Я сидела в своей мастерской, тусклый свет свечи мерцал, отражаясь на серебристых нитях ожерелья, которое становилось самым сокровенным из всего, что я создавала.
В моих мыслях был мой благородный лорд, мой защитник и моя судьба. Каждый элемент ожерелья я обрабатывала с любовью, словно плела судьбу, которая свяжет нас навеки.
Ожерелье не могло быть простым – оно должно было стать частью меня, моего сердца и души. На столе лежала тонкая нить из моего локона – мягкий золотистый шёлк, который я срезала с особой осторожностью.
Этот локон был символом моей любви, моего обещания ему, и, вплетая его в ожерелье, я словно передавала часть своей души. Каждый узелок, каждая стянутая петля говорили о чувствах, которых я не могла выразить словами.
Я знала, что он носит на себе бремя тяжелее, чем многие бессмертные могли бы вынести, и я считала своим долгом сделать для него талисман – знак того, что бы ни случилось, он не один.
И когда работа была завершена, я задержав дыхание, подняла ожерелье к свету свечи.
В самом центре, окружённый тончайшими золотыми нитями, висел небольшой, почти незаметный камень с синевато-зелёным сиянием, похожим на глубины океана. Этот камень особенный, я нашла его на берегу моря в то утро, когда впервые увидела своего лорда Многокрылого.
– Ты будешь защищать его, – прошептала я, касаясь края камня. – Ты будешь напоминать ему о доме, о тех, кто ждет, и ты подаришь ему силы.
Положив ожерелье в небольшую шкатулку, я закрыла её. В тот момент я даже не догадывалась, что это маленькое украшение сыграет куда более важную роль, чем я могла вообразить.
Я поспешно шагала по длинному коридору, изящно убранному узорчатыми гобеленами, грея ладонью запечатанную шкатулку.
Приближаясь к массивным дверям лордовских покоев, я вдруг оказалась лицом к лицу с дворецким. Его строгая серая ливрея отражала блеклый свет свечей на стенах, а взгляд был наполнен спокойствием. Он сделал шаг вперед, будто перекрывая мой путь.
– Простите, миледи, – сухой, но вежливый тон дворецкого нёс в себе непререкаемую уверенность в своих словах. – Его сиятельство сейчас не в покоях.
Я нахмурилась, чувствуя, как внутренний мир слегка сдвигается. Рано разочаровываться, ведь визиты лорда по замку – дело столь же привычное, как смена часовых. Но что-то в выражении лица дворецкого заставило меня задать вопрос, которого я, пожалуй, опасалась.
– Где он? – мой голос прозвучал чуть более резко, чем я ожидала. Возможно, это была тревога.
Дворецкий поджал губы, словно раздумывая над уместностью ответа. Но, видимо, решил, что мне стоит знать.
– Его сиятельство ушёл к своей сводной сестре, – осторожно произнёс он.
– К сводной сестре? – переспросила я.
Дворецкий кивнул, избегая моего взгляда.
– Благодарю, – пробормотала я.
Казалось, каждый шаг давался с трудом. Сводная сестра... Имя её само собой всплыло в моём сознании: леди Делина. Осторожная, изысканная, всегда сдержанная, но за её полированной улыбкой угадывалась что-то большее, почти хищное. Она умела оставаться в тени, но при этом притягивала к себе внимание – невидимая угроза, которую сложно было определить.
Я ускорилась, не понимая, куда иду, только бы двигаться. И почему-то меня это задело. Почему-то мой разум отказывался принять всё происходящее как нечто обычное.
Миновав сады замка и небольшой внутренний дворик, я оказалась у перехода, ведущего в западное крыло – то самое, где чаще всего бывала леди Делина. Охранники у двери встретили меня молчанием, лишь краткий поклон служил формальностью, ни намёка на протест. Может быть, мой порыв отбросил любые сомнения.
Под алым бархатом балдахином, где золотыми нитями было вышито солнце, лорд Многокрылый наконец-то отпрянул от сводной сестры. Его золотые глаза, в которых отражалась глубина веков и тысячи украденных сокровищ и погубленных судеб, почему-то сегодня были полны возбуждения. Его голый торс, отполированный нежнейшими ладонями рабынь, блестел, в руках он держал не просто горсть золота или горсть рубинов, как было прежде, – он держал ожерелье. То самое, которое когда-то принадлежало мне.
Ожерелье сияло, как живое, в каждом камне жил замурованный ангел и отливал бирюзовым светом.
Это была моя гордость, мой талисман, который я однажды выковала своими руками, вложив в него частицу своей души.
И вот теперь я, скрытая тяжелыми портьерами, лишь наблюдала, как он протянул его своей любви.
Лорд опустился перед изящной девушкой на колено.
Она стояла под тонкой дымкой вуали, на пестром шелковом ковре. Её белые волосы струились до пояса, а в глазах отражалось золотое солнце бархатного балдахина.
Он протянул руки, и ожерелье с трепетом заиграло, едва коснувшись ее шеи. Лорд мягко зарычал, его тяжелое дыхание смешивалось с ветром, похожее на песню.
Я стояла в тени и ощущала, как гнев разрывал мою грудь. Тепло, которое раньше дарило мне ожерелье, огонь, который согревал мое сердце, вылилось наружу ужасным жаром.
То, что когда-то было моим достоянием, стало даром для сводной сестры, как выяснилось, моей соперницы.
Все внутри меня кричало – не от боли утраты, а от разъедающего, дикого оскорбления.
«Как он смеет! – слова разрывались на крики. – Как ты смеешь, я поведала тебе свои тайны, рассказала, как создавала ожерелье. И теперь… ведь вы оба предали меня!»
Я подняла руки к небу, и ночь, словно услышав крик моей боли, обрушилась быстрее, чем должна была. С языка сорвались древние, пугающие слова магии, от которых воздух вокруг уплотнился. Они не были тщательно обдуманы – они были вызваны лишь моим гневом. Я прошептала заклятие, направляя его к дракону, к девушке, ко всем, кто коснулся моего сокровища, – и внезапно магия отразилась.
Боль разорвала меня. Мой облик дрогнул. Силы жизни, что бурлили во мне, словно обратились вспять, а руки, гладкие и сильные, начали костенеть и сморщиваться. Вторя заклинанию, в моей голове звучало эхо искаженного гнева. Я пыталась остановиться, но – слишком поздно. Ветер закружился вокруг меня. И вскоре я ощутила тяжесть на плечах, руки, ставшие дряблыми, волосы, превратившиеся в сивые пряди.
Я выдохнула и замерла. Теперь я была старухой. Проклятие, созданное мной же, обрушилось на меня, и, стоя за толстыми портьерами, я смотрела уже не глазами женщины, стремящейся вернуть свое сокровище, а глазами узницы своей собственной ярости.
Вдалеке бронзовый блеск ожерелья больше не принадлежал мне. Оно сияло на шее чужой красавицы, а лорд, не замечая моего падения и моей трансформации, дарил своей сводной сестре любовь.
Гнев отступил, оставив за собой лишь горечь. «Ты же помнишь меня, ожерелье? – прошептала я. – Ты же помнишь?»
Но камни на чужой шее молчали, мои ангелы блестели холодным светом. И я понимала, что в таких случаях обычно хозяевам наступал конец...