Окно в Готорн

Утро Курта Коэна, агента Поведенческого отдела Федерального Бюро Расследований, началось с того, что ему надлежало явиться на ковер к начальству. Пришлось смириться, что в это утро ему не поработать.

Узкий коридор, звонок лифта, затем – кабинет мистера Кенсингтона, начальника поведенческого отдела последние четыре года – мужчины статного, но у Коэна с ним вечно возникали какие-то непонимания. То отчет не тот, то во время допроса на подозреваемого было якобы оказано давление. Но в целом претензий у Коэна не было. У него вообще мало к чему были претензии. Работа есть, а другого и не надо.

Курту Коэну было без малого сорок пять. Пиджак, широковатый галстук, вечная сигарета. Типичный представитель Поведенческого отдела. Или не слишком типичный. Или – совсем не типичный.

— Курт, мы давно работаем вместе, — мягко начал Кенсингтон, смотря из-под портрета президента почти в глаза, — Вы хорошо себя зарекомендовали.

Коэн промолчал. Да, он хорошо зарекомендовал себя двадцатью годами работы без отпусков. Тут добавить было нечего.

— Но Ваш последний напарник, Холлоуэй, к сожалению, перешел в другой отдел.

Коэн лишь хмыкнул. Он не возражал. После ухода Рэднера на пенсию напарники у него менялись быстрее, чем месяцы на календаре.

— Не беспокойтесь, один Вы не останетесь, — говорит Кенгсингтон почти с улыбкой, почти с заботой. Но Коэн понимает – это формальность. Агенту нужен напарник больше для контроля, чем для работы. Для объективности.

— Мне позвать его? – спрашивает Кенсингтон, и Коэн хочет спросить – Вы его что, в шкафу прячете? Но, конечно, он так не говорит.

— Если хотите, — сухо отвечает он.

Кенсингтон не открывает шкаф. Даже не достает агента из-под стола или из своей шляпы. Он тянется к трубке и набирает внутренний номер.

— Агент Лэнгстон? Подойдите ко мне в кабинет.

Вешает трубку. Лэнгстон, значит.

Коэн молча ждет пару минут, хотя, конечно, предпочел бы закурить. Наконец, в дверь неловко стучат, затем заходят.

Агент Лэнгстон – невысокий, свежевыбритый, с по-дурацки зачесанными назад темными волосами и виноватой улыбкой, будто он школьник, опоздавший на урок. В идеальном костюме и с лицом, которому едва стукнул двадцатник. Коэн хочет тихо испариться – не хватало ему еще только сбежавших из Квантико ребят дрессировать.

— Доброе утро, сэр, мистер Кенсингтон, мистер.. – Лэнгстон виновато переводит взгляд с Коэна на Кенсингтона и обратно.

— Агент Курт Коэн, поведенческий отдел, — сухо представляется Коэн, и, поднявшись, протягивает руку. Сжимает протянутую в ответ. Слегка влажную.

— Агент Кори Лэнгстон… Поведенческий отдел? – почти спрашивает он в ответ, и Коэн понимает – все совсем плохо.

— Да, агент Лэнгстон перевелся к нам из аналитики. Будет Вашим напарником. Вопросы буду? – спрашивает Кенсингтон, протягивая Коэну тонкую папку – кажется, личное дело Лэнгстона. Тот провожает папку взглядом, словно не догадавшись отвести взгляд.

— Я могу продолжить работать? – спросил Коэн.

Вернувшись в офис, он занял место у себя за столом. Сел. Открыл не законченный отчет по предыдущему делу. Через три минуты заметил, что Лэнгстон, принявший вид вопроса, стоит почти над ним.

— Что-то хотел, Лэнгстон? – спросил Коэн, почти не поднимая глаз от монитора.

— Да.. Ну, в общем, я так понимаю, смежный стол свободен, верно?

— Верно понимаешь.

— Тогда я займу его, да?

