Они

Ветер, пахнущий хвоей и влажной землей, уже принес с собой предвечернюю прохладу, но солнце еще цеплялось за макушки сосен, окрашивая небо над «Лесной Гаванью» в золотисто-багряные тона. Именно в этот мистический час, когда день уже не властен, а ночь еще не наступила, трое детей решились на последнюю вылазку к старой лесной вышке.

Лидером, как всегда, был девятилетний Оливер, мальчик с взъерошенными темными волосами и телефоном, который он берег пуще жизни. За ним, как тень, следовала его младшая сестра, семилетняя Софи, не выпускавшая из рук потрепанного плюшевого зайца. Замыкал шествие Итан, соседский мальчишка, очкарик и любитель страшных историй, который знал наизусть все городские легенды.

«Давайте быстрее, а то стемнеет», — бросила Софи, крепче сжимая зайца за ухо.

«Боишься?» — ехидно ухмыльнулся Оливер, не оборачиваясь.

«Нет! Просто мама скоро ужинать позовет».

Итан, отставая, внимательно вглядывался в густые заросли папоротника. «Говорят, тут раньше цирк-шапито стоял, но он сгорел. И все клоуны сгорели заживо. И с тех пор их призраки бродят по лесу и ищут новых детей, чтобы…»

«Заткнись, Итан!» — строго оборвал его Оливер, хотя по спине у него и самому пробежали мурашки.

Они уже почти дошли до покосившейся пожарной вышки, их цели, как вдруг Софи резко остановилась.

«Слышите?» — прошептала она.

Мальчики замолчали. Лес затаил дыхание. И сквозь привычный шелест листьев и щебет птиц прорвался другой звук. Тихий, мелодичный и оттого еще более жуткий. Это была детская музыкальная шкатулка.

Оливер медленно обернулся. Музыка доносилась из чащи, слева от тропинки. Сердце заколотилось где-то в горле.

«Ничего нет», — пробормотал он, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Итан, бледный как полотно, молча указал пальцем вглубь леса. Между стволами старых дубов, в глубоких сумерках, стояла фигура.

Она была абсолютно неподвижна и неестественно высока. На ней был мешковатый костюм из лоскутов, пестрых даже в сгущающихся сумерках. А лицо… лицо было скрыто под маской или гримом ослепительно-белого цвета, с огромной, до невозможности широкой, алой улыбкой. Из-под нависающего рыжего парика на них смотрели две темные, пустые дыры.

В одной руке у существа была маленькая шкатулка, издающая ту самую леденящую душу мелодию. Другую руку, одетую в белую перчатку, клоун медленно, почти гипнотически, поднял. Он не манил их, нет. Он просто замер с протянутой ладонью, словно приглашая войти в его мир, в самый центр лесной чащи.

Прошла вечность. Никто не мог пошевелиться.

Первой пришла в себя Софи. Ее тихий, прерывившийся вздох перешел в сдавленный всхлип.

И этот звук, казалось, разорвал заклятие. Оливер рванул сестру за руку.

«Бежим!» — крикнул он, и его голос сорвался на визг.

Они помчались прочь, не оглядываясь, сбиваясь с ног, хватая ртом колкий вечерний воздух. Оливеру почудилось, что сзади, поверх их бешеного топота и звона в ушах, прозвучал тихий, шелестящий смех. Но оборачиваться он не посмел.

Они бежали, неслись к огням жилого комплекса, к безопасности, оставляя позади темнеющий лес и неподвижную, улыбающуюся фигуру под сенью деревьев. Фигуру, которая медленно опустила руку и сделала шаг вперед, растворяясь в наступающей ночи. Их встреча только началась.

Они неслись по тропинке, уже не разбирая дороги. Колючие ветки хлестали их по рукам и лицу, корни деревьев, казалось, нарочно цеплялись за их кроссовки, пытаясь удержать, не отпустить из своего царства. Сердце Оливера колотилось где-то в висках, отдаваясь глухим, частым стуком, заглушающим все остальные звуки. Он изо всех сил сжимал тонкие пальчики Софии, чувствуя, как она спотыкается и чуть не падает, но не сбавлял скорости. Единственной мыслью, яркой и панической, было: «Бежать! Бежать отсюда! До дома!»

Итан бежал сзади, тяжело дыша. Его очки сползли на кончик носа, мир расплывался перед ним мутными, зелёными пятнами, но он боялся остановиться, чтобы поправить их. Ему чудилось, что за его спиной, в сгущающихся сумерках, слышен мягкий, шаркающий шаг, что сейчас на его плечо ляжет белая перчатка.

