Орёл в тени змеи

Я летел, крича во всё горло, по тоннелю из мерцающих огней всех цветов радуги, ощущая состояние невесомости. Как в космосе. Правда, здесь чувствовался ветер, и даже края олимпийки трепыхались при падении.

Не знаю, сколько длился полёт, но, казалось, целую вечность. Перед глазами мелькали все важные события жизни. Первая видеокассета с гонконгским боевиком, подаренная отцом. Первая просьба записаться в секцию по боевым искусствам. Первый удар, полученный от соперника по лицу. Первый урок мужества от мастера, когда он сказал: «настоящие бойцы не плачут». Первая победа на городских соревнованиях по смешанным единоборствам. Первый поцелуй с Иркой возле подъезда...

Но, к сожалению, воспоминаниями о самом счастливом моменте жизни мне насладиться не удалось. Оказалось, что у портала, каким бы длинным он ни был, всё же нашёлся конец.

Пространство вокруг взорвалось в вихре света, и я рухнул в пустоту, где не было ни верха, ни низа. Только безумное мельтешение красок, сплетающихся в огненные руны. Воздух гудел, как разгневанный рой пчел, а в висках стучало, словно кто-то долбил в колокола прямо внутри черепа.

Пытаясь за что-то ухватиться, инстинктивно вскинул руки, но пальцы прошли через струи раскалённого ветра, как сквозь дым. Кожа загоралась то ледяными иглами, то волнами невыносимого жара. В глазах мерещились тени то ли от крыльев гигантских птиц, то ли от клинков неведомых воинов. Губы онемели, и я больше не слышал своего крика в грохоте громового шторма. Внезапно в нос ударил запах дождя на горячем асфальте, смешанный с пылью и медью.

Это кровь?

Попытался сплюнуть, но язык прилип к нёбу, а перед глазами вспыхнул ослепительный символ. Пылающий иероглиф, которого я не знал, но понял, что это Врата. И тогда тьма под ногами сжалась в точку и вышвырнула меня вниз, как ненужный мусор.

***

Меня выплюнуло на холодную гранитную плиту в центре гигантского помещения. Нет, оно действительно было огромным. Как только отдышался после удара грудью, поднял голову и обнаружил, что стены находятся в десятках метров друг от друга. Видел однажды такое в храме, когда стал дублёром в турецком фильме. Никогда не хвастался теми съёмками или гонорарами, но могу сказать, что это была самая безумная работа в жизни, за исключением индийского боевика про киборга-убийцу, но там почти всегда использовалась графика, и режиссёр сам не понимал, зачем нанял каскадёров. Ну или делал вид, что не знал, а сам таким образом создавал финансовые дыры в карманах продюсеров. Но это уже не важно.

Холодный камень впился в ладони, когда я поднялся на колени, а первый взгляд вверх перехватил дыхание. Широченные колонны в виде змей, высеченные прямо в скале, уходили в темноту, их вершины терялись где-то в черных тенях свода, словно подпирая само небо. Вдоль стен на постаментах стояли статуи. Справа четыре тигра, слева четыре дракона, а впереди по обе стороны от нефритовых ворот на лапах стояли две черепахи с копьями в «руках». Сами стены были покрыты потертыми фресками с изображениями воинов в застывшем сражении. Их глаза, инкрустированные нефритом следили за мной с безмолвным укором. По фрескам змеились трещины, сквозь которые пробивался тусклый, фосфоресцирующий свет. В сыром и спертом воздухе витал едва уловимый аромат благовоний. Где-то капала вода, и каждый звонкий удар о камень эхом раздавался в тишине, как шаги невидимого стража.

Провел пальцем по полу. Камень испещрен глубокими царапинами, похожими на шрамы, оставленные ножами.

В центре зала, среди проросшей травы, возвышался разбитый алтарь, на котором лежали иссохшие лепестки лотоса, рассыпавшиеся в прах при моем приближении. Тень шевельнулась на краю зрения, но когда я резко обернулся, увидел лишь статую сидящего монаха. Его каменные ладони покоились на коленях, а лицо, стертое временем, казалось искаженным в немой насмешке.

