Оливка

Был прекрасный солнечный летний день 19… года. Лёгкий бриз с океана, пролетая через цитрусовые рощи, приносил с собой свежий запах моря, приправленный пряным грейпфрутом. Занавески колыхались от ветра, а отражённые от бассейна солнечные зайчики бегали по потолку. Из долины, с университетского стадиона, доносились крики студентов, играющих в самый нелепый американский вид спорта — бейсбол.

Никогда его не понимал: кинул мяч, отбил, куда‑то бежишь — нагромождение правил, судьи могут часами решать, кто что сделал правильно.

Я сидел за столом, глядя на старую школьную фотографию, на которой стояли двое нападающих.

Мы с моим другом Дэнизом Александроффом в школе предпочитали футбол. Отец Дэниза шутил: «Это как в Астрахани: украл дыню — и вперёд по бахче, отбиваясь от сторожей».

Вообще, таким, как Дэниз, нельзя в подобные травматичные виды спорта. Уже в старшей школе это был гениальный пианист, композитор. Первый свой шлягер, позже разошедшийся на виниле сотнями тысяч экземпляров, он написал в шестнадцать.

Дэниз писал и серьёзную музыку, и джаз, и шлягеры, и музыку для кино.

Все же помнят тот надрыв в фильме «Грех Пилата»? Нет, конечно, Энтони сыграл прекрасно. Этот его взгляд, провожающий обречённую им на смерть фигуру Человека, Человека, которому он так желал быть другом. И этот скрипичный аккорд — дрожащий, затухающий и снова начинавший звучать в полную мощь. «Пилат‑аккорд», как его назвали в СМИ.

Да, я и назвал. Я‑то, в отличие от Дэниза, стал журналистом. Объехал весь мир. Писал о Корее, потом о Вьетнаме, о Голливуде. Получил Пулитцеровскую премию за расследование деятельности одной секты хиппарей. Пришлось к ним внедриться — было опасно, но я не из боязливых. Представляете, этот психопат хотел устроить резню прямо на Холмах — ритуал, видите ли. Конечно, в выбранном им доме никого не было из жертв, зато всю шайку с распростёртыми объятьями ждало ФБР.

Так сложилось, что вся моя жизнь была всегда связана с Дэнизом. Мы с ним выросли тут, в этом городке, тут и жили соседями, в одну школу ходили.

Родители Дэниза — Леонид и Елена Александроффы из России — танцевали в русском балете у Сержа. Тайно поженились. Серж, конечно, такого не стерпел — они остались без работы. Впрочем, вскоре они смогли организовать свою балетную компанию тут, рядом с ЛА, катались со спектаклями по всему тихоокеанскому побережью и Среднему Западу.

Дэниз же не имел никакого интереса к танцу. Пока родители с их балетной компанией гастролировали, он учился в школе, жил почти один в большом особняке — он, шофёр и гувернантка. Учился частно музыке. Представляете, ему уроки композиции одно время давал сам Стравинский, дирижировать учил Стоковский, уроки игры на фортепьяно давал Рубинштейн, а петь — сам Джильи. Так гласит его официальная биография.

И это правда: все эти четверо великих музыкантов бывали в доме у Александроффов, и действительно Дэниз у них многому научился. Но основным его учителем был старенький скрипач из местного оркестра, игравшего на похоронах и свадьбах. Тоже выходец из России, был концертмейстером оркестра Мариинского театра ещё при Александре III‑м — или при II‑м, чёрт ногу сломит в этих их русских царях.

Эх, Дэниз, Дэниз… Да, сегодня был печальный день. Весь город был в трауре, ведь великий сын города так скоропостижно умер, а сегодня будут похороны.

Ха, вот только хоронить‑то нечего. Семья и друзья Дэниза были в шоке: случился тот ещё скандал. Тело Дэниза потеряли. Ну как потеряли — кремировали по ошибке. Вот так вот, даже не проведя вскрытие, взяли и сожгли, и выдали семье урну с прахом.

Ну, что сделано, то сделано. Дэниза уже не вернуть, скандал быстро затих. Теперь город готовится к похоронам.

Центральная улица в траурных лентах: каждая лавка, каждая мастерская соревнуется в размерах и оттенках траурности этой ленты. Цветы скупили во всех цветочных лавках города и окрестных городках тоже.

Мэр второй день репетирует речь. Звонил мне, читал её по телефону. Я, конечно, дал несколько советов. Я же тут второй великий сын города. Бог ты мой, только представлю, как они меня хоронить будут… Может, стоит перед смертью сбежать куда‑нибудь на Гавайи, умереть в окружении красоток в цветочных нарядах, наблюдая за танцами дельфинов? Нет, мне такое не светит. Сдохну где‑нибудь от шальной пули, выпущенной рукой члена Ирландской Республиканской Армии, или от ножа фанатичного араба, ну или вообще меня съедят где‑нибудь в джунглях Африки.

