Он проснулся

Штаб-квартира ЦРУ. Лэнгли. Штат Вирджиния. 12 октября 1989 года.

Комната «для бесед» пахла сигаретами и дешёвым кофе. Седой старик сидел, сгорбившись, его костлявые пальцы теребили потрёпанную кепку. На столе — работающий диктофон, закрытая папка с грифом «TOP SECRET» и две дымящиеся кружки, в которых плавало что-то тёмное, больше похожее на ржавчину.

— Мистер Шац, — мужчина лет тридцати в строгом сером костюме, но без галстука, положил ладони на стол. — Хотите сделать заявление под запись, прежде чем начнём?

Айзек Шац поднял голову.

— Если бы я знал наверняка тему будущей беседы, молодой человек, — медленно произнёс он, — то, может, отказался бы ехать с вами.

— Говорите так, словно существует несколько вариантов.

— Как минимум два, но ЦРУ не станет похищать граждан ради пустой болтовни, а значит…

— Значит, вы уже поняли, о чём пойдёт речь, — сделал вывод агент. — Операция «Гнездо ворона». Франция, сентябрь 1943 года. Вы принимали участие в той миссии?

Старик замолчал. Его взгляд ушёл куда-то вглубь себя, в ту тьму, которая не отпускала его вот уже сорок шесть лет.

— Да, — наконец выдавил он. — Я был там. Русским понадобился переводчик, который знал бы немецкий и французский.

— Расскажите, что помните, — агент подвинул диктофон чуть ближе к ветерану.

Айзек собрался с мыслями и начал свою историю.

Мы вышли к цели рано утром.

Четверо мужчин в потрёпанной гражданской одежде, с лицами, измазанными сажей — русские разведчики, и я — Айзек Шац, двадцативосьмилетний лингвист из Чикагского университета, волею судеб оказавшийся в оккупированной Франции с автоматом в руках.

Шестым был наш проводник — Жан Молине. Местный учитель истории, потерявший жену и дочь в начале оккупации. Француз вёл нас тайными тропами, которые знал только он, через овраги, заросшие колючкой, и задворки молчаливых ферм.

— Вот и замок, — Молине поднял руку, указывая вперёд. — Шато-де-Морвуа.

Я присмотрелся.

На низких холмах, окутанных туманом, виднелись силуэты двух чёрных башен. Их остроконечные крыши, словно когти, впивались в серое небо.

— Пленных привозят десятками каждую неделю, — сообщил Жан, — но немцы ещё ни разу не приказали местным фермерам увеличить объёмы провизии.

Я перевёл его слова командиру.

— Нелюди, — сказал, словно выплюнул, Николай Семёнов, глава разведывательно-диверсионной группы.

Русский, с лицом, изуродованным осколками ещё в сорок первом, умело скрывал свою ненависть к врагу, когда того требовала ситуация, но сейчас он не сдерживался. У нашей группы была кое-какая информация об этом замке — её было достаточно, чтобы вызвать негативную реакцию у любого нормального человека.

За последние месяцы из концлагеря Дранси сюда доставили более трёх сотен человек, в том числе женщин и детей. Никто не вернулся обратно.

— Говорят, фрицы экспериментируют с каким-то новым газом, — пробормотал один из разведчиков.

В этот момент со стороны замка донесся тоскливый вой, словно собака выла над покойником.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Приказано выяснить, что именно там происходит, — Семёнов поправил заплечную сумку, в которой лежала взрывчатка. — Сперва узнаем всё, а затем подорвём эту чёртову лабораторию... Поглядим, как им понравится подыхать от своих же ядов…

Уверенность Николая показалась мне фальшивой. В тот миг, каким-то неведомым образом, я уже знал — за чёрными стенами замка нас ждёт нечто более ужасное, чем бесчеловечные военные эксперименты Третьего Рейха.

Мы проникли внутрь через старый колодец.

Двух диверсантов Семёнов отправил устроить отвлекающий манёвр — они должны были поджечь склады.

Остальные отправились искать лабораторию на нижних этажах.

Тьма в подвалах замка казалась живой. Сырая мгла липла к коже, заползала в лёгкие. Стены, освещаемые дёрганным пламенем настенных факелов, были исписаны странными знаками — не привычными для нацистов рунами, не свастиками, а чем-то иным.

— Nom de Dieu… — тихо воскликнул Молине.

Похоже, историк узнал эти символы.

— Исаак, что случилось? — спросил Семёнов у меня.

Командир сразу уловил встревоженные интонации в голосе француза.

Я повторил вопрос Жану. Тот быстро принялся шептать, указывая на символы, а я переводил на русский.

