Они. Глава 1.

ОНИ.

Расцветайте, расцветающие,

Увядайте, увядающие,

Догорай, объятое огнем,-

Мы спокойны, не желающие,

Лучших дней не ожидающие,

Жизнь и смерть равно

встречающие

С отуманенным лицом.

Федор Сологуб

ПРОЛОГ.

Те, кто утверждают, будто при общении с ними нужно жечь свечи из черного воска или натирать линии пентаграммы фосфором, бессовестно лгут. Ничего этого не требуется. Более того, все проводимые обряды и ритуалы необходимы скорее людям, нежели им, так как в силу своего рационализма человек вынужден полагаться на формальные подпорки, чтобы не утратить контроль над освобожденным хаосом. Немногим единицам достаточно собственной воли для управления процессом, но они – исключения, выпадающие из общей картины. Назвать их людьми можно лишь с большой натяжкой.

Они не нуждаются ни в темноте, ни в свете – для них попросту не существует подобных ограничений. Попадая в чужую стихию, они перекраивают ее по собственному усмотрению, делая такие места гиблыми, опасными, непригодными для жизни. Неважно, где это произойдет – в затерянной горной пещере или посреди оживленного города, жители которого не замечают открывшейся рядом бездны. Каждый из них слишком поглощен падением в собственную пропасть, чтобы обращать внимание на чужие катастрофы.

# # #

Квартира – сгусток мрака, который не рассеивает даже падающие на пол возле окон ледяные щупальца лунного света. Все грани и формы преломляются, будто на большой глубине, где вода искажает истинные очертания предметов. Кто-то шевелиться в темноте, раздается протяжный стон и тут же резко обрывается после глухого шлепка, словно подавшего голос ударили по губам чем-то мокрым. В пятно света на полу попадает сгорбленная тень и через мгновение исчезает; слышатся тяжелые шаги, от них надсадно скрипят половицы. Промежутки времени между шагами не совпадают – кажется, хозяин квартиры сильно хромает. Затем на кухне открывается дверца холодильника и тишину нарушает долгое громкое чавканье. Звук плевка, довольная отрыжка – и вновь прихрамывающие шаги, движущиеся обратно в комнату.

Хозяину квартиры не нужен свет – он пользуется другим зрением, отличным от человеческого. Если увидеть вещи так, как видит он, то вначале ничего нельзя разобрать – бесформенная мешанина красок, сияния, плывущие в пустоте геометрические фигуры, облеченные в плоть потусторонние мелодии, длинные ряды бессмысленных символов. Для него все это складывается в стройную логическую картину, другой бы на его месте давно утратил рассудок. Он же замечательно ориентируется в этой безумной вселенной, где любой раздражитель с легкостью устраняется, а неприятные аксиомы одним усилием воли превращаются в переменные.

В почти пустой комнате на кровати лежит связанная девушка – истощенное до крайности тело обтягивает болезненно-тонкая кожа с многочисленными синяками и ссадинами, окровавленные губы зашиты суровыми нитками. Глаза у нее полуприкрыты, лишь узкие полумесяцы блестят под тяжелыми веками. Хозяин подходит к ней, берет с ночного столика большие ножницы и проводит холодными стальными кончиками по ее лицу. Девушка вновь стонет, но глаза не открывает – настолько слаба. Тогда хозяин смыкает лезвия ножниц на ее левом ухе и начинает медленно, с наслаждением его отрезать. Пленница пытается закричать, извиваясь в судорожных попытках освободиться, потом бессильно замирает. Сквозь нитки между губ сочиться кровавая слюна. Хозяин трогает двумя пальцами артерию – пульса нет. Тогда, одним движением до конца отрезав ухо, он относит его в холодильник, а потом садиться на пол возле окна и замирает, что-то методично бубня себе под нос. Двор за окном черен, обесточенные фонари обступили его полукругом из бетонных колон. Половина окон в доме разбита, во втором подъезде дверь напрочь сорвана с петель. Гниющий аппендикс города; забитый слизью канализационный сток, где плавают облезлые трупики крыс; разлагающаяся плацента, выносившая дегенерата – какая разница, что напоминает это место? Истинную суть вещей можно познать, лишь прикоснувшись к их сердцевине…

РИТА.