— Как хочешь, — бросил Коэн и, для достоверности, добавил, — Но можешь еще пять минут постоять надо мной для проформы.

И почти не удивился, что Лэнгстон не то затормозил, не то всерьез воспринял рекомендацию, но занял место только через пару минут. Коэн продолжил печатать. Еще несколько минут спустя – щелчок ручки где-то справа. Потом еще раз. Несколько раз подряд. Следом – шаги по офису. Кажется, Лэнгстон решил измерить площадь территории шагами. Сначала Коэн старался это игнорировать. Но прошлый напарник хотя бы не пытался имитировать бурную деятельность. Коэн почувствовал, что сейчас у него клавиатура плавиться начнет. Взял тонкую папку с аккуратным накладным листом и пометкой – Кори Лэнгстон. Полистал. Поднял глаза на гротескную фигуру, которая, видно, определяла высоту окна от пола.

— Лэнгстон, тут сказано, что ты знаешь пять языков. Получается, поможешь нам с немецкоязычными подозреваемыми?

— Д-да, разумеется, — ответчает Лэнгстон, видно, представляя, как хорошенько охлажденный немецкий перебежчик материализуется в допросной.

— А математический бакалавриат? Топологический анализ... Бильярд... Это какие—то изощренные ругательства?

Он перелистнул страницу.

— А потом юридический? И тебе сейчас двадцать два? Это вообще твое портфолио или усредненный набор фактов по отделу аналитики?

Лэнгстон принял вид вытащенной на берег рыбы. Рот чуть приоткрыт, кажется, сегодняшний урок ему дался не очень.

— Ну... Так получилось? Математический в восемнадцать закончил? – словно спрашивает Лэнгстон, проверяя, угадал ли правильный ответ. Нет, ошибся, нужно подобрать что—то другое. Выглядит слишком нервным для поведенческого отдела. Шутка начальства? Или он чей—то «гениальный» племянник, которому захотелось половить маньяков? Коэн, кажется, не хотел знать ответа на этот вопрос.

— Вот и сидел бы биллиарды пересчитывал, — буркнул он и вернулся к отчёту, отодвигая папку в сторону.

Последние записи: Квантико. Затем — год в аналитике.

Наверное, в должности главного щелкающего ручками.

Молчание продлилось не достаточно долго, чтобы Коэн успел бы хотя бы страницу отчета дописать.

— Может, всё-таки дадите мне какое-нибудь указание? — спросил Лэнгстон, почти с укором. Коэн бросил взгляд на стопку бумаг на краю своего стола – куча неразобранного материала с позапрошлого дела, и еще до него, и еще одного.. Кажется, прошлый напарник тоже не сильно заморачивался сканированием и сдачей бумаг в архив.

— Видишь стопку? Все отсканируй, залей в базу и сдай в архив. И не перепутай протоколы допросов с вырезками газет, Лэнгстон. Тут не карты и бильярды, тут дела и материалы к ним.

— Вообще-то это не те бильярды, в которые играют... — начал было Лэнгстон, но, кажется, уже догадался: взгляд Коэна с пометкой «иди уже отсюда» значил именно это.

А вовсе не «да, расскажи мне свою дипломную работу по математике».

Открыть ящик стола, нащупать в глубине знакомую папку — чужой протокол допроса, переданный из соседней группы.

Полистал. На второй странице взгляд зацепился:

«…в детстве субъект проявлял излишнюю настойчивость, за что регулярно был неправильно воспринят сверстниками.»

Коэн на секунду поднял глаза.

Лэнгстон склонился к сканеру, тщательно прижимая бумагу, как будто качество бы от этого резко возросло. При наклоне у него немного задирался пиджак, открывая слишком белую, чуть ли не накрахмаленную, рубашку и край ремня, затянутого чуть туже, чем надо.

До "сверстников" им, конечно, было далеко. Да и до детства тоже.

Коэн вздохнул. Вернулся к работе.

