дима сполз с ее колен и зашуршал в темноте, словно откатываясь все дальше и дальше, дальше, дальше, дальше, а затем по нервам ударил крик.

Нет, не так…

КРИК!

Одноклассник орал откуда-то издалека так, словно с него заживо сдирали кожу, ломали кости, засыпали солью открытые раны.

Иногда громовое «а-а-а-а-а-а» прерывалось страшными щелчками, сухими и лично Ирине хорошо знакомыми…

Так звучат ломающиеся кости.

В темноте этот хрусткий звук пугал так, что не будь за ее спиной теплой стены, слегка вибрирующей в унисон с криками одноклассника, она бы уже давно сбежала куда подальше.

«Да кто же он?!» - Зажимая уши ладонями, Ирина честно пыталась отвлечься от звука, вспоминая хоть что-то со школьных времен.

«Вроде не спортсмен, по-моему, если не ошибаюсь, говорил, что альпинист, но в какой клуб ходил – помалкивал. Худой был в школе, словно щепка, но улыбчивый. И кудрявый. Или это не он, а его приятель? Как же его там-то, а? Тоже Максим, вроде. Или Сашка? Нет, вроде с Сашкой они дрались. Точнее – били Димочку. А вот за что – не помню…»

Крик резал по нервам и Ирина уже никак не могла понять, что она вспоминает, а что просто придумывает, потому что не помнит она из школьных дней нифига!

Спорт свой – помнит. Соревнования – помнит. А саму школу – словно через пелену тумана. Вот только одноклассника этого, почему-то помнит.

«Вроде говорили, что он ненормальный, то ли гадает, то ли врет напропалую… А вот учителя его любили, кажется. Или это его друга, Толика, любили?!»

Стена вибрировала, одноклассник орал, темнота вокруг давила на нервы, срывая привычную спортивную несгибаемость и превращая в мусор, в песок, в пыль, которую сдувало хриплыми вздохами, что разделяли крики.

- Да отпусти ж ты меня, поклатая! – Резанула ухо осознанная фраза, вместо безумного крика. – Да твой, твой!

Еще один хруст и темнота погрузилась в ужасную тишину, без стона, без крика, без вздоха или всхлипа.

И стало совсем страшно.

Страшно так, словно Ирину только что похоронили в громадном гробу, рядом с совершенно мертвым мужчиной, что совсем недавно был ее одноклассником!

«Держись, держись, держись…» - Ирина убеждала себя, что вот сейчас тьма рассеется, что снова начнет дышать единственный здесь другой человек, что стены, теплые и металлические, вот-вот придут в движение и откроется один-единственный выход, за которым будет синее небо с белыми облаками, шорох ветра, пенье птиц и звон комаров, таких мерзких и противных, но…

Сейчас она была бы рада и этому звону!

«А еще запахи! Я так хочу запахи! Настоящие, живые… А не страха и боли!» - Ирина поджала колени к груди и обхватила их руками, сжимаясь в маленький комочек.

Сердце колотилось так, что весь железный ящик ходил ходуном!

- Эй… Ты как там… Дима? – Ирина решилась подать голос не столько для того, чтобы узнать новости, сколько для того, чтобы хоть что-то узнать.

В ответ же – ни гулкого эха, которым так славятся бочки, ни вздоха, ни дуновения воздуха.

- Дима, ты живой?

И вновь, за ответом просто тишина.

Делав глубокий вдох, Ирина медленно, по стеночке, выпрямилась во весь рост и, едва касаясь стены, двинулась в обход…

… Это было… В этот раз все было как-то удивительно просто!

Я не верил, что все закончилось ТАК быстро.

Вот я ору, а вот мир завертелся и замерло сердце, пропуская удар за ударом.

Но эта остановка, на самом деле не страшная!

Это – прекрасная остановка!

Эта остановка, как остановка самолета перед рывком на взлет, это остановка как замерший на низком старте бегун, это как мир перед прыжком с парашюта, когда все останавливается, а потом несется тебе навстречу, это как прыжок с тарзанки или с трамплина, это как рывок мотоцикла со скалы, когда…

Я выдохнул.

«Стук-стук, стук-стук…»

«Вот и завелось, родимое»!

Я еще раз проверил свои кости-мышцы, радуясь такому прекрасному и простому чувству движения.

Еще вдох.

В черном кубе всегда свежий воздух.

