Орёл в тени змеи 2

Тело рухнуло на колени, когти впились в раскаленный песок, выпуская из кожи клубы едкого дыма. Чешуйчатая грудь тряслась в конвульсиях, из разорванных ран сочилась черная смола, застывающая на воздухе вязкими сосульками. Каждый вздох обжигал легкие, будто внутри тлели угли. Голова раскалывалась. Две сущности бились в черепной коробке, разрывая сознание в клочья.

Ворон кружил над моей согбенной фигурой, его тень скользила по барханам, принимая звероподобные очертания.

— Прелестно. Дракона мучает жажда, а пустыня не дает ему даже капли, — его голос порезал мозг, как ржавый гвоздь.

Моя пасть взревела, и эхо разнеслось по мертвым барханам, но звук казался плоским, лишенным силы. Я чувствовал дракона внутри не как источник мощи, а как паразита, пожирающего меня. Его когти царапали ребра, хвост обвивал позвоночник, а клыкастая пасть шептала: «Убей... Поглоти... Или умри...»

— Он не твой союзник, — ворон приземлился на обломок стелы, покрытой стертыми письменами. — Он цепь на шее раба. Здесь, в погибшей стране, где нет ни капли Ци, ты увидишь его истинное лицо голодного пса, готового сожрать даже хозяина.

Черная смола пульсировала в венах, но пустыня высасывала ее, как пиявка. Я склонил лицо над песком и вдруг увидел что-то. Но не глазами, а тем, что осталось от человеческого разума. Паутина черных нитей, опутавших мои органы, сжимающихся с каждым ударом сердца. Дракон не дарил силу. Он давал ее в долг, требуя убивать все больше жертв.

— Ты думал, Ци убитых принадлежит только тебе? — ворон насмешливо каркнул. — Каждое поглощение — это его пир, а тебе доставались лишь жалкие крохи. Но здесь... — он махнул крылом, и песчаный вихрь обнажил полузасыпанные человеческие кости, — он умрет первым.

Мои руки вцепились в голову, чувствуя, как чешуя отслаивается, обнажая кровоточащую кожу.

— Ну или вторым...

Ворон замолчал. Ветер стих.

Дракон завыл моим ртом. Воем, от которого треснул ближайший камень.

***

Мое тело брело сквозь раскаленные волны дюн, оставляя за собой борозды, заполняемые черной смолой. Каждый шаг отдавался болью в раздвоенных суставах ног. Солнце, бледное и безжалостное, жгло спину, где драконья чешуя отслаивалась, обнажая кровавые подтеки.

Перед глазами плясало марево, сливаясь с видениями. То мерещились павильоны Скрытого Леса, охваченные пламенем, то безликие тени, зовущие в глубину руин. Пасть рычала, мое тело швыряло горсти песка когтистыми лапами, но пустыня не отвечала, поглощая даже эхо моего безумия.

Ворон кружил над головой, его черные перья блестели на солнце.

— Можешь даже побегать, если хочешь, — его голос раздражал сознание, как скрежет ножа по стеклу.

Мое тело прыгнуло, как зверь, вытянув когтистые пальцы в его сторону, но он взлетел, оставив лишь перо, рассыпавшееся пеплом.

Я приземлился на четвереньки, песок забился в раны, где пульсировали черные жилы дракона.

— Он сопротивляется, — раздалось карканье справа. Ворон сидел на скелете, полузасыпанном песком. Ребра искрились в солнечном свете, как стальные прутья. — Чувствуешь, как он грызет твои меридианы? Это цена за полученную силу.

Я бросился вперед, но ноги подкосились. Мир перевернулся, небо стало песком, а песок — небом. Упал, ощутив, как смола закипает в жилах. Где-то вдали маячили руины, их очертания дрожали, как мираж.

— Вставай! — каркнул ворон, вдруг оказавшись у самого уха. Его когти впились в чешую на плече. — Или предпочитаешь сдохнуть?

Пасть зарычала, когти попытались вырвать клок его перьев. Но он, каркая, взмыл вверх, а я поднялся на дрожащие лапы.

Пустыня дышала жаром, выжигая остатки разума. Но где-то в глубине, под слоями ярости и боли, шевелилось нечто хрупкое. Воспоминания какого-то человека, который когда-то боялся быть никем.

Я сделал шаг. Потом еще один.

***

Я упал в тень разрушенной арки. Рухнул на колени среди обломков черного камня. Когти скрежетали по древней мозаике, выцарапывая борозды в изображениях давно забытых богов. Грудь вздымалась, втягивая воздух, а каждый выдох обжигал губы, пахнущие кровью и гарью.