Когда бесконечное жужжание сканера прекратилось (и Коэн подумал, что ему все равно придется все перепроверять – с новыми напарниками никогда не знаешь, где они ошибутся. Один вообще, кажется, не понимал разницы между скриншотом и самой страницей, пока ему не ткнешь), Лэнгстон снова возник в поле зрения.

— Со сканами закончено, сэр, — произнес он с гордостью, будто бы только что лично отловил Теда Банди где-то за кулером, — Отнести оригиналы в архив?

— Пока оставь здесь, — бросил Коэн. Кажется, недостаточно холодно, потому что сигнал снова был распознан ошибочно.

— А Вы не хотите сходить на обед? В отделе аналитики мы постоянно все вместе…

— Мы не в отделе аналитики, — отозвался Коэн, — Но спасибо за напоминание. Пойду пообедаю.

И прошел мимо Лэнгстона, намеренно игнорируя. Сближаться с первым же напарником было совершенно не в его стиле, особенно зная, как быстро они размягчаются и начинают скатываться в полное безделье, принимая вежливость за панибратство. Впрочем… Этому размягчаться уже было некуда.

Обедать он пошел не в обычный кафетерий, а в «секретный», на четвертом этаже. Серая дверь, дублирующая типичный ход в очередное пыльное помещение, скрывало за собой небольшое, но приятное помещение, куда попадали самые лучшие десерты.

За несколькими столиками сидели, преимущественно, те, кто предпочитал не обедать в основном кафетерии. Несколько печальных старших коллег, пара человек из начальства, пара отреченных агентов. Но, конечно, Коэн приходил сюда не ради одиночества, и даже не ради симпатичного чизкейка.

— Привет, Харви, — на холодном лице Коэна появилась улыбка – небольшая, чуть неровная, но искренняя. Он подошел к крупному мужчине лет шестидесяти, с короткими седыми волосами и аккуратным костюмом – с галстуком в горошек.

— Курт, рад тебя видеть, — отозвался мужчина, улыбаясь в ответ – широко, весело, как приветствуют старого друга.

Харви Рэднер был бывшим напарником Коэна и, по совместительству, его крестным отцом. Конечно, Коэн не слишком верил в Бога, особенно с учетом особенностей его работы, но семья Рэднеров давно вышла за рамки формальностей.
В свою очередь, он был крёстным двум внукам Харви и регулярно забирал их на выходные. А иногда и подольше.

— Как дела идут? — спросил Рэднер, когда оба уже приземлились за свободный столик.

— Да, вроде нормально. Загрузка пока минимальная. Чувствуется, скоро подкинут работы, — выдохнул Коэн, — Напарника нового дали.

— О, и кого же?

— Некий Кори Лэнгстон, из аналитики.

— Не знаю такого. Нормальный хоть? Лево с право не путает?

— Ну, пока не знаю. Осваивается, вроде. В деле посмотрим. Хотя, кажется, немного суетной. Ну и портфолио у него вроде и неплохое, а вроде… Лучше бы кого-то с полевым опытом дали.

— К сожалению, не нам выбирать. А у меня все так же – бумажки, кляузы всякие, перекуры по полчаса. Обычная жизнь человека, которого медленно выталкивают на пенсию.

— Тебе еще далеко, — отозвался Коэн, — Да и Элиза с ума сойдет, если ты дома так часто будешь. Это же не только завтрак, но и обед, и ужин готовить, — усмехнулся он.

— Ага. Ну, зато, может, внуки будут чаще оставаться. Кстати, что думаешь на счет дня независимости?

— Посмотрим. Если со всем разберемся – вполне могу заскочить. Еще не доломали приставку?

Некоторое время они перекидывались фразами, попутно выяснив перспективы одного из старших внуков в окончании полугодия без долгов, скорость переползания Кенсингтона от кофе-машины до подземной парковки, повышение налогов на недвижимость, отсутствие у Коэна планов на смену машины и необходимость подлатать Рэднерам крышу. День как будто немного посветлел.

