Огни большого города

В сером холодном небе кружились маленькие снежинки, которые таяли в воздухе, не успевая долететь до плит из серого и холодного гранита, сковывавших серые и холодные улицы Большого Города. Ветер дул с востока, от Ист-Ривер, и нес с собой запах соленой морской воды, дыма из пароходных топок и безнадежности. Эбенезер Стоун, молодой человек без определенного рода занятий, сидел на скамейке в скверике, высоко подняв воротник пальто и сунув руки в карманы. Его взгляд, полный меланхолической отрешенности, бездумно скользил по пожухлой траве чахлого газона и двум рахитичным деревцам, лишенным листвы. Природе было не место в Большом Городе, и она прекрасно знала это, даже не пытаясь спорить. Впрочем, меланхолия мистера Стоуна была вызвана не жалким видом растительности, обреченно цеплявшейся за жизнь посреди пыли, смога и булыжных мостовых, ибо сам мистер Стоун, в отличие от нее, был плоть от плоти этих каменных джунглей и относился ко всему, что произрастало из земли, с опаской и недоверием, как подобает истинному сыну современного Вавилона. Нет, причина была в ином. Мистер Стоун был человеком возвышенных чувств, человеком, склонным к созерцательности, редкой среди людей его круга. Мистер Стоун был, не побоимся этого слова, философом, и его меланхолия была меланхолией философа, отстраненно взирающего на мир и не находящего никакого удовлетворения в том факте, что у мира нет от него тайн. В огромном часовом механизме Большого Города мистеру Стоуну была отведена роль такого же ничтожного винтика, как и любому другому из его жителей; различие состояло лишь в том, что мистер Стоун, один из очень и очень немногих, не питал никаких иллюзий относительно собственной исключительности.

Из полуподвального помещения одного из серых и мрачных домов, что обступили с трех сторон крошечный скверик, пошатываясь, поднялся по узким каменным ступеням молодой человек в дорогом кашемировом пальто, полураспахнутом на груди. Эбенезер Стоун проводил его сочувственным взглядом. Молодой человек шел, сгорбившись, низко опустив голову, не глядя по сторонам. Он прошел мимо сидящего Стоуна, опустился на пустую скамейку в противоположном углу сквера, сунул руки в карманы и замер в позе, исполненной безнадежности и отчаяния.

Стоун отвел взгляд, извлек из кармана томик Браунинга, раскрыл его на середине и погрузился в историю злоключений несчастной Порфирии. Почувствовав рядом с собой движение, он скосил глаза в сторону, не поворачивая головы — житель Большого Города никогда не рассматривает незнакомца открыто. Рядом с ним сидел мужчина среднего роста, среднего возраста и среднего телосложения — возможно, то, другое и третье было совсем немного поменьше среднего. Он был одет довольно легко для поздней осени, но, по всей видимости, то ли не замечал холода, то ли не придавал ему значения. Стоун скользнул взглядом по его гладко выбритому лицу, по рукам с длинными пальцами и аккуратными чистыми ногтями, по одежде и обуви. И внешность, и одежда джентльмена говорили если не о богатстве, то о достатке и принадлежности к респектабельным слоям общества — куда более респектабельным, чем сам Эбенезер Стоун. И нужно было обладать тем тонким, почти сверхъестественным чутьем, каким обладал Стоун, чтобы понять, что респектабельный джентльмен провел ночь в полицейском участке.

Стоун почувствовал, что джентльмен рассматривает его в упор. Мгновение поколебавшись, Стоун повернулся к нему и встретился с ним взглядом. У джентльмена было энергичное худощавое лицо и ярко-голубые глаза умного, проницательного и, видимо, веселого человека, но сейчас они не улыбались, а их белки были подернуты красноватой сеточкой.

Несколько секунд Стоун глядел ему в лицо. Потом произнес, не вполне уверенно, как произносят полузнакомое иностранное слово:

— Хауди.

Тонкие губы джентльмена дрогнули в усмешке, которая мгновением позже отразилась и в его глазах.

— Хауди, — добродушно ответил он с тем характерным выговором, растягивающим слова и слегка глотающим окончания, который с головой выдает человека, родившегося к югу от линии Мэйсона-Диксона. — Что, так бросается в глаза?

Стоун неопределенно пожал плечами.

— На самом деле не очень, — признал он. Если джентльмен и был выходцем с юго-запада, то уехал оттуда довольно давно — достаточно для того, чтобы крепкий бронзовый загар сменился бледностью городского жителя. И обычная для горожанина одежда сидела на нем естественно, не топорщась в странных местах и не образуя складок там, где им быть не положено, как это часто бывает с теми, кто вынужден носить непривычный для себя наряд. Вероятно, человек менее искушенный, чем Эбенезер Стоун, принял бы джентльмена за такого же жителя Большого Города, каким был он сам. Но Стоун, как мы знаем, был знатоком человеческих душ, и ему достаточно было увидеть прямой, слегка сощуренный взгляд джентльмена, чтобы безошибочно определить в нем человека, большую часть своей жизни проведшего под палящим солнцем бескрайних прерий.

Джентльмен кивнул с таким видом, словно этот ответ что-то объяснял, а не запутывал все еще больше, и оба замолчали. Сидевший напротив юноша в сером пальто полез было за пазуху машинальным движением, которым люди обычно тянутся в жилетный карман за часами, но рука его зависла на полпути, а губы горько скривились. Медленно он убрал руку, сунул ее в карман и наклонил голову ниже, чтобы поля шляпы закрыли его лицо от чужого случайного взгляда.

Джентльмен разглядывал его с сочувственным интересом.

— Карты или бильярд, — проговорил он негромко, качая головой.

— Карты, — вздохнул Стоун.

Джентльмен не стал расспрашивать случайного собеседника о причине его уверенности, а лишь кивнул еще раз с согласным видом.

— Говорят, — задумчиво протянул он, — кому не везет в карты, тот удачлив в любви.

Стоун с сомнением покачал головой.

— Вы в это верите? — грустно спросил он с умудренностью философа, повидавшего жизнь и давно разочаровавшегося в наивных попытках человечества вывести закономерность в странных капризах мироздания и обратить их к собственной выгоде.

— У меня не было случая это проверить. — Джентльмен кривовато усмехнулся уголком рта. — Но вот если справедливо обратное, то я, пожалуй, могу выдоить досуха с десяток-другой казино, получая королевский флеш на каждой раздаче. Без добора.

Стоун дипломатично промолчал, но уныние его обрело новый градус. Те неуловимые признаки, которые говорили о ночи, проведенной джентльменом в полицейском участке, теперь получили подтверждение и объяснение. Стоун ненавидел свою способность видеть людей насквозь, но ничего не мог с ней поделать.

— Лучше не пытайтесь, — на всякий случай предупредил он, хотя хорошо знал, как та древнегреческая пророчица с непроизносимым именем, что толку от его предупреждений не будет.

Джентльмен неопределенно пожал плечами. Он задумчиво разглядывал человека в мешковатом пальто, который подпирал спиной стену дома напротив. Рядом с человеком стоял деревянный ящик из-под мыла, на котором рубашками вверх лежали три карты.

— «Монте», — пробормотал себе под нос джентльмен. Стоун знал, что так южане называют игру «угадай даму». — Почему бы и нет?

— Не делайте этого, — уныло проговорил Стоун, прекрасно понимая бесполезность всяких уговоров.

— Почему же? — с любопытством спросил джентльмен.

Стоун тяжело вздохнул.