Наконец, сквозь частокол стволов брызнули огни фонарей «Лесной Гавани». Жилой комплекс, обычно такой обыденный и скучный, сейчас казался им крепостью, цитаделью, отделяющей мир безопасности и света от тёмного, непознаваемого ужаса леса. Они вылетели на асфальтированную дорожку, ведущую к их дому, и остановились, обессилено прислонившись к стене ближайшего гаража. Ноги подкашивались, в груди выл огонь, а рты были пересохшими.

Софи, вся дрожа, прижалась к брату и разрыдалась – тихо, но безутешно, всеми фибрами своей маленькой души. Оливер, сам едва держась на ногах, обнял её, гладя по волосам и бормоча что-то успокаивающее, чего сам не понимал.

– Видел?.. Ты видел?.. – задыхаясь, выдохнул Итан, наконец поправив очки. Его лицо было серым от страха. – Это был он… Призрак клоуна… Я же говорил!

– Молчи! – резко оборвал его Оливер. Он огляделся. Никого. Тихий вечерний посёлок. Горят окна, где-то лаяла собака, доносились обрывки чьего-то разговора. Всё было так, как всегда. Абсурдно и невероятно нормально. – Это… Это наверное, был кто-то из взрослых. Просто шутник.

Он пытался убедить себя, но его собственный голос звучал фальшиво и неубедительно. Ни один «шутник» не мог быть настолько неподвижным. Ни у одного «шутника» не было такой мёртвенной, пронзительной улыбки.

– Он хотел, чтобы мы пошли за ним, – прошептала Софи, всхлипывая. – Он звал. Я почувствовала.

– Никто никого не звал, – строго сказал Оливер, принимая роль взрослого. – Мы всё выдумали. Просто испугались темноты. Понятно? Маме ни слова. Она будет нервничать.

Софи кивнула, вытирая лицо рукавом. Но в её глазах читалось понимание – они видели то, что видели, и никакие слова этого не изменят.

Они медленно, нехотя, поплёлись к своему двухэтажному таунхаусу. Оливер чувствовал, как каждый мускул в его теле напряжён и звенит. Он постоянно оглядывался, вглядываясь в тёмный провал между домами, откуда вела тропинка в лес. Ему казалось, что там, в самой глубине теней, на мгновение мелькнуло белое пятно.

Дома пахло жареной курицей и рисом. Уютный, знакомый запах, который обычно вызывал у Оливера приятный голод. Сейчас его слегка подташнивало. Из гостиной доносились звуки вечернего новостного шоу по телевизору.

Их мать, Анна, хлопотала на кухне. Она была женщиной с практичным взглядом на жизнь, бухгалтером по профессии, и её мир состоял из цифр, отчётов и чётких, логичных действий. Увидев их, она улыбнулась, но тут же нахмурилась.

– И где это вы так измазались? И почему Софи плачет? Оливер, опять ты её напугал своими глупостями?

– Мы просто играли, – буркнул Оливер, отводя взгляд. – Она споткнулась.

– Споткнулась, – повторила Анна, скептически осматривая их бледные, испуганные лица и порванные штанины. – Ладно, быстро мойте руки. Папа уже дома, ужинаем.

Отец, Алексей, сидел в гостиной с планшетом в руках, просматривая рабочие emails. Он выглядел усталым, но довольно мирным.

– Что, пиратов в лесу гоняли? – пошутил он, увидев их.

Оливер молча прошёл к раковине. План «не говорить ничего» казался ему сейчас гениальным. Но Софи, чьё детское восприятие не могло вместить весь ужас произошедшего и одновременно необходимость его скрывать, не выдержала. Её переполняли эмоции, и ей нужно было поделиться с самыми главными защитниками в её мире – с мамой и папой.

Когда они сели за стол, и тарелки были наполнены, она тихо, но очень чётко сказала:

– Мам, а мы сегодня в лесу видели клоуна.

Воцарилась тишина. Даже телевизор в гостиной будто притих. Анна перестала перекладывать салат. Алексей оторвал взгляд от планшета.

– Какого клоуна? – спросила Анна, её голос был ровным, но в нём появилась лёгкая сталь.

– Страшного, – продолжила Софи, её глаза снова наполнились слезами. – Он стоял и смотрел на нас. И играла музыка.

