Омникс

Когда на работе происходило нечто, выплёскивающееся из рамок обыденности словно шипучий напиток из неудачно открытой бутылки, Даниял отправлялся на прогулку. Чаще всего он бродил по Старому Городу: с тех пор, как был принят акт о сохранении исторического облика городов, и обитатели старинных зданий переселились в современные, не требующие особого ухода, здесь воцарилась какая-то невероятная тишина, совсем не свойственная яркому и шумному Дербенту. Её не нарушали даже немногочисленные хранители и вездесущие туристы, словно призраки настоящего скользящие среди узких улочек и сросшихся друг с другом крышами домов.

Начинал Даниял всегда с музея Бестужева — подумать только, в каких домах жили и были счастливы люди ещё триста лет назад, — затем долго петлял по улицам, вымощенным прямоугольными жёлтыми камнями, пил кофе в одной из маленьких кофеен — единственных постоянных обитателей Старого города — и только тогда поднимался к воротам Крепости.

Как ни старались хранители и музейщики сохранить хрупкий флёр старины и здесь, в твердыне ушедших правителей, получалось это у них плохо: стоя над городом, Даниял видел, как за пределами древних стен кружится мелкий воздушный транспорт, а на берегу взлетают, замирают в высочайшей точке и разбиваются о воду недавно установленные аттракционы. Городской совет уже несколько лет пытался согласовать установку полномасштабных голограмм, отсекающих Старый Город от современного, но получалось у них пока что плохо. Даниял же надеялся, что не получится вообще никогда. Обычно он минут двадцать стоял, облокотившись на стену, и бездумно наблюдал за тем, как, подражая морской волне, современность ударяется об историю, а затем возвращался в техноцентр в северной части города и за несколько часов находил решение проблемы, над которой другие сотрудники бились днями и неделями.

Проблема, которую Даниял принёс к воротам крепости в этот раз, отдавала чертовщиной до такой степени, что несколько более суеверных инженеров «НовоЭл» уже заводили разговор о том, что пора искать ответы не в справочниках по сопромату, а в старинных трактатах о магии и демонах.

Мелкий чёрный котёнок вспрыгнул на стену Крепости и нагло боднул плечо Данияла. Тот, обрадовавшись неожиданному собеседнику, принялся размышлять вслух, перебирая пальцами лёгкую словно пух шёрстку.

— Итак, мой шерстяной друг, у нас есть: новейший сплав под рабочим названием «омникс», сделанные из него электроды, которые показывают такую точность измерений, какая не снилась ни одному из ближайших конкурентов, и — самое печальное — нереально высокая скорость износа омниксовых электродов, которые используются для исследований головного мозга. И вот в чём загадка, о кот: больше нигде такая скорость износа не регистрируется. Ни в электродах, установленных на кардиоизмерительную аппаратуру, ни в тех, с которыми исследуют периферическую нервную систему.

Котёнок коротко мявкнул, всем выражением острой мордочки демонстрируя, что не понял ни слова из рассказа Данияла.

— Запомни, необразованное пушистое существо, головной мозг, это здесь. — Даниял взъерошил шерсть на крохотном лбу. — Сердце, это здесь…

Даниял нащупал тоненькие рёбрышки, осторожно надавил на них, а затем вдруг опустил руки и с изумлением уставился на котёнка.

— Да ты, друг, заслужил две миски корма и бесконечное количество коробок пожизненно! А ну, пошли.

Заброшенный в сумку котёнок повозился немного для приличия и заснул, свернувшись калачиком на портативном квантовом компьютере, а человек практически бегом бросился к той единственной точке Старого Города, в которую разрешалось вызвать летучее такси. Мысль, вдруг осенившая его, казалась настолько изящной и жуткой одновременно, что идти шагом, оттягивая тем самым момент её проверки, было решительно невозможно.

Техноцентр — золотистый шпиль посреди фруктового садика — встретил Данияла шумом и суетой: двадцать одиннадцатиклассников хаотично бегали по звенящему от такой наглости холлу, трогали макеты станков и спрашивали, спрашивали, спрашивали… Коллеги, на долю которых выпала почётная каторга отвечать на задаваемые вопросы, живо напомнили Даниялу жертв вампиров из старинных ужастиков: такие же бледные, измученные, с ужасом озирающиеся по сторонам.

Оберегая сумку с новым сотрудником отдела контроля качества продукции, он ловко протиснулся в дальний угол холла, за обеденный аппарат — там мелькали коротко остриженные светлые волосы Маши, приятельницы из оптического отдела. Вместо обычного рабочего комбинезона она зачем-то нацепила халат в стиле ХХ века и пыталась совершить невозможное: пообедать, не испачкав длинные белоснежные рукава.

