Осеннее солнцестояние. Хроники Яромира

Хроники Яви. Когда мир ещё дышал ветром
Закрытый архив секретного отдела Виленской Академии Магических Наук. Допуск высшего уровня.

«В году 1523 от Рождества Христова юный княжич Алесько Радзивилл, двенадцати лет от роду, начал постигать науки, полагающиеся княжескому званию: охотничье ремесло и ратное дело. В землях Великого озера Нарочь простирались обширные угодья, где кличане загоняли вепрей в осенней дубраве. Копьё княжича метко поразило первую жертву, но налетел другой, вдвое сильнее, и меч сорвался с бедра. Провидение навело морок и туман — и юный княжич избежал неминуемой смерти.

И подошёл он к озеру, где вода отражала не небо, а землю: деревья корнями вниз, травы тянулись к небесам. Морок рассеялся, небо вспыхнуло багрово-черным, и тишина опустилась на лес. Ни листок не шелохнулся, ни дыхание ветра не потревожило покой. Из зеркальной воды поднялась фигура приметная — ни человек, ни призрак. Это был Явич.

Давние сказания Полесья шептали о людях-не-людях, что могли ходить между мирами. Они не были духами привычного мира: это было эхо предков, осевших в земле, в живых корнях и камнях, дышащее памятью давно минувших времён.

Говорили, что Явичи скрывались в Гродненских лесах, где туман не рассеивался даже летом, чтобы не тревожить силу, старую как сама земля. До сего часа они не являлись людям, и летописи молчали о них.

И проговорил Явич княжичу, а слова его струились сквозь корни и камни, проникая в сердце и кровь:
— Храбр ты и разумен, отрок, но нет вам будущего в землях этих. Кончина неминуема, три раздела грядёт, и осколки проглощены будут. Сотрется имя ваше в мороке времён, и даже море не вынесет обломки. Вы теряете память, а мы теряем плоть.

И предложил обмен великий:
— Мы дадим вам время, а вы — не забудете нас.

Так возник Клятвенный союз — день человеческой жизни в обмен на сто лет процветания Великого княжества Литовского. С тех пор каждый Великий князь перед коронацией ночью совершает обряд Перехода Яви: стоит на перекрёстке, где шепчут три ветра, и слушает, как дышит сама земля. Если прислушаться, можно уловить, как корни шепчут о древних обещаниях, а тени Явичей скользят под ногами, неразрывно связанные с судьбами людей»

****

Осень в этом году пришла особенно рано — будто и не уходила вовсе.
Яромир опустил окно и вытянул руку навстречу ветру. На спидометре — приличная скорость, а воздух за окном стоял прозрачный, звенящий, и казалось, будто весь мир застыл между вдохом и выдохом.
Хорошо бы остановиться, пройтись по лесу, пока сумерки не спрятали эту пышную, невыносимо живую красоту. Разбежаться, вываляться в листве — как в детстве, на охоте с отцом.

Странно: в Академии он всё время ходил пешком — из кампуса в библиотеку, из библиотеки в аудитории — а все равно пропустил тот миг, когда зелёное одеяние мира сменилось на пестрое. Он всегда любил осень. И раннюю — прозрачную, звонкую, с первыми темными прожилками ветвей. И позднюю — когда небо делалось хмурым, а солнце, как упрямый старик, пробивалось сквозь облака, чтобы на миг подарить земле последнюю ласку.
Зато как уютно было в эти дни сидеть в сумрачных залах библиотеки, особенно если удавалось уговорить кого-то из магистров выдать допуск в закрытые отделы.

Мысли, как назло, перескочили на дела насущные — и настроение сразу испортилось.
До Минска оставалось недолго. От Вильни до столицы — всего ничего на хорошем движке. На технику юному князю грешить не приходилось: отец, при всём своём консерватизме в делах житейских, был фанатом маготехнических новинок, особенно тех, что выглядели невероятно, но на деле оказывались бесполезной пустышкой.

Он мысленно перебрал все поводы для столь срочного вызова семьи: двадцать пятое сентября, четверг — ничего особенного. С матерью недавно говорил, брат тоже едет. Значит, что-то семейное. Хотя, в глубине души, он даже рад — завтра последний день выбора темы диплома, а он всё не мог решить, чему посвятить исследование.

Яромир был младшим сыном Станислава Радзивила, младшего брата Великого князя Чеслава.
По древнему обычаю — «с тех времён, когда земля ещё дышала ветром» — старший сын с даром магии шёл в Сейм, становясь правой рукой отца, младший — в войско. И хотя в тех вопросах, которые касались обычаев, отец был просто непробиваем, ему пришлось изменить планы на сыновей.
С магией у обоих Радзивиловичей всё было прекрасно, даже слишком, вот только незадача — Яромир был слеп на правый глаз. Даже сейчас он вёл машину в очках — анахронизм, но привычный. Мать давно перестала уговаривать вставить магический кристалл — мозг всё равно не признавал правый глаз.
Зелёные, с изумрудным отливом глаза были его украшением и его проклятием. Слишком заметные, слишком живые — и слишком несовершенные. Хотя мать утверждала, что так было не всегда. История с его глазами давно стала семейным камнем преткновения. Когда Яромиру было чуть больше полутора лет, он только-только научился бегать. Однажды отец вышел с ним прогуляться в парке перед домом. Никто уже не помнит, что так срочно отвлекло отца, но Яромира нашли только к полуночи в Слепянском лесу, в нескольких километрах от усадьбы. Он спал, обнимая охапку осенних листьев.