Руины хранили тишину. Ни шепота ветра между колоннами, ни скрипа песка на плитах. Только гул в ушах, нарастающий с каждым ударом сердца.

Я взревел, и звук разнесся по разрушенным строениям, возвращаясь гулким эхом. Кулак врезал в ближайшую колонну. Камень треснул, но она не рухнула. Лишь пыль веков осыпалась на чешуйчатое предплечье.

— Где они?! — мой голос больше походил на скрежет камней в жерновах.

Ворон молча наблюдал с полуразрушенного карниза, его глаза отражали мое уродливое отражение. Горб с шипом из позвоночника, перекошенную морду, из пасти которой капала черная слизь.

Я рванулся вперед, снося обломки колонн и швыряя каменные глыбы, как ребенок игрушки. Каждый разрушенный фрагмент стены, каждый разбитый барельеф лишь подливал масла в огонь моего бешенства.

— Они должны быть здесь!

Где-то в глубине сознания шевелилась мысль: кто эти «они»? Но драконья ярость сожрала ее, как пламя бумагу.

Вдруг ступня провалилась в щель. Пол поддался, открывая подземный ход. Я замер.

— Вот мы и дома, — каркнул ворон.

Я не стал слушать. Полез в дыру, не разбирая пути, чувствуя, как каменные выступы царапают бока.

***

Я метался по полуразрушенным залам, когти оставляли глубокие царапины на фресках с изображением сотен склонившихся фигур. Каждый взмах лапы сносил каменные стелы, но тишина вокруг лишь усиливала ярость, заставляя черную смолу пульсировать в меридианах.

Ворон, неотступно шагавший за мной, вдруг вспорхнул на уцелевший фрагмент статуи черепахи. Его черные глаза отразили тусклый свет, проходящий сквозь трещины потолка.

— Видишь эти стены? Они помнят времена, когда здесь цвели сады, а не сыпались пески, — его голос прозвучал странно отстраненно, будто доносился из глубины веков.

В ярости швырнул в него обломок колонны, но камень пролетел мимо.

— Здесь правил тот, кто отверг путь гармонии, — продолжал ворон, увернувшись от камня легким взмахом крыльев. — Он создал технику «Жаждущих Корней», способную высасывать Ци из живых существ.

Мой следующий удар расколол древний барельеф, изображающий фигуру в царских одеждах, воткнувшую пальцы в грудь человека, стоявшего на коленях.

Сперва из преступников. Потом из рабов. Затем... всех, кто осмелился перечить, — ворон кружил над моей головой, его тень сливалась с силуэтами на стенах. — Он создал порочную цепь. Каждый вышестоящий пил нижестоящего, пока вся Ци не доставалась императору.

Мое тело остановилось, тяжело дыша. Капли черной смолы падали на мозаичный пол, впитываясь в изображение гигантского древа с корнями из человеческих тел.

— Почему... я должен... это знать?! — слова драли горло, как раскалённые угли.

Ворон приземлился передо мной, внезапно став серьезным.

— Потому что ты его последняя ошибка. И сейчас стоишь в сердце его империи.

Я врезал кулаком в древнюю стелу, покрытую выцветшими фресками. Камень треснул с сухим треском, рассыпаясь на сотни осколков, которые впились в чешую на моих руках. Черная смола сочилась из ран, застывая на обломках, словно пытаясь склеить то, что уже никогда не восстановится.

Ворон не обращал внимания на мои бессмысленные разрушения и продолжал свой рассказ:

— Он построил целую цивилизацию на костях. Девяносто девять ступеней пирамиды, где каждый следующий уровень высасывал жизнь из предыдущего.

Я рванул вперед, снося полуразрушенную арку. Камни рухнули вниз, поднимая облако пыли.

— Сначала они называли это «Великим Равновесием», — ворон перелетел на уцелевший фрагмент колонны, наблюдая, как я раздираю когтями барельеф с изображением сотен склонившихся фигур. — Потом — «Священным долгом». А когда кончились добровольцы...

Мой кулак вонзился в каменный алтарь, на котором все еще виднелся выгравированный символ змея, пожирающего собственный хвост.

— Они начали войну. Не за территорию, не за ресурсы, а за живое топливо, — ворон следил, как я расшибаю головой стену, пытаясь заглушить его голос. — А когда кончились враги... они повернулись друг к другу.

Я взревел, и эхо разнеслось по пустым залам, возвращаясь шепотом тысяч голосов. Когти впились в каменный пол, оставляя глубокие борозды.

— Закрой... рот! — слова вырвались хрипом, но ворон лишь покачал головой.