— День открытых дверей опять устроили? Был же в мае? — Даниял ловко выхватил из рук коллеги пустой суповой стаканчик.

— То для первой школы был. Теперь для третьей. — Маша благодарно кивнула, жадно глотнула травяного чая из другого стаканчика, бумажного, и блаженно вздохнула. — А общественники обо всём забыли, и только утром вспомнили, когда запрос от школы пришёл. Вот, макеты выкатили, всех присутствующих грудью на амбразуру вытолкнули. Вовремя ты, в общем, погулять пошёл.

— Что, такие неподходящие гости попались на сей раз? Я так, краем уха, слышал, как обсуждали, какой прирост нейронов даст экскурсия, но это ж всегда так. Дух соперничества, все дела. Все такими были.

— Эти или будут на базовом доходе болтаться или в других сферах себя найдут — совсем глаза не горят. Из прошлой школы троица уже заявки кинула на учёбу именно от «НовоЭл», здесь такого не будет, я тебе говорю. — Маша, забывшись, взмахнула рукой и равномерно облила чаем рукав своего халата, верхнюю часть Данияла и стену за ним.

— Всё. Больше нельзя на глаза гостям показываться. Пошли электроды тестировать — я с утра не ленился, а искал вдохновение. И, прикинь, нашёл.

— Пошли.

Аккуратно, вдоль стены, они проскользнули к лифтам, и пока панель мерно отсчитывала этажи, Даниял ностальгически вздохнул:

— А я пока шёл к тебе прям школу вспомнил. Как с друзьями книжки наперегонки читали, соревновались, у кого на диспансеризации прирост побольше покажет, и как гадали, кому из чего выбирать дадут. Один мой одноклассник каждый год больше всех в школе набирал, так он, кажется, пол-России к выпуску объехал.

— На базовом родители сидели, что ли? — Маша пренебрежительно фыркнула. — Я исключительно азарта ради показатели поднимала. Круто ж: в конце года все тебя хвалят, тобой восхищаются: посмотрите, мол, у Машеньки снова самый большой прирост нейронных связей за год вышел. Двойное удовольствие.

На несколько мгновений Даниял онемел от удивления, так не вязалось открытое пренебрежение людьми, довольствующимися гарантированным гражданским обеспечением, в обиходе именуемым базовым доходом, со всем, что он знал о Маше. Но начать гневную отповедь не успел — сумка на его руке завозилась и мявкнула. И сразу же после этого раскрылись двери лифта.

— Вдохновение зовут Гав? Или Лобзик? — Маша влетела в лифт, мельком глянула в огромное зеркало и сразу же уставилась на сумку.

— Кто? — Даниял вошёл следом, указал взглядом на надпись «отдел контроля качества продукции», и легонько похлопал по сумке. Двери лифта бесшумно закрылись, и на панели вновь замелькали этажи.

— Коты такие мультяшные. Один из советского мульта, другой из современного. Или кто у тебя там мяукает?

— А, теперь понял. Не придумал ещё, как называть, но если он подал мне верную мысль, то будет Музой. Или Аполлоном.

— Неплохо. — Маша умилённо улыбнулась. — Надеюсь в центре будет жить Аполлон.

— Лучше надейся, что сие существо не подало мне верную мысль, и будет названо каким-то другим именем. Потому, что, если я прав, то мы принесём человечеству проблем больше, чем Сахаров и Оппенгеймер вместе взятые.

— Да что за идея такая? Может, расскажешь уже?

— Потом. Если я прав, то понадобится всего двадцать сеансов — часа три, не больше.

Семнадцатый этаж, целиком отданный под контроль качества продукции «НовоЭл», оказался практически безлюден. Лишь из-за двух дверей доносились приглушённые голоса, причём за одной из них что-то праздновали: голоса были хмельные и говорили их обладатели совсем не о работе. Даниял и Маша прошли половину длинного коридора, увернулись от парочки роботов-разносчиков, с бешеной скоростью промчавшихся навстречу, и наконец-таки переступили порог первой тестировочной лаборатории.

— У вас всегда так тихо? — Закинув ногу за ногу, Маша устроилась в большом мягком кресле прямо напротив камеры контрольных измерений.

— В основном. Кто-то на удалёнке работает, роботов вон гоняет, кто-то дома сидит и думку думает. Ну и штат не весь занят, — Даниял аккуратно вытащил из сумки котёнка, тщательно осмотрел его со всех сторон и посадил в измерительную камеру, — как и у всех, в общем-то. Надеюсь, наш маленький испытатель не нагадит в камере.

— Ты хочешь подключить его энграфу? Думаешь, на котах электроды не будут так быстро изнашиваться?