Оливер под столом сжал кулаки. Он чувствовал, как по его спине бегут мурашки. Он видел, как взгляд Итанна, сидевшего напротив, стал испуганным и умоляющим.

Алексей первым среагировал. Он фыркнул, и этот звук перешёл в откровенный, громкий смех.

– Что?! – он откинулся на спинку стула, тряся головой. – Клоуна? В нашем лесу? Детки, вы что, фильмов ужасов насмотрелись? Может, он ещё на одноколёсном велосипеде ехал и жонглировал ананасами?

Его смех был таким искренним и таким неуместным, что Оливеру стало больно. Анна, однако, не смеялась. Она смотрела на Софи, потом на Оливера.

– Это правда? – строго спросила она.

– Мы… мы что-то видели, – неуверенно проговорил Оливер. – Какую-то фигуру. Может, это был просто кто-то в странной одежде.

– Фигуру, – повторила Анна. Она вздохнула, и её лицо приняло то выражение, которое обычно появлялось, когда она объясняла детям, почему нельзя верить всему, что показывают по телевизору. – Оливер, тебе уже девять. Ты должен понимать, что такое массовая галлюцинация. Вы с Итанном начитались этих ваших комиксов и страшилок, напугали Софи, и вам всем почудилось. В лесу полно грибников, туристов, да просто странных личностей. Никаких клоунов там нет и быть не может.

– Но мама! – воскликнула Софи, и слёзы снова потекли по её щекам. – Он был! С белым лицом и красной улыбкой! И он смотрел на нас!

– Довольно, Софи! – голос Анны стал резким. – Я не хочу больше слышать эту чушь. Вы напугали сами себя, набегались и теперь не можете уснуть. Это всё. Тема закрыта. Ешьте ужин.

Оливер почувствовал, как горло сдавил комок обиды и несправедливости. Они не выдумывали! Они видели! Он видел эти пустые глазницы, эту жуткую улыбку. Это было реально. Но слова застревали где-то внутри, не в силах пробиться через стену взрослого скептицизма.

Алексей, успокоившись от смеха, добавил уже более мягко:
– Ну, бывает. Помнишь, Оливер, в прошлом году тебе почудилось, что в шкафу монстр? Мы же всё проверили. И тут то же самое. Лес, темнота, детская фантазия. Завтра и думать забудете.

Они доели ужину в гнетущем молчании. Шутки отца и логичные доводы матери не успокоили их, а лишь заставили почувствовать себя одинокими и непонятыми. Их самый страшный, самый настоящий опыт был просто высмеян и отброшен как нестоящая выдумка.

После ужина последовали привычные ритуалы: душ, чистка зубов, надевание пижам. Но сегодня всё это делалось молча и автоматически. Анна, укладывая Софи, поцеловала её в лоб и сказала уже спокойным тоном:
– Всё хорошо, солнышко. Никто тебя не обидит. Спи спокойно.

Но её слова уже не имели силы. Дверь в комнату Софи оставили открытой, и ночник горел ярче обычного.

Оливер лёг в свою кровать, но сон не шёл. Он лежал и смотрел в потолок, на котором от фар проезжающих машин проплывали таинственные тени. Каждый скрип в доме, каждый шорох за окном заставлял его вздрагивать и впиваться пальцами в простыню. Он снова и снова прокручивал в голове ту сцену: сумерки, деревья, неподвижная фигура и эта леденящая душу музыка. Он пытался убедить себя, что мама права, что это была галлюцинация. Но он слишком ясно всё помнил. Слишком реальным это было.

Он слышал, как Софи ворочается в своей комнате. Он знал, что она не спит. Он знал, что она, как и он, прислушивается к ночным звукам, боясь услышать среди них тихие, шелестящие шаги или знакомую мелодию шкатулки.

Итан, вернувшись к себе домой, вероятно, переживал то же самое. Их мир, такой безопасный и предсказуемый ещё несколько часов назад, дал трещину. И взрослые, эти великие защитники и всезнайки, отказались эту трещину замечать.

Оливер закрыл глаза, но перед ним снова встало белое лицо с алой улыбкой. Он натянул одеяло с головой, пытаясь спрятаться, укрыться. Но он понимал, что от некоторых вещей спрятаться невозможно. Они уже здесь. В его памяти. В его страхах. И, возможно, всё ещё там, за окном, в тёмном лесу, стоя и терпеливо ожидая.

Он не знал тогда, что эта ночь – лишь начало. Начало кошмара, который скоро перестанет быть только их кошмаром и станет кошмаром всего городка. Но пока он был просто испуганным мальчиком, которому никто не верил, и от этого было вдвойне страшно. Страшно и одиноко.