— У вас есть двадцать пять центов? — осведомился он. Это был не слишком деликатный вопрос и уж точно не такой, который задают случайному встречному после пяти минут знакомства. Но джентльмен не возмутился и не обиделся — как Стоун и предполагал. И — как Стоун и предполагал — он не стал отвечать «возможно», или «допустим», или даже «разумеется», а просто опустил руку в правый карман, извлек оттуда монету и протянул ее Стоуну, с интересом ожидая продолжения.

Стоун поднялся со скамейки, сделал джентльмену знак следовать за ним, пересек сквер с чахлой растительностью и остановился перед долговязым субъектом в мешковатом пальто.

Субъект смерил его скептическим оценивающим взглядом, заметно скривился и без особого энтузиазма осведомился:

— Хотите сыграть, сэр?

Стоун кивнул и протянул ему двадцать пять центов, полученные от джентльмена. Субъект скривился еще сильней, увидев размер ставки, но принял ее и с профессиональным проворством перевернул рубашками вниз три лежащие на ящике карты. Это были два черных валета и дама червей.

— Ваше везенье против моего уменья, где королева — в центре, справа, слева? — Неспешно перетасовав карты, он одним красивым движением расстелил их на ящике в ряд — рубашками вверх, разумеется.

— Слева, — тут же произнес джентльмен, с интересом наблюдавший за происходящим. Дилер мазнул по нему неодобрительным взглядом и повернулся к Стоуну. Стоун, пожав плечами, ткнул в центральную карту. Дилер широко улыбнулся, с извиняющимся видом разводя руками. В центре лежал валет пик. Стоун отвернулся от него и сунул руки в карманы.

— Выиграть нельзя, — пояснил он новому знакомому фундаментальную аксиому жизни Большого Города, в существовании которой на собственном горьком опыте убедилось множество его жителей и еще большее количество гостей.

Дилер перестал улыбаться.

— Эй, послушайте-ка, мистер! — произнес он угрожающим тоном. — Я не потерплю...

— Тихо, тихо, — добродушно проговорил джентльмен, поднимая ладони в обезоруживающем жесте. — Ни к чему так горячиться. Моему приятелю просто не повезло, только и всего.

Стоун тяжело вздохнул.

— Дело не в везении, — мягко проговорил он, качая головой.

— Дело не в везении, — саркастически заметил дилер, и каждое его слово сочилось ядом. — Дело всего лишь в том, что кто-то слеп как крот и не может проследить взглядом за одной картой из трех, когда их тасуют у него на глазах!

Стоун вздохнул еще раз.

— Неужели вы не видите? — Он обернулся к джентльмену. — Неужели вы не понимаете, что...

— Попробуй еще раз, — перебил его джентльмен и выудил из кармана еще двадцать пять центов. — Честно говоря, мне тоже кажется, что...

Стоун, смирившись с судьбой, бросил монету дилеру. Три карты снова легли в ряд на неструганых досках ящика.

— Справа, — подсказал джентльмен. В его глазах мелькнул азартный огонек. Дилер мазнул по нему неодобрительным взглядом и повернулся к Стоуну.

— Сэр?

Стоун с безнадежным видом снова ткнул в центральную карту. На этот раз она оказалась валетом треф.

— Я же сказал, что справа! — Джентльмен протянул руку и перевернул две оставшиеся карты. Пиковый валет лежал с левой стороны, дама червей — справа.

— У вас верный глаз, мистер, — слегка растягивая слова, произнес дилер и бросил презрительный взгляд на Стоуна. — Желаете сыграть сами?

— Пожалуй. — Джентльмен выудил из кармана пачку денег, перехваченную резинкой, и аккуратно отделил от нее две купюры по одному доллару. Стоун удержался от очередного тяжелого вздоха. Пачка долларовых купюр, даже в палец толщиной, не представляла собой сколько-нибудь солидной суммы — по крайней мере, для Большого Города. Но когда пальцы джентльмена перегнули ее, чтобы положить обратно в карман, под долларовой банкнотой на мгновение мелькнула двадцатка, и Стоун знал, что она не могла ускользнуть от внимательного и цепкого взгляда дилера. Люди, которые хотят пустить другим пыль в глаза своим богатством, убирают мелкие бумажки в середину пачки и выставляют напоказ крупные. Провинциалы, стремящиеся уберечь свои деньги от излишнего внимания, прячут их подальше и оборачивают крупные купюры мелкими. В полудюймовой пачке двадцаток должно было быть около двух тысяч долларов — и мысль о них, похоже, отогрела душу карточного дилера настолько, что он почти приветливо улыбнулся новому клиенту, принимая из его рук банкноту.

— Ваше везенье против моего уменья... — Карты мелькнули в пальцах дилера и снова легли на ящик. Джентльмен указал на среднюю карту, дилер перевернул карты и протянул джентльмену два доллара. — Удвоим ставку?

Джентльмен кивнул, жадным взглядом следя за танцующими в руках дилера картами. Стоун оставил всякие попытки воспрепятствовать неизбежному и теперь просто наблюдал за происходящим. Дилер напоминал опытного рыболова, аккуратно вываживающего рыбу перед тем, как ее подсечь одним умелым движением. Джентльмен продолжал выигрывать, ставки постепенно росли. Глаза дилера торжествующе блеснули — как у кота, подобравшегося перед прыжком. Его руки, до сих пор тасовавшие карты с легкой неуклюжестью, вполне извинительной для продрогшего на осеннем ветру человека, замелькали с ошеломляющей быстротой, не дающей никакой возможности отследить судьбу заветной дамы.

— Ваше везенье... — Карты взлетели в воздух и легли на ящик. Джентльмен выглядел озадаченным, переводя взгляд с одной карты на другую. Дилер не торопил его. Стоун усилием воли удержался от сакраментальной фразы, за которую Кассандру ненавидели все ее родные, близкие, а также соседи.

— Ну допустим... — Джентльмен ткнул пальцем в одну из карт. Дилер с извиняющейся улыбкой перевернул ее... и замер, туповато глядя на даму червей.

Стоун поднял брови с видом энтомолога, встретившего необычную разновидность жука. Уличные шулеры, возведшие свое ремесло в ранг настоящего искусства, крайне редко допускали промахи при подтасовке карт; всё же это порой случалось. Даже самый ловкий жонглер иногда роняет предметы, доставляя тем самым массу удовольствия глазеющим на него зевакам. Джентльмену, понимал он это или нет, действительно выпала редкая удача. Но что есть удача? Слепой каприз судьбы, не более.

Джентльмен сиял. Дилер закусил губу, отсчитывая выигрыш. Его губы слегка шевелились, и Стоун скривился. Как всякий возвышенный человек, он терпеть не мог вульгарных выражений, а те слова, что беззвучно плясали сейчас на губах дилера, были крайне вульгарны и по большей части непечатны.

— Фараоны! — вдруг произнес он, глядя куда-то за спину джентльмену. Тот машинально оглянулся, и этого мгновения дилеру было достаточно, чтобы сгрести карты, подхватить свой ящик и в мгновение ока раствориться в подворотне. Джентльмен повернулся обратно, но было уже поздно — темные переулки Нижнего Ист-Сайда надежно скрыли карточного ловчилу, а вместе с ним и большую часть выигрыша. Никаких полицейских поблизости, разумеется, не было.

Джентльмен растерянно вертел в руках три десятидолларовые купюры, глядя то на них, то в темноту подворотни; потом внезапно рассмеялся.