— Наоборот. — Даниял вынул из ящика пару небольших электродов, прямо через шерсть прижал их за ушами котёнка, и быстро капнул ему на нос успокоительным. — Я думаю, что на котах они тоже будут изнашиваться, но, наверное, с меньшей скоростью, чем на людях. — Энграф запищал, регистрируя всплески электричества в кошачьем мозгу, и Даниял уселся прямо на пол перед камерой. — Понимаешь теперь, что я имел в виду?

— Нет. — Маша повернулась к экрану, отображающему состояние кошачьего мозга, не увидела ничего принципиально нового и отвернулась. — То, что у котов есть мозг, устроенный весьма похоже на человеческий, для меня не новость. Объясни нормально, будь любезен.

— Я думаю, что омникс разрушают не электромагнитные волны. Будь это так, он бы реагировал и на сердечную деятельность, и на всякую технику. Электроны — или фотоны — они, знаешь ли, везде одинаковые. — Даниял на мгновение замолчал, затем — чуть громче и чуть решительнее — продолжил. — Я думаю, омникс разрушается из-за какого-то неизвестного нам вида взаимодействий, который было нечем зафиксировать до того, как Альтман, Серов и Шаов не открыли новый сплав. Понимаешь теперь?

— Не совсем. — Маша соскользнула с кресла, подошла к рабочем столу у окна и принялась выстраивать по росту небрежно втиснутые в подставку ручки и карандаши. — То есть, идея твоя насчёт принципиального нового взаимодействия мне понятна и очень нравится, ты действительно почти гений. Но почему ты говорил, что ей лучше бы оказаться неправильной, и мы рискуем принести человечеству проблем больше, чем создатели ядерного оружия?

— Я думаю, этот тип взаимодействия — либо сознание как таковое, либо его отражение в доступных для измерения величинах. — Даниял поднял голову, чтобы хорошо видеть Машино выражение лица. — Это единственное разумное объяснение тому, что разрушение регистрируется только при исследованиях головного мозга.

— И ты хочешь проверить теперь на коте… — Маша задумчиво покрутила в руках толстый красный карандаш. — Кажется, я понимаю. Но ты ведь учёл тот факт, что одна проверка не даст нам никакого адекватного результата, причём независимо от того, удачной она будет или нет?

— Конечно. Но с чего-то надо начать.

Разговор затих сам собой. Три часа подряд в лаборатории звучали только писк энграфа, дыхание инженеров и редкое сонное мяуканье подопытного. Даниял неподвижно сидел перед камерой, не отводя взгляд от электродов; Маша же, закончив с ручками и карандашами, принялась протирать листья оплетших подоконник роз.

Наконец — в середине четвёртого часа — сигнал энграфа сменился. Теперь он пищал громче и выше, через равномерные промежутки, так, чтобы лаборант точно услышал, что электроды вышли из строя и их необходимо заменить. Даниял вскинул вверх сжатую в кулак руку, Маша лишь медленно хлопнула в ладоши.

— Итак, промежуточный результат можно считать успешным, всё равно никак иначе не проверить. Что будешь делать дальше? По идее, нужно исследовать животных, у которых большинство биологов признают наличие мышления, самосознания, и прочих околочеловеческих качеств. Слонов, например.

— Или дельфинов. — Даниял опустошил сумку, уложил в неё всё ещё спящего котёнка и тяжело вздохнул. — Мы не сможем подать официальную заявку на необходимые виды животных — чем позже все узнают о возможном открытии, тем лучше. Ну собаку я ещё найду, но как ловить обезьян? Про слонов и дельфинов вообще молчу.

— По знакомым искать. Может, кто в зоопарке работает, или в заповедниках. Я бы ещё медведей, кстати, проверила. У меня подружка на Алтай уехала, говорит, пугающе умные твари.

— Нету у меня таких знакомых, веришь? Или техники, или языковеды. Один знакомый так вообще каждые два года на Марсе проводит, обслуживанием реактора занимается. Но ни единого естественника.

—Тогда сама поищу. Если что — пришлю контакты. — Маша оглядела сияющие чистотой листья плетущейся розы и симметрично выстроенную канцелярию, довольно улыбнулась и вдруг резко взмахнула обеими руками. — Точно! Станция! Помнишь, лет пять назад выяснилось, что некоторые генетические эксперименты эффективнее всего в космосе проводить? И завели на одной из орбиталок зоопарк всяких разных животин с откорректированными генами роста? Тогда ещё по всем альтереалам разлетелись записи микропанды и слонёнка размером с кошку.

— Ага. У тебя там кто-то работает?

— Тётя. Заместитель директора по научной работе. — Маша горделиво улыбнулась. — Попрошу, чтобы тебе гостевой допуск на недельку оформила, как раз почти всех животных исследуешь.

— Орбиталка, говоришь. — Даниял нахмурился и беззвучно зашевелил губами, одновременно загибая пальцы. Затем кивнул. — Пожалуй, можно взять отпуск и слетать. Сейчас не сезон, цены не такие бешеные.

