Он придумал миссис Хадсон

Он придумал миссис Хадсон

«Верен как сталь, прям как клинок»

Скелеты детства

Прекрасное местечко, этот городок Кроуборо, что в графстве Восточный Суссекс. Шафрановые, словно вышитые шелком холмы со всех сторон окружены изумрудными лесами и полянами, где когда-то, согласно преданиям, танцевали среди цветущего вереска и дрока развеселые эльфы. Самые старые деревья Ашдаунского леса все еще помнят яркие языческие праздники — с песнями, кострами, человеческими жертвоприношениями, дабы умилостивить древних и теперь уже полузабытых богов. Но после того как в XVIII веке известный меценат сэр Генри Фермор завещал очень большие деньги католической церкви и благотворительной школе — на благо «невежд и язычников», проживающих в Ротерфилде и в Кроуборо, местные жители стремительно и безоглядно сделались добрыми христианами, так что древние боги были вынуждены покинуть эти места.

Кроуборо находится на расстоянии 56 км от Лондона, но после того, как в 1868 году здесь была проведена железная дорога и построена станция прибытия, очаровательный городок, население которого побольшей части составляли шотландцы, получил статус курорта. После чего цены на землю взлетели до небес, началось строительство, и на сонных улочках, на которых еще совсем недавно можно было повстречаться со стадом коз или коров, появились толпы отдыхающих. Тем не менее Артур Конан Дойл любил свою маленькую Шотландию в Суссексе, как прозвали это местечко газетчики. Он ведь и сам родился в сердце Шотландии, в славном городе Эдинбурге и любил все, что связано с этой прекрасной страной, как любил свою Англию герой Конан Дойла сэр Найджел Лоринг. Артуру нравилась их с супругой просторная и удобная усадьба, носящая название «Уинделшем», которую он спроектировал сам таким образом, что получился не просто большой дом, где не стыдно принимать сразу уйму друзей, но и дом удобный, теплый, просторный, светлый с большими окнами и дверьми, открывающимися и в ту и в другую сторону. Как приятно было работать, сидя за добротным тяжелым письменным столом, попивая заботливо заваренный женой чай с ароматами трав, или парное молоко сладкое, с белой пушистой, словно облака, пенкой. Он любил лето, когда можно не кутаться в тяжелое пальто, а прямо от стола выйти в сад, потом на луг, в лес и гулять, гулять, гулять.... Любил часами бесцельно бродить по полям, наслаждаясь ароматами цветов, звоном цикад, свежей земляникой и нежным солнцем.

В Кроуборо Артур поселил одного из своих любимейших героев профессора Челленджера, уступив ему на время собственную усадьбу: «Картина в самом деле была дивная. Мягко поднимающаяся дорога привела нас как-никак на изрядную высоту. Мы находились, как узнали позже, приблизительно на семьсот футов выше уровня моря. Дом Челленджера стоял на крайнем выступе холма, и с южной стороны дома, где как раз расположен был кабинет, открывался широкий вид на долину в глубине ограниченную мягкими волнистыми очертаниями цепи холмов. Столб дыма, поднимавшийся из впадины между холмами, указывал местоположение Льюиса. Прямо перед намипростиралась цветущая долина с просторными зелеными площадками гольф-клубаКроуборо, и они кишели игроками. Немного подальше к югу мы видели залесною просекой часть железнодорожной линии, ведущей из Лондона в Брайтон,а под нами, в непосредственной близости, находился огороженный забором дворик, где стоял автомобиль, доставивший нас с вокзала»[1].

Гостеприимный дом Дойлов всегда был полон: дети, внуки, друзья, просто люди, любящие творчество знаменитого писателя. Приезжающие познакомиться с автором Шерлока Холмса и «Белого отряда» читатели всегда могли рассчитывать на самый доброжелательный прием. Навстречу к гостям выходил, а иногда и вылетал доброжелательный гигант, готовый распахнуть свои объятия и свое золотое сердце любому, кто просто приехал к нему поговорить о литературе. Несмотря на свои семьдесят лет, Артур находился в превосходной форме, прекрасно плавал, много ходил и до сих пор не отказывал себе в удовольствии побоксировать с друзьями, сыграть в гольф или совершить длительную конную прогулку.

Шесть лет назад Артур написал свою биографию, а до этого была еще автобиографическая повесть «Письма Старка Монро», закончившаяся смертью главного героя и его возлюбленной. В то время врачи как раз поставили жене Конан Дойла, Луизе, смертельный диагноз, и писатель нашел подобный выход приемлемым для своих героев. Быстро и без мучений.