Даже новый напарник не казался такой уж напастью. Или…

Когда Коэн собирался вернуться в офис, довольный, насладившийся редкой карбонарой, не доходившей до основного кафетерия, то увидел совсем не то, что хотел у своей двери. Новенький, со своим, видимо, типичным видом «я только что с урока» стоял в коридоре с тремя другими молодыми агентами, которых Коэн видел, разве что в лифте по утрам, и смущенно что-то быстро рассказывал, как будто некий анекдот, но, заметив на углу коридора Коэна, резко замолк. Коэн прошел мимо группки, окинул ее взглядом. Лэнгстон был самым младшим. Трое других – от двадцати семи до тридцати пяти, типичный возраст «молодых агентов». Смотрят на него со смесью любопытства и уважения. Лэнгстон – как с какой-то виной.

— Под дверью сильно не шумите, — кинул им Коэн, пройдя мимо, даже не выделив отдельного взгляда для напарника.

Когда тот вернулся в офис, с видом, будто его поймали на чем-то плохом, сначала ничего не сказал. Подождал, пока Лэнгстон сядет к себе за стол. Поправит галстук. Манжеты. Дорогие часы, чуть ли не ролексы. Виновато улыбнется.

— Твои приятели из аналитики? — почти добрым голосом спросил Коэн.

— Да, сэр, мы много работали вместе, просто им было интересно…

— Оставь свои разговоры в кафетерии в следующий раз и не мусори у рабочего места. И если ты им рассказал, что твой напарник — злой мудак, можешь смело поставить себе «отлично» в дневник.

— Вообще-то, я рассказывал, что Вы.. Ну, я так хотел с Вами работать. Знаете, о Вас слагают легенды. Вы же чуть ли не лучший…

— Все сказал? Подлизываться к напарнику – плохое начало общения. В следующий раз придумай что-то получше.

Кажется, Лэнгстон все-таки захлопнулся. Еще час тишины был выигран Коэном.

Спустя час работы Коэн пошел на перекур. Не оглянулся на Лэнгстона, который, кажется, активно симулировал деятельность – открытый документ, пустой, но уже с сегодняшней датой, и активное ковыряние в базе данных ради каких-то богом забытых протоколов допросов – да пожалуйста, лишь бы без вопросов.

Выкурил сигарету. Затем – другую. Время между делами было довольно спокойным, тем более что Коэн старался поддерживать все в относительном порядке – насколько это вообще возможно без постоянного напарника. Конечно, можно было предложить Лэнгстону полистать последние дел пять. Ну так, понять, чем это отличается от того, что им показывали в Квантико. Но обучение молодежи – дело неблагодарное и явно не по душе Коэну. Он лишь понадеялся, что Лэнгстон не поймет после первого же разговора с подозреваемым, что в аналитике ему сиделось лучше. А ведь и такое бывало.

Вернулся мысленно к ролексам. Да у него за всю жизнь таких дорогих часов не было. Свалятся же всякие на голову. Еще и «легенды». Коэн не считал себя достойным никаких легенд. Ну, пара значительных дел. Но фото в газете мало волновало его. Гораздо больше – то, что почти все дела раскрывались не сразу, не легко, а еще больше был шкаф с нераскрытыми делами – те ужасные вещи, которые продолжатся и, может, никогда не будут раскрыты. И это было страшнее любых монстров, которых он, судя по газетам, чуть ли не на ринге клал. Да и противостояние это было совсем не таким художественным, как обычно говорят. Уж в Квантико-то должны такие вещи разъяснять. А, может, думают, что без романтики совсем всех распугают. Ну или ему попался непрошибаемый экземпляр, которого не отпугнули ни протоколы допросов десятков убийц и насильников, ни крупные фотографии всевозможных увечий на проекторе.

Коэн затушил очередную сигарету. Ну что же, следующее дело придется поделить с Лэнгстоном.