Главное — чтобы не тут, не так, как это сделал Дэниз. Оливкой он подавился. Как написал музыку для того дурацкого фильма про британского агента, так и стал пить этот коктейль «взболтать, но не смешивать», ха‑ха. Оливкой из коктейля. Так и нашли у любимого рояля. Оливкой! Как нелепо и театрально.

Вообще, произошедшее не стало для меня какой‑то неожиданной новостью. Ещё с месяц назад у меня с моим другом был странный разговор.

Дэниз пришёл ко мне вечером. Принёс солёных грибов. Знаете, вот эти лесные грибы, которые у нас считают поганками, а он их собирал и готовил — «рыжики». Под калифорнийский карменер идут идеально.

— Томми, — он всегда называл меня моим вторым именем (я‑то как журналист известен миру как Джон Холлидей), — если я вдруг умру, пообещай мне, что напишешь про меня статью и в ней выведешь на чистую воду всех тех, кто сразу после моей смерти объявит себя моими лучшими друзьями.

Мы тогда пили уже четвёртую порцию. Я засмеялся над шуткой.

— Томми, я не шучу. Я знаю, что скоро умру. Помнишь, тогда в город приезжала мадам Максим? Она мне предсказала, как я умру.

— Дэниз, ты что, всерьёз поверил в эту чушь? Да эта гадалка половине жителей города предсказывала, как они умрут.

— Она мне ещё шёпотом сказала, что этому будет предшествовать: письмо из России, чудом минувший мою машину камнепад, кот, нагадивший на мою рукопись, и вскоре — смерть за роялем.

— И что, неужели всё сбылось? — Я ехидно поднял бровь и плеснул нам ещё бурбона. Я не помнил никаких камнепадов в округе в последние годы, а кот у Александроффов был столь воспитан, что, кажется, был готов сам выносить за собой лоток.

— Меня позвали в жюри конкурса Чайковского в следующем году — вот недавно пришло письмо. А потом мимо моей машины пролетел камушек, небольшой, но тем не менее он упал с холма. Не камнепад, но…

— А что, Модест уже нагадил тебе на ноты?

— Нет, но он подозрительно косится на крышку рояля. Один раз даже пристраивался прямо на черновик «Вечерней рапсодии».

— Вот прямо насрать пристраивался? Дэниз, да он же постоянно лежит на твоих черновиках. — Я снова рассмеялся: Дэниз всегда был любителем розыгрышей.

— Томми, это серьёзно. Мне надо с тобой всё обсудить. Ты должен пообещать мне…

Этот разговор длился долго. Виски закончилось, но оказалось, что у моего друга ещё припасена с собой водка. И вот всего через месяц наш городок готовится к его похоронам. Пора выполнить данное мной обещание.

В принципе, я заранее знал, кто из горожан начнёт называть себя лучшим другом Дэниза.

Первым на очереди был хозяин ресторана на берегу океана под названием «Джоуз». Джимми учился с нами в одном классе. Его отец когда‑то основал тут закусочную для рыбаков. Но после начавшейся пару десятков лет назад моды на сёрфинг закусочная выросла в дорогой ресторан, где собирался весь местный бомонд.

Несколько раз за сезон там выступал Дик Дэйл, обязательно исполняя свою «Мизерлоу». Дэниз терпеть не мог Дэйла: «Этот ваш „сёрфрок“ русские играли на гуслях ещё при Владимире Рэдсане», — говорил он. Повторюсь: чёрт ногу сломит в этих их русских царях.

Несмотря на то что был только полдень, в «Джоуз» было не протолкнуться, а Джимми, самостоятельно стоя за стойкой, разливался соловьём. И в футболе он всегда прикрывал спину Дэнизу, и потом они всегда были не разлей вода.

А ещё у Дэниза был диапазон голоса в пять октав, ведь его учил сам Фёдор Шаляпин. О, конечно, Джимми сам много раз видел Шаляпина: тот месяцами тут жил в гостях у старших Александроффов. Джимми не забудет, как тот вечерами выходил на балкон и пел то «Нессун Дорму», то «Индийского гостя». Такой красивый русский тенор был. С трудом сдерживая смех, я почти залпом выпил пинту Гиннеса.

— Тебе, Холлидей, смешно? Мой друг погиб, между прочим, а ты тут пивом давишься! — заорал вдруг Джимми.

— Прости, я просто закашлялся. Кстати, а помнишь, как Беньямино Джильи пел «Смерть Бориса» и «Хэй, уханьем» тут в зале — в честь юбилея старшего Александроффа?

— Конечно, помню, — с сомнением протянул Джимми. Кажется, до него стало доходить, что он сказал что‑то совсем не то.

— Я после церемонии прощания зайду, пропустим по стаканчику за нашего друга, — пообещал я, выбираясь из‑за стойки.