Теперь он рассеянно листал обе книги, как другой пересматривал бы семейные альбомы, перед глазами возникали знакомые и любимые лица. Многие сочли его биографию насквозь фальшивой и даже местами приторной, но как человек викторианской Англии, Артур Конан Дойл запомнил раз и навсегда, что можно иметь стыдные или даже страшные тайны, но говорить о них ни в коем случае нельзя. Чтобы ни случилось, скелеты обязаны оставаться в своих шкафах, даже если их количество там превышает все мыслимые нормы, кости торчат из всех щелей, а черепа то и дело вываливаются, с громким стуком прокатываясь по лестнице, навстречу дорогим гостям. Биография — не исповедь, в ней можно только намекнуть на имеющуюся проблему, но упаси бог рассказать без утайки, что происходило в уважаемом семействе на самом деле.

Теперь, пролистывая эту книгу, Артур пытался посмотреть со стороны на своего главного героя, специально называя себя в третьем лице и пытаясь представить, что из написанного читатель сможет расшифровать, а что так и останется тайной за семью печатями. Времени оставалось мало, а он еще не успел сделать главного, собраться с мыслями и хотя бы снять покров тайны с предметов, не стоящих статуса «чрезвычайно секретно». Потому как если современные Артуру биографы уже наделали массу ошибок, чего же ждать от людей грядущего, у которых уже не будет возможности приехать в Кроуборо и поговорить с ушедшим в мир иной писателем. Разве что они прибегнут к столоверчению, но по своему опыту Конан Дойл отлично знал, как мало иногда могли поведать о себе явившиеся на сеанс духи. Так можно ли надеяться на то, что он сам сумеет, отринув все мыслимые и немыслимые преграды, явиться перед вызывающим его дух, чтобы ответить на вопросы?

Приходилось признать очевидное: в силу своего воспитания он, Артур Конан Дойл вдохновенно прожил книгу собственной жизни, но вот чтобы теперь изложить ее на бумагу… в этом деле возникали понятные трудности, которые в основном касались как раз неприличных тайн, которые можно было иметь, но нельзя разглашать. Вот ведь неудобная двойная мораль, но что поделаешь, когда ребенку с младых ногтей внушают что черное это белое, он и вырастает с этими понятиями.

Так, к примеру, недавно лишившаяся мужа женщина могла завести любовника, и окружающие, даже обнаруживая явные следы присутствия в ее доме мужчины, а временами и наблюдая сам предмет ее симпатий, считали за благо притвориться глухими и слепыми. Пока неприличная история вдовушки не всплывала на поверхность, или пока отношения не заканчивались браком. Можно было терпеть в доме горького пьяницу, избивающего жену и детей, но боже упаси бедной женщине признаться в своих злоключениях прилюдно! Освещенный церковью брак невозможно расторгнуть, и если муж все-таки не забьет бедняжку до смерти, а со временем возьмет себя в руки и остепенится, вырвавшееся много лет назад признание испортит им всю оставшуюся жизнь. Потому что и по прошествии тридцати лет его будут называть дебоширом и пьяницей, из-за чего благоверному будет сложно устроиться на работу, а ей станут сочувствовать, то и дело интересуясь, не взялся ли муж за старое.

В семье Дойла тоже был стыдный секрет, да и не один. Его отец Чарлз Алтамонт, инженер по профессии и художник по призванию, много лет пил горькую, причем до такой степени, что временами впадал в священную ярость, круша все, что подворачивалось ему под руку, словно отбиваясь от окруживших его врагов или, более вероятно, зеленых чертей.

Говорить о себе в третьем лице получалось отстраненно и нейтрально, словно повествуешь о другом человеке. Хотя Артуру больше нравилось повествование от первого лица. Возьмем для примера простодушного доктора Уотсона, который описывает приключения гениального сыщика настолько прямо и безыскусно, что читателя так и подмывает прыгнуть в книгу и показать незадачливому доктору, насколько тот ошибается и как не прав, что имея все возможности, не пытается даже лишний раз присмотреться к своему другу, понять его. Впрочем, все это сейчас не важно.

Артур опять обратился к лежащей перед ним рукописи, набело перепечатанной для него секретарем Вудом, и попробовал представить, что читает не о себе, а о незнакомом человеке, известном писателе, живущем где-то за тридевять земель, как он мог бы понять и осмыслить написанное? Итак, в биографии Конан Дойл представлял свою семью как род, известный в Англии без малого пятьсот лет. Конаны состояли в родстве с Бретонскими герцогами, в хронике «Король Иоанн» Шекспир пишет о Бретонском герцоге Артуре, которого Иоанн Безземельный вознамерился лишить наследства и даже приказал ослепить. Двоюродный дед Артура Конан Дойла Майкл Конан увлекался геральдикой и историей, именно он убедил родителей будущего писателя назвать внука Артуром в честь Бретонского герцога, которому симпатизировал.