Миктлантекутли. Повелитель мёртвых.

Тлальтекутли. Чудовище, жаждущее крови.

И его имя — Ицпапалотль.

Обсидиановая бабочка.

Демон, которому поклонялись древние, исчезнувшие ныне племена.

— ...об этом культе писал в своих работах Дезире Шарне, — завершил свою лихорадочную речь Молине, — знаменитый путешественник, который в XIX веке исследовал руины цивилизаций майя и ацтеков в Мексике.

Семёнов внимательно дослушал мой перевод. После чего назвал историческую справку «полной чушью». Но как же командир изменился в лице, когда несколько минут спустя, миновав пустые камеры, мы оказались в том самом месте, где нацисты убивали своих жертв…

В центре просторного подземного зала стоял каменный алтарь. На нём — золотой идол. Четыре четыре руки: две охватили осколок чёрного вулканического стекла, две воздеты вверх. Пустые глазницы. Рот, растянутый в вечном беззвучном крике.

А позади алтаря высились груды окровавленных человеческих черепов.

Сотни, самых разных размеров.

Они словно смотрели на нас с немым укором.

— Бог ты мой… — прошептал коммунист Семёнов.

Я подошёл ближе. Пол был липким.

Кровь.

Всё было в крови. Даже воздух был пропитан ею.

Во рту у меня появился металлический привкус.

Неожиданно слева, за самой большой горой черепов, раздался тихий хруст.

Мы вскинули автоматы.

Я вопросительно посмотрел на Семёнова, тот кивнул.

— Hände hoch, oder wir schießen! — выкрикнул я. — Руки вверх, или стреляем!

Из-за груды костей вышел генерал Гейдрих Менц.

Он не сопротивлялся, когда мы скрутили его и отобрали оружие.

— Вам не следует вмешиваться, — голос генерала был невероятно спокоен. — Покиньте замок и забудьте обо всём, что видели здесь. Иначе…

Менц говорил с Семёновым по-немецки. Я переводил.

— Иначе что?

— Если прервать ритуал, Он проснётся, и тогда весь род человеческий пожалеет об этом.

— Кто «Он»? — рявкнул Николай.

Менц кивнул в сторону золотого идола с камнем в руках:

— Ицпапалотль.

Семёнов хотел знать подробности и нацист рассказал нам всё.

Ориентируясь на записки Дезире Шарне, того самого француза-путешественника, которого упомянул Жан Молине, в 1914 году неофициальная испанская экспедиция, состоявшая больше из расхитителей гробниц, чем из учёных, обнаружила этого идола в Мексике, в развалинах древнего храма.

Артефакт доставили в Европу и продали в частную коллекцию. Вокруг него сразу начались таинственные смерти. Проклятая реликвия переходила из рук в руки на протяжении двадцати лет, пока в 1938 году не попала в руки СС и не заинтересовала самого Генриха Гиммлера. В тот же год в Мексику была направлена другая экспедиция для более детального изучения надписей в древнем храме.

В Аненербе смогли расшифровать тексты ацтеков.

Тайное знание повергло в ужас даже верхушку Третьего Рейха.

— Он требует крови в обмен на то, чтобы не вмешиваться в дела смертных, — вещал безумный Менц. — Много крови. Без подношений Он проснётся. И тогда наступит Конец Света. Первая Мировая, Испанский грипп и, конечно, та война, что идёт прямо сейчас — всё это признаки его скорого пробуждения.

— Получается, вы, нацистские ублюдки, убивали здесь женщин и детей ради какого-то забытого индейского божка?

Менц продолжал бубнить:

— Все мы — всего лишь фигуры, которыми Он играет в своих снах. Если не жертвовать пешки, Ицпапалотль раскроет свои крылья и одним взмахом сметёт всех с шахматной доски. Нельзя прерывать ритуал, когда пробуждение так близко. Покиньте замок. Забудьте обо всём.

Семёнов сжал кулаки и процедил:

— Бред сумасшедшего!

Раздался тихий свист из коридора. Это были те двое, что должны были поджечь склады. Они выполнили своё задание и присоединились к нам в подземелье.

— Огонь сюда не доберётся, а жаль. Нужно уничтожить это место. Готовьте взрывчатку, — отдал приказ командир.

Разведчики принялись раскладывать заряды и устанавливать кислотные таймеры с детонаторами.

— Не совершайте ошибку! Мы, посвященные в эту тайну, пытаемся спасти мир! — закричал Менц. — Каждая кровавая жертва, сделанная сегодня, — ещё один спокойный год без войн и чумы в будущем!

— Вы, твари, убиваете женщин и детей из-за суеверий!

