Огненная Тигрица, Пурпурная Роза, Феникс или Лаванда

Космопорт планеты Иль-Роа был похож на старинную таверну, которую растянули до размеров города. Между стальными антеннами и посадочными мачтами в сумраке клубился сиреневый туман, воздух пах пылью, раскалённым железом и чем-то сладким, как чужие сны.
Кадет Звёздного флота Илья Макаренко ступал по мостовой, где отражались неоновые вывески на всех языках Сектора. За спиной остался звездолёт «Жемчужная», ещё пахнущий озоном после гиперпрыжка. Впереди — редкий, вольный вечер.

Он шел без цели, пока взгляд не зацепился за мерцающую вывеску в виде багрового сердца, увитого серебряными лозами. Под ней — дверь из потемневшего металла, надпись: «Дом Ночного Цветения».

— Почему бы и нет, — сказал он себе и толкнул дверь.

Внутри было тепло, пахло ладаном и пряностями. В полумраке, за стойкой, сидела женщина — полная, в шелковом платке, лицо её было круглым и странно безвременным. Она подняла глаза и улыбнулась:

— Добрый вечер, офицер (а ведь по черной с серебристыми узорами униформе видно, что он только кадет). В нашем доме нынче — четыре звезды: Огненная Тигрица, Пурпурная Роза, Феникс и Лаванда. Выбор, как и всё хорошее в жизни, вслепую. Кого назовёшь — с той проведёшь ночь.

Илья усмехнулся.
— Всего одна ночь, а звучит как судьба.
Он задумался на миг, потом сказал:
—Феникс.

— Отличный выбор, — прошептала старуха, словно сама себе. — Она ждёт.

Его провели по узкому темному коридору, где стены светились слабым янтарным светом, и открыли дверь.
Комнатка была небольшая, с низким потолком. На полу — подушки, на столике — графин вина, две чаши и светильник из хрусталя что не мог разогнать тьму.
Илья замер.

Девушка сидела у стены. Свет ложился на её плечи, блестящие, как медь, и волосы, длинные, почти огненные. На ней было лишь лёгкое покрывало. Она подняла глаза — тёплые, глубокие, с оттенком грусти.
— Ты выбрал меня, — сказала она тихо. — Меня зовут Феникс.
Она налила вино.
— Знаешь, почему я взяла это имя?

Илья покачал головой.

— Потому что фениксы умирают и возрождаются из пепла. Каждый раз другие, но всё те же. Я… — она усмехнулась — …наверное, тоже когда-то сгорела. И каждый вечер рождаюсь вновь, чтобы прожить эту ночь с кем-то, кто ещё умеет слушать. Начнем с массажа?

Но до массажа не дошло.

Они говорили долго. О звёздах, о кораблях, о том, как странно — быть живым в бесконечной Вселенной. Она слушала его истории о «Жемчужной», смеялась, когда он вспоминал проделки Генки и Сергея, и вдруг, ни с того ни с сего, заплакала.
Он не спрашивал почему. Просто тихо взял её за руку.

На рассвете небо над Иль-Роа стало сиренево-золотым. Илья поднялся, оставил оплату и сказал:
— Спасибо, Феникс.
— Нет, — ответила она, — это я благодарю тебя. Странная и чудесная ночь. Не уверена, что имею право взять за нее деньги.
Он вышел, чувствуя, что где-то внутри у него осталась едва тлеющая искра — словно он и вправду коснулся пепла феникса и... ожил.

Когда дверь за ним закрылась, в комнату вошла старая хозяйка. Девушка сидела, потягивая из чаши остатки вина, глаза её блестели.

— Ну что, детка, снова сгорела? — хмыкнула старуха.
— Немного, — ответила та, улыбаясь. — Но красиво.

— Молодец. Сегодня к вечеру будет новый клиент. Захочет «Огненную Тигрицу». Так что... приготовься порычать.
Они рассмеялись.

В доме не было ни четырёх, ни двух девушек. Только одна.
И каждый вечер она становилась новой — Тигрицей, Розой, Фениксом или Лавандой.
И каждый раз — возрождалась.