Опыт Штрауба

«Как и почему? Да потому что я так сказал»

«Вино из одуванчиков»

Рэй Брэдбери.

Дрожь в кистях почти сошла на нет, когда крыса издохла; миниатюрное сердце из вскрытой, словно консервная банка, грудной клетки перестало трепетать, утихло.

Вот теперь время пошло так, как ему положено, с бодрым темпом, а не как тягучая жевательная резинка. Когда он только приступил к операции, занеся скальпель над белёсым брюхом крысы, дыхание перехватило и на лбу выступила испарина — такое случается в волнительные моменты, — а теперь он мыслил вполне себе здраво и рассудительно, и даже начал наслаждаться процессом. Но, увы, как на зло, фестиваль подошёл к концу, последние фейерверки прогремели в небе и толпы людей поредели.

Рон вскинул голову, прошёлся взглядом по стоящим по ту сторону стола лицам и остановился на наблюдавшим за ним справа от него мистере Пинаци. Тот на протяжении всей операции заглядывал в крысу через его плечо, что, впрочем, Рона нисколечки не нервировало: все его мысли были заняты опытом Штрауба.

— Молодец, Рон, — произнёс мистер Пинаци. Он поочерёдно вырвал иголки из кистей крысы — он же их и втыкал, чтобы зафиксировать тельце на пробковой дощечке; про себя Рон подметил, что втыкая иголки, раздавался хрустящий, напоминающий треск хвороста в костре, звук, а вынимая иголки — вялое чваканье. — Что скажешь, Рон? Как твои ощущения? Нам всем интересно послушать.

Рон посмотрел на своих одноклассников, ни в чьих глазах он не разглядел и проблеска стыда или ужаса.

— Поначалу страшно было, мол, не знаю, рубану её скальпелем как-то не так и всех кровью запаршмачу. А потом нормально; стал органы там рассматривать, сердце. Нормально, наверное себя чувствую... — На миг он утих, задумался. — Нет, нет здесь ничего нормального: мы словно исполняли какой-то непонятный древний ритуал над этой крысой, а вы, мистер Пинаци — наш шаман, а я — посвящённый, а все они — Рон обвёл зажатым пальцами скальпелем, держа его как волшебную палочку, собравшихся, — члены культа. Индейцы в экстазе, только что не танцующие.

Секундное молчание, за ним первые прыски смеха; мистер Пинаци не сводил глаз с Рона, даже когда опускал поднятое из груди крысиное сердце обратно в кровавый свёрток и отводил в сторону миниатюрный краник (у этого предмета есть своё название, но Рон не нашёл нужным его запоминать, поэтому просто обозначает его про себя, как штатив с ниткой или «мини-краник»). Улыбка у мистера Пинаци всегда была, как у верного пожилого пса, отцовской.

— Ну ты и загнул, Рон. Но, в общем-то, сказал чистую правду. Мы все поучаствовали в ритуале.

Не все, вспомнил Рон, одна из девчонок вышла за дверь в самом начале поприща, но не стал этого говорить. Жаль, она упустила столько интересного!

Джуд — один из одноклассников Рона, ткнул пальцем (без перчатки) крысу и поднял окровавленный обелиск над головой.

— А теперь я буду вашим вождём! — прокричал Джуд и прочертил кровавую полосу у себя на лбу и по полоске под глазами.

Смеха такая проделка у класса не вызвала; впрочем, чему было смеяться?

— Смой с себя это Джуд, — сказал мистер Пинаци, держа крысу за хвост и продвигаясь к мусорному ведру. — И не облизывай пальцы — крыса может быть заразной.

Шмяк! Белая распоротая тушка пропала в чёрном. Кое-кто посмеялся.

Джуд постоял, нерешительно переменная с ноги на ногу, готовый, видимо что-то сказать, но удалился из кабинета в уборную. Раковина была и здесь, в этом кабинете, Рон не стал обострять на этом внимание — без Джуда в помещении стало легче дышать.

— А мне понравилось, — подала голос одна из присутствующих. — Хочется ещё раз посмотреть, как крысу разрезают H-образным разрезом и жир с кожи ножницами срезают. Я б сама это сделала.

Мистер Пинаци устало покачал головой и на секунду встретился взглядом с Роном, который прекрасно понял чувства учителя, они явственно читались на его лице: утомлённость и безнадёжность.