Выйдя из ресторана, я отключил диктофон в сумке. Один готов. Отлично.

Поднимаясь наверх, к центру города, я без удивления отметил оживление у местной школы танцев.

Школу основал бывший ученик Леонида Александроффа — Альберт Дони. После обучения он на несколько лет уезжал из городка, и вот, после смерти Леонида, вернулся и основал школу. Вообще, после трёх лет бесполезных попыток сделать из этого увальня балетного танцовщика Александрофф их прекратил. Альберт неплохо владел бальными танцами, а также знал все эти модные лет двадцать или тридцать назад свинги и прочие молодёжные танцульки.

Сейчас он стоял на крыльце и явно готовился что‑то рассказывать нескольким журналистам из ЛА.

Включив диктофон, я, незаметно подойдя, встал за спинами желтушников.

— Конечно, мы с Дэнизом были большими друзьями. Я учился у его отца. Знаете, все эти плие, баллоны, поддержки, па‑де‑де, па‑де‑бурре. Кстати, баллону меня учил не только Александрофф, но и его друг — знаменитый Вацлав Нижинский. Его прыжки с зависанием в воздухе… Многие считают, что он унёс их секрет с собой в могилу, но, уверяю вас, это не совсем так. — Альберт подмигнул журналистам и повернулся в профиль, позируя на камеру.

Ухмыльнувшись, я отошёл в сторону, выключая диктофон. Второй готов.

Солнце начинало припекать — скоро на улице станет трудно находиться. Похороны и церемония прощания потому и были назначены на вечер, когда с океана снова подует вечерний бриз и станет возможным дышать. Держась тени кипарисовой рощи, я поднимался всё выше.

— Представляете, а бедного кота хозяйка сегодня отправила в приют. Говорят, он как‑то предсказал смерть хозяина, — услышал я надтреснутый старушечий голос, доносившийся из‑за рощи. Там как раз стояла беседка, укрытая диким виноградом.

Хм, Лиза отдала Модеста. Думал, ей хватит совести не избавляться сразу же от кота.

Мой маршрут изменился: теперь я обязан был зайти в приют и позаботиться о коте. Дэниз бы не понял, если с котом что‑то случится.

Модест — крупный русский голубой кот. Выросший в доме композитора, он даже имел свои музыкальные предпочтения. Например, Рахманинова он слушал в исполнении Ван Клиберна, а Вагнера — в интерпретации Фуртвенглера. То, что этот сверхинтеллигентный серый кот мог себе позволить насрать на черновик «Вечерней рапсодии», казалось чем‑то совершенно невозможным. Но факт остаётся фактом: пять дней назад Дэниз нашёл кошачьи фекалии прямо на нотах. Причём ноты были скинуты на пол, подраны и после изгажены. А через два дня уже нашли самого Дэниза: он лежал у рояля, спокойный, без пульса. Я как раз проходил рядом с их домом и услышал, как закричала Лиза. Вбежав в гостиную, я увидел на полу Дэниза, бросился проверять пульс, а когда его безвольная голова упала на бок, изо рта у него выкатилась оливка.

С переноской в руках я вернулся домой. Были ещё потенциальные лучшие друзья Дэниза, но до них я планировал добраться позже, поближе к церемонии. Сейчас надо было покормить кота.

Издав довольный хриплый мявк, Модест, подняв кверху хвост, ушёл в глубину дома — куда‑то в сторону гостевых спален.

Найдя, чем временно заменить лоток, нарезав в тарелку филе индейки и, конечно, наполнив водой несколько чашек и узкий бокал для шампанского, я снова вышел на улицу. Скорее всего, вернувшись, я обнаружу, что пуст именно бокал. Модест своей тонкой, аристократической лапой доставал воду из бокалов и слизывал. Если быть честным, он мог так доставать из бокала не только воду, после чего не очень твёрдой походкой уходить в кошачий домик.

До начала похорон оставался ещё целый час.

Забежав по делам на почту, я пришёл в церковь ровно к началу службы. Стоять и смотреть на цветущую платиновую блондинку, изображавшую из себя безутешную вдову, было тошно. Донеся гроб без тела до катафалка, я механически принял участие во всех остальных ритуалах. Выходя с кладбища, с удивлением заметил «Шевроле Корветт» с опущенным верхом, за рулём которого сидел аж сам Мерри Пейсон, известный адвокат и детектив из ЛА. Он внимательно наблюдал за гостями.

Делая вид, что направился к дальнему автомобилю, я остановился у «Шевроле» и, приподняв шляпу, вежливо поздоровался с адвокатом.

— Пейсон.

— Холлидей, — и тут Мерри мне внезапно подмигнул.

Странно, что ему могло тут сейчас понадобиться.

— Вы тут отдыхаете или по работе? — вежливо спросил я.