Сквозь шторы пробивается свет агонизирующего солнца, отдающего последнее сентябрьское тепло унылому городскому ландшафту. Свет касается старого трюмо, бликами отражаясь в помутневшем зеркале, выхватывает из полумрака стул с наваленной в беспорядке на спинку одеждой, движется по обклеенной выцветшими обоями стене и останавливается на кровати, где, скомкав одело, спят на разных концах мужчина и женщина. Он – молодой парень спортивного телосложения с по-детски умиротворенным выражением лица. Она – красивая пышная брюнетка, на левом плече татуировка в виде колибри, ухоженную гладкую кожу покрывает безупречный загар. Когда раздается невыразительная трель мобильника, женщина сонно открывает глаза, жмуриться и прикладывает телефон к уху.

- Алло, Рита? – голос у звонящего радостный и бодрый, но какой-то стертый, точно ему приходиться подбирать слова и потому у него не остается времени наделить их интонацией,– Ты как там сегодня, в форме? Работать в состоянии?

- Я болею, - девушка презрительно цедит слова – она явно знает своего собеседника не с самой приятной стороны.

- Мы сегодня снимаем получасовой ролик в сауне, сюжет - два мальчика и девочка, классика. Если хочешь, можешь поработать.

- Нет, - женщина переворачивается на другой бок. – Если я захочу поработать, то позвоню сама.

- Все хандришь? Впрочем, как знаешь. Только учти, я два раза предлагать не буду, – голос умолкает, раздается сигнал окончания разговора. Женщина небрежно бросает телефон на пол и закрывает лицо руками.

Проснувшийся юноша поднимается с кровати и начинает одеваться, поминутно принимаясь разыскивать какой-нибудь предмет гардероба. Натянув джинсы, он наклоняется к женщине и нежно целует ее в плечо.

- Приготовить тебе кофе? – ласково спрашивает он. Брюнетка лишь отрицательно мотает головой, натягивая на себя одеяло.

- Я позвоню, малыш,- говорит он и выходит из комнаты.

- Я не малыш,- отвечает она ему, но входная дверь уже захлопнулась, и парень не услышал фразы. Тогда женщина зарывается лицом в подушку и начинает беззвучно плакать.

# # #

Ей было уже за тридцать, и большую часть жизни она провела здесь, в городе, который никогда не любила. Серые угрюмые дома, пыльные летом и сырые все остальное время года, населенные бледными анемичными созданиями, похожими на лемуров-альбиносов. Рита родилась не здесь, но еще в дошкольном возрасте переехала сюда вместе с матерью-одиночкой, понадеявшейся начать вдали от малой родины новую жизнь. Как и мать, Рита всю жизнь бежала от воспоминаний, приносимых неотвратимо надвигающимся мраком безысходности, и со временем двигаться вперед ей становилось все тяжелее. Можно ли убежать от самой себя? – вопрос, мучавший ее всю жизнь, с ним она засыпала чаще, чем со своими любовниками. Её память часто играла с ней злые шутки, начисто стирая произошедшие недавно события, но оставляя в неприкосновенности весь ужас молодости, камнем лежащий на самом дне души, в непроглядных потемках. То, что произошло тогда, невозможно было развеять, изгнать или заглушить радостью минувших лет, оно превратилось в нерушимый стержень, вокруг которого сформировалась личность. Лишь алкоголь и некоторые препараты на время позволяли забыться, но даже они не давали полной свободы от постоянной гнетущей тяжести, ощущения безнадежности и предчувствия катастрофы. Собственно говоря, Рита всегда знала, чтов ее истории не будет счастливого финала.