— Что ж, во всяком случае, я в выигрыше! Почти на сотню долларов — и у меня такое чувство, что это только начало! Приятель, не знаешь поблизости местечка, где можно сыграть партию-другую в покер? Грех упускать удачу, когда она сама идет к тебе в руки.

Стоун тяжело вздохнул.

— Знаю, — кивнул он. В Ист-Сайде было мало такого, чего не знал бы Эбенезер Стоун. — Но только...

— Тогда веди, — перебил его джентльмен. — Надеюсь, там есть приличный бар. Этот восточный ветер у меня уже в печенках сидит.

Не тратя больше слов, Стоун повел джентльмена за собой через сквер. Они спустились по узким каменным ступенькам в тот самый подвал, откуда с полчаса назад вышел юноша в кашемировом пальто, до сих пор сидящий на скамейке, словно статуя; и у Стоуна было предчувствие, что знакомство джентльмена с этим заведением будет иметь аналогичные последствия.

А предчувствия Эбенезера Стоуна обычно оправдывались.

Внутри подвальчика было тепло. Это был довольно уютный карточный притон, если к карточному притону позволительно применить подобный эпитет: он был просторным и чистым, чугунная печка в углу дышала приятным жаром, а всю дальнюю стену занимал весьма солидный бар, при взгляде на который джентльмен просиял, словно увидев давно потерянного брата, и поспешил к нему, буквально таща за собой Стоуна.

— Два бурбона, — распорядился он и вопросительно посмотрел на своего спутника. Тот с унылым видом помотал головой.

— Я не пью.

Джентльмен воззрился на него с искренним уважением.

— Хотел бы я сказать такое о себе, — пробормотал он. — Тогда мне бурбон, а моему другу — кофе, да погорячее.

Стоун опять вздохнул.

— Лучше чай, — проговорил он, смиряясь с неизбежным. — Не очень крепкий. У меня слабый желудок.

Джентльмен сочувственно покачал головой, опрокинул в себя стопку виски, одобрительно сжал плечо Стоуна и, оставив его у барной стойки, решительно направился к кассиру, разменивать деньги на фишки. Стоун вздохнул, осторожно поднес к губам стакан в жестяном подстаканнике, обжег губы и, так и не отпив, поставил его обратно на стойку.

— Что за птица? — вполголоса спросил его бармен, не глядя ему в лицо и не отрываясь от протирания бокалов.

Стоун неопределенно пожал плечами.

— Южанин с дальнего Запада. В Городе давно. Белый воротничок. Ночевал в участке. Вроде бы из-за женщины.

— Хм... — протянул бармен, продолжая трудолюбиво надраивать бокалы. — Но при деньгах?

— Тысячи две, может быть, больше.

— Ты его щупал?

Стоун поморщился. Это было одно из тех вульгарных выражений, которых он терпеть не мог. Не говоря уже о том низменном действии, которое с его помощью обозначалось. Но круг общения Эбенезера Стоуна решительно отказывался воспринимать язык Браунинга и Байрона, и молодому человеку волей-неволей приходилось нисходить до его уровня.

— Нет. Он светанул пачкой, когда играл с Томом.

— А Том куда смотрел? — проворчал бармен, бросая незаметный взгляд в сторону покерных столов. — Сам справиться не мог?

Стоун вздохнул.

— Том свалял дурака. Запорол раздачу и позволил ему сорвать куш. Пришлось драпать.

Бармен выругался себе под нос, и Стоун снова болезненно поморщился. Ну почему нельзя было обойтись без этого?

— По крайней мере, Том разогрел его как следует, — дипломатично проговорил он. — Мне почти ничего не пришлось делать — он сам начал спрашивать про покер. Он оставит здесь все, что выиграл у Тома, и еще много сверх того.

— Можешь отдать Тому свои комиссионные, — осклабился бармен. — От меня он ничего не получит, будь спокоен. Это же надо быть таким идиотом, чтобы запутаться в трех картах! Трех собственных картах!

— Никто не застрахован от ошибок, Слик, — философски заметил Стоун. — Так уж устроен мир. Нет на свете такого человека, который бы никогда не ошибался.

Бармен надменно хмыкнул.

— Я никогда не ошибаюсь, — с нажимом проговорил он и вызывающе глянул на Стоуна, явно ожидая возражений. Стоун пожал плечами. Не в его правилах было спорить с человеком, который платил ему деньги. Кроме того, Слик говорил правду: он действительно никогда не ошибался в расчетах, по крайней мере, не в чужую пользу. Осторожно потрогав стакан, Стоун убедился, что чай немного остыл, и принялся аккуратно прихлебывать несладкую бледно-желтую жидкость.

Джентльмен, похоже, очень быстро забыл о своем провожатом. Найдя себе место за одним из столиков, он с азартом окунулся в игру. За столиком, помимо джентльмена, сидели трое — Рыжий Сэм, работавший на заведение, и двое его подручных, изображавшие случайных игроков. Один из них, якобы находившийся в состоянии легкого подпития, источал христианскую любовь ко всему человечеству, сыпал деньгами направо и налево и активно угощал новых знакомых горячительными напитками. В зале висел ровный гул голосов, от столика с рулеткой доносились выкрики крупье. Стоун забился в самый тихий угол, какой только мог найти, и извлек из кармана Браунинга. На сегодня его работа была завершена, но уйти домой он не мог, пока его новый знакомый не покинет заведение, расставшись с большей частью содержимого своих карманов, — в противном случае он точно остался бы без своей доли. Тот, кто откладывает получение заработанных денег на следующий день, по всей видимости, не слишком в них нуждается.

Чеканный, благородный слог великого англичанина увлек Стоуна за собой в ту волшебную страну, которая ничего не знала ни о Большом Городе с его притонами, ни о крапленых колодах, ни о прочих вульгарных и низменных вещах. За временем Стоун не следил; лишь иногда, поднимая голову от книги, он каким-то краешком сознания рассеянно отмечал, что синеватый табачный дым, слоями висевший под потолком, стал гуще, а короткая стрелка на циферблате часов над баром продвинулась еще на одно деление. От спертого воздуха, дыма сигарет, резкого запаха дешевого виски и постоянного гула голосов у Стоуна разболелась голова, и он морщился, переворачивая страницы и смутно мечтая о том моменте, когда можно будет шагнуть из подвала наружу и окунуться в предрассветную прохладу раннего городского утра с его безлюдными улицами и оглушительно звенящей в ушах тишиной. Даже сырой, пронзительный восточный ветер сейчас казался чем-то желанным, чистым и освежающим, словно весенний дождь.

Стоун устало зевнул, благовоспитанно прикрыв рот ладонью, и бросил сонный взгляд на столик Рыжего Сэма. Двое его помощников уже куда-то делись, за столом остались лишь он и его жертва, а это означало, что игра выходит на финишную прямую. Джентльмен, судя по всему, успел опрокинуть в себя еще несколько стопок виски — ему уже приходилось контролировать свои движения, и он сосредоточенно хмурился, тасуя карты медленно и тщательно. Выиграв очередной раунд с Сэмовой сдачи, он потянулся, чтобы сгрести карты, и задел локтем почти пустую бутылку виски; она покатилась по столику, оставляя за собой потеки буроватой жидкости. Джентльмен вспыхнул и начал многословно извиняться — брызги виски попали на карты. Рыжий Сэм успокаивающе замахал руками и сделал знак бармену; тот поспешил к ним с новой колодой и свежей скатертью зеленого сукна под мышкой. Стоун вздохнул и, бросив очередной взгляд на циферблат часов, вновь погрузился в чтение.

