Операция "Лёгкий бриз"

Операция Лёгкий бриз

Солнце висело низко, сплющенное жарким маревом над гладью океана. Эсминец USS "Razorback" входил в бухту неторопливо, как тяжёлый зверь, уверенный в себе и в своём праве на эту воду. На кормовой палубе, у маленького столика с тяжёлой пепельницей, капитан Гаррет Т. "Торнадо" Хейз и доктор Элиас Рейн сидели в плетёных креслах. Лёд в стаканах звякал в такт едва заметной качке.

— Смешные ребята, эти ваши индейцы, — капитан прищурился от солнца и лениво повёл подбородком в сторону берега. — Полуголые, с луками. Средневековье. Их надо цивилизовать, пока сами не вымерли.

Рейн повернул стакан в пальцах. Виски тёпло обжигал язык, но не разгонял тяжёлую, липкую тревогу, осевшую внутри с тех пор, как корабль взял курс к этой бухте.

— У каждого народа своя цивилизация, — тихо произнёс он. — Они жили здесь задолго до того, как вы нарисовали свои границы на карте.

Капитан фыркнул, усмехнулся уголком рта.

— Они живут тут, потому что мы позволяем им жить тут. Не наоборот. Не переживайте, доктор, мы заберём ваши ниточки и никого лишнего не тронем. Если не полезут под руку.

Он сказал это с тем спокойствием, с каким объявляют прогноз погоды. Корабль глухо заворчал, снижая ход. К капитану подошёл офицер, наклонился, что-то сказал ему на ухо. Тот поставил стакан.

— Пойдёмте, — он поднялся. — Пора заняться делом. Хотите взглянуть на своих благородных дикарей поближе?

Рейн встал, ощущая лёгкую неуверенность в ногах — не от алкоголя, от неприятного предчувствия, которого он не мог рационально объяснить. Они поднялись в рубку. Лёгкий, привычный гул приборов, запах раскалённого металла и пластика, солёный воздух, ворвавшийся с открытых иллюминаторов.

Капитан Хейз приложил к глазу оптическую трубу, повёл ею вдоль изрезанной зелёной линии берега. Там, среди тёмного кружева джунглей, в дымке влажного воздуха угадывались крыши хижин.

— Мелко, чёрт возьми, — пробурчал он. — Дальше не пойдём. Хватит и так.

Он отдал чёткую команду. Внизу, у борта, заскрежетали талрепы, опуская на воду большой надувной катер. Морские котики в чёрных гидрокостюмах двигались спокойно и быстро, как люди, делавшие это сотни раз. Снаряжение звякало, пластиковые защёлки сухо щёлкали, автоматы ложились в руки, как продолжение тела.

— Двигайтесь, парни, — командир спецгруппы говорил негромко, но так, что слышали все. — Пятнадцать минут туда, тридцать на то, чтобы пинком открыть этим маугли глаза, и обратно к ужину. Не растягивать удовольствие.

Кто-то сзади усмехнулся. Мотор загудел, и катер оттолкнулся от борта, оставляя позади пенящуюся борозду. До берега было около семисот метров — смешное расстояние для людей, привыкших высаживаться в ночи под огнём.

Рейн смотрел на уходящий катер и не мог отделаться от чувства, что они все сейчас приближаются не к операции, а к чему-то вроде эксперимента, в котором он сам — невольный автор. И подопытные.

— Смотрите, — капитан вдруг снова прильнул к трубе. — У нас гости.

Рейн подошёл, взял трубу. Берег слегка плыл в стекле, пока он не поймал нужный фокус. От мелководья отталкивались две узкие лодчонки. В каждой — по одному индейцу. Нагие торсы, тёмная кожа, длинные волосы, туго перевязанные у затылка. Они гребли неторопливо, словно не спешили никуда.

Но что-то в их траектории было неправильным. Они не шли прямо на корабль. Одна лодка держалась левее, другая правее, описывая дугу. Как будто два насекомых, которые облетали неподвижный фонарь.

— Видите? — капитан усмехнулся. — Выходит делегация приветствовать цивилизаторов. Сейчас, наверное, будут танцевать вокруг костра во имя великого железного бога.

Рейн посмотрел дольше. У обоих индейцев за спиной торчали тёмные древки. Луки лежали поперёк колен. Движения были размеренными, как у людей, которые делают ровно то, что задумали, и не собираются импровизировать.