Сон, когда он наконец пришёл, был беспокойным и прерывистым. Оливеру снилось, что он бежит по бесконечному лесному лабиринту, где стволы деревьев сплетались в узоры, напоминающие клоунские улыбки. Воздух был густым и тягучим, как сироп, и он слышал за спиной чёткий, размеренный цокот – будто кто-то шёл на ходулях. Впереди мелькал розовый, пушистый заячий хвостик пижамы Софи, и он изо всех сил пытался её догнать, но не мог, ноги будто увязали в глине. А сзади, всё ближе, звучала та самая, леденящая душу мелодия шкатулки.

Он проснулся от собственного стонущего всхлипа, весь в холодному поту. Сердце колотилось, как птица, попавшая в капкан. В комнате было темно, лишь бледный свет уличного фонаря пробивался сквозь щели в шторах, отбрасывая на стену длинные, искажённые тени. Он лежал, не двигаясь, прислушиваясь. В доме стояла тишина – та особая, глубокая тишина, что наступает за два-три часа до рассвета, когда кажется, что замерла не только жизнь, но и само время.

И сквозь эту тишину он уловил другой звук.

Сначала он подумал, что это шумит в ушах от испуга. Но нет. Это был тихий, едва уловимый скрип. Не скрип половиц в старом доме и не потрескивание остывающих батарей. Это был скрип, доносящийся снаружи. Оттуда, со двора.

Медленно, стараясь не издавать ни звука, Оливер сполз с кровати и на цыпочках подкрался к окну. Его комната находилась на втором этаже и выходила в небольшой садик, а за ним – на ту самую зловещую полосу деревьев, отделявшую «Лесную Гавань» от дикого леса. Сердце бешено колотилось, предчувствуя недоброе. Каждая клеточка тела кричала, чтобы он отступил, лёг обратно в кровать и накрылся с головой одеялом, как делал это в пять лет, когда боялся монстра под кроватью. Но что-то сильнее страха – жгучее, неудержимое любопытство, смешанное с ужасом, – заставляло его двигаться вперёд.

Он раздвинул плотные портьеры ровно настолько, чтобы просунуть лицо в узкую щель между ними, и замер, затаив дыхание.

Сначала он ничего не увидел. Тёмный силуэт их сада, знакомые очертания яблони, качели, беседка. Всё было погружено в синевато-серые тени ночи. Но его взгляд, привыкший к темноте, уловил движение. На краю их участка, там, где ухоженный газон сменялся дикой порослью малины и орешника, стояла высокая, худая фигура.

Это был Он.

Клоун.

Он стоял спиной к дому, неподвижно, словно изваяние, глядя в сторону леса. Его пёстрый, мешковатый костюм казался в лунном свете неестественно ярким, словно он светился изнутри. Белоснежная шея и руки резко контрастировали с тёмной тканью. На голове, как и прежде, красовался нелепый рыжий парик.

И тут Оливер понял, что скрип издаёт не он. Звук доносился чуть левее, из-за густых кустов сирени. Там, в глубокой тени, виднелась вторая фигура. Она была меньше ростом, более коренастой, и её костюм был однотонным, тёмным, с редкими алыми пятнами, будто брызгами крови. Эта вторая фигура медленно, ритмично раскачивалась из стороны в сторону, стоя на одной из детских качелей, которые их отец повесил на толстом суку старого дуба. Именно эти качели, изредка и противно поскрипывая, и нарушали ночную тишину.

Оливеру стало физически плохо. Волна тошноты подкатила к горлу. Их было двое. Не один сумасшедший или призрак, а двое. И они стояли здесь, в их саду, как у себя дома. Они пришли сюда. К нему.

Высокий клоун, словно почувствовав на себе его взгляд, медленно-медленно начал поворачиваться. Оливер инстинктивно отпрянул от окна, прижавшись спиной к холодной стене. Дыхание перехватило. Он боялся пошевелиться, боялся даже моргнуть. Прошли секунды, показавшиеся вечностью. Он слышал лишь бешеный стук собственного сердца в ушах.

Он снова рискнул выглянуть.

Высокий клоун теперь стоял лицом к дому. Безжизненно-белое лицо с нарисованной улыбкой было обращено прямо к его окну. Оливер не видел его глаз в темноте, но чувствовал – с абсолютной, животной уверенностью, – что тот смотрит на него. Знает, что он здесь. Наблюдает за ним.