Когда он в следующий раз оторвал взгляд от страниц, чтобы обвести им помещение, то почти сразу же ощутил — не увидел, — что что-то было не так. Зал почти опустел; пара человек клевала носом у барной стойки, игра шла только у рулетки и за двумя или тремя карточными столами. Рыжий Сэм продолжал играть с джентльменом в сером костюме; Стоун не видел карт, потому что столик был слишком далеко от него, и не видел выражения лица Сэма, потому что тот сидел к нему спиной, но видел, как напряжены плечи Сэма, обтянутые дешевой диагоналевой тканью мешковато сидящего костюма. Стоун слегка нахмурился. Судя по тому, как сияло лицо джентльмена, он продолжал выигрывать — и это было нормально, потому что игра в покер здесь всегда шла по одному и тому же незамысловатому сценарию: сначала простофиле давали выиграть несколько раз подряд, потом в течение некоторого времени подогревали интерес к игре, чтобы увеличить размер ставок, потом он получал хорошие карты — обычно это было каре, реже королевский фул-хаус, — дальше шли ожесточенные торги, в результате которых банк раздувался до безобразия, а жертва убеждалась в том, что ее противник блефует, и наконец наступал момент, когда она гордо открывала свое каре и затем ошеломленно глядела, как противник сгребает фишки, выложив на стол старшее каре или стрит-флеш. То, что джентльмен в сером костюме продолжал выигрывать, было нормально; ненормальной была неестественная поза Сэма и то, какие взгляды он бросал в сторону бармена.

Слик, разумеется, прекрасно видел безмолвные сигналы шулера, но понять их смысла не мог и лишь напряженно хмурился. Впрочем, и он, и Стоун очень скоро получили ответ на свои невысказанные вопросы — когда джентльмен, продолжая сиять, словно празднично иллюминированный фасад бродвейского театра воскресным вечером, сгреб к себе все лежащие на столе фишки, рассовал их по карманам, поднялся на ноги и нетвердой походкой направился в сторону кассира. Стоун неверяще глядел ему вслед. Можно случайно выиграть в «три карты», если шулер ошибется при подтасовке и вместо дамы уберет одного из валетов. Но как можно случайно сорвать банк в покере, играя против крапленой колоды, если только противник не ослеп и не спятил? Даже если бы Рыжий Сэм ошибся при раздаче, как это сделал Том, он бы сразу увидел это по крапу и не стал бы поднимать ставку, а просто сложил бы карты, вышел из игры в этом раунде и отыгрался в следующем!

Рыжий Сэм уже стоял у стойки и, перегнувшись через нее, что-то втолковывал бармену еле слышным, но очень ожесточенным шепотом. Он явно был в ярости. Слик — впервые на памяти Стоуна — имел неуверенный вид. Пошарив взглядом по помещению, он встретился глазами со Стоуном и, выдохнув с явным облегчением, сделал незаметный знак подойти к нему.

— Задержи его, — приказал он сквозь зубы, едва Стоун оказался на расстоянии шепота. — Делай что хочешь, но задержи его хотя бы на десять минут! Лучше на пятнадцать.

Стоун непонимающе моргнул.

— Что?

— Задержи клиента! Он сорвал куш, выгреб всю кассу! Если он уйдет сейчас с деньгами, нам всем крышка! Сэм предупредит ребят, они встретят его в переулке, но нужно еще хотя бы десять минут. Ну, пошел!

Стоун благоразумно не стал задавать дальнейших вопросов. Только поравнявшись с Сэмом, который скользнул в сторону неприметной двери черного хода, чтобы найти и предупредить Догерти и остальных, он, не удержавшись, тихонько спросил:

— В чем дело?

Сэм обернулся к нему. Его изжелта-серое лицо было искажено кривой гримасой, а глубоко посаженные темные глаза, обычно имевшие безобидно-сонный вид, сейчас метали молнии.

— Слик, чертов придурок! Менял нам колоду и дал чистую! Это же надо быть таким идиотом — запутаться в двух стопках колод! Собственных стопках!

— Никто не застрахован от ошибок, Сэм, — кротко проговорил Стоун и поспешил дальше. К счастью, джентльмен немного задержался у окошка кассира, разменивавшего фишки обратно на деньги. Кажется, в кассе не хватало наличных, потому что вместе со стопкой купюр кассир положил перед ним золотые часы — их, должно быть, оставил здесь сегодня кто-то из менее удачливых игроков. Джентльмен с сомнением повертел их в руках, поскреб ногтем, но все же сунул в карман вслед за деньгами. Потом он повернулся в сторону выхода и едва не налетел на Стоуна. Он покачнулся, и Стоун поспешил подхватить его под локоть. Его обдало запахом виски, столь сильным, что он едва не зашатался сам.

— Спасибо, приятель, — благодарно проговорил джентльмен, сжав его плечо. — Кажется, мне не повредил бы глоток свежего воздуха...

Стоун кивнул и, осторожно поддерживая под локоть, помог ему подняться по ступенькам. Снаружи уже занималось утро — серое и хмурое зимнее утро Большого Города. До восхода солнца оставалось, наверное, около часа, но было уже довольно светло, и в предрассветном полумраке Стоун увидел, что юноша в кашемировом пальто по-прежнему сидит неподвижно на скамейке, сунув руки в карманы и остекленело глядя на землю перед собой. Покачав головой, Стоун подвел джентльмена к свободной скамейке и помог ему опуститься на нее.

Свежий и влажный ветер, тот самый, о котором Стоун смутно грезил в душном и прокуренном подвале, налетел океанским прибоем, обрушил на них волну чистого, холодного воздуха, который можно было пить, как родниковую воду. Стоун вздохнул, чувствуя, как головная боль начинает отступать. На джентльмена, по всей видимости, свежий воздух произвел отрезвляющее воздействие: в его взгляде появилась осмысленность, и он полез в карман, извлек оттуда пачку денег и начал пересчитывать их, позабыв о своем провожатом. Стоун вздохнул еще раз. Удача, дважды за сегодня улыбнувшаяся его новому знакомому, была издевкой судьбы, потому что расплачиваться за карточный выигрыш ему теперь предстояло собственной жизнью. Оставь он все деньги в притоне Слика, он бы, возможно, сидел бы сейчас на скамье в точно такой же исполненной отчаяния позе, как этот юноша напротив, но потом все же взял бы себя в руки, вернулся домой, попытался вычеркнуть из жизни, позабыть и этот проигрыш, и свою любовную драму — и, вполне возможно, ему бы это удалось. Теперь же... Стоун поежился. Он ненавидел насилие, и ему категорически не нравилось то, что должно было случиться минут через пятнадцать в одном из ближайших переулков, но изменить он ничего не мог. Если бы выпитый джентльменом виски взял наконец верх и его бы сморил сон прямо здесь, на этой скамейке, вероятно, можно было бы решить дело миром, милосердно освободив его карманы от лишних денег. Но джентльмен явно не собирался засыпать: пересчитав деньги, он убрал их обратно в карман, потом извлек из него же золотую луковицу часов и щелкнул крышкой.

— «Дорогому Джимми Л. Престону в день его восемнадцатилетия от любящей матери», — прочитал он выгравированную надпись и невесело хмыкнул. — Жаль, что мое имя не Джимми... Ты случайно не Джимми?

Стоун отрицательно помотал головой.