Тяжесть в животе усилилась. Воздух в рубке вдруг стал гуще, чем морской туман за окном.

— Они не просто плывут, — тихо сказал он. — Они… вымеряют.

Капитан не оторвался от трубы.

— Им до нас не дотянуться, — отмахнулся он. — Расслабьтесь. Каменному веку до радаров не допрыгнуть.

Лодчонки индейцев приблизились метров на триста. В оптике мужчины уже были видны ясно. Они одновременно перестали грести. Встали. Это движение было таким слаженным, что Рейн ощутил, как у него по спине пробежал ледяной мурашечный ток.

Каждый поднял лук. Движения были неторопливыми, почти ритуальными. Солнце скользнуло по чему-то между ними — едва заметный блик, серебристый, как вспышка на стальной проволоке под высоким давлением. Рейн замер. Этот блеск он видел раньше. На полигоне в Неваде, под палящим солнцем, когда нано-нить резала танк пополам за долю секунды. Тогда она тоже сверкнула так — раз, и исчезла, оставив после себя идеальный срез.

Сердце ухнуло. Он понял.

— Ложись! — вырвалось у него.

Капитан Хейз оторвался от трубы и повернул к нему голову с раздражённым удивлением.

— Что за…

Рейн рухнул на пол, не думая, просто подчиняясь памяти о том полигоне, где всё, что пересекало нить, просто... исчезало. В этот момент в воздухе, прорезая пространство, как холодный вдох ножа в бумагу, что-то прошло через рубку. Ничего не сверкнуло, не грохнуло, не вспыхнуло. Был только едва слышный, сухой звук, напоминающий сразу и свист, и шёпот рвущейся ткани.

Капитан не успел договорить. Его тело ещё стояло, но глаза уже смотрели куда-то мимо Рейна, в пустоту. Верхняя часть его черепа — от бровей и выше — соскользнула назад, как снятая крышка, обнажив бледный, невероятно чистый срез кости и дрожащую розовую массу. На долю секунды всё это сохраняло форму, а потом обрушилось, обрызгав стены тёплыми тяжёлыми пятнами.

Тело Хейза рухнуло рядом с Рейном, судорожно дёрнув ногой. Из обрубленного края шеи хлынула кровь — не струйкой, а густым, рвущимся наружу потоком. Пахнуло железом и чем-то сладковатым, от чего желудок скрутило в узел.

Крик в рубке не успел родиться. Никто ещё не понимал, что произошло. Один из матросов, стоявший у пульта, открыл рот, чтобы спросить, в порядке ли капитан, и в этот момент его тело словно кто-то незримый толкнул вбок. Точнее — верхнюю половину его тела. Она соскользнула с нижней, как сдвинутый в сторону слой торта. Пояс и ноги остались на месте, а грудь, плечи и руки, по-прежнему сжимавшие пульт, опрокинулись, разбрасывая вокруг кровь и обрывки формы.

Эсминец содрогнулся. Ни взрыва, ни торпеды — просто глухой, невозможный стон металла, который начинают рвать изнутри. Где-то под ногами что-то хрустнуло, разошлось, и в этот миг Рейн впервые понял: то, что прошло через рубку, не остановилось. Оно шло дальше.

По корпусу, от носа к корме, побежала тонкая, абсолютно прямая линия гибели. Стальные переборки, силовые кабели, трубы, живые тела — всё, что попадалось на пути, расслоилось на идеальные, гладкие срезы, как будто корабль был гигантским анатомическим экспонатом на демонстрационном столе. Люди кричали, но крики обрывались на полуслове, превращаясь в мокрый хрип, когда невидимый скальпель проходил через грудь, шею, рот.

Внизу, на палубах, где ещё секунду назад шли обычные корабельные дела, матросы вдруг оказывались разрезанными пополам, даже не успев понять, откуда пришла боль. Один успел сделать шаг — и его ступня, уже отрезанная от ноги, осталась на месте, а туловище рухнуло вперёд, оставив на палубе аккуратный кружок крови. Другой схватился рукой за поручень — и увидел, как вместе с поручнем на палубу падают четыре его пальца, отрезанные разом, будто карандаши.

Корабль ломался. Не гнулся, не тонул от пробоины — он реально разрезался надвое. Внутри, в чреве "Razorback", что-то трещало, сыпалось, искрило. Электрические дуги вырывались из перебитых кабелей, жгли воздух запахом озона и плавящейся изоляции. Пар вырывался из раскромсанных труб, ослепляя, обжигая тех, кто ещё оставался жив. И где-то поверх всего этого стоял один общий звук — низкий, протяжный скрежет металла, который не должен так ломаться.