— Джон, разве вы забыли, у меня же есть хобби: я натуралист, наблюдаю за стервятниками в их родной среде обитания. Сейчас в этих местах начался самый сезон, — Пейсон чуть улыбнулся.

— Похоже, наши хобби совпадают.

— Сигарету? Новые, с ментолом, попробуйте, — Мерри протянул мне портсигар.

— Благодарю, — взяв сигарету, я задумчиво щёлкнул зажигалкой.

Процессия уже погрузилась в автомобили, покурить я не успевал. Спрятав сигарету в карман, я отправился к кортежу.

Прощание проходило в театре. Пришли все уважаемые жители городка, приехали гости из ЛА, даже из Нью‑Йорка прилетел главный дирижёр Мэт.

Отойдя в угол фойе, я, вытащив из кармана «сигарету», развернул записку. Только этого мне сейчас не хватало: Мерри Пейсон просил меня встретиться с ним и его клиенткой Марией Александрофф. Ох, дьявол, о ней‑то я и забыл.

Дочь от первого брака Дэниза. Её мать, Анна Орлофф, русская дворянка, не выдержав роли жены знаменитого музыканта, развелась с Дэнизом и уехала с дочкой в Европу лет пятнадцать назад. Сейчас девушке должно было быть около двадцати.

— Мистер Холлидей, мы не могли бы поговорить? — ко мне спешил шериф. Как не вовремя.

— Да, Саймон, что за внезапная спешка? Скоро ожидается моё выступление.

— Понимаете ли, это вопрос очень деликатный. Я хотел вас спросить: когда вы оказались в холле, не заметили никаких странностей?

— Простите, вроде же это был несчастный случай: Дэниз подавился оливкой.

— Джон, вы же военный журналист, вы видели, как выглядят задохнувшиеся…

— Да, это мне показалось странным: он выглядел спокойным, но я понадеялся, что коронер разберётся.

— В нашем морге работают идиоты, как выяснилось! — фыркнул шериф.

— Согласен. Так что вы предполагаете?

— А, я не предполагаю. Джон, я могу рассчитывать на ваше молчание? — Шериф достал из кармана фотографии. На ней был запечатлён бокал: он стоял на подоконнике, задвинутый за цветок.

— Джон, когда вы зашли в холл, бокал из‑под водкатини лежал на полу рядом с Дэнизом?

— Да.

— В нём мы не обнаружили ничего, кроме остатков коктейля, а вот в этом… Там оказалось кое‑что интересное: токсин, парализующий сердечную мышцу. Безболезненно и быстро.

— Вы подозреваете Лизу?

— Нет, нам достоверно известно, что Лиза только что вернулась с прогулки: есть свидетели, как она уходила и возвращалась. Зато вот одна из живущих на другой стороне улицы видела, как из особняка выбежала темноволосая девушка.

— Очень любопытно. Вы предполагаете, что моего друга отправила таинственная незнакомка, и сообщаете мне это вот сейчас, когда я готовлюсь выступать с речью? Это не могло подождать?

— Джон, простите, это всё детективный азарт.

— Да уж, у нас тут не бывает серьёзных преступлений, максимум — пропадёт собачка. Саймон, простите, мне скоро на сцену.

Чёртов Дэниз, явно же речь о Марии. Что за дьявол тут происходит? Пытаясь собраться с мыслями, я поднялся на сцену и на автомате произнёс заученную утром речь.

Мерри Пейсон ждал меня в мотеле в десяти минутах езды от города. Мерри, как обычно одетый в костюм за 800 долларов, сидел в кресле, поигрывая кнопкой «Паркера». Напротив адвоката сидела Мария — темноволосая, похожая и на мать, и на отца.

Я остановился в дверях, глядя на девушку. Значит, она была в особняке во время предполагаемой смерти своего отца.

— Мистер Пейсон, прежде чем мы начнём о чём бы то ни было говорить, я хочу задать Марии один вопрос.

— Зависит от того, какой, — Пейсон засунул ручку в карман пиджака.

— Мария, скажите, вы были в особняке Александроффов во время смерти вашего отца? — в лоб спросил я, с радостью отметив отсутствие лживой реакции.

— Клянусь, что не была в доме отца ни во время его убийства, ни раньше. Ах… Ну, то есть я там, конечно, была — до развода родителей. Дядя Джон, а я вас помню.

— Холлидей, может, вы объясните мне причину этого вопроса? — Пейсон из расслабленного мужчины средних лет, находящегося на отдыхе, каким он хотел казаться, резко подобрался.

К чёрту, в конце концов никто не просил шерифа рассказывать мне о ходе следствия. Поведав адвокату беседу с Саймоном, я наконец позволил себе сесть.

— Кстати, Мерри, что за ментоловые сигареты‑то такие?

Дождавшись, пока Пейсон протянет мне портсигар, и закурив, я, выдохнув ароматный холодящий дым, посмотрел на Марию.