Как он оказался там — никто не узнал. Почему высшие Явичи, вызванные самим Великим князем Чеславом, не смогли сразу найти ребёнка — тоже осталось загадкой. Половину детства его донимали маги-целители, приезжали даже иностранцы, пытались понять природу этой странности. Без толку. В конце концов отец волевым решением приказал оставить парня в покое.

Он был жив, визуально особо не отличался от сверстников, магические способности проявились вовремя, а глаз… ну что ж. Бывает.
Отец был уверен, что таким младший сын родился, а мать просто себе напридумывала. Она смирилась — или сделала вид, что смирилась. Лишь изредка, в минуты напряжения между родителями, эта тема всплывала вновь. Без слов, но ясно — по сжатым губам отца и по слезам в глазах матери.

Зато это обстоятельство, можно сказать, осчастливило Казимира. Старший брат, высокий, под два метра, озорной и неугомонный, меньше всего хотел провести жизнь среди ядовитых политиканов.
Война, попойки, балы и драки — в этом был весь княжич Казик, как его звали дома.

Яромир и не заметил, как, задумавшись, въехал в Минск: на автомате проскочил Каменную Горку, уже летел по Кальварийской. Ещё пара минут — и сияющая Захарьевская. Странно: никакой иллюминации возле Княжеской резиденции на Центральной площади. Хотя, может, готовятся к осенним праздникам и меняют украшения по ночам.

Рассуждать об этом было уже некогда: поворот на Типографскую — и вот она, родная Слепянка. Осталось только мост пересечь.

Родная усадьба встретила привычным с детства осенним вайбом. Недавно прошедший дождь оставил лёгкий аромат сырости, перемешанный с тысячей запахов ночного парка. Но ничто не могло затмить болотистый запах, тянущийся с сонной Слепянки, протекающей у подножия насыпи, на которой, словно птица с раскрытыми крыльями, возвышался сам дом.

Кивнув выскочившему на звук дворецкому, Яромир свернул к гаражам. Ну, конечно, брат уже здесь. Казалось бы, где Вильня и где Гродно. Княжич окинул взглядом занявший правый угол внедорожник брата и не удержался — громко хмыкнул. Ох, уж эти военные. Ну, зачем Казимиру в одну физиономию такой зверь? Он же жрёт, как стадо бегемотов.

Панель его «лошадки» плавно угасала, но княжич успел уловить ярко-синий индикатор магического кристалла. Девяносто два процента — на всю дорогу ушло всего два, и своей магией он точно ничего не подпитывал. Аккумулятор был в пассивном режиме — светился серым, как пустой сосуд. Кристалл на панели мягко пульсировал, словно живой: мерцание отражало остаток энергии мага, запасённой в аккумуляторе. По уму, можно было бы вообще не возить, но правила предписывали даже магам иметь заряженный источник. Попробуй достань — вся панель покроется багровым, словно пырнули ножом в артерию.

А братовой отечественной радости только подавай на блюде: если что-то серьёзное, никаких аккумуляторов не хватит, и техника начнёт «жрать» своего наездника, как пить дать. Он никогда не понимал приверженности отца и брата к отечественному автопрому. «Великому княжеству — великие автомобили!» — слоган, патриотично мелькавший вдоль всех дорог. Княжич бы исправил слово «великие» на «огромные». Ну, отец ладно, брат Великого князя, главный спикер Сейма. Но этому армейскому пижону что мешало купить хотя бы Saab? Уже в чем-чем, а в автомобилях союзникам равных нет, опять же, патриотизму не мешает.

Он же сам, несмотря ни на что, предпочитал «немцев». Может, не настолько мощные, как «шведы», но зато маневренные — просто барс среди кошачьих: грациозные, сильные, невероятно эргономичные. А патриотизмом можно вымазаться в какой-нибудь другой сфере. Это была его больная точка — прямо «Ахиллесова пята»: Яромир с детства не выносил пафоса, до зубовного скрежета. На этой почве ему нередко приходилось сдерживать себя на диспутах и семинарах, чтобы не выдать раздражение. Но тут уж, как говорится, коса на камень. Великий дядюшка, наверное, именно поэтому был с ним наиболее холоден среди всех племянников.

Княжич легко взлетел по лестнице, потянул за цилиндрическую деревянную ручку и оказался в просторной присутственной зале. Свет от огромной люстры, расшитой сотнями хрустальных подвесок, отражался на полированном паркете, играя золотыми и серебряными бликами.

— Приехал? Отлично! Все уже в гостиной, ждём.

Отец коротко обнял его и, ничего больше не сказав, нырнул в центральную дверь.