— Я так и думал... — грустно пробормотал джентльмен. С щелчком захлопнув крышку часов, он задумчиво покачал их на цепочке, словно маятник, о чем-то размышляя. Потом — Стоун вздрогнул от неожиданности — вдруг очень громко и отчетливо произнес в пространство:

— Джеймс Престон!

Сидевший напротив юноша в сером пальто вздрогнул, как человек, пробудившийся от сна, выпрямился, завертел головой по сторонам.

— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул джентльмен и, поднявшись на ноги, потянул за собой Стоуна к скамейке напротив.

— Джеймс Л. Престон? — уточнил он, глядя на юношу сверху вниз.

— Д-да... — протянул тот неуверенно. Его бледное, измученное переживаниями лицо отражало лихорадочную работу мысли. — Простите, я, видимо... Боюсь, что не припоминаю...

— Не трудись, — оборвал его джентльмен и бросил золотую луковицу ему на колени. — Держи свои часы, мальчик. Каким идиотом надо быть, чтобы заложить материнский подарок?

Юноша вспыхнул, потом побледнел и, вздернув подбородок, заговорил, заикаясь от волнения:

— Послушайте, сэр... я не знаю, кто вы такой, но вы не смеете разговаривать со мной в подобном тоне! Я взрослый человек и в состоянии сам разобраться со своими финансовыми проблемами. Я не нуждаюсь в благотворительности! Я...

— Я вижу, как ты с ними разбираешься, — бесцеремонно перебил его джентльмен. — У тебя такой вид, словно ты решил проделать головой дырку в Ист-Ривер. Сколько ты оставил в этом притоне?

— С какой стати я должен давать отчет...

— Сколько, я сказал?! — очень резко произнес джентльмен, и Стоун почувствовал, как по спине пробежали мурашки, потому что голос джентльмена прозвучал куда трезвей, чем ему полагалось.

Юноша попытался встретить его взгляд с вызывающим видом, но почти сразу же проиграл этот поединок и, вспыхнув, отвел глаза.

— Восемьсот долларов, — с отчаянием пробормотал он, опуская голову. — И часы... Их оценили в восемьдесят, хотя они...

— Стоят не меньше полутора сотен, — кивнул джентльмен, доставая из кармана пачку денег и отсчитывая купюры. — Я вижу. Держи свои восемь сотен, мальчик. И не шляйся больше по сомнительным притонам.

Юноша отпрянул назад, словно ему протягивали не деньги, а живую гремучую змею.

— Но я не могу... просто взять у вас деньги! Я... в конце концов, я проиграл их! Пускай я дурак, но... но не подлец, чтобы отказываться от своих долгов. Это... в конце концов, это дело моей чести!

Джентльмен тяжело вздохнул, с жалостью глядя на собеседника.

— Джимми, добрый и наивный мальчик. Ты не проиграл деньги, ты просто своими руками отдал их кучке бессовестных мерзавцев. О какой чести здесь может идти речь?

Стоун сглотнул. Дело потихоньку оборачивалось очень нехорошей стороной, и самым полезным для здоровья было бы немедленно покинуть общество этих двух господ. Увы, сделать это ему мешала рука джентльмена, ненавязчиво лежавшая на его плече. Он попытался осторожно сделать шаг назад, выскользнув из-под нее, но внезапно его плечо оказалось словно в стальных тисках.

— Куда! — насмешливо проговорил джентльмен. — Я с тобой еще не закончил. Джимми, посмотри внимательно на этого парня. Это он рассказал тебе, где можно поиграть в покер?

Юноша уставился на Стоуна, потом перевел взгляд на джентльмена и с серьезным видом покачал головой.

— Нет, сэр. Я не знаю этого человека. Мне рассказал об этом месте знакомый из клуба, мой однокашник...

— Твое счастье, приятель, — проворковал джентльмен на ухо Стоуну. Хватка на его плече ослабла, и он прерывисто выдохнул, чувствуя противную дрожь в коленях.

Юноша с сомнением смотрел на них обоих.

— Я все же не понимаю... — проговорил он наконец.

Джентльмен убрал купюры в карман. Вместо них в его руках появилась колода карт.

— Смотри.

Колода пестрой змеей выстрелила из одной руки в другую, потом обратно. Потом она исчезла. Джентльмен протянул руку и вынул у юноши из-за уха несколько карт, раскрыл их веером, продемонстрировал ему — это был трефовый роял-флеш.

— Так понятней?

Юноша смотрел на него сузившимися глазами.

— Да, — медленно проговорил он наконец. — Благодарю вас. Так гораздо понятней.

— Тогда держи свои деньги. И будет лучше, если ты уберешься отсюда побыстрей. Здесь небезопасно.

После некоторого колебания юноша все же убрал деньги в карман и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но джентльмен, коснувшись двумя пальцами полей шляпы в чисто ковбойском жесте, так не вязавшемся с его нарядом респектабельного горожанина, отвернулся от него, давая понять, что разговор закончен. Юноша в сером некоторое время неуверенно топтался на месте, потом побрел к выходу из сквера. Джентльмен, сощурившись, глядел ему вслед.

— Пожалуй, этот мальчишка усвоил свой урок, — задумчиво проговорил он и перевел взгляд на Стоуна. — А как насчет тебя, приятель?

Стоун вжался в спинку скамейки. Глаза, смотревшие на него с медицинским интересом, принадлежали умному, хладнокровному и совершенно безжалостному человеку. И абсолютно трезвому, несмотря на исходивший от него резкий запах виски. Джентльмен хмыкнул, когда Стоун невольно потянул носом воздух, и выдернул из левого рукава носовой платок. Платок был мокрым насквозь, и от него в воздухе поплыли новые волны запаха дешевого алкоголя.

— Готов, — прокомментировал джентльмен, брезгливо держа платок двумя пальцами на вытянутой руке. — Всего пять стопок виски, а как тебя развезло! Отправляйся-ка туда, где тебе самое место!

Он скомкал платок и забросил его в стоявшую футах в десяти от скамейки урну.

— Не очень элегантно, конечно, — извиняющимся тоном проговорил он, — но что поделать. Не люблю напиваться в незнакомых местах. Особенно за игрой. И особенно когда вижу, что всем остальным наливают из другой бутылки. В виски что-то было?

Стоун молча покачал головой. Слик никогда не подмешивал в алкоголь снотворного — по той же причине, по которой не допускал в своем заведении перестрелок или поножовщины. Все, что происходило в его подвальчике, было относительно благообразно; все, что так или иначе было связано с насилием, имело место исключительно в окрестных переулках и подворотнях. Слику не нужны были проблемы с законом.

— Значит, рыжеволосый джентльмен напротив пил подкрашенную воду. Неудивительно — если бы я играл в карты так, как он, я бы тоже остерегался прикасаться к алкоголю.

В его ладонях снова появилась колода карт. Пальцы джентльмена аккуратно пробежали по ее бокам, потом по торцам, и он сокрушенно покачал головой. Стоун закусил губу. Он узнал колоду — такие стопками лежали под барной стойкой Слика и выдавались игрокам по мере необходимости. Рыжий Сэм был несправедлив к бармену, обвиняя его в том, что, заменяя испорченные карты на их столике, он по ошибке дал им «чистые», без подрезки и крапа. Слик сделал все, как надо; только вот выданная им колода «стрипперов» каким-то образом перекочевала в руки предполагаемой жертвы.

