Олеся-2

Проснулся я рано. Даже слишком рано, если учитывать, что ночь была короткой — и не потому, что весёлая. Просто сны возвращались — медленно, не как гроза, а как что-то упругое, вязкое, без слов. Я проснулся оттого, что во сне кто-то сказал «теперь». И потом замолчал.

На террасе уже пахло кофе. Это было заслугой итальянца по имени Алессандро, который вёл себя с нами так, будто знал: мы — не обычные постояльцы. Я не уточнял, почему он так решил. Может, дело было в Олесе.

Она стояла у окна — и я вдруг вспомнил, как впервые увидел её. Не тогда, когда мы познакомились, а раньше. Она приходила ко мне во снах. Пыталась предупредить о чём-то, а я тормозил. Не понимал. Но в её взгляде было что-то такое, от чего сдвинулась привычная геометрия мира.

В то время я ещё верил, что вернусь. Что поживу немного в деревне, отдохну, разберусь, уеду. Но с каждым днём становилось яснее: не вернусь. Не смогу. Потому что всё, что раньше казалось «реальной» жизнью — офисы, телефоны, московские разговоры, — стало вдруг похожим на бессмысленный звук, от которого устаёшь. А здесь всё звучало по-другому. Тише. Глубже. Настоящее.

С Олесей мы не договаривались. Никаких «давай попробуем», «встретимся ещё». Всё просто случилось. Она не нуждалась в обещаниях, а я — впервые в жизни — не мучился сомнениями.

Фёдор потом сказал: «Если ты понял, зачем здесь можно остаться, значит, уже остался».
И он был прав.

Теперь — утро, море, кофе. Новый мир. И она — всё та же, и уже другая. С ребёнком. С будущим, которое касается не только нас.

Раньше всё держалось на ней. Это я понял не сразу. Олеся была не просто ведьма — она была основой. Заречная стояла, пока она была в ней. Всё работало: вода в колодце, свет в окне, даже воздух — как надо. Люди знали, чувствовали. Просто не называли.

Потом — я. Как-то само получилось. Без громких слов, без инициаций. Сила просто пришла. Или вернулась. И деревня переключилась. Стала слушаться меня.
Не покоряться — слушаться. Это разные вещи.

Но тогда возникла проблема: вдвоём мы могли держать деревню, но если уехать — что с ней будет?
Заречная без Основателя — это как дом без фундамента. Немедленно не рухнет, но трещать начнёт быстро.

Решение оказалось простым. Мы поговорили с Фёдором — он остался. Старый, упрямый, с одной фразой на всё:
— Сколько надо, столько и подержу.

Перед самым отъездом мы с Олесей сделали круг — не ритуал, не магию, просто подтвердили: да, мы уходим, но не навсегда. Заречная почувствовала это.
А Фёдор — он не «заменяет» нас. Он удерживает, пока мы не вернёмся. Так и сказал:
— Пока вы дышите там, я подышу здесь. А потом поменяемся.

С моря тянуло прохладой. В лёгкой дымке на горизонте темнела яхта. Та самая, что сегодня должна была стать нашим транспортом к местным достопримечательностям: небольшому необитаемому острову, обещанному в буклете как «остров тишины».

— Хочешь кофе? — спросил я, поднимаясь с кровати.

— Нет, — сказала она, не оборачиваясь. — Чай без заварки. Конечно, я хочу кофе.

Я кивнул, хотя она этого не видела. За эти недели нашего брака я научился кивать даже тогда, когда это не имеет смысла.

Я налил нам кофе, сделал глоток. Вкус был правильный, утренний, обволакивающий. Но не радовал.

— Ты снова плохо спал, — сказала она тихо.

— Немного лучше, чем вчера.

Она повернулась. В глазах у неё — только спокойная внимательность. Такой взгляд бывает у тех, кто уже знает, что ты скажешь, но всё равно даёт тебе сказать. Из чувства деликатности.

— Ты опять его слышал?

Я кивнул. Потом пожал плечами.

— Нет. Не "его". Просто… голос. Или не голос. Это даже не звук. Скорее ощущение, что кто-то стоит в следующей комнате и смотрит. А ты не знаешь, откроется ли дверь. Или она уже открыта.

Олеся молча подошла ко мне, села на край кровати и положила руки на живот.
Это был её жест — не кокетство, не защита, а напоминание. Мы оба знали, кто растёт у неё внутри. Знали — и почти не говорили об этом. Наш ребёнок. Наш ведьмак. Основатель нового цикла. Тот, на ком будет держаться всё, что мы ещё даже не придумали.

.Я посмотрел на неё. Последние недели она почти не менялась — внешне. Но что-то в ней стало другим. Более собранным. Более глубоким.

— Ты знаешь, кто он? — спросил я.

Она покачала головой.

— Нет. Но он не из наших.

— Он — это кто?

— Безымянный. Слишком старый, чтобы звать себя. Он будет слушать. Пока только слушать.

Я допил кофе. Сказал:

— Отлично. Значит, в нашем свадебном путешествии у нас: ты, я, ребёнок, безымянный наблюдатель и яхта с просроченными канапе. Роскошно. Пойду, приведу себя в порядок.

Она улыбнулась мне вслед. Я люблю её улыбку — особенно ту, в которой есть чуть насмешки. Надо мной. И немного над собой.

Я вышел из ванной, энергично вытирая голову. На мне были шорты, футболка с надписью «Spiritual but Suspicious» и выражение лица человека, который всё сделал правильно — и подозревает это.

— Ну что, — сказал я. — Сегодня у нас, насколько я помню, пикник на яхте, экскурсия на необитаемый остров и поздний ужин в ресторане, где готовят исключительно повара по имени Марко.

— Ты не очень хочешь на яхту, — произнес я, ставя себе галочку «снова прозорлив».

— Я не хочу к тому, что нас сегодня ждёт, — сказала Олеся тихо.

Я усмехнулся.

— Сомелье? Или, всё-таки, Марко?

Олеся на этот раз не поддержала шутку.

— Не знаю. У него нет имени.

— Отлично. Наша свадьба — и сразу в бой с безымянным Злом. Стильненько. Дорогая, напомни: ты уверена, что мы не могли просто поехать в Красноярск?

— В Красноярске всё бы тоже началось, — сказала она. — Просто дешевле.