Рейн полз по полу рубки, скользя в крови. Его ладони оставляли на гладком металле размазанные красные следы. Вокруг лежали части людей: торс без головы, рука с ещё сжатым биноклем, лицо, застывшее в гримасе, которое уже не принадлежало телу. Он не смел поднять голову — казалось, стоит выпрямиться хоть на сантиметр, и невидимая нить найдёт его горло.

Эсминец надломился. Корма пошла вниз резко, словно её кто-то ухватил за край и потянул в бездну. Нос ещё держался, вздрагивая в пенящейся воде, но разрез был уже сделан — мир просто не успевал осознать масштаба произошедшего. Люди, цеплявшиеся за поручни, срывались и падали в образовавшуюся трещину, туда, где металлические обломки, трубы и куски тел перемалывались в одну кровавую мешанину.

Где-то далеко, уже за пределами этого ада, катер с морскими котиками приближался к берегу. Они не видели, как их корабль рассекается невидимой чертой. Море здесь казалось всё таким же — лишь легкая рябь, да редкие чайки. Командир ещё раз окинул взглядом пляж: чистый песок, полоса тени от джунглей, ни одного силуэта.

— Быстрее, — бросил он. — Вперёд. Работать.

Они вышли на берег бесшумно, профессионально рассыпались цепью и двинулись в сторону зелёной стены. Джунгли дышали влажным жаром. Где-то кричала птица, тревожно и надрывно. Песок скрипел под тяжёлыми ботинками. Они шли цепью, каждый шаг обдуман, каждый вздох — тишина. Командир держал в напряжении слух, пытаясь уловить малейший шорох. Казалось, джунгли предупреждали о своей враждебности — звуки птиц прерывались, насекомые замолкали.

На высоте человеческой груди, между двумя тонкими стволами, тянулось нечто, чего никто из них не мог увидеть. Лес казался пустым. Воздух — прозрачным. Ничто не выдавало присутствия нити, тоньше волоса, но прочнее любого металла.

Первым упал сержант Майклс. Его ботинок зацепился за корень, и он, потеряв равновесие, шагнул вперёд, чуть выше обычного. В мгновение ока его торс отделился от ног — идеальный горизонтальный срез на уровне груди, без брызг крови, только лёгкий хруст, как от раздавленного стебля. Ноги прошли ещё шаг, прежде чем упасть, а верхняя половина рухнула лицом в грязь, пальцы всё ещё сжимали автомат.

Разведчик Томас, шедший следом, увидел это краем глаза и замер. "Что за хрень?" — успел подумать он, прежде чем нить, натянутая под углом, прошла через его шею и плечо. Голова соскользнула набок, как перезревший фрукт, тело сделало ещё пол-шага, разбрасывая из обрубка шеи артериальную струю. Рука с ножом осталась висеть на ветке, отрезанная по локоть, пальцы слабо шевелились.

Командир резко обернулся на звук. "Контакт!" — заорал он, но слова утонули в хаосе. Следующий котик в цепи шагнул в ловушку: нить прошла через бедро и живот, разделив его пополам диагонально. Кишки вывалились на листья, тело осело, ноги дёрнулись в агонии, а руки ещё пытались поднять оружие, целясь в пустоту.

Крики разорвали джунгли — короткие, обрывистые, потому что нить не давала времени на полноценный вопль. Один боец бросился назад, но попал в параллельную нить: его спина распалась от поясницы до затылка, позвоночник блеснул белым в полумраке, тело сложилось пополам, как сломанная кукла. Другой, пригнувшись, пополз — и нить на уровне колен отсекла ему ступни; он завыл, ползя на локтях дальше, пока следующая не прошла через горло.

Листва под ногами стала кровавым ковром. Руки без кистей цеплялись за корни, ноги без туловищ дёргались в судорогах, головы с открытыми ртами смотрели в небо, где солнце равнодушно пробивалось сквозь листву. Тишина джунглей вернулась, прерываемая только каплями крови и последними хрипами. Морские котики, элита спецназа, погибли не от пуль или засады — их разобрали на части невидимый, методичный мясник, оставив после себя выставку из ровных срезов и брошенного оружия.

Рейн, барахтаясь в воде среди обломков, услышал далёкие крики из джунглей. Он знал: это только начало.