Что мешало ее спокойствию? По прошествии столь долгого времени после всего случившегося она уже и сама не знала, что происходило на самом деле, а что она дофантазировала, упиваясь собственным горем. Она помнила лишь то, как ее отчим, огромный и волосатый, представлявшийся ей в детстве настоящим страшилищем, начал заходить по вечерам в комнату, когда мать работала в ночную смену. Поначалу он просто раздевался и ложился рядом, прося погладить его, но постепенно начал требовать большего. Едва Рите исполнилось 14 лет, он стал ее первым мужчиной. Она до сих пор помнила кислый вкус пота на губах, когда он терся животом о ее лицо; помнила наколку, изображающую обвитый змеей крест, на правом бицепсе; помнила, как нетерпеливо и грубо он входил в нее, зажимая ей рот широкой, пропахшей соляркой и пивом, ладонью. Если он не убирал ладонь слишком долго, она начинала задыхаться, и ему это нравилось. Он вообще любил с ней играть, как играет жирный дворовый кот с пойманной добычей. Его обломанные ногти царапали нежную девичью кожу, и Рите потом приходилось скрывать эти следы, боясь материнского гнева. Отчим пообещал, что если та обо всем узнает, то он будет душить Риту медленно и долго, но теперь уже по-настоящему. Так продолжалось год, после чего она сбежала из дома, уйдя жить к знакомому парню в безобразную квартиру с плесенью на стенах и невероятным количеством пустых бутылок, то и дело выкатывавшихся прямо под ноги. Парня звали Алик, он часто приводил ее с собой во взрослые компании, где собирались такие же полууголовные люмпены, как и он. Обычно они устраивались в старом гараже одного из приятелей Алика или в подвале, где можно было спокойно курить доставаемую у цыган коноплю или глотать тарен, запивая его водкой из пластиковых стаканчиков. Алик, надо отдать ему должное, был хоть и опустившимся типом, но к ней не приставал и относился почти по-братски. Чего нельзя было сказать о его друзьях, один из которых однажды затащил Риту в пустую комнату во время очередной пьянки на квартире какого-то барыги и долго ее трахал на старом, драном матрасе, пока остальные веселились на кухне. Алик потом хорошенько навешал ему, но Рите уже было все равно – равнодушие к себе и всему окружающему, которое со временем превратиться в дикую, отупляющую тоску, успело прочно поселиться внутри.

Едва не сошедшая с ума от волнения мать все же нашла ее и почти насильно привела домой, к пьяному отчиму, искренне обрадовавшемуся возвращению падчерицы. Рита до дрожи боялась его, но еще больше она боялась вечерних визитов в свою спальню, тяжести дряблого тела, наваливающегося на нее сверху, вонючего дыхания, влажных шлепков и шершавого языка, ползущего по коже, словно скользкая слепая змея. Она решилась и вывалила все матери – судорожно, невнятно, заикаясь и запинаясь, тяжелыми комьями выталкивая из себя слова. После ее признания в квартире начался ад.

Мать с кулаками бросалась на сожителя, а тот, напившийся до состояния веселого благодушия, беззлобно отталкивал ее и мелко, сквозь зубы, хохотал на все обвинения. Когда он повернулся лицом к Рите, та в ужасе выскочила из комнаты, не в силах смотреть в пустые безумные глаза человека, давно утратившего способность различать норму и патологию. Но бившаяся в истерике мать за руку притащила ее обратно и поставила посреди комнаты как живое доказательство обвинения. Она указывала на нее пальцем и что-то кричала, однако отчим уже не обращал на них никакого внимания. Кончилось все тем, что мать собрала вещи и, взяв на работе отпуск, уехала вместе с Ритой из города к ее бабушке. Потом они еще какое-то время скитались по съемным квартирам, пока, наконец, не был официально оформлен развод, и жилье не поделили между владельцами.

Рита боялась преследования отчима, но ей повезло – вскоре после их ухода он свалился в котлован на стройке, где, кстати, работал Алик, и благополучно свернул себе шею. Был ли это несчастный случай или ее мучителю все же помогли, Рита так и не узнала – по крайней мере, Алик об этом не проговорился ни разу. Можно было считать, что с этого момента ее мучения окончились, но на самом деле все изменилось раз и навсегда. Та мрачная сторона реальности, которую большинство предпочитают не замечать, повернулась к девушке лицом и прочно вошла в ее жизнь. С тех пор она постоянно балансировала на грани между сумерками и беспроглядным мраком.

Поначалу она надеялась преодолеть свой страх перед противоположным полом, и выбрала для этого радикальный вариант – ведение активной и беспорядочной половой жизни. В университете ее считали шлюхой, хотя на самом деле она просто сражалась с собственными кошмарами. Частично ей удалось победить их, теперь она просто испытывала отвращение к своим партнерам. Затем ушло и это, оставив лишь тупое безразличие, которое со временем почти вытеснило все остальные эмоции.