— И всё‑таки мне бы хотелось понять, что привело вас сюда именно сейчас и зачем вам понадобилось поговорить со мной.

В ответ Мерри протянул мне два письма.

Дорогая Маша, я осознаю, что ты можешь быть в обиде на меня, но клянусь, что ни разу не совершил того, в чём твоя мама меня обвиняла. Скоро твоё совершеннолетие, и я бы хотел, чтобы ты приехала ко мне. Я купил тебе билет на самолёт из Франции и снял номер в отеле. Пожалуйста, не игнорируй это письмо.

Твой отец,

Дэниз Александрофф.

— Второе мне вручили прямо в аэропорту, когда я прилетела в Калифорнию, — пояснила девушка.

Маша, прошу меня простить, я вынужден уехать по работе, вернусь через пять дней, отель оплачен на месяц. Жду встречи с тобой.

Твой отец,

Дэниз Александрофф.

— Я прилетела четыре дня назад, а на следующий день папа умер, и, как выяснилось, он никуда не уезжал.

— Это меня не удивляет, он не знал о твоём приезде, ведь не он писал эти письма. — Я отдал письма адвокату.

— Почерк? — улыбнулся Мерри.

— Почерк, формулировки — всё не его. Лучше меня Дэниза не знал никто. Я уверен, он не писал эти письма, не диктовал их и знать не знал, что Мария должна приехать.

— Но что тогда происходит?

— А это, девушка, вам расскажет прокурор, — раздался голос шерифа от двери. — Мария Александрофф, вы арестованы по подозрению в убийстве родного отца. — Шериф подошёл и максимально брезгливо надел на девушку наручники.

«Кажется, он не очень стремится сохранить своё кресло», — зло подумал я.

— Шериф, мне кажется, вы в своём стремлении выдвинуться заходите слишком далеко, — бросил я.

— А вы, Холлидей, лучше помолчали бы, пока я вас не арестовал за препятствия следствию. Вы сразу поняли, о ком речь, и поехали к ней и к этому адвокатишке. Всё, счастливо оставаться, на залог даже не рассчитывайте. — Шериф вывел Марию из мотеля, громко хлопнув дверью.

— Однако какой редкостный кретин этот ваш шериф. Что ж, Джон, кажется, вы тоже поверили Марии. Что будем делать?

— Что, что — искать других подозреваемых, — я пожал плечами.

— О, это очень легко: жена как самый вероятный подозреваемый имеет алиби, а в вашем городке живёт всего-то пять тысяч жителей, плюс туристы, — Мерри нахмурился.

— Возможно, и так. А возможно, нет.

Закурив, мы обсудили ещё немного наши, теперь совместные, планы по расследованию, и я уехал в город. Темнело, где‑то играла весёлая музыка — не весь город был в трауре. На море к вечеру разыгрались волны, из «Джоуз» доносилось осточертевшее «Мизерлоу».

Подъехав к своему дому, я заметил в конце улицы у особняка Дэниза оживление: две полицейские машины, жёлтая плёнка. Оставив машину у себя, я пешком дошёл до дома моего друга.

«О как! Это мне только показалось, что полиция у Дэниза. Нет, объектом их внимания был домик напротив, в котором жила Джейн, более известная как „та самая старая перечница“ и „чёртова сплетница“».

— Джек, что стряслось? — спросил я полицейского, отгонявшего зевак.

— Ста… — коп закашлялся, — то есть Джейн убита. Кочергой.

— О как!

— Её обнаружила её «коллега» из их «клуба сплетниц».

— Ну что, Холлидей, можете передать Пейсону, что его клиентке невероятно повезло: свидетель, которая могла опознать её, мертва, — шериф снова подкрался со спины.

— И вряд ли она могла совершить это убийство, находясь рядом с Пейсоном в загородном мотеле, — ухмыльнулся я.

— Холлидей, я понятия не имею, как это было провернуто, но я докажу вину этой дочурки, вот увидите.

— Тем временем вам стоило бы отпустить её из‑под стражи.

— А это не вам решать. Уверен, адвокатишко скоро ко мне прибежит. — Подняв ленту, шериф прошёл в дом «старой перечницы».

Мерри Пейсон сидел в моём кабинете, задумчиво глядя на мою коллекцию фотографий из тех стран, где моя родина наносила добро, справедливость и мир.

— Холлидей, вот скажите, вы, пройдя через всё это, увидев собственными глазами, вы по‑прежнему верите в то, что Бог хранит Америку?

— Знаете, Мерри, у меня нет ответа на этот вопрос. Наши войска совершали много плохого, но и противники тоже не ангелы. Я думаю так: пока наше правительство не будет начинать войны по подложным доказательствам, а армия не станет открыто и намеренно бомбить безоружных, Бог будет на нашей стороне, а вот после… — Я замолчал.