И тогда Высокий поднял руку. Медленно, почти церемониально. Он не манил, не угрожал. Он просто указал. Длинный белый палец в перчатке был направлен не на Оливера, а куда-то вниз, в сторону входной двери их дома. Жест был исполнен такого леденящего душу спокойствия и уверенности, что у мальчика по спине пробежали ледяные мурашки.

Вторая фигура на качелях перестала раскачиваться. Скрип прекратился. Воцарилась зловещая тишина. Короткий, приземистый клоун спрыгнул с качелей и, не глядя на дом, скрылся в тенях, растворившись в направлении леса. Он двигался странно, вразвалку, его походка была неестественной, почти механической.

Высокий клоун ещё несколько секунд простоял неподвижно, его указующий перст всё ещё был направлен на дверь. Потом он так же медленно опустил руку. Он слегка наклонил голову набок, словно рассматривая невидимую картину, разворачивающуюся перед ним. И затем, не спеша, развернулся и пошёл прочь. Его шаги были бесшумными, он словно парил над землёй, его пёстрая фигура таяла в ночи, пока совсем не исчезла в чёрном провале лесной тропинки.

Оливер простоял у окна ещё десять минут, может, двадцать. Он не мог пошевелиться. Его тело онемело от ужаса. Он видел это. Он видел их вдвоём. Они были здесь, всего в нескольких метрах от его кровати, от его спящих родителей, от его сестры.

Он снова посмотрел на дверь, на которую указывал клоун. Обычная белая дверь с матовым стеклом. За ней – прихожая, вешалка с куртками, папины тапочки. Но теперь эта дверь казалась ему порталом в иной, чудовищный мир. Границей, которую они только что переступили.

Он отполз от окна и забрался обратно в кровать, натянув одеяло до подбородка. Дрожь била его мелкой дрожью, зубы стучали. Он был совершенно один в своём ужасе. Рассказать родителям? Они лишь снова рассмеются или отчитают его за то, что он ночью лазит по окнам и всё выдумывает. Разбудить Софи? Но зачем пугать её ещё сильнее?

Он лежал и смотрел в потолок, а перед его глазами стоял тот самый медленный, неумолимый жест – вытянутый белый палец, направленный на дверь. Это было не случайное появление. Это было послание. Послание лично ему. «Мы были здесь. Мы приходили к тебе домой. Мы можем вернуться когда угодно».

Утро принесло не облегчение, а лишь новое, более глубокое чувство отчуждения. Солнечный свет, заливавший кухню, казался фальшивым и слишком ярким. Мама, Анна, весело напевала, наливая апельсиновый сок. Отец, Алексей, завтракал тостами, уткнувшись в экран смартфона.

– Ну что, выспались, охотники за приведениями? – подмигнул он Оливеру, когда тот молча уселся за стол.

Оливер ничего не ответил. Он просто смотрел на свою тарелку с хлопьями. Молоко в тарелке казалось ему мутным, а хлопья – безвкусными. Он видел, как Софи украдкой смотрит на него, её глаза были подёрнуты пеленой страха и невысказанного вопроса. Он едва заметно покачал головой. «Ничего не говори».

После завтрака он вышел во двор. Воздух был чист и свеж, птицы пели. Всё было как всегда. Он подошёл к тому месту, где стоял Высокий клоун. Трава была немного примята. Он посмотрел на качели. На песке у их основания он увидел отпечаток обуви. Необычно большой и глубокий, будто тот, кто стоял на них, был невероятно тяжёлым. А рядом – ещё один, меньший след, с странным, зигзагообразным рисунком протектора.

Он не был сумасшедшим. Он не выдумал это. Доказательства были здесь, реальные и осязаемые. Он огляделся по сторонам, словно ожидая снова увидеть пёстрые фигуры в глубине деревьев. Но лес молчал, храня свою страшную тайну.

В этот момент Оливер почувствовал не просто страх. Он почувствовал тяжесть. Тяжесть знания, которое он не мог никому передать. Тяжесть ответственности за сестру, которая смотрела на него с надеждой. Он был хранителем страшной правды, которую взрослые отказывались видеть.

И он понял, что отныне его мир разделён на «до» и «после». «До» – это когда лес был просто лесом, а ночь – просто темнотой. «После» началось вчера вечером и окончательно наступило сегодня ночью, когда белый палец в перчатке указал на дверь его дома. «После» только начиналось, и Оливер с содроганием сердца понимал, что это самое страшное путешествие в его жизни – путешествие в царство шепчущих клоунов – лишь только начинается.

