Огни большого города

Тот, кто огонь выжигает огнем, обычно остается на пепелище.

Эбигайл Ван Берен

Все персонажи, места, заведения и события являются плодом воображения автора, совпадения случайны.

Возможно.

Непозволительно долгая пауза случилась в моих записях. Я мог бы отговориться делами, страшной занятостью. Не солгал бы: каждый день что-то загорается, если не в городе, то в области. И не так уж редко к местам возгораниям зовут меня.

Когда – помочь в тушении. Тут речь про самые сложные случаи. Сергей Крылов, изрядно заматеревший опер, вызванивает меня, когда с разбушевавшимся жаром совсем сладу нет. Оборзел он слегка… Но я его управлению в некотором роде должен. И не так сложно мне побеседовать с огоньком.

Так что та часть моей сущности, что делает меня огнетушителем, никуда не делась. Я, Андрей Бельский, изменился, а пламень в моей груди и не думает утихать. После всего, через что мы с огневой сутью прошли, сплавились воедино. Дотлеет огонь – и я выгорю в тот же час.

Раньше я думал, что с того дня у гаражей близ Кондратьевского в моей груди бьется два сердца. Одно – согласно человеческой анатомии, а другое – огневое. Теперь, по прошествии времени, они единым целым ощущаются.

Бывает и так, что зовут к углям остывшим. На пепелища – расследовать. Как вспыхнуло, откуда искра пошла, да кто в том виновен. С розыском виноватых получается с переменным успехом. Но о том, что сродство с огнем – не машина времени, и что жар мой «видит» мир иначе, Крылов знает, и не наглеет… Слишком.

Долг есть долг, но и меру знать надо.

Еще ему ведомо, что я не просил в том деле помощи. Не ждал, что кто-то заслонит меня своим телом. Больше скажу: та жертва вообще была напрасна.

Но жизнь уже отдана, без толку о смысле и бессмыслице задумываться. Бельские всегда отдают долги. Включая непрошенные.

И один из тех долгов – закончить, раз то было обещано, эту историю. Кому? Да хоть бы и ведьме одной, подрабатывавшей в издательстве. Ну и что, что не издаст Бэл мои записки. Не суть.

Сказал – сделал, и никак иначе.

И не важно, что память (она должна быть идеальной) там и тут застит едкий черный дым забвения. Плевать, что дым тот – отчасти благой. Есть вещи и действия, которые никто и никогда не захотел бы вспоминать.

Бередить старые раны непросто. Впрочем, они и не зарастали. Боль от потери близких ни время не излечит, ни чудо-целитель. Если вам талдычат обратное, знайте – лгут.

Впрочем, молчание тоже аховый помощник. И ныряние на дно бутылки, и прочие дороги к забытью. Чушь это всё.

Единственное, что мы можем – это жить дальше. За себя и – чуточку – за тех, кто ушел. Храня – ежечасно – память о них.

Я рассказал о том, как открыл на мосту через Обводный одну персону из числа шахматистов. Богдана Бельская – та, что дала мне жизнь, одна из ключевых фигур в обществе «шахматистов».

Фигур, вы не ослышались. Ею тоже управляли, дергая за ниточки: месть, справедливость, дело всей жизни отца… А я поклялся сам себе, что встану на пути у «шахматистов», но выведу из под удара мать. Чего бы мне это ни стоило.

Да, именно на этом месте я в прошлый раз остановился.

Продолжим?

Когда я вернулся, Кошар кинулся встречать. Бросил на кухне Мала Тихомирыча, чай и прянички. Блеснул желтым глазом, хлобыстнул по полу хвостярой. И – промолчал.

Помню, я как-то разделся, побросав вещи, где ни попадя. К утру они оказались выстираны и высушены. Шерстистый не за так ест хлеб с колбасой и прочие вкусности. Отрабатывает.

Факт в том, что никто меня не тревожил, не донимал расспросами. Почуял овинник, что не стоит в душу лезть всеми лапами, надобно дать мне остыть. С понятием мифологическое существо. Мудрость прожитых веков, видать, сказывается.

