Онемение

- Подпишите вот здесь, здесь и здесь… Так… Ага. На этом на сегодня всё, Олег Ильич, примерно через неделю начнём операцию, более точные сроки вам сообщат врачи. А мне пора идти, сами понимаете, дела. Желаю вам скорейшего выздоровления, до свидания.

- И вам того же и туда же… - пробубнил я в закрытую дверь палаты. Очередной “пиджак” со своей кипой бумаг, сколько таких уже побывало у меня за последние месяцы? Право слово, уже после десятого они начали сливаться в единую массу галстуков, дипломатов и строгих очков.

Встав с койки, я неторопливо подошёл к окну. На улице уже давно стемнело, свет фонарей почти не доставал до пятого этажа онкологического отделения больницы, поэтому из окна на меня смотрело моё хмурое отражение. Хмурое, лысое и худое.

- Дожил же ты, Олежа. Тридцать лет, а всё туда же. Дед здесь лежал, батя лежал, а теперь и ты. По стопам предков.

Дурацкая привычка разговаривать с собой появилась не так давно, с тех самых пор, как доктор с усталыми глазами цинично озвучил диагноз – доброкачественная опухоль чего-то там.Не запомнил, потому как уже на первых двух словах начал думать о том, как бы забронировать место на кладбище поудобнее.

Конечно, потом мне объяснили, что такое в наше время легко лечится, что риски минимальны, а прогнозы солнечны, но воспоминания о том, как загибался батя, у которого всё тоже начиналось с вроде бы излечимой болячки, не позволяло успокоиться.

Так и не узнал, что конкретно мне будут вырезать, всеми этими вопросами занималась моя супруга, пока я старался утрясти все рабочие вопросы да проводил всё свободное время с детьми. Людочка моя, родная…

Отражение в окне, неожиданно для своего исхудалого вида, тепло улыбнулось. Мысль о жене и детях грела душу. Женушка моя, рыдая в подушку по ночам, целыми днями моталась по больницам, выбивая для меня самые лучшие условия. Доченьки, которые ещё не понимали всего ужаса слова “рак”, всё равно рисовали мне открытки, которые висели сейчас над моей койкой.

В итоге, Людкиными стараниями, на мне решили протестировать какой-то экспериментальный анестетик во время операции. Мне кажется, она настолько задолбала персонал больницы, что те готовы были вколоть мне всё, на что она укажет пальцем, лишь бы та наконец отстала.

Поэтому я и подписываю столько договоров, согласий, отказов от ответственности и прочего, прочего, прочего. Конечно, все в один голос заверяют, что технология уже прошла все клинические испытания, и что риска никакого нет, однако всё равно тихо подталкивают под мою руку документы, в которых черным по белому написано, что они не несут никакой ответственности за то, что со мной произойдёт от этого их препарата.

***

- Шах и мат. – мой король в третий раз за вечер оказался отрезан от ходов отступления. Люда самодовольно улыбнулась и, сложив пальцы, дала щелбан по моей лысой голове. – Да, Олежа, не быть тебе Каспаровым.

- И слава богу. Ты его вообще видела? Да и вообще, все шахматисты – страшные зануды. – показал я ей язык, складывая фигуры в короб.

- Всё равно до тебя в этом плане они не дотягивают. – вернула колкость она и убрала доску в сумку. Часы посещений заканчивались, и ещё одну партию сыграть мы не успевали. Люда каждый вечер приходила ко мне и всячески развлекала. Как умела, скучными настолками и трёхчасовыми артхаусными фильмами.

Я улыбался, глядя на то, как она старательно пытается застегнуть сумку, которая и так была забита до отказа. До чего же она красивая. Что десять лет назад, на встрече первокурсников, что сейчас.

- Как вернусь из больницы, напомни молнию тебе починить. – сказал я, легонько дернув её за рыжую косу.

- Угу. – вроде легко сказала она, но я всё равно заметил, как дрогнули её руки. Сегодня последний день посещений, уже завтра я лягу под нож местных врачей. А она сегодня будет не спать всю ночь, и всё равно завтра с утра будет улыбаться дочерям, стараясь спрятать заплаканные глаза.

- Олежа, тебе страшно? – неожиданно спросила она, подозрительно отвернувшись при этом к окну. Кого она пытается обмануть, я же и так знаю, что у неё уже глаза на мокром месте.