— Ты думаешь, дракон внутри тебя — твой союзник? — его клюв щелкнул, словно захлопнулась ловушка.

Тело бросилось на голос, но ворон взлетел.

Я врезался плечом в древнюю колонну, чувствуя, как трещины побежали по ее поверхности, словно паутина. Камень рухнул с грохотом, поднимая пепел, который веками лежал нетронутым. Чешуйчатые пальцы впились в барельеф на стене, изображающий длинную процессию закованных людей.

Ворон, неумолимый, как сама история, продолжил свое повествование, кружа над головой:

— Когда кончились чужие дети, они обратили взор на своих. Когда кончились дети — на их матерей. Когда матери превратились в сухие оболочки...

Пытаясь заглушить его слова, я ударил кулаком по земле. Ударная волна разошлась по полу, обнажая от песка скрытую мозаику. Миллионы крошечных камешков, изображавших безликую толпу, отдающую свои жизненные силы центральной фигуре.

— Они начали копать глубже, — ворон перелетел на уцелевший фрагмент статуи, — в место, куда никто не должен был ступать. В мир, где драконы не были мифом.

Я с размаху ударил по каменному алтарю, расколов его пополам. Из трещины вырвался черный дым, пахнущий протухшей кровью.

— Ты думал, это сила? — Ворон кружил над моей головой, его тень сливалась с силуэтами на стенах. — Это голод. Вечный, ненасытный. Как у них.

Я бросился вперед, снося очередную стену, обнажая скрытый за ней широкий зал с гигантским черным саркофагом в центре, скованным цепями.

— Они выкопали своего бога. И он оказался голоднее их всех.

Ворон замолчал.

Чешуя на спине встала дыбом, улавливая древнее зло, пропитавшее каждый камень этого места. Чёрная смола капала с клыков, оставляя на полу дымящиеся лунки.

— Они вырыли его из глубин мира, думая, что смогут приручить. Дали ему имя — «Бесконечный Источник».

В ярости я швырнул обломок в стену, где он разбил фреску, изображавшую сотни рук, тянущихся к центральному трону.

— Первые сто лет он дарил им неслыханную силу, — ворон пролетел над головой, — пока они не заметили, что их дети рождаются... измененными.

Я с размаху ударил по каменному саркофагу.

— Когти вместо ногтей. Чешуя вместо кожи. Голод... вместо сердца, — ворон кружил над моей головой, его перья казались слишком большими, слишком темными.

Я рванул вперед, снося очередную перегородку, обнажая в дыре скрытый за ней зал и черный трон. На его подлокотниках виднелись глубокие царапины, будто кто-то прикованный отчаянно пытался вырваться.

— Они поняли слишком поздно. Он не давал силу... Он выращивал себе подобных.

Я врезал когтями в стену гробницы, сдирая пласты древних фресок, изображавших ряды младенцев с чешуйчатой кожей. Черная смола из моих ран капала на каменный пол, сливаясь с тысячелетними пятнами, оставленными такими же, как я.

— Первых они топили в священных озерах. Но вода чернела, а младенцы... выходили на берег.

Я взревел и с размаху ударил по ряду каменных колыбелей, стоявших вдоль стены. Осколки разлетелись, обнажив скрытые под ними кости. Крошечные, с неестественно длинными когтями.

— Их пытались сжигать, но пламя лишь питало их, — крылья ворона отбрасывали странные тени на стены. — И тогда император нашел решение. Врата в нижние миры, где практически не было Ци.

Мои чешуйчатые лапы втоптали в пыль мозаику, изображавшую черный портал, окруженный фигурами в ритуальных одеждах. Где-то в глубине гробницы заскрипел камень, будто отозвавшись на разрушения.

— Они отправляли детей дракона в миры, где они должны были угаснуть, — голос ворона стал жестче. — Но некоторые... возвращались.

Я побежал вперед, снося каменную статую стража с лицом, наполовину человеческим, наполовину драконьим. Внутри ее основания оказались свитки с тысячами имен, выгравированных на костяных пластинах.

— Твое имя тоже где-то здесь.

Внезапно мои когти замерли над последней пластиной. Буквы плясали перед глазами, но что-то внутри узнало их.

Гробница содрогнулась. Из щелей в стенах потянулись черные нити, словно жидкая тьма искала родственную душу.

Ворон резко взмыл вверх:

— Они думали, что изгнание иссушит их драконью природу. Но голод... Он лишь крепчает в пустоте.

Я ударил по земле, чувствуя, как трещины побежали к центральному трону. Он обрушился, обнажая скрытую под ним черную бездну.