— Я не собирался ее подменять, — пояснил джентльмен в ответ на его укоризненный взгляд. — Я не привередливый человек, меня устраивают любые карты, даже если какая-нибудь творческая натура в порыве вдохновения решит добавить кое-что к узору на их рубашке. Но ваши поразили меня настолько, что я решил захватить их на память как сувенир. Чем их у вас подрезают, хотел бы я знать? Топором? Ножницами для стрижки овец? Порядочные люди делают это бритвой. Можешь передать своему огневолосому приятелю, пускай учится на той колоде, которую я оставил ему взамен. Бедняга решил, что она чистая, — ему, похоже, никогда не приходилось видеть аккуратно подрезанных карт. Правда, одной там не хватает, но он может забрать ее у своего коллеги, дилера «монте». Не думаю, что тому так уж нужна вторая дама червей.

— Отпустите меня, — уныло проговорил несчастный Стоун. — Что я вам сделал?

Джентльмен коротко усмехнулся.

— Ничего, но это не твоя вина, ты старался как мог. Мои комплименты хозяину заведения: правда, его карты годятся только на растопку, а штатный шулер — редкостный остолоп, но зато его зазывала сделал бы честь любому из игорных притонов Денвера. Если бы я не знал, что ты сидишь здесь специально для того, чтобы не дать заскучать своему приятелю с «тремя картами» и его рыжему коллеге, я бы подумал, что ты искренне стараешься отговорить меня от игры. Все было проделано очень тонко и деликатно, я бы даже сказал — поэтично. Однако что же мне теперь с тобой делать?

Стоун сглотнул.

— Вы спрашиваете моего мнения? — без особой надежды уточнил он.

— Нет, это был риторический вопрос, — отмахнулся джентльмен. — Я задал его самому себе. Ладно, об этом можно будет подумать на досуге. Сейчас есть проблемы поважней. Судя по тому, что твои приятели так и не поняли, что с ними произошло, они вполне могут попытаться вернуть проигранные деньги. — Он скорбно покачал головой. — Да, жизнь в Большом Городе сильно притупляет чутье. К западу от Скалистых гор, по крайней мере, у людей хватает ума сообразить: человек, который в состоянии сорвать джек-пот в подобном заведении, скорее всего, знает, что делает, и имеет представление о том, как будет уходить. Не надо ему мешать, это может пагубно сказаться на здоровье. Сколько их?

— Что?

— Я спрашиваю, — пояснил джентльмен, — сколько твоих приятелей жаждет встречи со мной этим холодным ноябрьским утром, чтобы избавить мои карманы от лишних денег, а меня самого — от тягот бренного существования. И где именно они меня ждут. Ну?

Стоун молчал, кусая губу, и тянул время, отчаянно пытаясь сообразить, что делать дальше. Но мысли прыгали в голове, как перепуганные белки, и собрать их воедино никак не получалось.

— Итак?

Стоун обреченно вздохнул.

— Четверо... По двое в каждом из переулков. С западной и с восточной стороны.

— Оружие?

— Нож. Свинцовая труба. Кастет.

— Пистолеты?

— Нет.

— Уверен? — очень резко спросил джентльмен.

Стоун молча кивнул.

— Точно уверен?

— Здесь никогда не стреляют. Всего два квартала до Второй авеню. Там полицейский участок. И по Питт-стрит ходят патрули.

Джентльмен откинулся на спинку скамейки, упер подбородок в грудь и ушел в размышления. Выждав секунд двадцать, Стоун предпринял осторожную попытку незаметно отодвинуться от него на долю дюйма. Джентльмен стрельнул в него недобрым взглядом исподлобья, и Стоуна приморозило к скамейке.

— Ну ладно... — протянул наконец джентльмен, поднимаясь на ноги. — Пойдем.

— Куда? — безрадостно спросил Стоун.

— Навестим твоих друзей из западного переулка. Ты говоришь, нож и свинцовая труба?

Он поднял Стоуна со скамейки и взял под руку.

— Я очень надеюсь, что ты сказал правду. Поверь, это в твоих интересах.

Стоун промолчал. Его мозг по-прежнему лихорадочно работал в поисках выхода. Он очень мало знал о Дальнем Западе и его обитателях, а то, что знал, было в основном почерпнуто из красочно-аляповатых журналов «Бидля и Адамса», которые продавались за десять центов на каждом углу и радовали невзыскательную публику Нижнего Манхеттена захватывающими приключенческими историями из жизни индейцев, трапперов, частных сыщиков и заграничных аристократов. Тем не менее того, что он слышал и видел собственными глазами, было достаточно, чтобы знать точно: житель Техаса или Нью-Мексико скорей появится на публике без шляпы и штанов, чем без огнестрельного оружия. Брючные карманы джентльмена вполне могли скрывать что угодно, вплоть до армейского или флотского револьвера системы Кольта; во время игры с Сэмом он не снимал сюртука, а значит, под ним могла прятаться наплечная кобура с плоским дерринджером малого калибра. Стоун смутно припомнил россказни о том, что профессиональные шулеры с Запада могли прятать небольшой пистолет в рукаве, закрепляя его на резинке, и понял, что даже это не удивило бы его в новом знакомом. А значит, для Догерти и Свенсона встреча с ним станет летальной — и вполне возможно, что таковой она будет и для самого Стоуна. Полицейские, которых наверняка привлекут звуки стрельбы, окажутся здесь слишком поздно, да и вряд ли ее итог их сильно огорчит. Догерти и Свенсон были слишком хорошо известны полицейскому управлению, чтобы оно стало оспаривать право джентльмена на законную самооборону от уличных грабителей.

Выход из сквера был уже совсем близко. Джентльмен сдвинул шляпу набок и буквально повис на Стоуне; его походка изменилась, ноги стали заплетаться, как у сильно пьяного человека. Впереди был узкий проулок, ограниченный с одной стороны глухой стеной четырехэтажного дома, с другой — старым брандмауэром футов в десять высотой. Внутри этого переулка было совсем темно, и выход из него на улицу вырисовывался бледно-серым просветом на фоне окружающей черноты. До ноздрей Стоуна донесся запах табачного дыма — кто-то из двоих, Свенсон или Догерти, курил самокрутку. Краем глаза он уловил справа от себя движение в предрассветных сумерках. Мгновением позже позади них с брандмауэра почти бесшумным кошачьим движением на землю соскользнул невысокий худощавый человек. Это был Догерти; одновременно с этим на выходе из переулка, заслоняя собой свет, выросла могучая фигура Свенсона.

Джентльмен в очередной раз пошатнулся и облокотился на стену дома, невнятно бурча себе под нос что-то насчет подлости тротуарных плит, которые так и норовят заехать человеку в лицо. Второй рукой он продолжал крепко удерживать возле себя Стоуна. Свенсон, увидев, что жертва едва стоит на ногах, явно расслабился и в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние. В его лапах полуторафутовый обрезок свинцовой водопроводной трубы казался тоненькой веточкой.

Джентльмен распрямился, словно сжатая пружина, и отбросил от себя Стоуна так, что тот влетел прямо в объятия Догерти, едва не сбив его с ног. К счастью, ирландец, отличавшийся цепким умом и мгновенной реакцией, успел узнать Стоуна, а потому лишь нетерпеливо оттолкнул в сторону, сквозь зубы велев проваливать. Тугодум Свенсон на его месте сначала бы ударил, а затем стал разбираться.