Вот вам и «здравсвуйте». На невозмутимом лице дворецкого вообще ничего не отражалось, прочитать там можно было только какой-нибудь устав или кодекс послушания. Все слуги в их доме были людьми, или, правильнее сказать, почти все, во всяком случае, видимые. Яромир мельком бросил взгляд на картины вдоль стен — портреты предков, строгие и величественные, будто следили за каждым шагом, проверяя, достоин ли он их крови. Не останавливаясь, он пробежал к маленькой двери в углу, быстро заскочил умыться: холодная вода прогнала усталость дороги.

Выйдя, он снова прошёл по коридору. На полу и подоконниках блестели крошечные пылевые Явичи: видимые, словно горсть золочёного пепла, они мерцали и переливались, подметая, полируя и устраняя пыль. Мать категорически не выносила, когда эти духи работали незримо, поэтому здесь всё делалось на виду. Их движения были завораживающе живыми — крошечные вихри блестящих частиц кружились над мебелью, ложились на пол и исчезали, оставляя всё идеально чистым.

На занятиях по маготехнике он, как и другие дети из семей потомственных шляхтичей, с удивлением узнал, что обычные люди пользуются теми же пылевыми Явичами, но заключёнными в кристаллы и помещёнными в странные приборы с длинной ручкой. Особенно повеселило их в своё время название: «пылесосы». Аудитория тогда наполнилась звонким юношеским смехом. Всё дело было в том, что в лунном свете пылевые Явичи собирались в довольно массивную кучу, напоминавшую человеческое лицо, и отсвечивали серебряным.

Ну, довольно глупостей — вот и гостиная. Переборов внезапно появившуюся дрожь в ногах, Яромир выдохнул и вошёл.

Мама укоризненно взглянула на Казика, но, как ни странно, Яромир вдруг расслабился. Что бы ни случилось — он дома. Здесь тепло, уютно, безопасно. Всё-таки стоило провести последние каникулы перед дипломной практикой в родной усадьбе. Он даже не понимал, насколько успел соскучиться по этим лицам.

Мама, даже дома — с безукоризненным макияжем и в строгом костюме цвета бургунди, который особенно подчёркивал глубину её тёмно-карих глаз и оттенял красиво уложенные каштановые волосы, тронутые сединой. Но в её случае седина и морщинки лишь добавляли благородства. От парадного выхода её сейчас отличало только отсутствие фамильных драгоценностей на шее.

Отец, напротив, был в домашнем — не в халате, но в мягкой бархатистой куртке. И всё же на лице не было ни капли мягкости: плотно сжатые губы, уставшие глаза, прорезанные сеткой морщин, и глубокая складка на лбу. Как же Яромир раньше не замечал — отец постарел лет на десять с их последней встречи всего пару месяцев назад в Сейме.

Зато семнадцатилетняя Марыся расцвела. Русые волосы — такие же, как у Яромира, только длинные и волнистые — она небрежно собрала в пышный хвост и, подражая маме, надела платье вместо привычных джинсов и толстовки. Может, решила проникнуться серьёзностью момента: всё-таки впервые её позвали на семейный совет. Или что-то уже знает. Хотя вряд ли — уж если Казимир сидит с видом вальяжного ожидания, то и он не в курсе. А привычку отца всё делать строго по традициям никто не отменял.

Но за столом были не все. Ладно, малышка Александра — Алька, как её ласково называли дома, — естественно, видит десятый сон. Но где же Ян? И Янина — ей ведь уже восемнадцать.

Ян и Янина не были родными братом и сестрой Яромира. Их родители, мелкие шляхтичи из-под Витебска, погибли при пожаре, когда Яну было шесть лет, а Янине — меньше года. Их приютила пожилая тётя Ярослава, двоюродная сестра матери Яромира. Он помнил её только по портрету в семейной галерее — суровое лицо с мягкой улыбкой. Ян утверждал, что помнит, но Яромир сомневался: тётя умерла через полгода после того, как взяла их на попечение. Зато успела дать им свою фамилию — Белозерские — и оставить небольшой капитал с запущенным имением. Позже детей забрали родители Яромира, и княжич уже не представлял себе жизнь без них.

— Ян занят на работе, — отец говорил ровно, будто читая протокол. — Он не смог прийти, я звонил.
По голосу нельзя было понять — то ли там звучало раздражение, то ли равнодушие.
— А Янину решили пока не тревожить. Девочке далеко ехать из пансионата.

Что-то неприятно кольнуло Яромира в груди, но он списал это на общее напряжение, повисшее в комнате.

Отец откашлялся, выпрямился и тем же механически ровным голосом произнёс:
— В понедельник Великого князя сразил инсульт.

Тяжёлое ожидание, наполнившее зал, быстро переросло в липкую, почти физическую тишину.

Первым её нарушил Казимир:
— Так дядя жив или уже нет?

Отец потер виски обеими руками, посмотрел куда-то поверх их голов и глухо ответил:
— Насколько мне известно — жив.
Пауза.
— А вот его мозг — уже нет.