Замер перед бездной. Когти схватили обломки каменного трона, но ярость внезапно ушла, сменившись ледяным оцепенением. Черная смола на моих руках медленно стекала на мозаичный пол, где тысячу лет назад был выложен последний акт трагедии. Фигура в императорских одеждах, пронзающая себя мечом, из которого бил фонтан Ци, возвращающийся в иссохшую землю.

Ворон опустился на плечо, он казался тяжелым, как свинцовая статуя:

— Я понял слишком поздно. Дракон не просто впитывал Ци. Он пожирал саму душу этого мира.

Мои драконьи глаза скользили по фрескам, изображавшим последние дни империи. Города, превращающиеся в пыль, реки, текущие вспять, и толпы людей, добровольно подставляющих горло под меч палача.

— Когда жертв не осталось, я совершил последний ритуал, — клюв ворона указал на центральное изображение императора, растворяющегося в свете. — Отдал всю накопленную Ци, всю свою плоть, всю силу, чтобы запечатать и низвергнуть дракона обратно в бездну. Оставил только ту гробницу... Шаобол с закованной душой, каменную статую и клятву...

Я поднял дрожащую лапу к горлу, где ощутилась мышечная память от проглоченного шаобола «Глаза Сорванных Покровов». Это была не просто техника, а тюрьма для души того, кто осознал свою ошибку.

— Я завещал охотиться на всех, в ком течет драконья кровь, — ворон повернул голову, его глаз отразил мое искаженное лицо. — Но не учел одного... Драконы умеют ждать.

Гробница вдруг показалась мне тесной, словно стены сдвигались, пытаясь раздавить мое тело. Фрески зашевелились, изображения детей с чешуей теперь смотрели прямо на меня, их глаза были точь-в-точь как мои.

Я отступил к обрыву, где на полу все еще виднелись следы древнего ритуала. Выжженные в камне круги и две пятерни, оставленные в момент последнего заклятия.

Ворон молча наблюдал, как я опускаюсь на колени перед пропастью, чувствуя, как черная смола внутри меня впервые затаилась, словно услышав голос старого врага.

И в этот момент я понял страшную правду. Мы оба были охотниками. И оба — добычей.

***

Я остановился перед фреской, изображающей каменную статую в монашеских одеждах, пронзающую ладонью драконоподобного воина. Пальцы дрожали, касаясь высеченных линий. Каждая сцена была точным воспроизведением моих собственных движений в последнем бою.

Ворон опустился на обломок трона, его перья начали осыпаться, как песок сквозь пальцы:

Тысячу лет я ждал в той гробнице, построенной на трещине миров, где появился ты. Я убивал подобных тебе, исполняя последнюю клятву. Но сила статуи иссякала... А драконьи дети всё возвращались и возвращались.

Я повернулся к центральной нише, где стояла потрескавшаяся статуя императора. Ее меч был сломан, каменные глаза стерты временем. Но именно так выглядела статуя монаха, которую я разрушил, когда попал в этот мир.

— Ты был последним. Единственным во всех вселенных, в чьем роду осталась частичка дракона, — ворон взлетел, кружа над моей головой. — Единственным, кто смог победить статую. Ты проглотил шаобол с моей душой...

Его слова ударили, как в гонг. Я посмотрел на свои чешуйчатые руки. Они вдруг показались мне чужими.

— Ты...

— Я — последний отголосок памяти того, кто слишком поздно осознал свою ошибку, — ворон прервал меня, его голос начал слабеть. — Наши души сплелись, когда ты поглотил шаобол. Так я мог ненадолго сдержать его ярость. Но я понимал, что не могу убить тебя, не освободив его...

Он спикировал вниз, и вдруг его облик дрогнул. На мгновение я увидел вместо птицы тень человека в императорских одеждах.

— Остерегайся тех, кто будет охотиться за силой дракона. Они не понимают, что хотят получить...

Ворон врезался в меня. Его когти впились в грудь, но боли не было. Только ледяное ощущение, будто кто-то вырывает коросту из сердца.

— Я отдаю последнее... чтобы дать тебе шанс...

Его черные перья рассыпались золотой пылью. Чешуя на моих руках начала трескаться, обнажая человеческую кожу. Я упал на колени, ощущая, как смола внутри застывает, превращаясь в странный узор на запястье, похожий на орла, вцепившегося в змею.

Гробница затряслась. Фрески осыпались, как будто тысячелетнее пророчество наконец исполнилось.

Я остался один. С пустотой внутри. И с новым знаком на руке, который пульсировал в такт моему сердцу.