В рассеянном свете вновь мелькнула тень, и на голову статуи с лёгким стуком когтей опустился ворон. Крупный, с перьями, отливающими синевой. Словно его крылья были выкованы из дамасской стали.

Едва мой взгляд скользнул по ворону, он наклонил голову, сверкнув одним глазом, как торговец, оценивающий глупость покупателя.

— Ну и рожа! Видал я падаль посимпатичнее даже после недельного солнцепёка! — удивительно членораздельно прокаркал он. — тысячи лет жду кого-нибудь полезного, а тут упало это...

Замер, не веря ушам. Ворон тем временем расправил крылья, и в воздухе запахло сухими травами. Его глаза, чёрные, но с едва уловимым золотистым отблеском, сверлили меня насквозь.

— Ну что, невежда, — продолжил он, подрагивая перьями на шее, — так и будешь стоять, как истукан, или спросишь наконец, где в этой дыре чертов выход?

Почувствовал, как подбородок от удивления сам собой пополз вниз.

Ворон щёлкнул клювом и захохотал.

— Чего рот раскрыл? Или в твоём мире птицы только «чик-чирик» делать умеют? — его клюв растянулся в подобии ухмылки, и он лапкой почесал брюхо. — Подойди ближе, пришелец, я не кусаюсь.

Отряхивая по пути свои спортивные штаны, я осторожно пошел к ворону. Но как только оказался в нескольких шагах, статуя монаха неожиданно дернулась.

Хруст пронзил могильную тишину. Тонкие паутинки трещин поползли по поверхности статуи, осыпая гранитные плиты вековыми наслоениями серой пыли. Каменные веки монаха дрогнули, открыв пустые глаза, в которых вспыхнул холодный нефритовый свет. Статуя вздохнула. Звук вышел гулким, как ветром по горлышку бутылки, и в воздухе запахло кремнием, растёртым в порошок. Пальцы статуи, веками сложенные в медитативном покое, разжались с сухим скрежетом, и монах шагнул с пьедестала с пугающей плавностью, будто его конечности смазали моторным маслом.

Его правая нога скользнула по полу, описывая полумесяц, левая рука поднялась ладонью вверх, а правая сжалась в кулак у бедра. Стойка щита, в которой я узнал киношный стиль «Спящего Журавля», но с жесткой отточенностью тысячелетней практики. Статуя действительно собиралась драться этим стилем, а не танцевать хореографический танец. Ее каменные суставы скрипели, как пересохшие бамбуки, а в уголках губ застыл предсмертный оскал давно забытого воина. Изо рта монаха вырвалось гулкое шипение, а его тень, неестественно вытянутая в свете фосфоресцирующих трещин, легла на пол чётким силуэтом, вырезанным из тьмы.

Ворон с громким хлопком взмыл вверх, подняв облачко пыли, пахнущее столетней затхлостью. Приземлившись на нос статуи дракона, он с шелестом расправил перья, как веер самурая. Его черные глаза, отражающие мерцание фресок, сверкнули с холодным расчетом.

— Ну, мешок костей, знакомься, — гаркнул он, склонив голову под неестественным углом, — это Хань-У, Страж Врат. Тысячи лет ни один пришелец не мог победить его.

Клюв ворона щелкнул с издевкой, когда скрипящие суставы монаха застонали под тяжестью веков.

— Есть хорошая новость. Если победишь, выйдешь. Но есть и плохая, — Ворон начал демонстративно чистить перья клювом, делая театральную паузу. — Если проиграешь, он размозжит тебя в фарш, а я съем твои глаза. Впрочем, — он зловеще подмигнул, — они мне все равно не нравятся. Слишком... Голубые.

Какой бы сказочной ни выглядела ситуация, но я почувствовал опасность, исходящую от его слов. Шутки кончились. Перед лицом предстал самый серьезный противник в жизни.