— То, что Рон удалял ножницами со шкурки — это называется подкожно-жировая клетчатка, Брум... — он замолчал, вспоминая как зовут одну из валькирией в германской мифологии, — Брумхильда. Хотя ты не ошибёшься, назвав это жиром, по-существу — это и есть жир, но...

Поняв, что смотрит в совершенно пустое, без единого проблеска сознания, критиническое выражение лица, мистер Пинаци прекратил свои разъяснения.

— У кого-нибудь возникли вопросы?

— А мы будем проделывать этот опыт на человеке?

— Только если у тебя не завалялся в кармане никому не нужный, такой, при убийстве которого не будут ни холодно ни жарко, человек, так ещё чтобы после его убийства, нам не пришлось сидеть в тюрьме пожизненное, ведь по-сути мы будем заниматься вивисекцией, а она, насколько я знаю, наказуема, то, пожалуй, что нет.

Головы разом поникли, комната наполнилась печальными вздохами.

В кабинет вернулся Джуд, лицо и руки блестели на свету, были видны капли воды и мокрые мазки на халате.

— Вытрись, — велел мистер Пинаци.

Джуд вытер руки об полы халата, а лицо протёр рукавами. Снова томный вздох мистера Пинаци: вот каково учить особенных детей: всё им надо говорить, что и как делать, чем-то это похоже на то, что ты переводишь старушку через дорогу, а она тебе шепчет на ухо, что ей надо в другой конец света.

Джуд вернулся в массы, собравшиеся передвигали ногами, освобождая место для самопровозглашённого вождя, он, как на зло, решил пристроиться в середине и в плотной толпе образовалось бельмо с чёрным эпицентром.

Мистер Пинаци подозвал к себе одного из толпы и всучил ему поднос со склянками и инструментами. Сталь громко звякала, пока мальчик нёс поднос к раковине.

Мистер Пинаци снова стал рассказывать порядок выполнения операции, а ученики достойнейшим образом его слушать; пока он говорил, все следили за тем, как мальчик с подносом намывал «ассортимент пыток».

Рон был отвлечён Брумхильдой, копошившейся в мусорном ведре. Рука ушла по локоть, глаза заглядывали внутрь. Она достала из мусорной корзинки крысиное сердце, пальцы и кисть были вымазаны кровью. К рукаву халата прилипла жвачка.

Брумхильда вернулась к группе. Рон решил последовать её примеру, и только начал было обходить стол, раздался тяжёлый шлепок, а следом за ним и звон метала и бьющегося стекла.

Мальчик с подносом упал и все без исключения сгрудились вокруг него. Джад чуть не подскользнулся, но смог удержать равновесие, выбросив руки в разные стороны и выгнув тело, словно пшеничный колос в поле; вокруг распростёртого тела блестела вода с осколками и скальпели, ножницы, пинцеты.

— Надышался эфира, — констатировал мистер Пинаци.

— А где конвульсии? — спросила Брумхильда, тыкая носочком плечо мальчика. — У крысы были предсмертные конвульсии.

— Он просто потерял сознание, поэтому конвульсий и не было. — Мистер Пинаци поскрёб лоб. — На человека эфир действует по-другому, тем более, он от него не задохнулся, как лабораторная крыса. И конвульсии её были не посмертными — крыса могла очнуться в любой момент, если бы Рон регулярно не прикладывал смоченную эфиром ватку к её носу. Крыса была жива, пока мы вскрыли её грудную полость. Да и после она была жива, вплоть до остановки сердца.

Кто-то многозначительно кивнул головой.

В воздухе повис вопрос, который все боялись задать. Мальчик был никому не нужный: у него не было родителей и вырос он в приюте и должен был вернуться в него сегодня вечером, только зная, какие там работают люди, недосчитавшись одного ребёнка никто ничего и не заметит. Его словно и нет вовсе. Джад открыл рот:

— А мы проведём над ним опыт? Также вытащим сердце?

— Это было бы круто, — на лице Брумхильды заиграла улыбка, веснушки под глазами стали ещё пестрее, чем были до этого. — Чур я прикалываю его к дощечке!

— Раз тут такое дело, Рон, как ты смотришь на то, чтобы провести опыт Гольца? У тебя хорошо получается резать. Что скажешь?

Рон многозначительно кивнул.

— Значит проводим опыт Гольца, решено! — мистер Пинаци воздел руки к небу. — Хватайте его за руки и лодыжки, несите на стол, не забудьте приложить вату с эфиром к лицу, и мы приступаем!

2 ноября 2025...