— Прекрасно. — Маша мечтательно улыбнулась. — Представляешь, окажется, что у слонов, дельфинов и прочих «самых перспективных» никакого сознания и нет, а есть у каких-нибудь воробьёв и крабов. Вот смеху-то будет.

— Не у крабов не надо, они вкусные. — Даниял подхватил сумку и галантно распахнул дверь перед коллегой. — Вообще, даже котов много. Представляешь, какая нерешаемая моральная дилемма образуется у всех, кто успел кастрировать своего шерстяного друга или отдать, например. Мы ж всё равно сразу не сможем установить контакт, чтобы пообщаться нормально.

— Да пофиг. Придумаем что-нибудь. — Маша выскользнула в коридор и, чуть не столкнувшись с роботом разносчиком, рявкнула. — Лишь бы не оказалось, что и с этими тупыми железками нужно договариваться.

Несколько дней до полёта словно бы промелькнули мимо Данияла: он занимался обустройством котёнка, встречался с друзьями, ездил на традиционное чаепитие с родителями и семьями дядьёв, но все его мысли были устремлены к станции «Ковчег» и её обитателям. В последний вечер на Земле Даниял в десятый раз убедился в том, что в особой космо-сумке лежит достаточный запас электродов; в сотый — перечитал протокол исследований, написанный, как и все особо важные заметки, от руки; в тысячный — повторил мантру «всё будет хорошо, миллионы землян боятся летать и самолётами, и челноками, но всё равно путешествуют, и большинство из них погибли по более естественным причинам». Самовнушение помогало слабо, и Даниял пытался успокоиться, представляя себе возможный список существ, потенциально обладающих сознанием. Иногда там оставались только коты и люди; иногда — шутки ради — появлялись всякие экзотические организмы типа микроскопических рачков, мимивирусов и пауков-волков.

Устроившись в анатомическом кресле рейсового самолёта Махачкала — Элистинский гражданский космодром, Даниял почувствовал некоторое облегчение: к худу или к добру, но путешествие уже началось, и идея отправить вместо себя двоюродного брата, снабжённого максимально подробными инструкциями, наконец перестала казаться столь соблазнительной. Он даже героически придвинулся к иллюминатору и целых десять минут любовался морем и облаками над ним. Затем, правда, опустил шторку и прикрыл глаза, снова представляя себе «Ковчег» и его минизоопарк, и будущие научные работы и премии — в том, что омникс действительно взаимодействует с тем, что является сознанием либо его проявлением, Даниял не сомневался.

Выглядывать в иллюминатор челнока и любоваться тем же морем и облаками, но с несоизмеримо большего расстояния, Даниял не стал — глотнул успокоительный коктейль, задёрнул шторку антиперегрузочного кресла и включил любимые ретро-записи конца XXI века. Так, в полутьме и в медитативном покое, и прошло его путешествие к «Ковчегу».

Когда робостюард отодвинул шторку и механически-дружелюбно сообщил, что челнок пристыковался к орбитальной станции и пассажиров просят собраться у шлюза, Даниял даже почувствовал лёгкое сожаление, настолько хорош был звук у здешних аудиосистем. Пообещав себе с первого же гонорара приобрести такие же, если не лучше, он вытащил космо-сумку из багажной капсулы и пристроился в хвост небольшой очереди в камеру обеззараживания.

— Дорогие гости, добро пожаловать на орбитальную экспериментальную станцию «Ковчег». Наша станция принадлежит крупнейшей российской модификационной компании «Спираль» и функционирует уже четыре года, два из которых — открыта для посещения туристами. Прежде, чем вы пройдёте дальше, к загонам с модифицированными организмами, прослушайте, пожалуйста, правила поведения на станции…

Огромное голографическое лицо антропоморфного аксолотля сменилось трёхмерным изображением внутренних помещений «Ковчега», хаотично подсвеченных красным, синим и зелёным. Очередь, до того завороженно внимавшая маскоту станции, зашепталась, заволновалась — многие туристы были уверены в том, что их пустят везде, и теперь, увидев красные зоны на карте, они громко выражали своё недовольство.

— Вы видите перед собой трёхмерную…

Бесстрастный голос человека-аксолотля продолжил зачитывать инструкцию, но Даниял его уже не слушал. Откуда-то из-за боковой панели атриума выскользнул невысокий мужчина, седой и морщинистый, одетый в практичный синий комбинезон. Он тронул Данияла за руку и, едва шевеля губами, спросил:

— Мусаев? По приглашению Руфи Михайловны? Идите за мной.

Боковая панель снова бесшумно и быстро раздвинулась, пропуская их в длинный, светлый, абсолютно безликий коридор. Только отойдя от неё на приличное расстояние, мужчина остановился и протянул Даниялу руку.