Кроссовки скрипнули по граниту, когда корпус резко развернулся боком к статуе. Левая нога, приподнятая на носок, выдвинулась вперед, как кобра, готовящаяся к броску. Правая рука сжалась в кулак чуть выше пояса, сухожилия, как тетива, натянулись в локте, и хруст костяшек эхом отразился от стен огромного храма. Вытянутая левая ладонь раскрылась перед грудью, готовая к перехвату ударов. Воздух свистнул сквозь стиснутые зубы на выдохе, глаза сузились до двух щелей, и взгляд, не моргая, впился в монаха. По спине пробежала горячая волна, будто внутри переключили рубильник. Запахло потом и чем-то металлическим, моя кровь уже предвкушала битву.

Колени пружинят, когда делаю резкий, но осторожный шаг вперед. Каждое сухожилие в ногах напряжено до дрожи. В тишине храма отчетливо послышалось, как со свода упала единственная капля воды и разбилась о камень. В этот миг всё тело превратилось в одну сплошную ярость.

Я первым рванул в атаку. Целясь в корпус статуи, правый кулак со свистом рассек воздух. Каменная ладонь монаха встретила удар с глухим стуком молота по бетону. Отдача огнём прошлась от костяшек до локтя. Не делая паузы, повернулся на опорной ноге, и левая пятка с хрустом врезалась в колено статуи. Пыль осыпалась, но её нога не подкосилась. В ответ каменные пальцы крюком рванули к моему горлу. Едва увернувшись, почувствовал, как они пронеслись в сантиметре от кожи, оставляя за собой запах тёртого песка.

Резко отпрыгнул назад. Подошвы кроссовок скользнули по граниту.

Статуя приблизилась неестественно плавно, словно её тянул за ниточки невидимый кукловод.

Кулак монаха понесся к моему виску с воющим жужжанием. Я присел, правый локоть ударил в его солнечное сплетение. Раздался звон, будто бил в гонг. Из трещины на животе статуи вырывался сизый дымок, пахнущий гарью.

В следующее мгновение каменное колено полетело мне в живот. Успеваю подставить скрещенные ладони, но сила удара отшвырнула меня на три шага назад. Кроссовки скрипнули по плите. Ловлю равновесие, чувствуя, как горячая волна адреналина подкатывает к горлу.

«Силен...» — мелькнула мысль, но тело уже снова в стойке, а пальцы непроизвольно разжимаются и сжимаются в кулак.

Над головой с карканьем кружил ворон, его тень мелькала на стенах, как сигнал тревоги.

— О-о, великолепно! — каркнул голос, и я мельком увидел, как он приземлился на постамент, едва не попав под каменную руку монаха.

— Дерёшься, как пьяная обезьяна с фонарным столбом. Много шума, мало толку. — Ворон вонзил в меня блестящий черный глаз. — Ты хоть понимаешь, что лупишь по камню? Или надеешься, что если ударишь посильнее, то он заплачет от боли?

Его клюв щелкнул с издевкой, подчеркивая каждый мой промах.

— Совет на будущее. Если хочешь сломать ожившую статую, ищи трещину. А лучше просто убегай, пока твои мозги не стали частью интерьера.

Ворон каркнул, довольный собой, и поправил крылья по бокам, показывая усталость от этого зрелища.

Перевёл дыхание и, ощущая, как пот течёт по спине, скинул олимпийку.

Каменный монах поднял левую ладонь и замер в стойке «Спящего Журавля», его нефритовые глаза отслеживали каждое мое движение.

На этот раз я не стал бросаться вперёд, а вместо этого, шурша подошвой по граниту и оставляя на пыли чёткие следы, сделал три быстрых шага по дуге.

Статуя атаковала первой. Её рука тыльной стороной ладони пронеслась в сантиметре от моего уха. Уклонился, чувствуя, как каменные пальцы рвут воздух у виска. Контратака последовала мгновенно. Провёл серию быстрых ударов локтями по рёбрам статуи. Из её трещин вырвались искры, пахнущие палёной серой.

Внезапно каменная нога монаха пошла в нижнюю подсечку. Подпрыгнул и с разворотом ударил ребром правой ладони по его затылку. Раздался громкий треск. Кусок камня откололся от головы и упал на пол с глухим грохотом.

Однако монах не остановился. Его кулак прилетел слева, едва не попав в мой подбородок. Успел подставить предплечье, но сила удара заставила попятиться. Сделал несколько шагов назад и чуть не упал.