Нет, она не стала лесбиянкой, хотя читала о том, что жертвы подобного насилия часто отдают сексуальное предпочтение собственному полу. Собственно, ей уже было на все наплевать, и существование с катастрофической скоростью катилось вниз, в никуда, пока один человек не поймал ее в двух шагах от края пропасти.

В тот день она стоялавозле бетонного ограждения, тянувшегося вдоль речного русла, и смотрела на тяжелый свинец воды, покрытый зеленоватой пленкой. За спиной уныло шумел скрюченными ветвями пустой ноябрьский парк, через туманную пелену с противоположного берега доносился пронзительный вой автомобильных гудков. Голодные вороны, рассевшиеся на парапете, хищно сверлили ее твердыми черными бусинками глаз, изредка хрипло каркая, точно оглашая приговор. Все пространство свернулось вокруг Риты в тугой плотный жгут из сырости, полумрака и резких пугающих звуков, бывших еще вчера такими обыденными и знакомыми. Но сегодня произошло что-то непоправимое, чего она не успела заметить, и мир, частью которого она являлась, начал исторгать ее из себя. Рита понимала, что она давно лишняя здесь, но больше не могла убегать. У нее не осталось сил.

Она сделала шаг вперед, навалившись всем телом на ограждение. Испуганные вороны брызнули во все стороны пернатыми лоскутьями, оглушая хлопаньем крыльев, будто аплодируя намерению девушки. Нечто потусторонне управляло всеми ее действиями в этот момент и жестоко дергало за ниточки, толкая безвольную марионетку на дно грязной реки.

- Простите, у вас не будет сигареты?

Вопрос прозвучал настолько неуместно и неожиданно, что вначале она даже не поняла смысла фразы. Затем увидела парня, стоящего в нескольких шагах от нее – высокий, плотный блондин с короткой стрижкой и спокойными, чуть прищуренными глазами. Он казался миражом, галлюцинацией, рожденной помутившимся сознанием на этом пустом берегу, пришельцем, заблудившимся в сером промокшем городе. Он не вписывался в окружающий пейзаж, он был слишком живым для этого места. Рита молча достала из пачки сигарету и протянула ему. Блондин закурил, явно не собираясь уходить.

- Вы кого-то ждете? – спросил он.

- Вы спрашиваете просто так или хотите что-то предложить? – усмехнулась Рита. Вопрос прозвучал чересчур откровенно, но ей было все равно. Этот парень чем-то привлек ее внимание, он был симпатичен ей, пусть и неосознанно.

- Хочу, - улыбнулся блондин. – Кстати, Саша, - он протянул ей ладонь.

- Рита, - девушка ответила рукопожатием. Разговор спас ее от погружения в сумрачное болото, где навалившиеся на нее тяжелые кошмары грозили раздавить своим весом хрупкую скорлупу рассудка. Она отошла от края – пусть недалеко, но уже без риска поскользнуться и рухнуть в пропасть.

- Мы могли бы прогуляться здесь, а можем зайти в ближайшее кафе и побеседовать. В том числе и о вреде курения. – Саша взмахнул дымящейся сигаретой.

- Не сегодня.- Рита покачала головой.

- Жаль,- блондин огорченно развел руками, но тут же снова ослепительно улыбнулся. – Но тогда, может, завтра?

- Почему бы и нет? - согласие было инстинктивным и неожиданным даже для самой Риты.

- Отлично. Тогда давайте завтра в пять на площади Победителей возле памятника. Вам удобно в это время?

- Вполне. – Рита отступила на шаг и тоже улыбнулась. – Тогда до завтра, Саша?

Блондин шутливо поклонился. Помахав ему рукой, Рита направилась к автобусной остановке. Молодой человек заинтриговал ее, и она даже пожалела о том, что не согласилась пойти с ним в кафе прямо сейчас.

САША.