- Мне? Да за кого ты меня принимаешь! – я дёрнул её косичку сильнее. – Я же вообще ничего не боюсь.

Я говорил максимально задорно, пытаясь вселить в неё хотя бы капельку своего оптимизма. Так было всегда - она нервничает, пытается предусмотреть всё подряд, и от этого нервничает ещё больше, а я прячу свой страх за глупой бравадой и иду напролом. Просто чтобы она, глядя на меня, верила в то, что всё получится, что всё будет хорошо.

Люда слабо улыбнулась, посмотрев на мою героически глупую рожу, положила свою руку на мою и нежно погладила.

- Дурак ты, Олежа. – сказала она куда более уверенно, а я улыбнулся.

- Время посещений закончилось! – раздался зычный голос медсестры из коридора.

***

Интересно, они колёсики этой каталки специально вырезали квадратными? Или пол в этой больнице делали пациенты сразу после операции, ещё не отойдя от наркоза. Иначе объяснить такую тряску по пути к операционной палате.

- Ну как настроение, Олег? – знакомый медбрат, с которым мы общались на обеде, и у которого я тайком от Люды стрелял сигареты в туалете, который служил тут курилкой, ободряюще мне улыбнулся. Конечно, нижнюю часть его лица закрывала маска, но по тому, как появились морщинки в уголках рано постаревших глаз, всё было понятно.

- Настроение боевое, я готов устроить бой… - продекламировал я, старательно пряча дрожь в голосе. – Страшно аж жуть. Дай сигарету, а?

- Да какая тебе сигарета, у тебя операция через пять минут. Успокойся давай, нормально всё будет. – хлопнул он меня по плечу. – Давай лучше по пиву, как тебя отсюда выпишут?

- Заметано. Сразу после выписки напишу тебе.

- Ага. Ну, ни пуха.

- К чёрту.

***

Я не помню, как очнулся. Казалось, я целую вечность лежал, оперевшись на локти и смотрел на стену перед собой. Это было… Странное чувство. Казалось, что вот только что я думал о чём-то очень важном, но мысль ускользнула, и теперь я отчаянно пытался нащупать её, шарясь по всей черепной коробке.

Что же я забыл? Лёгкое покалывание в предплечье от неловкого движения заставило меня поморщиться. Я опустил взгляд и увидел иглу, жадно впившуюся в мою плоть и теперь старательно что-то в неё закачивающее. Мешает.

Я вырвал трубочку, даже не заметив кровь, которая тяжелой каплей начала формироваться на месте укола. Это сейчас не важно. Что же я такое забыл…

Разум ощущался каким-то чужим. Словно ощупывание собственной щеки после выхода от зубного. Вроде и понимаешь, что это твоё тело, что часть тебя, а всё равно щипаешь кожу, пытаясь почувствовать хоть какой-то отклик.

Явно чего-то не хватает. Того, что было до операции. Операции? Точно, мне же вырезали опухоль. Может быть, не хватает именно её? Нет, раньше я её не чувствовал.

Спустя какой-то промежуток времени, в палату вошла женщина в белом халате, которая сразу начала что-то ворчливо выговаривать, когда увидела, что я не лежу, как и положено больному, а когда заметила обвисший шнур капельницы и кровь, стекающую на белоснежную простынь, её тон сменился на тревожный.

- Олег Ильич, Олег Ильич, как вы себя чувствуете?

Разговаривать с ней не хотелось совершенно. Её приход метелью запорошил свежие следы искомой мной мысли, отчего я откинулся на спину и прикрыл глаза. Вот бы она сейчас замолчала и не мешала мне.

Спрятаться под веками не получилось, меня тут же начали аккуратно трясти за плечо. Эта женщина явно не понимает намеков. Я открыл глаза и уставился на неё.

Расширенные глаза, зрачки в которых грозят полностью заместить собой радужку, брови, нахмуренные и съезжающие к переносице, расширенные ноздри, перекошенный рот, открывающийся и закрывающийся как у рыбы в аквариуме, и извергающий из себя шум.

Весь этот набор деталей отказывался складываться в лицо, которое вроде как должно быть у людей. Может быть, я тоже потерял лицо? Я сразу приложил руку к голове и ощупал себя. Нет, вроде всё на месте. Странно.