Поймав равновесие, разогнался, с рёвом подскочил и мощью всего тела влетел двумя ногами в грудь статуи. Затем рухнул на пол, осыпанный горстью песчинок.

Монах отшатнулся, но не упал.

— О-о, уже прогресс! — каркнул ворон. — Ты наконец-то понял, что дерешься с камнем, а не с мешком риса? Хотя... — Он демонстративно свернул голову, наблюдая, как я пытаюсь подняться. — Твои удары все еще напоминают потуги глухонемого почтальона. «Тук-тук, есть кто дома?» А дома тысячи лет никого нет!

Клюв ворона щелкнул, когда он с издевкой подобрал отколотый камешек, подбросил его и проглотил с громким хрустом.

— Но ладно, вот тебе подсказка за старание. Смотри на трещины. Видишь эти синие прожилки? Это не украшение. Это его каналы Ци. Бей туда, если хочешь сделать ему больно. Ну, насколько камень вообще может чувствовать боль.

Ворон каркнул, расправив крылья, и заговорил особенно ядовито:

— И, кстати, когда он начнет светиться, это не хороший знак. Это очень, ОЧЕНЬ плохой знак.

Перекатился в сторону боком, едва уклоняясь от каменной ступни, ударившей в пол с глухим бухом и оставившей на плите паутину трещин.

В глазах зарябило от вспышки синего свечения в прожилках статуи, точно как предупреждал ворон. Сжав зубы, вскочил со спины на обе ноги.

Статуя плавно развернулась, её кулак пошёл по дуге с шипящим свистом. Встретил удар скрещенными предплечьями — бам! — боль пронзила кости, но впервые меня не отбросило назад. Воспользовавшись моментом, врезал кроссовком в бедро монаха с синей прожилкой. Трещина расширилась, осыпая пол осколками.

Каменные пальцы статуи царапнули мой бок, сорвав клочок майки. Кожа под ним вспыхнула ледяным огнём.

С рыком влепил два удара в грудь статуи, со звуком бронзового гонга. Синие прожилки вспыхнули ярче, осветив храм бледным светом. Я тут же понял, что по этой металлической пластине бить не следовало. Внезапно монах замер, его каменный живот начал пульсировать голубоватым свечением. Послышался запах озона, и воздух затрещал от накопленной энергии.

Инстинктивно отпрыгнул назад и тяжело вздохнул, ощущая, как легкие горят от усталости.

— Вот, я же говорил! — гаркнул ворон где-то за спиной.

Черная тень метнулась перед глазами, и он устроился на обломанной голове тигра, его перья переливались синевой в призрачном свете. Ворон склонил голову, его глаз изучал меня с выражением странного любопытства.

— Ну что, мешок костей, теперь ты наконец понял, что дерешься не просто с куском скалы?

Его голос звучал хрипло, но каждое слово било точно в цель.

— Ты хоть чувствуешь, что твоя собственная Ци корчится внутри тебя, как щенок в мешке? Она рвется наружу, а ты зажимаешь ее, как последний медяк. — Ворон расправил крылья. — Слушай сюда, невежда. Когда каменный урод снова кинется на тебя, не уворачивайся. Встреть его удар не кулаком, а всей своей злостью, всем своим страхом. Пусть он прожжет тебя до костей, и тогда, только тогда ты поймешь, что такое настоящая боль. И настоящая сила.

Клюв ворона щелкнул, поставив точку.

— А теперь перестань скакать и покажи мне, что ты не просто кусок мяса в трениках. — Его черные глаза сверкнули, отражая голубые прожилки статуи. — Или мне уже начинать клевать твои останки?

Грудная клетка горела, каждый вдох обжигал легкие, но я больше не чувствовал усталости, только жгучую ярость, пульсирующую в висках. Статуя ринулась вперед, ее кулак, испещренный синими прожилками, прочертил в воздухе мерцающий след. Вместо того чтобы уклониться, я встретил удар раскрытой ладонью, и мир взорвался болью.