Следующие два дня в доме Оливера прошли в призрачной, хрупкой нормальности, которая была хуже открытого кошмара. Родители продолжали жить в своём привычном мире, полном рабочих встреч, счетов и бытовых забот. Их взгляды, которые они иногда бросали на детей, были снисходительными: мол, «ну, напугались, и ладно, сейчас отойдут».

Но Оливер и Софи не отходили. Они не разговаривали об этом при родителях, но их молчаливое понимание висело в воздухе между ними, невидимой, но прочной паутиной. Софи почти не отпускала брата от себя, следуя за ним по дому как маленькая, бледная тень. Она перестала играть одна в своей комнате, предпочитая находиться в одной комнате с кем-то из взрослых, даже если те были поглощены своими делами.

Оливер же чувствовал себя сторожем, заключённым в собственной крепости. Он патрулировал дом – подходил к окнам, проверял замки на входной двере, выглядывал во двор. Каждый вечер, перед тем как лечь спать, он проводил тщательный осмотр: заглядывал под кровати, в шкаф, за шторы. Родители замечали это и переглядывались с лёгким беспокойством, но списывали всё на «затянувшиеся последствия испуга».

– Надо было меньше страшилок им читать, – вздыхала за ужином Анна.
– Само пройдёт, – отмахивался Алексей. – В наше время во дворе до ночи гоняли, и ничего.

Но «ничего» не проходило. Напротив, чувство опасности сгущалось. Оливер заметил, что Итан стал избегать их. В школе он отворачивался, а когда Оливер попытался заговорить с ним на перемене, Итан пробормотал что-то о невыученных уроках и убежал. Его страх был настолько силён, что перерос в панику при одной лишь попытке обсудить случившееся.

Вечером второго дня, когда Оливер помогал матери выносить мусор к баку на краю участка, его взгляд упал на старую, полуразвалившуюся будку, где когда-то жила их собака. Дверца в будку была приоткрыта. И там, в темноте, что-то блеснуло.

Сердце ёкнуло. Оставив пакет на земле, он медленно подошёл ближе и присел на корточки. Внутри, на подстилке из старой соломы, лежал маленький предмет. Оливер протянул руку и вытащил его. Это была дешёвая, пластмассовая детская шкатулка в виде раскрывающейся ракушки. Она была розовой, с потёртыми блёстками. Он знал, что это именно та шкатулка – та самая, из леса. Музыки она сейчас не издавала, заводной механизм, видимо, сломался.

Но это было не самое страшное. Самое страшное лежало рядом с ней. Клочок глянцевой, яркой бумаги, оторванный, судя по всему, от плаката или упаковки подарка. На нём была изображена часть нарисованного лица – неестественно широкая, алая, растянутая в зловещей улыбке губа. Та самая улыбка.

Их не просто видели. Им отвечали. Они знали, где он живёт. Они побывали не только в саду, но и на его территории. Они оставили ему «подарок». Вызов.

Оливеру снова стало дурно. Он судорожно сгрёб шкатулку и клочок бумаги в карман куртки и, бросив взгляд на тёмную линию леса, побежал назад в дом. Теперь он был точно уверен – это не галлюцинация. Это была игра. И правила этой игры диктовали они.

В ту ночь он положил «улики» под свою подушку. Они жгли его, как раскалённые угли. Он должен был кому-то рассказать. Кто-то должен был ему поверить.

Переломный момент наступил на следующее утро, и его причиной стала Софи.

Анна зашла в детскую разбудить её в школу и обнаружила, что кровать пуста. На секунду сердце её упало, но тут же она услышала тихое всхлипывание из-за шторы. Софи сидела, забившись в угол между шкафом и стеной, поджав колени к подбородку. Лицо её было мокрым от слёз, а в руках она сжимала того самого плюшевого зайца.

– Солнышко, что случилось? – Анна опустилась перед ней на колени, и её голос впервые за эти дни дрогнул от неподдельной тревоги, а не раздражения.

– Он опять приходил, – прошептала Софи, не поднимая на мать глаз. – Я видела его в окно. Он стоял и смотрел. И... и он показывал на моего зайца.

Анна похолодела. Это была не просто детская фантазия. Слишком много подробностей, слишком одинаковые описания. Она вспомнила бледное, напряжённое лицо Оливера, его молчаливые обходы дома, его испуганные взгляды в окно. Вспомнила, как он вчера вернулся из сада – тихий, почти зелёный от страха.