Женщина посмотрела на меня ещё пару секунд, после чего аккуратно отпустила моё плечо, и снова выдав что-то обеспокоенное, выбежала в дверь. Наконец-то.

***

- Олег Ильич, как вы сегодня себя чувствуете? – доктор, который зашёл ко мне сегодня, был тем же, что и позавчера. Я научился отличать его по уродливой бородавке под левым глазом.

- Нормально.

- Чувствуете какие-нибудь изменения?

- Нет.

За эти дни я выяснил, что если им не отвечать – они не отстанут. Лишь начнут шуметь ещё больше, пытаясь выжать из меня хоть что-то. Не знаю, почему они так усердно пытаются выдавить из меня тот же шум, который издают сами.

Доктор ещё пару раз попытался завязать диалог, но я ограничивался короткими ответами, и спустя девять минут он ушёл. С момента пробуждения я начал тщательно следить за временем. Казалось, стоило только на секунду спустить взгляд с часов, как проходил целый день.

Прошло две недели ровно. Сложно сказать, что именно происходило вокруг в это время. Рядом всё время кружились люди, задавая всё новые и новые вопросы, атакуя длинными фразами и становясь в ряд перед моей койкой. Я учусь, и у меня вроде даже получается, по крайней мере, когда я говорю, от меня отстают быстрее. В первые дни было наоборот, значит прогресс есть.

***

К моменту, когда в палату пустили мою жену, я примерно разобрался в том, как нужно себя вести. В первую очередь я заметил, что бородавка и медсестра задают одни и те же вопросы с одинаковой интонацией. Вкрадчиво, смотря в глаза, тихо. Это беспокойство, как я понял. Радуются они, когда я выдаю что-то кроме минимальных ответов на их вопросы. А когда они радуются – они меня трогают меньше. Это их успокаивает.

Будто вслепую я подбирал нужные частоты, тщательно следя за результатом своих слов. Если говорить слишком громко, то они испытывают страх. Страх похож на беспокойство, и после него меня не трогают некоторое время. Однако после они наседают с новой силой, а значит вызывать страх – бесполезно.

Если говорить слишком тихо – они испытывают уже знакомое беспокойство. Кладут руку на плечо, пытаются заглянуть в глаза и начинают говорить также тихо, но долго. Они совсем не хотят отставать, если видят, что я выражаю грусть.

Оптимальным решением признана улыбка. Они улыбаются в ответ, а разговор в таком случае не длится дольше десяти минут. Им достаточно убедиться, что всё хорошо, и они уходят.

Когда жена вошла в мою палату, она сразу же бросилась меня обнимать. Почему-то, с ней не сработала улыбка, и она продолжала и продолжала говорить, смотря на меня, целуя и улыбаясь в ответ. Спустя четырнадцать минут её выгнали, сказав, что больному необходим покой.

***

- Здравствуйте, Олег Ильич, здравствуйте. Как вы, как здоровье? – спросила меня бородавка.

- И вам не хворать, Дмитрий Степанович. Чувствую себя замечательно, и всё вашими стараниями. – лёгкая улыбка, такая, чтобы только слегка приоткрыть зубы, и немного лести, чтобы тот не слишком вникал в то, что я говорю.

- Ох, как же я рад это слышать, Олег Ильич. Напугали же вы нас в первые дни, молчите, волком на всех смотрите.

- Сам не свой был, знатно тот ваш препарат по мозгам мне вдарил. – хохотнуть, слегка запрокинув голову назад и снова вернуть зрительный контакт.

- И не говорите. Ну ничего, мы его вернули на доработку, такие побочные эффекты никто ожидать не мог, сами понимаете.

- Да всё нормально, я же сам документы подписывал, знал, на что иду. – махнуть рукой и слегка закатить глаза.

- И за это медицина говорит вам огромное спасибо, Олег Ильич. Ну что, судя по всему, ещё пара дней – и вы готовы к выписке.

- Спасибо вам, Дмитрий Степанович.

Выйдя из кабинета, я позволил отдохнуть уставшим мимическим мышцам. Наконец-то, получится выйти из этого шумного места. Не важно куда, лишь бы туда, где потише. Скорее всего, моя квартира уже свободна, в прошлый раз во время прихода жены я сказал ей собирать вещи и уезжать оттуда. Как выяснилось, улыбка её не отгоняет, так что пришлось использовать страх. Надеюсь, она поняла. Хм, а что если попробовать карцер?..