Она прокатилась по руке, впилась в плечо, выжгла путь к самому сердцу, и там, в глубине, что-то дрогнуло. Горячее, живое, яростное. Я не видел, как мой собственный кулак рванулся вперед, но ощутил, как костяшки врезаются в трещину на животе стража. Вспышка ослепила не синим, а багровым светом, и показалось, что из трещины брызнула не энергия, а настоящая кровь.

Статуя замерла. На миг. Ее каменные пальцы сомкнулись вокруг моего запястья, пытаясь сломать, но я вырвался рывком, почувствовав, как срывается верхний слой кожи.

Нога сама пошла в удар. Подошва кроссовка врезалась в колено, и на этот раз камень поддался с глухим стоном.

Я не слышал карканья ворона. Не видел стен храма. Только трещины, эти синие ручьи, пульсирующие на статуе всё слабее. И свое отражение в ее нефритовых глазницах. Дикое, окровавленное, но уже не испуганное.

Я заорал от переполняющей ярости, и следующий удар пошел снизу. Само мое тело вдруг вспомнило то, чего я никогда не учил. Колено, ладонь, локоть — три удара в одну точку, и статуя наконец отступила. Впервые.

Но в ее глазах уже разгорался новый свет. Холодный. Расчетливый. И я понял — это еще не конец.

Ворон сплюнул осколок камня, который до этого деловито клевал, и уставился на меня темным блестящим глазом, полным язвительного снисхождения.

— Ну вот, наконец-то в твоих движениях появилось что-то кроме грации пьяного массажиста, — прохрипел он, перебирая когтями по треснувшей голове тигра.

Запах озона и горячего камня повис в воздухе, смешиваясь с железным привкусом крови на моих губах.

— Ты наконец позволил боли стать твоим учителем вместо того, чтобы орать как перепел на сковородке, — продолжил он, расправляя крыло, где перья вдруг показались мне удивительно похожими на клинки. — Но ты все еще бьешь как козел рогами по столбу. Слишком много мышц, слишком мало Ци.

Клюв ворона щелкнул, и я почувствовал, как по спине пробежал странный холодок.

— Когда каменный идиот снова кинется на тебя, представь, что твои кулаки — это не кулаки, а реки. Что твои ноги не ноги, а корни столетнего дуба. А потом самое сложное: перестань думать вообще. — Он отвернулся, проверяя, не подкрался ли сзади кто-то более достойный его мудрости. — И если в следующий раз ты снова заорешь, как поросенок под ножом, я лично выклюю тебе язык. Просто чтобы избавить мир от этого позорища.

Кровь стучала в висках в такт пульсирующим синим прожилкам на теле статуи. Я вдохнул, и на этот раз воздух обжег легкие не болью, а странной энергией, будто вдыхал не кислород, а настоящий гром.

Монах ринулся вперед, его кулак оставил в воздухе мерцающий след, но я уже не видел отдельного удара, только замедленную последовательность движений, как в старых пленочных боевиках.

Мое тело среагировало само. Левая ладонь отвела удар по касательной, правая нога описала дугу, ступня вонзилась в трещину на ребрах статуи. Камень треснул с сухим хрустом, осыпаясь синеватыми искрами. Не успел я поразиться собственной скорости, как тело уже развернулось, локоть врезал в челюсть, колено — в пах. Статуя закачалась, ее движения стали резкими, угловатыми.

Внезапно монах замер в странной позе: правая рука за спиной, левая вытянута вперед. Я узнал стойку. «Журавль ломает ветвь» — смертельный удар этого стиля. Он подпрыгнул на три своих роста вверх и полетел вниз вытянутой пяткой прямо мне в лицо. В этот момент что-то в сознании щелкнуло. Не думая, тело само упало на спину, ноги взметнулись вверх, обе подошвы врезались в подбородок монаха с такой силой, что его каменная голова отлетела, описав дугу в воздухе.

Тело статуи застыло, а затем начало медленно рассыпаться, превращаясь в груду синеватых обломков. Я лежал на спине, чувствуя, как по жилам разливается странное тепло, а перед глазами пляшут золотые искры. Где-то сверху раздалось знакомое карканье, но сил подняться не было, только дышать, ощущая, как с каждым вдохом это новое внутреннее тепло становится всё более... своим.