— Думаете, это обязательно произойдёт рано или поздно?

— Рано или поздно, Мерри, рано или поздно.

Достав из бара бурбон, я плеснул его в стаканы.

— Холлидей, почему шериф хочет повесить всех собак именно на Марию? Что он за человек?

— Понимаете, он же приезжий, раньше был копом где‑то на восточном побережье, в Нью-Йорке, кажется. Тут он вроде оказался по рекомендации Дэниза. Выборы на должность он выиграл тоже благодаря протекции Александроффов. Дэниз с Элизабет что‑то в нём видели, я же со дня знакомства считал Саймона напыщенным дураком. На этот счёт мы с Дэнизом даже поругались года два назад. Саймон тогда только собирался избираться в шерифы, а у Дэниза из гостиной пропала картина русского авангардиста с трудно выговариваемой фамилией, всё время вылетает из головы. Как конфета.

— Кандинский?

— Наверное. Ну, в общем, картину утащили. Дом тогда стоял открытый, заходи — не хочу. Я сразу подумал на пару заезжих хиппарей‑серферов. А Саймон допрашивал всю прислугу, соседей, уважаемых туристов, полез на яхту к австрийскому дирижёру. Но отказывался проверить вагончик хиппарей. «Холлидей, ну откуда дурным хиппи знать ценность этого нагромождения цветных пятен?» Это, Мерри, цитата, дословная.

— Вы нашли картину?

— Я нашёл, вот только копию, свежую: один из хиппарей оказался хорошим художником. А куда делся оригинал — ха. Говорят, его недавно видели во дворце съездов.

— Красные хиппи‑серферы‑художники? Прекрасная история, Джон, прекрасная. Понимаю, почему вы невзлюбили Саймона. Да и нынешнее его поведение не умнее.

Утро началось с не самой лучшей новости. Пейсон прислал мальчишку с запиской: «В номере Марии во время обыска была найдена банка с тем же токсином, что был в бокале». Новость неприятная, но по сути ничего не менявшая. Ситуация уже почти пришла к своему завершению, а смерть старушки Джейн только больше разозлила нас. Этого не должно было случиться.

Открыв сейф, я достал из него пачку писем и папку с газетными вырезками.

«Раскрыто дело об убийстве миллиардера в Нью‑Джерси».

«В Конкорде, Нью‑Гемпшир, погиб саксофонист Герман Грант: тормоза его автомобиля не сработали… Безутешная вдова…»

Совсем старая заметка с нечёткой фотографией. На ней угадывалась хрупкая женская фигура в шляпке, вероятно, в сопровождении Марэ.

«Шпионский скандал во Франции: у Кокто под видом художника несколько месяцев гостил агент Северной Белославии».

«В университете… Калифорнии построен самый большой ускоритель частиц на планете. На открытии присутствовали не только учёные с мировым именем, но и почтенные жители города». На фотографии по центру стоял мэр, справа от него — я и Дэниз с Элизабет. С другой стороны была толпа физиков с отрешёнными лицами, видимо, уже успели понаблюдать элементарные частицы на дне стаканов.

В городе царило оживление: полицию осаждал Мерри Пейсон при поддержке нескольких прожжённых репортёров.

Я же с папкой под мышкой направился в «Джоуз». Смерть друга, старушки Джейн и арест Марии, видимо, слишком на меня повлияли. Хотелось нажраться. Очень хотелось.

— Ты обещал зайти вчера, пропустить по стаканчику, — укоризненно начал Джимми, но взглянул на меня внимательнее. — Ох, сегодня так сегодня.

Каким бы любителем приврать Джонни ни был, на самом деле он был хорошим барменом и другом. Он ведь действительно искренне считал себя другом Дэниза, вот только Дэниз об этом не знал.

— Налей мне двойную порцию.

— Да хоть всю бутылку, но сначала ты поешь.

— Поем после первой порции, — кивнул я.

В «Джоуз» я провёл несколько часов, громко ругая шерифа, обвиняя Лизу в лицемерии и кляня засевших в Вашингтоне демократов. Когда бутылка подошла к концу, я, пошатываясь, но не выпуская из рук папку, отправился к себе.

Вечер был прохладным, небо усыпано звёздами, а над холмами поднималась огромная, розовая, полная луна. Постояв у своего дома, я, запинаясь, направился к особняку Александроффов.

На подъездной дорожке стоял пикап шерифа.

— Да, всё верно, я подозревал об их связи.

— А вы меня не ждали, а я пришёл… — икнув, я ввалился в холл.

Шериф сидел у камина, куря сигару, а Элизабет стояла у рояля, когда я вошёл.

— Джон, проходи, с тобой всё в порядке? — улыбнулась мне вдова моего друга.