А вот с запахами в чернотыще всегда странно – вот запах Ирины я чувствую явно, а запах собственных «отходов жизнедеятельности» - нет!

Пол утилизирует отходы, всегда оставаясь чистым и теплым.

Я впервые за новую жизнь радостно зевнул, втягивая в себя такой милый воздух, в кои-то веки пахнущий не стерильностью, а…

Женщиной!

Где-то вдалеке шлепали по металлу голые пятки, раздавалось тихое сопение и, вот, гадом буду, Ирина явно читала вслух, шепотом, стихи…

«В темноте у окна,

На краю темноты

Полоса полотна

Задевает цветы.

И, как моль, из угла

Устремляется к ней

Взгляд, острей, чем стрела

Хлорофилла сильней…

…Натуральная тьма

Наступает опять,

Как движенье ума

От метафоры вспять,И сиянье звезды

На латуни осей, Глушит звуки езды

По дистанции всей»

«Бр-р-р, Бродский, вот говнище-то редкостное»!

Да, я не люблю Бродского. И считаю его унылым и переоценненым…

О чем и честно сказал в темноту, почему-то решив, что Ирине будет интересно мое мнение.

- А кто тебе нравится? – Донеслось откуда-то издалека. – Или только на словах?

Я почесал затылок и…

«Жил-был дурак. Он молился всерьез

(В прочем, как Вы и Я)

Тряпкам, костям и пучку волос –

Все это пустою бабой звалось,

Но дурак ее звал Королевой роз

(Впрочем, как ВЫ и Я)…

…Когда леди ему отставку дала

(В прочем, как Вам и Мне)

Видит Бог! Она сделала все, что могла!

Но дурак не приставил к виску ствола.

Он жив. Хотя жизнь ему не мила.

(В прочем, как Вам и Мне.)

Ну, да, вот такой вот я и есть!

Мне милее Киплинг и Маршак, чем чопорно-униженные Бродский или брезгливо-грязные Ахматова с Цветаевой.

Никогда не понимал «золотой богемы»…

Уж лучше тогда Бодлер!

Всего сильней твоих отрава глаз,

Зеленых глаз, в которых свет моей

Души погас.

Попытка влиться в них не удалась –

Нить прервалась.

Но все померкло пред тобою, Джилл –

Безмолвье времени, величие светил,

И душу разорвав напополам,

Ее в забвенье бросил я к иным мирам…

-… Как-то я не ожидала услышать Бодлера в темноте! – Ирина прижалась спиной к стене и пыталась сбить внезапно заполнивший горло, очень сухой ком. – Но, впечатляет, не скрою.

- Темнота любит ушами. – Голос одноклассника появился внезапно совсем рядом, испугав девушку до захолонувшего сердца. – А еще, темнота не вечна.

- Все дожди когда-нибудь заканчиваются… - Ирина обхватила себя за плечи. – Макс, а где мы?

- В темноте. – Голос Макса еще приблизился, а затем кто-то похлопал в ладоши совсем рядом с Ириной, буквально на расстоянии вытянутой руки. – Только она скоро закончится и будет снова серый мир, реальные будни.

- Закончится? – Не поверила своим ушам спортсменка. – И мы снова окажемся стоящими на эскалаторе?!

- Нет… - Одноклассник, замерший где-то рядом, очень недалеко, искренне рассмеялся. – Это не так работает, Ирин. – Сперва откроется короб и нас вышвырнет наружу, голыми и босыми. Потом будет стыд, голод и жажда. Потом мир снова даст пинка и ты проснешься в пропыленной комнате с занавешанными воркаутом, окнами и долго будешь смотреть на себя в зеркало, пытаясь понять, как ты в эту комнату попала и что тебе снилось, а что было правдой. Тебе очень сильно повезет, если разберешься со всем сама, но это вряд ли.

- Я не дура! – Ирина даже обиделась.

- Да я не это имел в виду… - Вздохнул Дима. – Просто тайны не открываются по щелчку пальцев.

Одноклассник явно стоял почти вплотную к Ирине, она чувствовала жар его тела, чувствовала тепло его дыхания.

Пол под их ногами странно содрогнулся.

Раз, другой…

Стена наподдала Ирине чуть ниже пояса, швырнув прямо на Макса, который ее успел подхватить и удержал от падения.

- Глаза закрой! – Скомандовал парень, отчего-то прижимая Ирину к себе чуть сильнее, чем этого требовалось, чтобы она не упала. – Сейчас будет свет!