Но не будем забегать слишком далеко вперед. Прадед Артура со стороны Дойлов торговал шелком и льном. Странный выбор для мужчины из рыцарского рода, наследственные земли которого располагались в Дублине, такому больше бы пошла карьера военного. Но после того, как во времена Реформации Дойлы как католики были изгнаны со своих земель и в одночасье утратили и поместья и доходы с них, приходилось как-то выживать.

Его сын Джон Дойл (дед Артура) слыл успешным художником, писавшим и картины, которые было не стыдно отправить на выставку или повесить в гостиную, и карикатуры, причем известность ему принесли именно они. За его шаржами и политическими карикатурами в магазинах выстраивались длинные очереди. Черно-белые жанровые сценки стоили сущие пустяки, зато и сметалась покупателями в мгновение ока, подобно тому, как в России покупали лубочные картинки. Подмастерья художников выкупали эти рисунки пачками, чтобы потом раскрашивать и продавать втридорога.

Уйдя из семьи, Джон Дойл поселился в Париже, где жил в счастливом браке с Марианной Конан. Майкл Конан, брат Марианны и двоюродный дед Артура, так же был художником и художественным критиком, в свободное время он занимался историей своего рода, и настанет время, когда именно он возьмет под свое крыло маленького Артура.

Писатель откинулся на спинку большого, покойного кресла и посмотрел в окно, где как раз в этот момент в ветвях копошились два проворных воробушка, должно быть, не поделивших какую-нибудь крошку или букашку. Дедушка Майкл — добрый волшебник, крестный и друг на все времена. Артур любил этого человека всю жизнь и горько переживал его утрату. Он писал своему старшему другу и покровителю, будучи еще маленьким мальчиком, потом учащимся иезуитской школы, студентом… Они почти не виделись в жизни, но зато всё знали друг о друге. И именно дедушка Майкл, точно добрый дух, сопровождал Артура в течение всей его жизни, незримо следуя за ним и готовый в любой момент подставить свое плечо.

Неудивительно, что в один прекрасный день Артур отблагодарит двоюродного дедушку, увековечив его в образе Майкрофта Холмса — человека наделенного дедуктивными способностями, превосходящими способности Шерлока, и опекающего младшего брата, все время находясь на расстояние от него.

Разумеется, Артур не раскрыл перед журналистами этой связи, но ищущий да обрящет.

И семья Конанов, и семья Дойлов зарабатывали, торгуя тканями, и неудивительно, что родители решили поженить своих детей. Две ирландские семьи на чужбине, кроме того, друзья, компаньоны и ревностные католики. Что может быть более правильного, чем породниться детьми? Что может быть желаннее для молодого человека, жениться на сестре своего друга и единомышленника, тем более, если девушка прекрасна и они любят друг друга.

У Джона и Марианны родилось семеро детей: пять сыновей и две дочери. Из них выжили четыре сына и одна дочь. Все мальчики Дойлы имели богатырское сложение, высокий рост, широкие плечи, огненный под стать шевелюрам темперамент. Все в этом семействе были рыжими. Головки детей сама природа щедро изукрасила всеми возможными оттенками рыжего: от светло-золотистого до почти каштанового. Все дети прекрасно рисовали и обладали музыкальным слухом. Старший сын Джеймс стал литератором, он писал исторические хроники, которые сам же потом и иллюстрировал, позже Артур будет зачитываться ими. Ричард стал карикатуристом и работал в юмористическом журнале «Панч», Генри пошел по стопам дядя Майкла и сделался художественным критиком, младший Чарлз Алтамонт (отец Артура) учился на архитектора и нашел себе службу в Эдинбурге.

По сравнению с Парижем и Лондоном, Эдинбург в равной степени благоухал как благородной стариной, так и вытекающими из импровизированных свалок и помоек нечистотами, нравы здесь были грубее, шутки пошлее. Дворцы и богатые дома в центре и непролазная грязь на окраинах.

«Никогда не позабыть ему своего первого Нового года, встречен­ного здесь: после тягучего торжественного чаепития и душеспаситель­ных бесед до самой полуночи весь Эдинбург вдруг как-то сразу встре­пенулся и ударился в такое отчаянное пьянство, что к двум часам ночи на улицах творилось что-то вроде ведьмовского шабаша, а в прихожей Макдональдов кружились в хороводе ватаги как из-под земли появив­шихся горцев. Чарльз, опасаясь, как бы чего не вышло, вызвался про­водить домой двух девушек. — Дружище, — обратился к нему его приятель мистер Маккарти, извлекая наполненную свинцом дубинку с таким невозмутимым ви­дом, словно подобный предмет такая же непременная деталь туалета, как, скажем, касторовая шляпа или узкие панталоны. — Дружище, возьми это, у меня есть еще одна.