— Да, всё полностью в порядке. Дэниз умер, старую перечницу убили, твой дружочек арестовал дочь Дэниза. Всё за то, что убийца — она, но я не верю. — Пройдя через холл, я упал в соседнее от шерифа кресло.

— Холлидей, объясните, что вы имеете в виду под «дружочком»? — Саймон гневно взглянул на меня.

— Ой, Саймон, вы тут? Шериф, я ничего такого не имел в виду. Но вы же вроде давно дружите с Лизой, знакомы ещё с Нью‑Джерси, или я что‑то путаю? Путаю, наверное. — Приподнявшись, я похлопал шерифа по плечу.

— Путаете, — процедил он.

— Да, наверное. Ой, что‑то мне нехорошо. Простите, пойду я. Хорошего вам вечера. Дело ведь почти закрыто, можете отметить победу…

Добравшись до дома, я, налив себе бурбона, сел в кресло в кабинете. Папки с собой не было — забыл её в доме Дэниза.

Похоже, я задремал, но тихий щелчок замка задней двери меня разбудил. Открыв глаза, я увидел два силуэта — мужской и женский.

— Спит, похоже. Ну, что, на этот раз пожар будет? — шёпотом спросил мужчина.

— Да, логично, чтобы не было повторений, — ответил женский голос.

— Пожара не будет. — В комнате включился свет. На Саймона и Элизабет были направлены четыре пистолета:

Мой кольт 1911,

Смит‑Вессон Пейсона,

Кобра старшего агента ФБР,

Миротворец Дэниза.

Да, мой друг не только был жив и здоров, но и держал в руках столетний револьвер на дымном порохе.

— Лиза Александрофф и Саймон Брукнер, вы арестованы за убийство Джейн Линдсей, покушение на убийство Дэниза Александроффа и Джона Холлидея, а также за работу на иностранную разведку. Или, может, мне лучше называть вас вашими настоящими именами — Луиза и Симеон Ракийчуки, шпионы Белославии? — жёстко сказал старший агент ФБР.

— Не понимаю, о чём вы, — Саймон слегка улыбнулся. — Агент, кажется, вас ввели в заблуждение вот эти господа.

— К счастью для нас, в заблуждение нас никто не вводил. Сейчас особняк обыскивают и вскоре найдут все нужные доказательства. Впрочем, у вас есть выбор. Можете просто сесть пожизненно за убийство старушки. Кстати, а почему не топором? Хотя это у ваших северных соседей так принято. Или же признаться, что вы шпионы, и рассчитывать на программу обмена. Хотя, учитывая обстоятельства, возможно, лучше вам сесть. — Старший агент рассмеялся.

— Мы больше ничего не скажем.

— А больше и не надо.

В дом зашли двое агентов ФБР и вывели моих несостоявшихся убийц вон.

— Рад был с вами работать, обращайтесь ещё, — старший агент, пожав всем руки, наконец покинул мой дом.

На подъездную дорожку заехал автомобиль — «Шевроле Корветт». За рулём сидел седой мужчина в летнем костюме из хлопка. На пассажирском сиденье находилась Мария.

— Господа, представляю вам моего коллегу и друга Роба Блейка, — Мерри представил вошедшего с Марией водителя.

— Папа? — побледнев, Мария смотрела на Дэниза.

— Да, моя девочка, это я.

— Мерри, Роб, кажется, нам стоит выйти покурить, — тихо обратился я к детективу и адвокату. Захватив бутылку бурбона и три стакана, мы вышли на задний двор.

— Холлидей, у нас не было времени обсудить ранее все подробности. Может, сейчас расскажете? — достав портсигар, спросил Пейсон.

Приведу мой рассказ в сокращённом виде.

Дэниз встретил Элизабет в Нью‑Йорке на вечере в честь премьеры его симфонии четыре года назад. Утончённая, красивая блондинка сразу ему понравилась. Мой друг понял — это отношения не на одну ночь. Он почти год добивался этой женщины и вот три года назад повёл её под венец.

Лиза была вдовой миллионера Тома́ссо Крауччи. Дело гибели Крауччи вёл сержант полиции Нью‑Йорка — Саймон Брукнер. В результате в убийстве обвинили племянника‑наркомана. Тот сам был не уверен в своей виновности, проведя вечер убийства дяди в несколько неадекватном состоянии. Племянник был арестован, осуждён и вскоре умудрился скончаться от передозировки прямо в тюремной больнице.

Незадолго до свадьбы, Саймона уволили из полиции Нью‑Йорка якобы за чрезмерную честность. Конечно, Дэниз посодействовал его карьере тут.

Первые два года прошли как непрекращающийся медовый месяц. Дэниз будто помолодел лет на двадцать. Но потом его стало одолевать беспокойство.

Элиза уговорила его стать спонсором исследований элементарных частиц, часто одна ездила в университет.

Саймон стал шерифом. Пропал Кандинский.