– Кто, Софи? Кто приходил?

– Клоун, – девочка наконец подняла на неё полные слёз глаза. – Высокий. Он смотрел на мой дом. Он знает, где я сплю.

В этот миг что-то в Анне, в её практичном, выстроенном на логике мире, надломилось. Это был не испуг, не каприз. Это был животный, первобытный ужас в глазах её дочери. Ужас, который она сама, своими насмешками и отговорками, заставила её переживать в одиночку.

Она крепко обняла Софи, прижала к себе и понесла на кухню, где Алексей допивал кофе.

– Алексей, – голос её был тихим, но твёрдым. – Всё. Хватит. Мы идём к управляющему.

Отец семейства хотел было что-то возразить, увидев заплаканное лицо дочери и суровое – жены, но слова застряли у него в горле. Он тоже увидел этот страх. Настоящий, невыдуманный. И впервые за долгое время ему стало по-настоящему страшно за своих детей.

Час спустя они сидели в кабинете управляющего жилым комплексом «Лесная Гавань», господина Петрова. Он был деловитым мужчиной в очках, и его стол был завален бумагами.

– Чем могу помочь? – спросил он, сложив руки на столе.

Анна, стараясь говорить спокойно, изложила всё: первая встреча в лесу, ночные визиты, описание клоунов, состояние детей. Она говорила о невыдуманном страхе, о том, что её дети боятся выходить на улицу, боятся собственного дома.

Алексей, обычно такой скептичный, мрачно кивал, добавляя детали.

– Мы сначала думали, фантазии, – сказал он, глядя в пол. – Но... слишком уж всё одинаково. И слишком реально для них. Оливер... он стал другим. Как будто повзрослел на десять лет за два дня. И всё из-за этого... этого кошмара.

Господин Петров выслушал их внимательно, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах мелькнула тревога.

– Вы не первые, – наконец произнёс он. – За последнюю неделю я получил уже несколько... очень похожих жалоб. От других жильцов. В основном, конечно, от детей. Но вчера вечером звонила пожилая женщина из корпуса «Б» – она поздно возвращалась домой и видела у леса «высокого человека в пёстром костюме». Я уже связался с полицией, оформил официальный запрос.

Анна и Алексей переглянулись. Их охватило странное чувство – смесь облегчения, что они не одни, и нового, более глубокого ужаса. Если жалуются многие, значит, это не массовая галлюцинация. Значит, это что-то реальное.

– Но полиция... что они могут сделать? – спросила Анна. – Они же, наверное, тоже думают, что мы все сумасшедшие.

Господин Петров снял очки и устало протёр переносицу.

– Обычно в таких случаях они проводят формальный опрос, патрулируют территорию и... на этом всё. Но количество обращений заставляет их отнестись к этому серьёзнее. Мне пообещали, что сегодня вечером приедет сотрудник для более детальной беседы. Не просто участковый, а... кажется, детектив из городского отдела.

Он посмотрел на них серьёзно.

– Я настоятельно рекомендую вам поговорить с ним. Рассказать всё, что вы рассказали мне. И... подготовьте детей. Возможно, он захочет поговорить и с ними.

Выйдя из кабинета управляющего, Анна и Алексей молча шли домой, держась за руки. Воздух между ними был густым от невысказанных мыслей и чувства вины.

– Я не поверила им, – тихо сказала Анна, и голос её дрогнул. – Я смеялась над ними.

– Мы оба, – мрачно констатировал Алексей, сжимая её ладонь. – Мы оба не поверили. Думали, что мы умнее, что мы знаем, как устроен мир.

Теперь их мир перевернулся. Тень от леса, которая раньше казалась такой безобидной, теперь нависала над ними тяжёлым, зловещим покрывалом. Но в этой тени появился луч надежды – детектив. Человек, чья работа – верить фактам, а не смеяться над страхами.

Вернувшись домой, они позвали Оливера в гостиную. Анна села напротив него, глядя ему прямо в глаза.

– Оливер, – начала она. – Мы с папой... мы поговорили с управляющим. Мы рассказали ему всё. О том, что вы видели в лесу. И о том, что приходили ночью.

Оливер смотрел на неё с недоверием, его лицо было каменной маской.

– И что? Он тоже посмеялся?

– Нет, – твёрдо сказал Алексей. – Он не смеялся. Оказалось, что вы... что вы не одни такие. Другие люди тоже их видели.