Саша молча смотрел некоторое время ей вслед, а затем бросил недокуренную сигарету под ноги и зашагал вдоль набережной вглубь парка. Встречая прохожих, он мысленно рисовал на их фигурах ярко-красные багровые дыры – следы попадания крупнокалиберных пуль. Он не был маньяком, но его фантазии могли показаться другим странными или даже пугающими. Саша не спеша брел куда глаза глядят, его рассудок заполняли картины искаженного пространства, где плоть приобретала чудовищные свойства и формы, где из нее возводились города и даже целые миры – сочащиеся сукровицей, влажно пульсирующие, жадно поглощавшие собственных обитателей, разрывавшие в немом вопле бесчисленные воронкообразные пасти. Затем он задумался о Рите, и вот уже она целиком заполонила его рассудок: легионы ее обнаженных копий маршировали под оранжевым светилом на необозримом плацу, и звуки миллионов шагов гремели в ушах ударами вселенского маятника. Саша даже на минуту остановился, завороженный этой величественной, дышащей космическим эротизмом картиной. Все в ней казалось настолько правильным, настолько гармоничным, что не могло быть плодом воображения обычного человека. Нет, Саша был абсолютно уверен: нечто извне разрешило на мгновение заглянуть ему в образовавшуюся червоточину, ведущую за край реальности, в иные слои и планы бытия. Там, на огромных, кишащих неистребимой жизнью пространствах богоподобные создания двигались в извечном вселенском параде, и по странной иронии неких высших сил девушка из ущербного захолустного мира имела схожий с ними облик. Это не могло объясняться простым совпадением, напротив, это был очевидный знак ее избранности, словно торговая марка, отличающая безупречный товар от бракованной продукции. Саша знал, что теперь он прочно связан со своей новой знакомой, правда, пока не понимал, для чего именно. Его зрачки потемнели – в них отражалась приближающаяся буря, призванная разорвать в клочья его жизнь и жизни многих других, оказавшихся рядом на свою беду. Подобная перспектива вызывала благоговейный трепет.

# # #

На следующий день ровно в пять часов Саша стоял на площади Победителей с цветами в руке возле памятника полуобнаженных Рабочего и Колхозницы. Титанические фигуры возвышались над землей, мрачно разглядывая сгоравший в пожаре вечерних огней город. По четырем сторонам площади маршировал почетный караул, сжимавший затянутыми в белые перчатки пальцами короткие автоматы. Бойцы щеголяли в изящной черной униформе с эмблемой элитных войск на правом рукаве – черепом на фоне алой пятиконечной звезды.

Когда подошла Рита, Саша с улыбкой протянул ей цветы.

- И куда мы теперь? – спросила девушка. Было заметно, что новый знакомый ей симпатичен, да и на Сашу она произвела сильное впечатление – в красном платье, с изящно уложенными волосами Рита выглядела эффектно.

- Предлагаю ресторан, - Саша кивнул на противоположную сторону проспекта, где в скупых лучах ноябрьского солнца сиял золотыми колоннами дворец Аполлона. На фоне этого исполинского золотого кристалла стоящие рядом высотки казались хилыми и шаткими, податливыми любым мало-мальски сильным порывам осеннего ветра. Вход во дворец охраняли фигуры мускулистых атлантов, несущих на плечах мощную арку с латинским приветствием. Рита никогда не посещала заведения подобного уровня, и сейчас в ней проснулась смутная неуверенность в соответствии столь респектабельному кавалеру. Однако она подавила неуместный порыв рефлексии и с улыбкой взяла Сашу под локоть. Вдвоем они направились к титаническому памятнику архитектурной роскоши.
Изнутри здание выглядело еще более помпезно, чем снаружи. В холле ресторана, называвшемся, соответственно, «Аполлон», все стены были расписаны фресками на тему эллинской мифологии, сдобренной изрядной порцией сюрреализма. Здесь светоносный вестник сражался с полчищами биомеханических чудовищ, Цербер на пару с Тифоном разрушали полыхающий в огне мегаполис, а богиня тьмы Геката взгромоздилась на осыпающийся под ее тяжестью собор Василия Блаженного. Пройдя в главный зал, Рита была ослеплена болезненной роскошью, бесстыже вывалившей свои достоинства напоказ посетителям. Все поверхности тут казались идеально-стерильными, выскобленными до последней пылинки, зеркальные грани похищали образы вошедших и прятали их в своей золотистой глубине. Два цвета – белый и золотой – правили здесь бал. Сохраняя неспешное достоинство человека, утомленного излишествами богемного образа жизни, Рита прошла к угловому столику и уселась на мягкий диван. Саша расположился напротив нее и взял меню у возникшего словно из воздуха официанта.