С утра во рту у меня обнаружился привкус гари да горечи. А еще изрядная головная боль. И мое излюбленное с некоторых пор средство излечения – живой огонь – не сработало. Чуть приглушило гадкое самочувствие, но и всё на том.

- Тошно? – спросил Кошар.

Ни тени осуждения в вопросе – и за то отдельно его ценю.

- Тошно, - согласился я.

- Суть свою дробил? – уточнил шерстистый. – Как зерно в обмолотках: семя от колоса, вразнобой?

- Вроде того, - не стал я расписывать процесс отправки огнекрыла в свободный (относительно) полет.

- И вдарило по тебе оно вяще, чем квасная язя, - попенял на непонятном овинный хозяин. – Погоди, дотерпи, есть у меня средство. Заодно шуметь в другой раз не станешь, что бурак с ботвой спину тянет.

Я, к слову, и не шумел. Просто мы в тот раз везли травы ценные, дары от лесовика. К ним кое-что по ягоде из заросшего дядькиного сада. А хвостатому приспичило свеклы соседской (с грядки Кирилла), да непременно с ботвой до кучи забрать. Я и уточнил: так ли оно нам надо в городском хозяйстве?

- Язя – это из ругательств? – поморщился: в башке стреляло почти что огнестрелом, хорошо, что не навылет. – Старинных и вычурных?

- Слабость это, - молвил Кошар, выставляя на стол миску с квашеной – это я по запаху определил – свеклой и темными палками. – Головокружение. Как квасную бадью в себя опрокинешь – такая и находит. Вот, это употреби. А отвар шиповника скоро будет. Меду в кружку пару ложек подложи.

- Хм, - я ткнул ложкой в нечто темное, видимо, кус ботвы. – Это точно поможет? Уточню: я ни кваса, ни чего покрепче не употреблял вчера.

- Точно, точно, - зашевелил усами нечистик, а после добавил в сторону и вполголоса. – Зело ты торопишься, в огневом сродстве упорствуешь. Как бы не стлеть раньше срока…

- Не дрейфь, хвостатый, - я закусил хрустящий стебель. – Эй, а ведь и правда – работает!

Привкус во рту перебило аж сходу. А обещанный отвар с медом сбавили головную боль.

- Отож, - усмехнулся манул.

Как раз дохлебал я кисленький напиток с медовой добавкой, когда затренькал мобильник. Белава Краснова, она же Бэл. Правая рука Верховной Ковена Северных Ведьм.

- Мост стал чище, чем в день открытия, - вместо приветствия высказала Краснова. – Убрали с него всё. Ниже по течению никто не всплывет, так что к ответу тебя за вчерашнее не призовут. Что до подпалин на фасаде – с этим сам разбирайся.

- Ага, - коротко ответил. – Услышал.

- За тобой должок, - елейно (вот как тот липовый мед из баночки) проговорила Бэл.

- А не наоборот? – поразился я кристально-чистой ведьминской наглости. – Вы же кровь не ради развлечения убирали. И точно не для моего спокойного сна. Он, к слову, безмятежен. А вот ты как-то напряженно звучишь. Может, оттого, что пробуешь навесить на меня левый долг?

В ту ночь сноходец не лез в мои сновидения, так что я как в омут темный упал, так и дрых до утра. Ни один из убитых в сны не являлся.

А щелкнуть по носу одну зарвавшуюся ведовку – правильно и дельно. Уговор соблюден. То, что не получили «северные» ничего сверх обещанного – так это в порядке вещей. Собралась тут одна на меня присесть, ножки свесить, ага. Держи карман шире.

- Попытаться стоило, - Белава прищелкнула языком от досады. – Слушай, бес с ним, с долгом. Что насчет обещанной книги? О своих похождениях. Слово даю: если достойно напишешь, я пущу твою книгу в печать. Будут тебе слава и почет, а еще масса поклонников. И авторский гонорар. Согласись, звучит заманчиво?

