Он всегда возвращается

∞

Оно было подобно туману, густому, непроходимому. Но, его глаза могли видеть ясно. Он видел... Комнату, кажется, это была та самая комната с костюмами, или, просто с одеждой для персонала, безопасные версии костюмов, созданные для радости и довольства всех семей. И в этой комнате, он видел троих: два ребёнка, кажется, это были близнецы, тем не менее, он сразу понял кого видел: та что слева, была сестрой, яркая и жизнерадостная, короткая компа чёрных волос, яркие голубые глаза (прямо как у её папаши...), жизнерадостная улыбка. Справа, кажется, её брат, он выглядел практически идентично сестре, если бы не тот факт, что его черты лица больше отдавались болезненным воспоминаниям о человеке, что заставил его... Пойти на крайние меры, верно, это была не его вина, он просто... Просто не мог. Его вынудили, разве это не является чем-то очевидным? Но эти двое были не интересны для его взора, всё внимание обратилось к ребёнку в центре, что словно заряжал близнецов своей теплой и дружелюбной энергией, своей жизнью, да... Он хорошо помнил эти яркие серебристые глаза, такие яркие, полные жизни и радости...

Но эта идиллия не продлилась долго. Створки помещения медленно отворились, он увидел ещё кого-то, человека в костюме, костюм с золотистым мехом, яркий и весенний... Он помнил этот костюм, узнавал его из тысячи других бездарных поделок, что создавал папаша этих двоих. Он узнал серебрянные глаза человека, смотрящего на троих с пустотой, и чем-то, похожим на любопытство, зачем эти дети залезли в эту каморку? Разве они не знают? Разве родители не предупреждали их? Опасно находиться здесь совсем одним, очень опасно.

Человек в золотистом костюме аниматроника сделал пару шагов внутрь, когда его тень полностью упала на троих, они наконец обратили внимание на его присутствие, близнецы как-то сжались, стараясь выглядеть намного меньше чем они есть, тише, даже если секунду назад они хихикали и радовались, слишком громко, чтобы обратить эту громкость в опасную, давящую тишину, реакция на присутствие высокого человека в костюме золотого кролика, реакция на угрозу. Инстинкт выживания, это невольно вызывало раздражённую, искажённую улыбку на его лице, хотя он не мог ощущать своего лица в этот момент, в привычном понимании этого смысла, но он чувствовал что улыбался, да, он помнил об этом, этот день, возможно, один из многих радостных дней в его жизни.

Но, что удивительно, ребёнок в центре не выглядел таким же напуганным как остальные, нет, он, пусть и выглядел нервным, излучал чистое любопытство, даже протянул руку к человеку. Человек смотрел на любопытство этого ребёнка с эмоциями, что не смогли просочится сквозь темные, пустые глазницы головы маски с кроличьими ушами, и похожей на неё мордой. Человек в костюме подошёл ближе, он знал что человек чувствует страх близнецов, что с каждой секундой становился только сильнее, более удушающим, он не мог сказать точно о чём думал человек в костюме в этот момент, хотя, возможно он просто не мог вспомнить о чём думал в тот день. Аниматронный костюм кролика опустился на одно колено, даже так, его высокая, почти под 2 метра фигура была выше этого малыша, рука аниматроника легла на его согнутое колено, другая просто висела рядом, свободная, если бы он захотел, он бы с лёгкостью протянул её, и схватил одного из близнецов, и они боялись этого, хотя и сами не понимали почему, этот инстинктивный страх говорил им что этот человек опасен, что он может сделать им больно.

Но казалось, ребёнок, что сидел в центре, вовсе не замечал, или просто не обращал внимания на испуг своих друзей, всё его внимание любопытных серебряных глаз было сосредоточено на человеке перед ним. Он не мог сказать, что видел этот ребёнок на самом деле? Видел ли он что-то, подобное сказке? Персонажа из старенького мультика что они запустили когда-то, для большего продвижения своего бренда, или же... Он узнал его? От самой мысли, сердце кольнуло, эта боль, что он ощутил на краткий миг, была не похожа на боль от штырей и кусков твёрдого пластика что пронзили его тело в момент... Того инцидента. Нет, она была намного ужаснее, даже секундная, она вызывала в нём воспоминания, о которых он никогда не хотел забывать, которые он желал сохранить, боль кольнула сильнее, когда он увидел как этот ребёнок... Улыбается человеку, он вытянул у нему свои ручки, эти серебристые глазки сияли так ярко, что, он сразу заметил как сквозь глазницы головы аниматронного кролика проскользнула эмоция, которую этот ребёнок знал очень хорошо, и потому, издав радостный гул, он начал медленно ползти в сторону этого человека...

Забота.

Человек в костюме золотистого кролика развёл руки в стороны, словно ворон, расправивший свои крылья, тень стала больше, более... Грозной, но для близнецов, то что видел этот ребёнок, было светом, что казалось, струился откуда-то со спины кролика, его мех словно сиял золотом, согревающим, тёплым, заботливым свечением, что приглашало его. И когда ребёнок обнял кролика, руки человека медленно сомкнулись, подобно нерушимому капкану, заключая ребёнка в ответные объятия. Золотистый свет словно обволок их обоих, возможно, он увидел улыбку на морде этого золотистого кролика, но это могла быть просто игра света и теней.