Они заказали «Киндзмараули» - старый, проверенный временем нектар, не один десяток лет служивший ключом к самым дальним, запертым наглухо уголкам человеческой натуры. Когда облаченный в золото и белизну официант, лощеностью своей напоминавший скорее андроида, нежели живого человека, принес им бокалы, Саша улыбнулся и накрыл своей рукой ладонь Риты. Та не протестовала и лишь смотрела на обходительного ухажера томным, обещающим взглядом. Она уже решила, что после ресторана непременно затащит его в постель.

-Почему вы подошли ко мне там, в парке? – спросила она. – Ведь не только за сигаретой, не правда ли?

- Совершенно верно, - кивнул Саша. – Просто я увидел, что вы стоите на самом пороге.

- Что вы хотите сказать? – странная фраза привела Риту в недоумение.

- Только то, что сказал. – Саша улыбнулся и закурил. – Видите ли, я практикующий психолог и кандидат наук, поэтому мне по роду занятий известно кое-что о поведении человека. Вы были на самом Пороге, – именно так, с большой буквы - месте, где решается, быть человеку или не быть.

- Я не совсем понимаю вас… – Рита была взволнована. До сих пор никто и никогда не забирался так глубоко к ней в душу, выворачивая ее наизнанку. Это напоминало операцию без анестезии, проникновение скальпеля на самые интимные уровни организма, корчащегося от столь грубого вторжения.

-Дело в том, - Саша откинулся на спинку стула, лицо его приняло мечтательное выражение, – что многие люди – особенно в нашей стране - принадлежат к так называемой Культуре Порога. Это маргинальное ответвление культуры, основанное на переживании суицида и непосредственно суицидальных впечатлениях. Когда человек стоит на грани, на самом пороге небытия – лишь тогда ему открывается непостижимое совершенство мировой гармонии, при котором смерть несет не разрушение, но полное перерождение и существование в новом качестве, гораздо более совершенном и благополучном. Впечатления подобного рода достаточно широко отражены в андеграундной музыке и литературе, реже – в кинематографе. Наша страна занимает второе место в мире по количеству самоубийств – естественно, такая проблема не может остаться без соответствующего внимания в коллективном народном сознании. Несмотря на то, что ощущения во время суицидальной попытки – успешной или нет, все равно – носят ярко выраженную негативную окраску, тем не менее они настолько яркие и запоминающиеся, что, как правило, остаются с человеком на всю жизнь. Более того, по своей остроте они превосходят практически все, что человек обычно испытывал прежде. Не в последнюю очередь именно из-за этого до восьмидесяти процентов неудавшихся самоубийц совершает новые попытки.

- Значит, я – потенциальный клиент психиатра? – хмыкнула Рита.

- Не совсем так, - Саша отпил из своего бокала и утер губы салфеткой. – У вас есть проблемы, это очевидно. Однако это не значит, что вы сумасшедшая – вы ведь именно это имели в виду? У любого среднестатистического человека присутствуют моральные травмы, о которых он предпочитает не говорить и которые не дают ему покоя всю сознательную жизнь. Собственно, в наше время обычный человек далеко не образец психического здоровья.

- И как же мне разобраться со своими проблемами? – Рита попыталась улыбнуться, но попытка с треском провалилась.

- Довериться мне, - Саша нежно погладил ее руку. В его глазах отражался свет позолоченной люстры, отчего они горели странным нездешним огнем. – Пока я с вами, вам нечего бояться.

- Может, перейдем на «ты»? – Рита приблизила свои капризные, чуть приоткрытые губы к его губам на расстояние поцелуя. Саша, впрочем, повел себя как джентльмен – он лишь чуть заметно улыбнулся, кивнул и молча поднял свой бокал.

- За доверие, - произнес он тост.

- На брудершафт? – Рита окинула его оценивающим взглядом.

- Отличная идея! – засмеялся блондин. Они осушили бокалы, а потом Саша все-таки поцеловал ее – нежно и страстно, как и положено целовать любимую девушку.