И тут месяц назад стали происходить события, которые ему предрекла заезжая шарлатанка.

Дэниз не был суеверным, но тут испугался. Хорошо, что наш разговор с ним поставил ему мозги на место.

Мы совместно разработали план, как вывести Лизу на чистую воду.

Дэниз сам внимательно следил за ней. Кроме этого, я также нанял Роба Блейка и его агентство. Вскоре выяснилось о её частых встречах в бунгало с Саймоном, а также чуть менее частых, но не менее страстных — с профессором физики Эндрю Цукерманом. Цукерман был помощником руководителя проекта по элементарным частицам.

Удачно, что Мария самостоятельно обратилась именно к Пейсону. Учитывая, что делом уже занимались сотрудники Блейка, нам в последние два дня очень легко удалось объединить усилия.

Узнав о связи с Цукерманом, я начал копать биографию Лизы с двойным усердием. Нашёл размытую фотографию из Парижа, где Лиза с трудом опознавалась, но тем не менее. И тут со мной связались из ФБР. После того как я своим расследованием хиппарской секты спас семью именитого голливудского режиссёра, я оказался у Бюро на хорошем счету.

Старший агент рассказал мне о своём расследовании: он подозревает либо самого Дэниза, либо его жену, либо Альберта Дони. Кто‑то явно имел доступ к специально подготовленным в Бюро фальшивым результатам исследований физиков в нашем университете. Документы всплывали аж в двух странах Юго‑Восточной Азии.

И тут Дэниз увидел как Лиза порвала две страницы рукописи, кинула на пол и измазала продуктами жизнедеятельности Модеста.

В результате он начал ещё внимательнее следить за женой. И вот заметил, как она перед уходом что‑то насыпала в бокал с его водкатини.

Решение было быстрым. Он позвонил мне, содержимое бокала вылил в цветок. Бокал — на пол. Оливку (из холодильника) — в рот. Резиновый шарик — подмышку, чтобы вовремя остановить пульс в руке.

Лиза поверила в спектакль, а тут и я подоспел.

С коронером успел уже переговорить старший агент. Признаюсь, момент с кремацией оказался самым тонким в этом плане. Но никто не стал раскручивать это в скандал.

При этом очевидно, что Лиза заранее решила подставить Марию. Она подделала почерк мужа и отправила письма Маше. То, что письма до неё дошли, стало случайностью: ей только что исполнилось 21, и почту стали доставлять ей напрямую. До этого был приказ матери не допускать к ней письма отца и отправлять их обратно как якобы не доставленные. Эти письма хранятся у меня — я их оставил на столе; думаю, Дэниз сейчас показывает их дочке. Он все 15 лет каждый месяц отправлял ей письма, и все они возвращались. Графиня Орлофф, вышедшая замуж за французского дельца, имела достаточно влияния, чтобы на почте следовали её распоряжениям до совершеннолетия девушки.

Дэниз, готовясь изображать труп, внимательно слушал когда с улицы раздадутся шаги Лизы. Он лёг на пол, прикрыв глаза. Лиза вошла, покрутилась вокруг, меняя бокалы, и снова вышла, а через пять минут вернулась и стала звать на помощь.

Я из тени наблюдал за домом и всё видел. В первый раз Лиза вошла в дом в чёрном парике, второй раз — уже без него. Я не понял тогда цель этого представления. Мы с Дэнизом представить себе не могли, что она решит подставить Марию.

Дальше всё уже понятно. Шериф узнал о свидетельнице, которая может опознать Машу, но в беседе та опознала Лизу. Саймон допустил серьёзную ошибку, убив старушку кочергой, ведь до этого убийства в этом деле не было.

Дальше — арест Марии, подкинутый в её номер токсин. Ну и моё представление с забытой у них папкой. Увидев содержимое папки, парочка поняла, что я, как минимум, догадываюсь о том, что происходит на самом деле.

— Да, хорошее представление получилось. Кстати, Роб, покажи Джону нашу ценнейшую улику, — Пейсон улыбнулся. Блейк протянул мне фотографию, на которой Саймон замахивался кочергой на Джейн.

— Роб Блейк — мастер оказываться в нужном месте в нужное время.

Это дело вымотало меня. Я решил поехать отдохнуть. Отправился я на Гавайи — нет, не подумайте, я не собирался там подыхать в окружении красоток; в мои пятьдесят я могу вести более активный образ жизни.

Вернувшись с прогулки на яхте, я, добравшись до отеля и захватив свежую прессу, сел в номере за журнальный столик. Внимание моё привлекли две заметки:

«Новое сочинение Дэниза Александроффа исполнила его дочь Мария. Как выяснил наш корреспондент, девушка с детства училась играть на рояле…»

«Роман и Шэрон впервые появились на публике со своим годовалым сыном…»

Прикрыв глаза, я сделал глоток пряного гавайского рома.