- Такой дефицит новых авторов и идей? – усмехнулся я. – Бэл, я сказал тогда и повторю сейчас: возможно. Пока нет ни времени, ни желания.

- Вот же ты скучный, - фыркнула собеседница. – Где кураж юности? Дух приключений? Задор боевой, молодецкий?

- Накануне полыхал в окне, - ровно ответил ей, а то очень уж разошлась. – Хорошего должно быть в меру. Бывай, темных тебе ночей.

Сбросил вызов. Пусть сама додумает, где она перегнула палку и наговорила лишнего. В конце концов, она старше меня на черт знает сколько лет. С чего бы вдруг мне ее учить? Особенно, раз жизнь не научила.

Нокия снова затренькала. Крылов – младший лейтенант из РУВД Невского района. Популярность – это тяжело. Я вздохнул и принял вызов.

Судя по голосу, глухому и мрачному, законник не о добром и вечном звал меня побеседовать. Телефонный разговор Сергея не устроил, он просил встретиться лицом к лицу.

- Когда у вас обеденный перерыв? – спросил я, получил жизнеутверждающий ответ: «Никогда». – Тогда давай часиков в шестнадцать. На Большой Конюшенной, возле пышечной.

Сказал бы: внутри, но, если служивый на мели, ему там без заказа ждать такое себе. Вызовет чувство неловкости. А к чему мне в край недовольный законник?

Место встречи же выбрано не случайно. Давно хотел побаловать домашних нечистиков пышками. А тут хоть совмещу полезное с неприятным. Бьюсь об заклад, ничего приятного я в разговоре с Крыловым не услышу. С учетом вчерашних-то событий.

В трубку пробухтели что-то о буржуазных замашках. С «тонким» намеком: «А пораньше никак?»

- Никак, - ответил непреклонно. – Днем у меня еще одно дело. Нет, не перенесу. Всё, в шестнадцать жди.

Мне предстоял визит на Пискаревское мемориальное кладбище. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Я пожалел одну девочку в полосатых гольфиках, и столько мороки в итоге… Не одному же мне париться?

При входе на кладбищенскую землю я напустил по дорожкам уйму «светлячков». Крохотные мертвые огоньки – пусть согреют души павших, подластятся к хмари. Каркнул среброглазый ворон: сыто, довольно. Выходит, угодил я ему с «угощением».

Я кивнул и потопал по знакомым дорожкам. К пруду одного оборзевшего водника. Откуп он мной за жижу свою гнилую взять решил. Поверил, что ничего ему за это не будет? Так мы – я и огонек – живо его разубедим.

Искры огня обычного вспугнули пернатых. Те бойко заработали лапами по направлению к островку с плакучими ивами.

- Рыбная уха – сопутствующий ущерб, - с невеселым оскалом я подошел к воде. – Благодарите дурня-хозяина, рыбы.

Запало мне в память это высказывание матушки. Такое бесцветное, пустое и холодное. Но тут не до жалелок. Водник за водицу-мертвицу взял откуп мной, моим благополучием, так стоит ли грустить о состоянии пруда и его обитателей этого… Много слов просится, все нецензурные.

- Карасич, я тебе сейчас кое-что покажу. Ум в тебе остался, не вытек весь через чешую? Если так, намек мой поймешь. Я дам тебе время на размышления, - высказал громко и четко я. – На повинную. Не сдашься, решишь упорствовать – увы. Ознакомлю тебя и твой пруд с концепцией кипятильника.

Время цветов и разговоров прошло. И я не тот уже, и обстоятельства изменились.

Ярко-белый до рези в глазах огонь прочертил в воздухе дугу. Фигура изогнулась сильнее, все больше напоминая погружной электрический прибор для нагрева воды. Довольно-таки внушительных размеров получилось мое «устройство» для внушения и устрашения. И, если кое-кто не внемлет голосу разума, то и для кипячения.

- Считаю до пяти, - озвучил ровным голосом. – И опускаю кипятильник в пруд.