— Роберт, главный генетик-модификатор. Достали эти туристы — сил нет. Вроде как и не наукой занимаешься, а в цирке работаешь.

— Понимаю вас. Но если мы не будем всеми силами пытаться заинтересовать людей наукой, то с этим базовым доходом лет через пятьдесят мы будем жить в землянках и распахивать чересполосицу. — Даниял крепко пожал протянутую руку. — Рад встрече, коллега.

— И то верно. Ну в любом случае я рад видеть здесь не просто туриста, а исследователя. Руфь немного ввела меня в курс дела, но она хороший администратор и плохой учёный. Пока идём к вашему будущему спальному месту, не расскажете поподробнее? Вы же, как я понимаю, по личной инициативе, не по запросу компании?

Истории об омниксе, электродах и случайном озарении как раз хватило до притаившейся за очередной раздвижной панелью небольшой вертикальной капсулы с откидной кроватью, местом для фиксации сумки и угадывающейся за полупрозрачной перегородкой гигиенической кабиной. Даниял удивлённо обернулся к новому знакомому — подобная роскошь казалась чрезмерной для гостевого спального места.

— Директорская. — Роберт пожал плечами. — Вы ведь понимаете, что на станции не предусмотрены лишние спальные места. А директор наш человек адекватный, без предупреждения и чаще чем раз в квартал не прилетает. Так что вам, можно сказать, повезло — поживёте с комфортом. Загрузите себе рабочую карту станции и, как отдохнёте, приходите в «мозголомную» — прикинем, кого и в какой последовательности вам лучше исследовать. Я ещё часов шесть точно буду на месте. А, да, в столовую заходить не обязательно — запасы имеются.

Роберт заговорщицки подмигнул и уже зашагал дальше по коридору, как вдруг замедлил шаг и бросил, не оборачиваясь:

— В капсуле вы найдёте комбинезон, такой же, как у меня. Надевайте его, пожалуйста, перед каждым выходом в общие помещения станции, а лучше — всякий раз, когда будете покидать капсулу. Туристы, заметившие, что в запретных зонах ходит кто-то, хоть немного отличающийся от персонала «Ковчега», возвращаются сразу на несколько эволюционных ступеней назад.

Даниял не стал тянуть время: бросил вещи, откинул кровать и немного посидел на жёсткой пластине из переработанного пластика, изучил названия загруженных в гигиеническую кабинку средств и, приятно удивлённый условиями на станции, отправился в «мозголомную». Навигатор у «Ковчега» оказался весьма интересным: взаимодействуя с заушной пластинкой интеллектуального ассистента, он высвечивал под ногами зелёные стрелочки, делающиеся ярче по мере приближения к нужному повороту. Если поворот оказывался пропущен — один раз Даниял сознательно проигнорировал указания стрелочки, чтобы проверить работу навигатора — указатель становился алым и начинал судорожно мигать, поворачиваясь в нужную сторону. Видимо, таким нехитрым способом разработчики виртуальной карты постарались предупредить проблему невнимательных гостей, норовящих забрести в запретное для них помещение.

«Мозголомная» оказалась огромной научной лабораторией, разделённой на несколько отсеков непрозрачными пластиковыми перегородками. Роберт сидел у самого входа, пил что-то из высокого наглухо закрытого стакана с носиком и сосредоточенно рассматривал листы с начерченной от руки схемой. На другом краю белого дивана, такого же безликого, как и всё остальное на станции, сидела представительная дама в возрасте с экстремально короткой стрижкой и люминесцентными татуировками на всех открытых частях тела. Услышав, что кто-то вошёл, она медленно обернулась к люку и, рассмотрев Данияла, величественно поманила его рукой.

— Хоть Машенька ничего особо о вас не рассказала, но я всё равно рада вас видеть. Присаживайтесь, — она похлопала рукой по дивану справа от себя. — Нормально добрались?

— Да, спасибо.

Роберт на минуту отвлёкся от схемы, кивнул Даниялу и снова уткнулся в хаос кружков, спиралей и изогнутых линий.

— Камеры, в которых находятся модификанты разных видов, расположены в специальных отсеках, шлюзами соединённых со станцией, но не попадающих в зону искусственной гравитации. Вы умеете работать в условиях невесомости? Или требуется небольшой мастер-класс? Сами понимаете, допустить человека, совершенно незнакомого с невесомостью, к дорогостоящим экземплярам и образцам я не могу.

— Доводилось пару раз. И в вузе факультатив был. Маша ведь говорила, что для исследований нужен энграф или что-то схожее по функционалу?