Когда они вышли из ресторана, вечер умер, сменившись ясной звездной ночью с жемчужным овалом луны в небе и беспризорным ветром, несущим по тротуару сухой пергамент листьев. Где-то над их головами, далеко за орбитами искусственных спутников простирался вековечный океан мрака без начала и конца с редкими вкраплениями драгоценных светил, пылающих яркими кострами среди пустоты. Рита подставила лицо ночному воздуху и в который раз почувствовала себя бесконечно чужой этому холодному бетонному миру, освещенному безжизненной иллюминацией и населенному безумными обитателями кирпичных пещер. Мужчина, стоящий сейчас рядом, был немного похож на нее – такой же пришелец из неведомых стран, только гораздо лучше приспособленный к местному существованию. Она прижалась к нему и поцеловала – как единственного близкого человека на всей планете.

- Когда ты смотрел на звезды, мне показалось, что тебе страшно, – сказала она. – Чего ты боишься?

- Того, что скрыто за ними, – ответил Саша. На улице он весь как будто съежился, утратив самоуверенность, и от этого казался Рите еще более трогательным. – Я никогда не понимал, почему люди так восхищаются созвездиями. Ведь там, с обратной, изнаночной стороны притаился извечный враг любой жизни во Вселенной.

- И кто же это? – улыбнулась Рита. – Дьявол?

- Разум. – Саша смотрел на нее абсолютно серьезно.

- Я не понимаю…

- Вселенная необозрима, но, тем не менее, конечна, это давно доказано. И вот представь, что там, за ее границей, в абсолютной беспредельной пустоте обречены на вечные скитания мириады бестелесных сознаний, погруженных в беспросветное безумие и мечтающих лишь о прекращении этой пытки. Из-за невозможности познания новой информации и отсутствия перемен бессмертие становиться для них чудовищной мукой. И когда эти полные боли и тоски субстанции прорываются в материальные пространства и находят себе носителей, словно паразиты, с собой они несут лишь гибель и ужас бесконечности. Вот почему любой разум, человеческий или иной, в конечном итоге стремиться только к смерти, так как память о пребывании в пустоте для него невыносима. А вместе с гибелью тела навсегда исчезает и вселившееся в него сознание.

- Саша, если ты все это придумал сам, то ты, наверное, гений,– рассмеялась Рита. – Во всяком случае, ни один из моих парней еще не рассказывал мне свою теорию возникновения разумной жизни на Земле.

- Есть и другой вариант, - хмыкнул Саша. – Возможно, тебя сегодня пригласил на свидание сумасшедший. Кстати, а разве меня уже можно считать твоим парнем?

Рита строго погрозила ему пальцем.

- Никогда не лови девушку на слове, это неприлично!

- Больше не буду, - блондин примирительно вскинул руки.

- Что касается сумасшедшего, - продолжала Рита, - то если с ним всегда будет также интересно, как сегодня, я этому только рада.

- Будь осторожна в своих желаниях, они могут исполниться.

- Какая избитая фраза!

Они бесцельно брели по темному туннелю между смыкающимися над головой обветшалыми многоэтажками, который язык не поворачивался назвать переулком. Наверное, так могли выглядеть улочки какого-нибудь дряхлого средневекового города, утопающего в болоте отбросов. Этот район Адска, хоть и располагался неподалеку от центра, напоминал гниющий пруд неимоверных размеров с торчащими над поверхностью бетонными остовами мрачных дворцов. Если площадь Независимости можно сравнить с обителью элоев, то эти сырые лабиринты скорее выглядели как жилища морлоков - людоедов. Кое-где в окнах горел тусклый пульсирующий свет, и Рите совсем не хотелось думать о том, что происходит за плотно задвинутыми шторами таких квартир. Но и необитаемые на первый взгляд дома несли в себе смутную потустороннюю угрозу, точно разрытая безымянная могила в глухом лесу. Здесь стиралась грань между слоями реальности, здесь мертвецы и обитатели далеких измерений неприкаянными тенями бродили среди горожан под болезненным светом осеннего солнца. Рита старалась избегать подобных мест – на этих улицах оживали ее детские страхи, и призрак насильника-отчима неслышно вставал за левым плечом.