Стоуну понадобилась всего пара секунд, чтобы обрести равновесие, а ловкому, словно кот, ирландцу и того меньше. Но за эту пару секунд что-то успело произойти, потому что Свенсон, согнувшись пополам, держался за солнечное сплетение, а свинцовая труба с грохотом катилась по гранитным плитам, которыми был вымощен переулок. Джентльмен ударил шведа по затылку сложенными в замок руками, и тот без звука повалился наземь, растянувшись поперек переулка всем своим могучим телом. Джентльмен ловко перескочил через него и развернулся к Догерти и Стоуну, слегка пригнувшись. Его правая рука нырнула за отворот сюртука.

— Падди, берегись, у него пушка! — отчаянно выкрикнул Стоун. Догерти резво отпрянул назад — сражаться с ножом против пистолета в его планы не входило. Несколько мгновений они, замерев, глядели друг на друга, потом Догерти, пятясь, выскользнул из переулка и растворился в сквере. Джентльмен медленно распрямился и позволил руке свободно упасть вдоль бока. Пистолета в ней не было.

На его губах появилась усмешка, и он подмигнул Стоуну.

— Спасибо за помощь, приятель. Хотя я справился бы и сам.

Нагнувшись, он пощупал запястье бесчувственного Свенсона и хмыкнул:

— На сегодня он выбыл из игры. А вот его напарник...

Со стороны сквера послышался пронзительный свист, затем топот.

— Ого! Кажется, твои друзья решили прийти ему на подмогу. Что-то мне здесь разонравилось!

Он вцепился в запястье Стоуна и потащил его за собой. Стоун пытался упираться, но едва не полетел наземь — джентльмен не обращал ни малейшего внимания на его сопротивление. Узкие и темные переулки мелькали перед ними один за другим, и Стоун все ждал, что вот-вот один из них закончится глухой кирпичной стеной, потому что джентльмен явно не слишком хорошо ориентировался в Ист-Сайде, но им постоянно везло. Под конец и сам Стоун перестал понимать, где они бегут, — он был слишком сосредоточен на том, чтобы не свалиться замертво от непривычных физических усилий. Все закончилось как-то внезапно — Стоун обнаружил себя стоящим рядом со своим новым знакомым на пустынном в этот утренний час мосту, где не было ни пешеходов, ни трамваев. Сердце билось где-то в горле, легкие разрывались, бок резало, словно ножом. Хватая воздух ртом, Стоун пытался успокоить колотящееся сердце, а заодно сообразить, где они находятся и что это за мост. Ист-Ривер? Гарлем?

— А они настырные, — прокомментировал джентльмен, прислушиваясь к чему-то. Его лицо раскраснелось и дыхание было сбито, но в целом забег по ночным улицам Большого Города дался ему куда легче, чем Стоуну. Перегнувшись через перила моста, он заглянул вниз, и у Стоуна мелькнула нелепая мысль, что джентльмен решил броситься в воду, чтобы не попасться живым в руки врагам. Потом он обернулся к Стоуну, и у того екнуло сердце. Голубые глаза джентльмена светились весельем и безумием.

— Прыгай, — скомандовал он Стоуну.

— Что?!

— Прыгай, говорю.

Стоун почувствовал удар в спину, за которым последовало ощущение свободного полета.

Полет был коротким и завершился ударом не о ледяную воду, а о что-то куда более твердое, но все же немного спружинившее и погасившее силу столкновения с падающим телом. Удар выбил воздух из легких, Стоун разинул рот, словно выброшенная на берег рыба, проглотил огромный клуб угольного дыма, закашлялся и наконец сумел поймать дыхание. Позади он услышал гулкий стук и обернулся. Джентльмен спрыгнул с моста на крышу товарного вагона, покачнулся, удержался на ногах, потом уселся на краю вагона, спустив ноги вниз. А сам Стоун сидел на куче угля на тендере того же поезда, сразу за паровозом. Мост, с которого они прыгали, был перекинут не через реку, а через железнодорожные пути.

Джентльмен ухватился за верхнюю скобу лесенки на торце вагона и, держась за нее одной рукой, протянул другую Стоуну:

— Давай сюда.

Машинально Стоун повиновался. Джентльмен втащил его на крышу вагона, заботливо отряхнул его костюм от угольной пыли, потом выпрямился во весь рост и вздернул Стоуна на ноги.

— Пошли.

Поезд шел не очень быстро, но его заметно раскачивало из стороны в сторону. Стоуна повело, и он схватился за плечо джентльмена.

— Ку... да?!..

— Тихо, тихо. Не переживай.

Путешествие, к счастью, было недолгим и не потребовало перепрыгивания с одного вагона на другой — джентльмен довел его до противоположного края вагона и помог усесться там.

— Хуже нет, чем ехать лицом вперед, — пояснил он в ответ на невысказанный вопрос Стоуна. — Сидишь, глотаешь дым, выковыриваешь из глаз угольную крошку. Никогда не садись по ходу движения, парень.

Стоун вяло кивнул. Ему было так плохо, как не было, наверное, никогда в жизни. Ноги превратились в желе, он не смог бы сейчас встать на них, даже если бы захотел. Все события последнего часа стали казаться ему каким-то бессвязным кошмарным сном, и Стоун отчаянно жаждал только одного — наконец проснуться.

Паровоз за спиной пыхтел, извергая черный дым и клубы пара, колеса стучали по рельсам. Через некоторое время справа показалась широкая река — железная дорога шла на север вдоль Гудзона. Стоун застонал и растянулся на крыше вагона, вжимаясь лицом в пропахшие углем доски.

Когда он снова открыл глаза, вокруг было уже совсем светло. Поезд шел по холмистой равнине долины Гудзона, река справа то скрывалась за деревьями, то вновь показывалась на глаза. С левой стороны из-за горизонта медленно всходило солнце, но оно было по-зимнему холодным, и его вялые лучи были бессильны оживить тоскливые окрестные пейзажи.

Его невольный товарищ по приключениям по-прежнему сидел на краю вагона и, болтая ногами, жизнерадостно насвистывал «Уобэш-Кэннонбол». Услышав движение позади себя, он обернулся и весело подмигнул Стоуну. При дневном свете его лицо выглядело моложе, чем показалось Стоуну вчера вечером, — ему, вероятно, было около тридцати, может быть, немного больше.

— Смотри, как здорово! — он обвел рукой вокруг, потом откинулся спиной назад и растянулся на крыше вагона, положив затылок на сплетенные пальцы и уставившись в ярко-синее, без единого облачка, небо. Стоун неверяще смотрел на него. Судя по всему, он говорил абсолютно искренне — его лицо было озарено неподдельной радостью, чистой и светлой, как у ребенка. Кроме того, он, судя по всему, не чувствовал пронизывающего холода. У самого Стоуна зуб на зуб не попадал, а окрестные ландшафты не вызывали никаких эмоций, кроме раздражения.

— Тебе не нравится? — Стоун почувствовал на себе внимательный цепкий взгляд. Отвечать он не стал, просто покачал головой.

— Дитя каменных джунглей, — вздохнул джентльмен, неторопливо принял сидячее положение и с удовольствием потянулся. — Ладно, пойдем.

— Куда? — вздохнул Стоун. Он уже ничему не удивлялся.

— Найдем местечко поудобней, если ты не в настроении любоваться красотами местности. До Кливленда путь неблизкий.

Стоун вздрогнул.

— Но я не хочу в Кливленд, — искренне сказал он, постаравшись вложить в голос все те эмоции, которые охватывали жителя Большого Города при мысли о том, чтобы удалиться от Таймс-сквер далее, чем на пять миль. Гудзон был для него Стиксом — или, по крайней мере, Рубиконом, за которым заканчивалась цивилизация и начиналось Нью-Джерси. Все, что располагалось западней Ньюарка, в его картине мира заштриховывалось всплошную и снабжалось припиской: «Здесь водятся драконы».