— Это мелочи. В каждой клетке есть. Ладно, если вы знакомы с невесомостью и не нуждаетесь в мастер-классе, тогда я пойду. Роберт, будь добр, скажи сам Ляшко, что её предложение никуда не годится. А то каждый раз, как мне приходится с ней разговаривать о чём-то подобном, Мариночка кривит губы и заявляет, что это всё слишком сложно и непонятно для обычного администратора.

— Не переживай, поговорю с ней. — Дождавшись, пока Руфь Михайловна выйдет из «мозголомной», Роберт мечтательно протянул. — Поразительная женщина… мало кто в её годы и на её должности чувствует себя достаточно безбашенно, чтобы выглядеть словно персонаж одной из древних игр.

— Пожалуй, вы правы. — Врать Даниял не любил, люминесцентными татуировками никогда не восхищался, но счёл, что вежества ради можно как-нибудь уклончиво согласиться с симпатичным ему в общем-то человеком. К тому же, в чём-то он действительно был прав. — Не желаете поприсутствовать при эксперименте? Я думаю начать со слона, если это возможно.

— С удовольствием. — Роберт резко вскочил с дивана. — Если вы действительно нашли способ регистрировать наличие сознания, то это же прорыв равный созданию теории происхождения видов! Идёмте, я знаю более удобную дорогу к капсуле со слоном, чем показывает навигатор!

Слоновник, как навязчиво сообщало большое табло перед шлюзом, оказался самым уютным местом из всех, виденных Даниялом на станции. На пяти квадратных метрах была воспроизведена саванна во всём её пустынном великолепии, и что за беда в том, что и деревья, и кустарники, и трава в разы меньше собственных земных прообразов? Слон, едва достающий до колена среднему человеку, бороздил свою рукотворную саванну столь же величественно, как и его земные сородичи.

Роберт выудил из холодильной камеры у входа небольшой банан, протянул его слону, и тот поплыл вперёд, медленно загребая ногами в воздухе. Даниял с трудом подавил желание поплевать через плечо и трижды постучать по ближайшей пальме.

— И что, быстро они учатся… вот так вот?

— Если совсем маленькими оказались в невесомости, то да. У нас же тут основное направление исследований — влияние невесомости на экспрессию генов и поведенческую приспособляемость у млекопитающих. Пока у млекопитающих.

— Зачем? Есть же искусственная гравитация, все с ней вроде летают.

— Понятия не имею. Заказ есть — исследуем. — Роберт пожал плечами. — Возможно, заказчики опасаются, что гравиустановки выйдут из строя во время какого-то долгого полёта. Сами понимаете, если речь идёт о рождённых в невесомости организмах, предполагается какое-то очень долгое путешествие. Будет печально, если из-за отсутствия нужных исследований возможные переселенцы прибудут на место, словно из варпа вылезшие.

— Откуда?

Слон деловито засунул очищенный банан в рот и поплыл к стене, на которой, как только что заметил Даниял, уже висели три точно таких же шкурки.

— Неважно. Я имел в виду: видоизменёнными. Давайте начинать исследование? Я подержу малыша Бруи, а вы достаньте портативный энграф вот в той этажерке у шлюза и настраивайте всё, что нужно. Кстати, я бы предложил вам точно протоколировать не только состояние электродов, но и время, за которое они разрушаются. Это может оказаться весьма полезным

Даниял благодарно улыбнулся Роберту и принялся настраивать новенький, ещё блестящий, энграф.

Превосходные омниксовые электроды вышли из строя через три с половиной часа, как и во всех исследованиях до того. Даниял тщательно зафиксировал интеллектуальным помощником полученные данные, затем вопросительно повернулся к Роберту, нежно поглаживающему Бруи по голове.

— Сейчас не происходит исследований в капсулах кротов, лошадей и собак. Если хотите, можем сразу наведаться туда. — Даниял с энтузиазмом кивнул, и Роберт осторожно отпустил слона. — И энграф этот тоже с собой возьмите. Для чистоты эксперимента, так сказать.

Ближе всего оказалась лошадиная капсула. Симпатичнейшая дама по имени Ванесса, обладательница жемчужной шкурки и влажных печальных глаз, съела три морковки, фыркнула не менее десяти раз и сломала электроды через то же время, что и Бруи.

Следующим был золотистый ретривер Бонд. Он играл, веселился, подставлял лоб и пушистое пузико и показал тот же результат, что и предыдущие подопытные…

Крот Сёма, панда Лао-Цзы, кошка Дуся, ворон Тауэр, леопард Мышь, лев Ас, корова Светлейшая, коза Дурочка, мышь Джерри, енот Рональд… прерываясь лишь на еду и сон, учёные подключали к энграфу всех бессловесных обитателей «Ковчега» по очереди. И становились всё озабоченнее с каждым новым результатом, ничем не отличающимся от предыдущего.