Мгновение Оливер просто молчал, переваривая эту информацию. Каменная маска на его лице треснула, и в глазах мелькнуло что-то неуловимое – не облегчение, а скорее подтверждение его худших опасений.

– Сегодня вечером, – продолжила Анна, – сюда придёт детектив. Полицейский, который будет разбираться в этом деле. Он захочет поговорить с нами. И, возможно, с тобой и с Софи. Ты... ты готов ему рассказать? Всё, что видел? Всё, что помнишь?

Оливер медленно кивнул, его взгляд стал твёрже и взрослее.

– Да, – сказал он просто. – Я расскажу. И я покажу ему кое-что.

Он посмотрел на родителей, и в его взгляде впервые за долгое время не было упрёка. Было понимание. Наконец-то они были в одной лодке. Наконец-то они проснулись.

И пока они ждали вечера и визита детектива, тишина в доме стала иного качества – напряжённой, тревожной, но полной решимости. Кошмар вышел из стен детской и стал проблемой взрослых. И все они понимали – по-настоящему страшное, возможно, ещё впереди.

Вечер тянулся мучительно медленно. Каждый проезжающий за окном автомобиль заставлял Анну вздрагивать и подбегать к окну. Алексей бесцельно перекладывал документы на столе, не в силах сосредоточиться. Оливер сидел в гостиной, неотрывно глядя на входную дверь. В его кармане лежали два предмета, жгущих огнем: пластмассовая шкатулка и клочок бумаги с нарисованной улыбкой. Он мысленно репетировал, что скажет полицейскому. Все самые страшные подробности. Про белый палец, указующий на дверь. Про скрип качелей во тьме. Он не утаит ничего.

Софи, несмотря на уговоры, не пошла спать. Она устроилась в кресле, завернувшись в плед, и смотрела большими глазами на брата, ища в нем опору. Ее молчаливое доверие было для Оливера тяжелее любых упреков.

Пробило девять часов. Затем десять. На улице окончательно стемнело, и ночь прижалась к окнам темным, непроглядным занавесом.

– Может, он не приедет? – тихо, почти безнадежно, произнесла Анна.

– Приедет, – с несвойственной ему жесткостью ответил Алексей. – Управляющий обещал.

В одиннадцать терпение лопнуло. Алексей уже доставал телефон, чтобы звонить Петрову, как вдруг резко и громко зазвонил стационарный аппарат в прихожей. Все вздрогнули. Звонок в такой час звучал зловеще.

Анна подняла трубку.

– Да? – ее голос дрогнул.

Голос в трубке был незнакомым, мужским, спокойным и усталым.

– Это детектив Виктор Стродов. Мне поручено дело о... происшествиях в вашем комплексе. Я у вашего дома.

Анна бросила взгляд на мужа и сына и произнесла в трубку:

– Сейчас откроем.

Она положила трубку и кивнула. Алексей сделал шаг к двери, но Оливер оказался быстрее. Он подошел к двери и посмотрел в глазок. Снаружи, под тусклым светом крыльца, стоял высокий мужчина в темном плаще. Его лицо было скрыто в тени, но поза выдавала усталость и сосредоточенность.

Оливер глубоко вздохнул и повернул ключ в замке.

Дверь открылась, впустив внутрь порцию холодного ночного воздуха. На пороге стоял детектив Стродов. Он был старше, чем они представляли, на его лице лежала печать многолетней службы. Он не стал сразу заходить, а медленно обвел взглядом прихожую, потом посмотрел на Оливера, на его родителей, на испуганное лицо Софи в глубине комнаты. Его взгляд был внимательным, тяжелым, лишенным всякой снисходительности.

– Прошу прощения за поздний визит, – его голос был низким и немного хриплым. – День выдался напряженным. Можно войти?

– Да, конечно, – поспешно сказала Анна. – Проходите.

Детектив переступил порог. Его плащ был слегка влажным от вечерней влаги. Он не стал снимать его, лишь расстегнул.

– Меня зовут Виктор Стродов, – повторил он, и его взгляд снова остановился на Оливере. – И, похоже, у нас с тобой есть серьезный разговор.

Оливер встретил его взгляд и медленно кивнул. Его рука сжала в кармане пластмассовую ракушку шкатулки. Путешествие в царство шепчущих клоунов только начиналось. Но теперь он был не один. Тень закона, пусть усталая и скептичная, переступила порог его дома. И Оливер почувствовал – пусть слабую, но надежду.