Джентльмен обернулся к нему, сочувственно вздохнул и похлопал его по плечу.

— Я понимаю, — произнес он довольно мягко. — Но у тебя не особенно большой выбор, верно?

— Это подло, — горько сказал Стоун.

— А людей в карточный притон заманивать — это красиво? — возразил джентльмен. — А тащить пьяного в переулок, чтобы его там зарезали? Ты тоже не в церковном хоре поешь, мой друг. Пошли, поболтаем в каком-нибудь более уютном месте.

Стоун ожидал, что «более уютным местом» окажется пустой товарный вагон — излюбленное убежище бродяг, путешествовавших по железной дороге через весь континент. Но джентльмен, ловко перепрыгивая с одного вагона на другой и помогая Стоуну следовать за ним, довел его до багажного вагона, прицепленного сразу за товарными, спустился на площадку и, открыв торцовую дверь, преспокойно вошел внутрь.

Багажный вагон был объединен с курительным. Джентльмен с удобством расположился в кресле, извлек портсигар, достал из него сигару и протянул его Стоуну. Тот отрицательно покачал головой. Джентльмен пожал плечами, срезал кончик сигары, раскурил ее и благодушно махнул кондуктору, который показался из соседнего пассажирского вагона.

— Не успели купить билеты на станции, — объяснил он, доставая из кармана пачку денег. — Два билета до Кливленда, капитан. Первым классом.

Кондуктор бросил на него подозрительный взгляд, но все же достал свою книжечку билетов.

— Поезд идет только до Баффало, — сообщил он. — Вам придется сделать там пересадку, сэр. И у нас только второй и третий класс. На какой станции вы садились?

— На Центральном, — любезно уведомил его джентльмен, и кондуктор, ветеран бесчисленных сражений с бродягами, мальчишками и другими любителями бесплатных поездок, поперхнулся. Поезд покинул Центральный вокзал три часа назад, и за это время кондуктор успел обойти поезд трижды, ни разу не повстречав ни джентльмена, ни его молодого спутника. Кроме того, на Центральном вокзале Большого Города — грандиозном помпезном детище великого Вандербильта, крупнейшем вокзале мира — билеты проверялись дважды, при входе на платформу и при посадке в поезд. Вскочить на поезд в последний момент, не имея билета, было невозможно.

— Вероятно, вы очень спешили, сэр, — сдержанно заметил он, протягивая билеты. — Два вторых класса до Баффало, девятнадцать сорок восемь.

— Очень, — согласился джентльмен, принимая билеты и расплачиваясь. — Не успели даже взять багаж, придется дать телеграмму, чтобы его отправили следом. Когда ближайшая остановка? Через два часа? Отлично, как раз подойдет время завтрака.

Кондуктор, взяв под козырек, покинул вагон, а джентльмен выудил из кармана колоду карт и принялся вертеть ее в руках, о чем-то размышляя.

— Вы ведь это нарочно сделали? — спросил наконец Стоун.

— Что именно? — поинтересовался джентльмен, пряча усмешку.

— Всё это. За нами никто не гнался, верно? И не надо было прыгать с моста, можно было просто прийти на вокзал, купить билет, сесть на поезд...

Джентльмен взглянул на него с одобрением.

— Я знал, что ты сообразишь, как только у тебя выдастся минута-другая, чтобы спокойно подумать. Конечно, никакой погони не было. Твои приятели не настолько отважны. Как и любой стае трусливых шавок, им достаточно одной хорошей трепки, чтобы поджать хвост и забиться куда-нибудь подальше. Жаль — я соскучился по хорошей свалке.

— Значит, вы не собирались стрелять? — недоверчиво поинтересовался Стоун.

— Если бы я собирался стрелять, ты бы это сразу заметил, — сухо ответил тот. — На подобные сборы у меня не уходит полдня. Стрелять в того, кто не может выстрелить в ответ, — дурной тон, дружище. Ты напрасно беспокоился за своих приятелей.

Стоун тяжело вздохнул.

— Зачем вы вообще это затеяли? Просто для развлечения?

— Ну, не совсем. Мне нужно было срочно уехать из Города, а без денег этого не сделаешь. Самый простой способ быстро раздобыть крупную сумму, не вступая в конфликт с законом, — это карты. Ваше заведение просто подвернулось мне первым, вот и все.

— Но у вас же были деньги. — Стоун припомнил толстую пачку купюр, которую джентльмен «случайно» продемонстрировал дилеру «монте». — И немало.

— Ты об этом? — Джентльмен коротко рассмеялся и выудил из кармана ту самую пачку. — Здесь всего двадцать долларов, остальное — резаная бумага. Если жизненный опыт чему-то и научил меня, так это тому, что в подобные заведения не стоит являться с пустыми карманами.

— Вы кого-то убили? — помолчав, спросил Стоун.

— Что? — джентльмен поднял брови.

— Вы сказали, вам нужно было срочно уехать. Вас разыскивают?

Джентльмен покачал головой.

— Нет, — ответил он после недолгого молчания. — Я никого не убил. Но если бы я задержался в Городе еще немного, то точно убил бы.

Стоун смотрел на него с сочувствием. Он не знал, что здесь можно сказать.

— А я вам зачем понадобился? — наконец спросил он. — Что вы собираетесь со мной делать?

Джентльмен зорко взглянул на него.

— Ты меня боишься?

Стоун прислушался к собственным ощущениям и отрицательно покачал головой.

— Но я не хочу в Кливленд, — честно сказал он. — И в Баффало тоже. И в Чикаго, и в Сент-Луис...

Джентльмен прервал его нетерпеливым жестом.

— Ладно, я понял. Уговаривать не буду, но подумай как следует. В паре со мной ты за месяц заработаешь больше, чем в том притоне за год. У тебя редкий талант, ты заслуживаешь лучшего, чем эта жалкая забегаловка.

— Спасибо... Но я правда не могу. Я должен вернуться в Город.

— У тебя там есть кто-нибудь? Родители, братья, сестры? Подружка?

Стоун почувствовал, что краснеет.

— Можешь не отвечать, — скорбно проговорил джентльмен. — Что ж, в таком случае я умолкаю. Любые аргументы здесь бесполезны. Когда-нибудь люди изобретут прививки от этого безумия, а пока что остается ждать, пока оно пройдет само, и надеяться, что оно не убьет тебя, а только изуродует или покалечит. Как оспа в Средние века.

Стоун нахмурился.

— Послушайте, — недовольно сказал он. — Если лично вам один раз не повезло, то это еще не значит, что все...

Джентльмен очень тяжело вздохнул.

— Да, разумеется. Если один раз тебе не повезло и ты не смог угадать, под какой скорлупкой горошина, надо пытаться снова и снова. Рано или поздно тебе улыбнется удача. Так?

— Нет, конечно. В «три скорлупки» нельзя выиграть, как и в «монте», и в «фаро». Но это совершенно разные вещи!

— Это абсолютно одно и то же, но ты не поверишь мне, покуда не набьешь шишек самостоятельно. Оставим эту тему. Нам надо как-то скоротать еще два часа до следующей остановки. Умеешь играть в «Калифорния Джек»?

— Нет.

— Ничего, это просто.

Он извлек из кармана все ту же колоду, перетасовал ее, раздал по шесть карт и положил колоду рядом с ними лицом вверх.

— Черви — козыри. Твой ход первый.