Я создавал нечто похожее на лесном «полигоне». Только там не вода была, а трещина в земле. Не овраг даже, а глубокий и рассохшийся разлом – как будто шрам по земле. А пепел от моих возгораний лежал по краю, словно засохшая кровь. Вот в самую темную, заглубленную часть разлома я и опускал свой «прибор». Лесной хозяин тогда нарисовался с ором, что я припекаю ему пятки, хотя дело было в безжизненной пуще-мертвуще. Откуда отклика к остальному лесу при иных экспериментах не доходило.

Я клятвенно пообещал, что повторять этот номер в границах его леса не стану. И сдержал слово. Даже вторую напрашивающуюся концепцию – паяльника – не стал воплощать. Хотя хотелось, руки прям чесались. Ничего, я уловил общий принцип, так что, если нужда припечет – воплощу и этот «агрегат».

- Один, - скучающим тоном начал отсчет. – Два…

Карасич вынырнул на счете три. У него и так-то глаза навыкате, а тут, как прозрел он кипятильничек, фары чуть не вылезли из орбит.

- Сгинь, пропади! – вскричал обозленный водник. – У, язва клятая…

- Четыре, - ответил я.

Башка Карасича покрылась полдырями. Вонь – как от тухлой рыбы на солнцепеке – поднялась несусветная. Но я готов был перетерпеть мелкие неудобства. Чего нельзя сказать о Карасиче.

- Остановись, - булькнул водник, ушел под воду, вынырнул миг спустя. – Виновен! Поддался блазни. Убрал?

- Верну в любую секунду, - заверил я его с улыбкой. – Если решишь какой-нибудь фокус выкинуть. Или если мне твоя повинная не понравится. Искушению ты поддался… Допустим. Подробности?

- Речи вел тут один… - болезненно сморщился Карасич. – Слова лил, ерш те в ковш, аки родничок журчал. До того любо. Дельце-то у него крохотное, с малька, и он-де готов за каплю водицы-мертвицы, значится, на доброту добром ответить. Убрать дымную вонь от прудов – добро.

Кто тут источник вони, я бы поспорил. Вот только затягивать «беседу» с обвиняемым не хотелось.

- Услышано, - бросил я в него словом. – Нет тебе веры, Карасич. Имя дочки тебе не помеха. Значит, называй свое – имя истинное и полное. Ты знаешь, зачем.

- Много хочешь, дымник, - вокруг хозяина пруда забурлила и вспенилась вода. – Зряшно ты без свидетелей явился.

- Кар-р-р! – пронесся над нами кладбищенский ворон.

- Хранитель согласен со мной.

Этого я мог и не добавлять уже. Ожоги и волдыри не повредили слух водника. Крик ворона он услыхал не хуже, чем я. Пруд успокоился, пена осела. Карасич поник. Сдался. Тем самым сохранил свои владения. И хорошо: против рыбешек-то я ничего не имел.

Перед уходом я добавил «светлячков» из мертвого огня повдоль дорожек основной территории мемориального кладбища. Склонил голову: знак уважения павшим и ворону. Тот не хозяин кладбища, те облик птиц не принимают – это мне Кошар давненько уже разъяснял. Возможно, я угадал, когда назвал птицу хранителем.

Хранитель вечного покоя… Отлично звучит. Так и стану называть крылатого.

Одно дело сделано. Можно теперь съездить за пышками. И с Крыловым побеседовать, раз оно тому уперлось.

Завибрировал аппарат – это служака мои мысли прочел, не иначе. Прислал сообщение. Мол, не успевает он на Большую Конюшенную, так как срочный вызов поступил с Галерной. Предложил сменить место встречи на площадь Декабристов (бывшую и будущую Сенатскую, ее несколько лет спустя обратно переименуют).

«Ок», - набрал я лаконичное и выдвинулся.

Так и быть, пойду навстречу служителю закона. А за пышками отдельно загляну, на обратном пути. Разумеется, если меня не повяжут за сожженного снайпера. Маловероятно, но вдруг?