Почувствовав ее волнение, Саша покрепче сжал руку девушки, и прикосновение нежным теплом отозвалось во всем теле. Неожиданно звук их шагов умножился, превратился в беспорядочное шарканье, и из темноты левого подъезда вышли, покачиваясь, три угловатые фигуры. В слабом лунном мерцании они напоминали изможденных упырей, одетых в бесформенные кожаные обноски на голое тело. Лица их покрывали татуировки и многочисленные шрамы, белки глаз слабо поблескивали во мраке. Руки незнакомцев были пусты, лишь крайний слева сжимал в пальцах горлышко стеклянной бутылки.

- Брат мой, - произнес один из «упырей» хрипло и как-то проникновенно, словно собирался просить об отпущении грехов, - выручи голодающих соотечественников, подай на пропитание.

- Да не оскудеет рука дающего, – произнес второй, зловеще похрустывая костяшками пальцев.

- Вам нужно не пропитание, друзья мои, - голос Саши был абсолютно спокоен. – Вам нужна доза.

- Зришь в корень, брат! – обрадовался первый «упырь». Из всей троицы он был самым высоким и неимоверно костлявым. – Можем ли мы рассчитывать на твою помощь?

- Вряд ли, - ответил Саша, осторожно выходя вперед и пряча Риту за спину. – Милостыню я не подаю принципиально.

- Мы сумеем тебя образумить, - лицо главаря перекосила радостная улыбка, обнажившая ряд подпиленных зубов. Его приятели замерли в напряженном ожидании, словно готовящиеся к прыжку хищники. Несмотря на всю опасность ситуации, Саша невольно залюбовался этими городскими дикарями, обитателями самых глухих и жутких уголков кирпичных лабиринтов, где зарождалась среди мертвечины и плесени новая человеческая порода – безумная и беспощадная. Говоривший с ним «упырь» шагнул вперед, его куртка распахнулась и на груди закачалась, позвякивая, связка серебряных крестов. Они на долю секунды отвлекли внимание Саши, но ему удалось отразить первый удар, направленный в солнечное сплетение. Рука окрасилась кровью – бандит успел полоснуть его бритвой. Сзади закричала Рита. Двое оставшихся «упырей» синхронно напали на Сашу с двух сторон, однако тот вывернулся и отступил к стене дома. Сильным ударом в лицо он сбил главаря с ног, но в следующее мгновение уже сам лежал на мостовой. В голове звенело, сверху смыкались тени нападавших. Рита бросилась на бандитов сзади, шипя, точно рассвирепевшая кошка. Когда один парней обернулся, она вцепилась ногтями ему в лицо. Противник вскрикнул и коротким, точным ударом разбил девушке нос.

- Сука! – рявкнул он.

Этого короткого замешательства оказалось достаточно. Когда главарь обернулся к Саше, в лицо ему уже смотрело длинное узкое жало пистолетного ствола. Зловеще блеснуло эсэсовское клеймо, и по переулку разнесся сухой, точно удар кожаной плети, звук выстрела. Пуля из «Маузера» попала бандиту в живот и отшвырнула его на землю, спиной в глубокую лужу. Вторая пуля превратила ухо стоявшего рядом «упыря» в кровавую мясную бахрому. Оставшийся невредимым бросил Риту и опрометью кинулся в темнеющую неподалеку арку, но третий выстрел остановил его навсегда. Саша уже поднялся на ноги и, прижимая к себе содрогающуюся от плача Риту, держал на мушке последнего стоящего на ногах бандита. Тот, прикрыв изуродованное ухо, выставил перед собой ладонь в умоляющем жесте.

- Брат, - начал он, - пощади…

Саша молча вогнал ему пулю в середину лба. Переступив через дергающееся тело, они кружным путем направились к проспекту, сверкавшему вдалеке равнодушными огнями. Проходя мимо лежащего в луже главаря, Саша замедлил шаг. Глаза «упыря» уже остекленели, лицо застыло в мертвенной неподвижности. Кресты на шее, отражавшие лунный свет, теперь больше напоминали языческие фетиши, нежели символы христианства. С губ Саши сорвалось несколько слов, но даже в наступившей тишине невозможно было разобрать их смысл. Больше не оборачиваясь, он решительно зашагал прочь из переулка, крепко обняв Риту за талию.