— Неужели? Даже если и так, разве вам, коммунистам, nicht scheißegal ist das Schicksal der Juden?

Я не стал заканчивать перевод. Выстрелил ему в голову.

Николай посмотрел на меня с укором, но промолчал. Командир всё понял.

Он обыскал труп нациста и нашёл связку ключей, после чего отдал приказ активировать таймеры на детонаторах.

У нас в запасе было минут сорок до того момента, как кислота разъест проволоку и освободит ударники.

Мы забрали идола с алтаря — его нёс я в рюкзаке. Прошли дальше по подземным переходам и быстро нашли кабинет Менца. Нацисты обожают обустраивать свои рабочие места рядом с пыточными. Там Семёнов скинул все документы из сейфа себе в сумку.

В воздухе потянуло гарью. Снаружи замка бушевал пожар. Даже сквозь толщу стен можно было услышать крики паникующих немцев.

— Поставленная командованием задача выполнена, — заявил командир. — Пора уходить.

Это случилось, как только отряд вернулся в коридор.

Стены зашевелились. Поплыли, словно были сделаны не из камня, а из желе.

Оно возникло из теней. Зыбкое расплывчатое нечто. Тень изнанки бытия. Силуэт на грани реальности и абсолютной пустоты. Очертаниями напоминающий одновременно и человека, и бабочку, и бог знает, что ещё.

Молине закричал. Оно двинулось к нему навстречу и обняло француза. Жан растворился во тьме, словно его никогда и не было.

Я увидел, как один из разведчиков тут же захлебнулся, но наоборот, — его рот изверг из себя галлоны чёрной жидкости. Кости другого затрещали ломаясь, под взмахами бесплотных крыльев.

Мы даже и не думали стрелять в демона. В панике побежали обратно к колодцу, преследуемые ожившими ночными кошмарами.

Из замка выбрались только мы с Николаем.

— Это всё? — поинтересовался агент ЦРУ.

— Идол и документы попали к русским. Что с ними было дальше — я не знаю. Семёнова я тоже больше не видел. Меня перебросили на юг Франции. Вам лучше отправить официальный запрос коммунистам, вроде как мы с ними нынче в хороших отношениях.

— Так мы и поступили. Русские ответили, что никакого идола у них не было и нет, — вздохнул агент. — Даже миссию «Гнездо ворона» отрицают.

— Погодите-ка, — нахмурился Айзек Шац. — Откуда в ЦРУ вообще узнали об этой истории?

Агент открыл папку с надписью «TOP SECRET» и достал оттуда черно-белую фотографию.

На ней был изображён сильно постаревший Николай Семёнов на фоне самого знаменитого моста Сан-Франциско.

— В 1986 году Семёнов бежал из СССР через третью страну и запросил убежища в посольстве США. Бывший разведчик сразу заинтересовал ЦРУ. Мы обеспечили ему комфортную старость, а он щедро поделился информацией. Так мы узнали об идоле и о втором выжившем — некоем переводчике Исааке, то есть о вас.

— Понятно. И что ЦРУ планирует предпринять?

— Всё зависит от того, что делают русские с этим идолом. У нас давно были подозрения, что советская непрозрачная и закрытая пенитенциарная система позволяет легко прятать такие ужасные вещи, как ритуальные жертвоприношения. То автобус с заключёнными упадёт в горную реку, то пожар случится в колонии посреди глухой тайги. Бумажки есть — людей нет... Казалось бы, пусть этот груз и дальше лежит на плечах компартии. Но сейчас всё свидетельствует о том, что в ближайшие годы СССР прекратит своё существование, и вот тогда всех нас могут ждать большие неприятности.

— Если посвящённые перестанут приносить жертвы… — осознал Айзек. — Тогда Он проснётся, и миру придёт конец. Планету захлестнут глобальные эпидемии и войны? Случится третья мировая?

Агент не ответил ему, вместо этого поинтересовался:

— Мистер Шац, у вас есть ещё какая-нибудь информация по данному делу? Может вы что-то не договорили?

Айзек покрутил головой. Свои ночные кошмары он был готов обсуждать лишь с психотерапевтом.

— Хорошо, — агент выключил диктофон. — Я отвезу вас домой, обратно в Вашингтон. Будем поддерживать связь, так на всякий случай. Вдруг что-то вспомните...

Айзек Шац умер в 2003 году, в возрасте восьмидесяти восьми лет, от поражения лёгких, вызванного атипичной пневмонией.

После смерти за его личными вещами приехали люди из Лэнгли.

Последняя запись в дневнике Шаца была такой:

«Он проснулся».