— Ты предлагаешь мне воспользоваться этим? — Ну разумеется, дружище! Приласкаешь по черепушке всякого, кто к вам сунется, и, я уверен, девушки будут в безопасности»[2].

На первое время Чарлз снял себе жилье у ирландки вдовы Кэтрин Фоли, эта славная женщина сдавала комнаты и, непрестанно жалуясь на бедность и дороговизну, исправно оплачивала обучение своей дочери Мэри Джозефин Элизабет в элитном пансионе Парижа. Вернувшись домой, девушка повстречалась с Чарлзом, и молодые люди полюбили друг друга.

Конечно, вдова продолжала жаловаться на судьбу, отдавая единственную дочь замуж за не имеющего гроша за душой Чарлза. Впрочем, этот брак всех устраивал, жених был ирландцем, католиком, из древней и весьма уважаемой семьи, Мэри Фоли в не меньшей степени была помешана на истории своего рода, так что у жениха и невесты было много общего. Чарлз получил образование и уже имел должность. Во всяком случае, за комнаты платил регулярно, кроме того, был хорош собой, высокий и красивый, что позволяло предположить, что рано или поздно молодой архитектор добьется повышения по службе или, по крайней мере, хороших заказов. Мэри тоже была образованной девушкой, она не только покинула стены французского колежа с отличием, но и имела право преподавать, так что с голоду бы они в любом случае не померли. А в крайнем случае обратились бы за помощью к своей многочисленной родне.

Правда, никакого повышения Чарлз так и не получил, даже хуже, из-за постоянных неудач начал пить.

Артур горько вздохнул. Разговоры об отце всю жизнь были для него болезненны. Но что поделаешь, если уж решил перетряхивать старое белье, не следует останавливаться.

По меркам общества, семья жила бедно, почти нищенски, хотя с подобной формулировкой, пожалуй, не согласились бы рабочие в порту, дети из работных домов, или бедняки, к которым со временем будет наведываться доктор Артур Дойл, бедняки, которые не могли заплатить ему за визит даже ломаного гроша. Нет, нищета молодой семья Дойлов не шла ни в какое сравнение с нищетой этих людей. Чарльз и Мери Дойл всегда снимали квартиры минимум по 5-6 комнат, у них имелась прислуга, а как без прислуги, когда в семье за время брака один за другим родилось 8 детей, правда, двое умерли еще в младенчестве, но и с шестью хлопот полон рот. То есть они жили бедно по меркам класса к которому принадлежали: рояль в пыли, прислуга без десерта, да и вообще, ради посещения театра за неимением собственного экипажа приходилось пользоваться наемным, что уж говорить о том, чтобы достойно принять у себя гостей, тут на одни новые ливреи слугам пришлось бы раскошелиться. Тем не менее, все были сыты, прилично одеты, все, включая девочек, получили образование и профессии.

В свободное от работы время, Чарлз рисовал. Акварели были прекрасны, но покупателей на них в некультурном Эдинбурге не находилось. Да и как они могли найтись, если художник не ходил по салонам, не пытался свести знакомства с местной богемой, а просто сиднем сидел дома и время от времени дарил свои работы друзьям, надеясь, что в один из прекрасных дней, коньяк сам каким-то образом сдвинет с места лежачий камень, увлекая художника в спиртоворот безмятежного счастья.

Иногда все же Чарльзу перепадали заказы проиллюстрировать ту или иную книгу, но эта работа так и не сделалась регулярной, буквально от случая к случаю.

Во всех домах, где бы он ни жил, Артур возил с собой акварели отца, которые неизменно украшали стены, создавая ощущение присутствия родного и несправедливо обиженного человека. До сих пор он чувствовал вину перед этим, в сущности, неплохим и бесспорно очень талантливым художником, которого Артур так и не сумел спасти.

В дверь чуть слышно поскреблись, и жена, неслышно ступая по теплому пушистому ковру, прошла через комнату, поставив на мужний стол кружку с охлаждённым морсом. В часы, когда Артур работал, слугам и детям было строжайше запрещено мешать ему, а вот любимая женщина не мешала ни капельки. Сделав свое дело, Джин ласково взглянула на мужа и, заметив, что тот любуется ею, подошла и поцеловала его в щеку, после чего поспешно скрылась за дверью, оставив в кабинете нежный запах духов от Коти.

Проводив взглядом удаляющийся силуэт любимой, Артур продолжил свою работу.