Утром того дня, когда Даниял должен был вернуться на Землю, Роберт вошёл в его капсулу без стука и предупреждения. Оперевшись спиной о перегородку гигиенической кабины, он мрачно спросил:

— И что ты собираешься делать с этим знанием?

— Искать, где взять птиц, рептилий и моллюсков. И крабов с раками ещё проверить. — Даниял развёл руками, демонстрируя, что ему полученные результаты понравились не больше, чем неожиданному помощнику.

— Я предлагаю тебе забыть об этом. Мы уже получили результаты, ставящие человечество перед большим количеством этических проблем, чем оно способно когда-либо решить. Представляешь, что будет, если ты обнаружишь, что этим же типом взаимодействия обладают, например, колорадские жуки? Или, того хуже, болезнетворные вирусы? Ленточные черви?

— Катастрофа. — Как человек, весьма далёкий от естественных наук, до сего момента Даниял не считал всё, что меньше краба, сколько-нибудь интересным или значимым. И только сейчас, после слов Роберта, понял, что и вредители, и патогены, и простейшие — все могут оказаться обладателями нового, безымянного пока ещё взаимодействия. — Слушай, а может это всё-таки не сознание? Просто что-то образующееся от деятельности нейронов, аксонов или… что там ещё в голове есть?

— Да на самом деле не так уж и важно, открыл ты именно сознание или что-то ещё. Важно то, что у каждого из наших подопытных оказались одинаковые с человеческими результаты разрушения этого вашего омникса. Если это и не сознание как таковое, это всё равно универсальный для всех общий признак, куда более серьёзный, чем строение клеток и тканей или общая нужда в пище и питье. Кстати, лично я считаю, что ты изначально был прав. — Роберт уселся на пол, обхватил колени руками. — Веришь, я теперь каждое утро буквально заставляю себя следовать графику экспериментов, и это я, биолог, привыкший принимать природу во всей её естественной жестокости. Представь, каково будет обычным обывателям?

Даниял покачал головой, понимая, что теперь уже и сам вряд ли сможет с чистой совестью кастрировать чёрного бездомыша, оставленного на время в ветеринарной гостинице.

— Слушай, хорошо, что большая часть мяса у нас уже искусственно выращена. Не уверен, что я сейчас смог бы съесть настоящий стейк или отбивную.

— Вот именно.

Роберт посидел ещё немного, молча, лишь неотрывно глядя куда-то вдаль, сквозь сложенную спальную полку и обшивку «Ковчега». Затем резко встал на ноги и, не говоря ни слова, вышел из капсулы. Даниял хотел было окликнуть его, сказать ещё что-то, но так и не придумал, что. Мысленно проклиная каждое решение, приведшее его в эту точку, он подхватил сумку и медленно побрёл к выходу в атриум — до прибытия челнока оставалось не больше полутора часов.

— Джерри, мелкий ты кретин! Выплюнь гадость! — Рёв рассерженного мужчины, выдёргивающего из пасти мопса картонный чайный стаканчик, Даниял услышал намного раньше, чем увидел и самого Джерри, и столь полюбившуюся ему «гадость». Обычно он — любитель кошек, совершенно равнодушный к собакам, — проходил мимо подобных сцен, не осуждая владельца, но и не стремясь никак ему помочь. Сейчас же, удивляясь сам себе, едва сдержался, чтобы не подскочить к раскрасневшемуся от злости человеку, не подозревающему, что его собака имеет полное право решить, хочет ли она пожевать стаканчик или ветку, или сумку вот той ухоженной девушки со шпицем на слишком туго затянутом поводке…

Даниял резко отвернулся, но лишь для того, чтобы скользнуть взглядом по голубям, деловито прохаживающимся по желто-зелёной клумбе. Птиц на станции не разводили, и потому достоверных данных по ним не было, но Даниял всё равно испытал приступ жгучего стыда за то, что сидит на лавочке возле Элистинского космодрома, ждёт рейсовый самолёт и может пойти и купить себе хоть чистой воды, хоть еды, хоть лекарств, если возникнет такая необходимость. Всё вокруг вдруг превратилось из обломков привычного городского пейзажа, имеющих только право на свободу от голода и излишних страданий, в отдельных, пока ещё не понятных, но бесспорно важных созданий.

Ему повезло — в самолёте, во всяком случае, на расстоянии прямой видимости, не попалось ни кошек, ни собак, ни входящих в моду модифицированных лисиц и бинтуронгов. В Махачкале Даниял смог быстро запрыгнуть внутрь летучего такси и, к неописуемому удивлению водителя, просидел с закрытыми глазами до того, как колёса машины снова коснулись асфальта.

В техноцентре было тихо и темно: к восьми вечера большинство сотрудников, физически присутствующих на работе, расходились по домам, а удалёнщики отключали роботов, постаравшись придать им максимально странную или смешную позу. Даниял поднялся в лабораторию, бросил на рабочий стол пакет с неиспользованными электродами и вдруг сел на диван, обхватив голову руками.