Игра, продолжающая сказочную картину.

Он видел как человек в костюме приподнялся, увлекая ребёнка за собой, его хватка была крепка, но не так, чтобы причинить боль, а чтобы удержать, не позволить упасть, сквозь несколько секунд, кролик уместил этого ребёнка на своей левой руке, маленькие ручки старались обхватить его, обнять как можно сильнее. Такая счастливая картина... Его сердце стало кровоточить, возможно, даже буквально, эти воспоминания, потёртые, словно старая, изношенная кассета, продолжали оставаться в его сердце, и останутся там навеки, он не мог позволить себе потерять эти воспоминания, никогда, даже если они будут старыми, сломанными, он продолжит держать их, как сломанные части эндоскелета удерживали его гнившее тело, если, конечно, оно ещё смело называться телом.

Впервые за столько времени, кажется, оно казалось ему вечностью, человек в костюме золотого кролика усмехнулся, не от презрения, или раздражения, он не мог позволить такие эмоции, нет, никогда. Это была тёплая усмешка, усмешка отца.

Кролик даже не одарил взглядом напуганных близнецов, что, затряслись ещё сильнее, когда увидели что этот человек уходит, с их другом на руках, они не знали куда он уводит его, но они не хотели оставлять своего друга. Удивительно, но именно у близняшки хватило достаточно решимости, и смелости, чтобы быстро поползти, и ухватить ногу кролика своей маленькой ручкой. Человек замер, став более подобным каменному монументу самому себе, или даже, простому эдоскелету что сотнями лежали в кладовой пиццерии. Голова золотистого кролика слегка повернулась, медленно, даже лениво, словно человек не особо горел желанием оборачиваться, не хотел смотреть в глаза смельчака что остановил его, вернее, попытался. Она увидела серебристые глаза, едва видные в тёмных, пустых глазницах, они были цепкими, острыми, холодными, как остриё ножа, девочка замерла, словно маленький олень при свете фар, вся та смелось что она так долго собирала испарилась в одно мгновение, была сметена взглядом этого человека, как что-то, что было незначительно, жалко.

Так оно и было.

Девочка, кажется, что-то испуганно прошептала, или, это было похоже на это, он не мог вспомнить точно. Это было таким незначительным, человек в костюме золотого кролика словно разделял его мысли, обернувшись к выходу вновь, он продолжил свой прерванный шаг. Малыш, что покоился на руке человека, взглянул в глаза своих друзей, и беспокойство промелькнуло в этих серебристых глазках, но всё что мог сделать этот ребёнок в этой ситуации, лишь слабо помахать на прощание, и, казалось, что близнецы прощаются с ним навсегда. Это стало подобно надлому, они протянули к нему свои ручки, слезы покатились по щекам. Но никто не слушал их отчаянных, напуганных криков и плача.

Створки, словно занавес в театре, предчувствуя финал этой краткой пьесы, медленно смыкались, пока полностью не закрылись, отставив близнецов одних, во тьме, где больше не было света, только страх и слёзы.

Но на той стороне, там не было места таким печальным вещам. Перед ребёнком открылось место, словно сошедшее со страниц весенней сказки: длинные столы с праздничными украшениями, сцена, что в данный момент пустовала, красивые, золотистые обои, что словно сияли каким-то красочным, сказочным светом, когда тёплые, золотистые оттенки падали на праздничную, и по совместительству главный зал пиццерии, пробиваясь через окна, и приоткрытую дверь, выход из зала. Воспоминания, приятные, по большей части, окунули его сознание в море ностальгии: Семейная Закусочная Весенних Зверят, так же известная как Семейная Закусочная Фредбера, и Весенняя Закусочная Фредбера И Его Друзей. Его взгляд окинул каждую частичку интерьера, это место они возводили по кусочкам, он был очень внимателен к деталям, требовал этого, возможно, он был немного перфекционистом в этом, но он был прав в этом: это место должно быть похожим на сказку, быть уникальным для города, для них, не ассоциироваться с прочими задрипанными забегаловками, коих в Харрикейне было сотни. Нет, это место должно быть уникальным, и оно стало таковым.

И в центре этой сказки, были лишь двое, золотой кролик, и дитя на его руках, и затем, когда кролик окинул взглядом ребёнка, увидел счастье в его серебряных глазках, свободная рука человека вытянулась вверх, что-то щёлкнуло в районе затылка, и маска кролика приподнялась, открывая ребёнку лицо человека. А ведь он едва не забыл как выглядело это лицо... Острые черты, лёгкая худощавость, но не болезненная, а скорее, природная, серебрянные глаза, подобные глазам ребёнка на руках человека, короткие волосы, цвета вороньего крыла. Маленькие ручки потянулись вверх, и слегка коснулись щеки этого человека, губы человека осветила лёгкая, заботливая улыбка, он придвинул своё лицо чуть ближе, а рука чуть сдвинулась, имитируя объятия, тёплые, как отец обнимает своего ребёнка, когда хотят защитить их от всех страхов и тревог. Глаза человека закрылись, а улыбка стала ещё теплее, солнечнее, и счастливая улыбка встретила его в ответ. Но этот счастливый момент был обращён в прах...