Как вернуться домой и спокойно спать, слушая крик соседки, воспитывающей невесть зачем заведённую придурковатую красавицу-хаски? Как смотреть на девчонку с нижнего этажа, выносящую на ночной променад по двору насмерть перепуганную шиншиллу? Можно, конечно, пойти к родителям, но сможет ли он сдержаться, и не выкрикнуть правду в лицо им, называющим своего сфинкса древней скукоженной сосиской?!

Даниял глухо выругался, отправил через ассистента заказ на доставку ужина к окну и принялся бездумно разглядывать лабораторию. За полторы недели его очень продуктивного отпуска на столе добавилось исчёрканных бумаг, кто-то маленький вгрызся в ножку стоящего в дальнем углу резного стула, а розы на подоконнике выбросили несколько новых нежно-зелёных веток. Торчащие во все стороны, они вдруг показались Даниялу очень похожими на еловые лапки. Наигранно расхохотавшись, он вскочил с дивана, подхватил со стола пакет с электродами и принялся развешивать их на лишённые шипов розовые стебли.

— Скоро у человечества будет новый праздник — день, когда мы окончательно перестанем понимать, как вообще жить на этой планете, не оказавшись моральными уродами, и все мы дружно переселимся на марсианские базы, на которых нет ни животных, ни птиц, ни рыб. А с собой возьмём только розы и ёлки — чтобы было, что дарить девушкам и что украшать игрушечными электродами в новый всемирный праздник!

Нервное напряжение, перерастающее в истеричное веселье, спало быстро: прицепив к листьям пять блестящих новизной кружков, Даниял успокоился и улёгся на диван — гипнотизировать взглядом окно в ожидании дрона-курьера. Его ещё хватило на то, чтобы скомандовать системе жизнеобеспечения здания открыть окно и пропустить весёленький оранжевый вертолётик, похожий на апельсин с четырьмя пропеллерами, съесть часть принесённого курьером супа, и аккуратно поставить на пол одноразовую миску. Затем усталость окончательно одолела Данияла и он, как был, свернулся калачиком на диване, изо всех сил надеясь, что лаборатория не понадобится никому из коллег слишком рано.

— А у Мусаева есть стиль: диван оккупировал, суповую бомбу на полу оставил, ещё и испорченных электродов на любимую розу Синицыной навесил. Ну чисто кот.

Даниял, жестоко выдернутый из сна звуком открывающейся двери и чьим-то хриплым голосом, говорящим абсолютную, несусветную чушь, распахнул глаза и молниеносно сел. На полу возле измерительной камеры развалился мужчина, недостаточно хорошо знакомый Даниялу, чтобы уверенно узнать его со спины; рядом с ним стоял один из роботов, которыми обычно пользовались сотрудники на удалёнке. За экраном крутился какой-то незнакомый узел, отдалённо похожий на двигательное соединение гусеницеподобных механизмов.

— И вам доброе утро. — Даниял сполз с дивана и медленно, словно шагая по зыбучему песку, подошёл к розам.

Электроды, прошлым вечером ещё даже не начавшие разрушаться, теперь потускнели и растрескались — точно так же, как и после трёхчасового контакта с человеком, слоном, козой или мышью. Не веря глазам своим, Даниял с силой провёл пальцем по одной из трещин: может быть, это краска, и кто-то решил таким образом разыграть вернувшегося из отпуска и уснувшего на рабочем месте коллегу? Увы, на коже осталась лишь мельчайшая белёсая пыль — омникс, разрушенный тем самым вновь открытым и так похожим на сознание взаимодействием.

Даниял открыл было рот, чтобы спросить, были ли электроды такими, когда коллеги только вошли в лабораторию, но быстро передумал — как объяснить смысл и суть своего вопроса, не рассказывая о теории, задающей человечеству неразрешимую этическую дилемму? Стараясь ничем не выдать бушующих внутри эмоций, он уселся за стол, жестом разбудил компьютер и подключился к системе автофиксации происходящего. С трудом вспоминая о необходимости дышать, он пробежался по списку сотрудников, побывавших в лаборатории со вчерашнего вечера, и к огромному огорчению, нашёл там только себя и пришедших утром Омарова и Штейнберга. На всякий случай он просмотрел и видео, записанное камерой с семи утра сегодняшнего дня, но ни Омаров, ни Штейнберг даже не приближались к окну и розам на нём.

Даниял выключил компьютер, безвольно откинулся на спинку стула и невидящим взглядом уставился в стену. Разрушенные электроды не были ни шуткой, ни фальсификацией — они действительно зафиксировали присутствие у растений того же нового типа взаимодействий, который обнаружился у животных.