— ... Уильям. —

∞

" ... Почему это должно было закончиться столь отвратным способом? " Серебристые глаза слегка приоткрылись, явив сквозь их ширму раздражение, но не переходящее в вспышку гнева, пока.

Он потянулся, рефлекторная реакция, мышцы не ныли, не гудели, возникло лишь малое чувство натяжения кожи, когда он поднялся с кровати, утренняя зарядка всегда позволяла ему смахнуть остатки сна, как бы сильно он этого не хотел, ему нужно было проснуться, как он делал это много раз. Как он множества раз напоминал себе... Той жизни уже нет, она ушла от него много лет назад, растворилась в остатках пламени, воспоминания о котором отдавались фантомной болью в его душе. Невольный вздох сорвался с губ, почему он ощущался таким усталым? Хотя тело его ощущало прилив энергии... Понимая, что остаток ещё не стремился избавить себя от присутствия в его сознании, он вышел из спальни, лишь минимальным взглядом окинув её, слишком знакомо, не в смысле что это очевидно, в конце концов, это его дом... Нет, знакомо до боли, заставляя вернуться к воспоминаниям о доме, коему он действительно принадлежит. Тело было подобно механизму, даже, немного иронично, как ощущались движения тела его собственным сознанием, механически, как у скелета из металла и крепкого пластика, хотя... Он понимал что это тело было полностью из плоти и крови. Очередной вздох, более тяжёлый, как если бы он старался сбросить с себя тяжёлую ношу, что никак не хотела двигаться ни на миллиметр с его сердца. Он стоял перед зеркалом, интерьер спальни сменился ванной комнатой, пальцы рук едва заметно дёрнулись, он позволил своему сознанию блуждать, и только когда тело инстинктивно привело своего владельца к этому зеркалу, расположенному перед раковиной, он вернулся к нынешней реальности. Он ощутил что-то, возможно, укол раздражения, ему очевидно не нравилось когда его собственный разум начинал свою собственную игру, приводя его к местам, к которым он хотел прийти сам! И что с того что он немного... Заплутал по пути? Это не имело значения.

Он должен контролировать ситуацию, не позволяй мыслям блуждать, воспоминания надо хранить, их нужно хранить. Но не позволять им поглощать свою душу, это неправильно, опасно, он не мог позволить себе такой риск. Он помассировал переносицу, другая рука была на краю раковины, когда он наклонился ближе в зеркалу, не то рассмотреть по лучше, не то просто... Позволять телу быть более стойким, более лёгким, чем оно чувствовалось сейчас, почему его пальцы двигались столь тяжело? Он же не чувствовал усталости, он не устал... Не устал?

Наконец, словно, решившись, он взглянул на своё отражение.

— ... Это всё ещё я. Не думаю что я ожидал увидеть здесь что-либо иное... — Почему-то, ничего кроме шёпота не желало покидать его губ, как если бы он боялся что его услышат, но он не чувствовал страха, и всё же, такие нервные мысли пронзили его голову сильнее, чем сотни штырей старого, золотистого костюма. Голос звучал столь же знакомо, как и прежде: как весна в освежающую погоду после дождя, и в то же время, глубоко, как водные просторы, или возможно, даже небесные. Серебрянные глаза с спокойным, даже, отстранённым взглядом смотрели на него в ответ, человек в отражении выглядел практически так же, как человек в том сне, но, более старый, грозный, отражение не улыбалось ему, а, словно, задавало вопрос: " Что же ты будешь делать сегодня? "...

Хёдо Хизаши... Или же стоит продолжать называть тебя... Уильям Афтон? Дейв Миллер? Каков твой брелок на сей раз, или же, здесь присутствует таки твоё настоящее имя?

— ... Кажется, Иссей был чем-то встревожен в последнее время. Мне нужно пойти к нему, узнать что происходит. — Почему Хизаши подумал на мгновение, что это отражение говорило с ним, давало ему указание на сегодняшний распорядок дня, как себя вести, что нужно сделать. Но, это был он, он ни с кем не говорил, он не слышал голоса в голове, он был один в этой комнате... То что он сказал было просто мыслями, что нашли способ сбежать из его, кажется, всё ещё сонной черепной коробки.

С едва заметным, на этот раз, вздохом, Хизаши отвернулся от своего отражения, а отражение отвернулось от него. Он не стал об этом думать, были дела поважнее, в первую очередь, ему нужно было привести себя, наконец, в порядок. Он не хотел чтобы его сын... Беспокоился. Это последнее что ему было нужно в этот момент, в этот день, в этой... Жизни в принципе. Ему собственных переживаний за сына хватает.

Хедо Хизаши наконец вышел из ванной комнаты.