Ошибка доктора Свиндебарна.

Все имена и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.

– Начинаем. Время выхода на исходные позиции – двадцать один пятьдесят. – спецагент поправил бронежилет на рубашке, (пиджаки сотрудники АНБ всё же сняли. Комиссар констатировал, что фигуры у всех – не хуже, чем у него: плотные, накачанные) и вторично обратился к комиссару, – Может всё же воспользуетесь? – постучав по кевлару и нагрудной стальной пластине.

– Благодарю. Что-то мне подсказывает, что жилеты не понадобятся. Может быть, всё же пошлём вперёд только несколько бойцов, а остальные… – комиссар чувствовал, что в доме их поджидает опасность, против которой бессильны кевлар и сталь.

– Нет. Практика проведения подобных операций однозначно доказывает: чем больше человек участвует в штурме, тем скорее происходит захват, и тем меньше ненужных потерь. – апломб, с которым это было сказано, не изменил сосредоточенности комиссара, и даже не обидел его. Он – в чужой стране. С чужими порядками и традициями. Хочется АНБ выпендриться перед ним – пусть. Выпендрится. Он промолчал, кивнув.

– Прошу вас, комиссар. Если, вы, конечно, всё ещё хотите принять участие и в непосредственно полевой операции… – комиссар не заставил себя приглашать дважды, пусть и сделанным слегка ироничным тоном. Прошёл и уселся в очередной «Хамви», присоединившись к команде из мрачного сержанта и ещё трёх морпехов в чёрных маскхалатах, и с разрисованными ваксой а-ля Шварценеггер, лицами. Сержант молча предложил коробочку с вонючей чёрной массой и ему.

Комиссар отказался.

И подумал, что он в своём лучшем чёрном костюме смотрится в таком окружении нелепо – словно порнозвезда в миниюбке и сетчатых колготках на съезде чопорных пуританок. Или – монашек.

До места добрались минут за двадцать – по хорошему шоссе. После чего по ухабам и бездорожью низких гряд холмов пробирались ещё минут пять. Наушник в ухе сержанта ожил, и что-то пролаял. Тот отреагировал:

– Выдвигаемся сразу, и оцепляем дом. Направление – северо-северо-восток!

Спецназовцы и сержант нацепили на глаза огромные уродливые тубусы приборов ночного видения. Комиссару достался инфрабинокль. Неудобно, но видно неплохо.

Оружие бойцов не гремело – в этом комиссар убедился, пока они бежали добрый километр по бездорожью, ориентируясь по компасу сержанта, и смутно видневшимся в приборы тёмным фигурам, бегущим параллельно по радиусам, сходившимся у темнеющей громады двухэтажного дома посреди луга. Комиссар порадовался выучке морпехов – не шуршала высокая сухая трава, достигавшая колена, и даже крохотного лучика ниоткуда не отблёскивало… Впрочем, не шуметь удавалось легко: шумело и тарахтело там, возле дома – комиссар мог бы поспорить, что это стучит движок автономного генератора в сарайчике у чего-то вроде конюшни. Или коровника. Это напрягало – поскольку ни света в окнах, ни следов автомашины в гараже не наблюдалось. Метров за двести от дома комиссар начал замедлять бег. Затем и вовсе остановился. Морпехи не обратили на это внимания – лишь сержант коротко кинул взгляд через плечо один раз… Жаль ребят.

Живыми после этого комиссар их уже не увидел.

Потому что когда до дома оставалось не больше пятидесяти метров, вдруг раздался вскрик, затем ещё один, и местоположения всех солдат обозначилось слепящим сиянием – словно каждый боец вдруг стал нитью накаливания прожектора, на пару секунд вспыхнувшего сине-белым ореолом, и тут же перегоревшего!..

Донёсся стук – на землю попадали обгоревшие скрюченные тела. Запахло горелой плотью – самый мерзкий запах из всех, которые знал комиссар, но с которым иногда сталкивался, расследуя изуверские и необычные случаи… Однако пришлось сдержать позывы к рвоте – дело ещё не кончено.

Он рысцой вернулся к бронемашине, и, покопавшись, открыл багажное отделение. Ага – есть! «Классика» жанра.

Базука.

«… наверное, это всё же изуверство. То, что я собираюсь сделать. И, что самое главное – я как никто осознаю его бессмысленность. Ведь уже ничего не вернёшь и не исправишь: те, кто жили там, в том Доме, в том времени, что называют детством, кто были рядом со мной, те, не знаю даже как назвать – Сотоварищи по несчастью… Избранные Агнцы… Жертвы неогестаповских экспериментов… Жертвы палачей из новых нациков. Словом, со-мученики – уже изуродованы, нравственно искалечены на всю жизнь. Их Сознание изменено. Но – не так, как в Теории НЛП*, нет – не к улучшению…

* Нейро-лингвистическое программирование.

А очень даже – наоборот!

Кто из нас, оставшихся в живых, вынесших, не сломившись, все эти круги Ада, теперь сможет вести себя, жить, мыслить, как обычный человек?..

Доверять другим людям, так, что называется – безоглядно, без тяжкого, но никогда не проходящего подспудного ощущения: «нет, я все-таки подстрахуюсь, «дорогая», на случай, если ты опять забудешь, не сможешь, или не успеешь, окажешься не в том месте… Словом, подведешь меня… Как, впрочем, и всегда!..»

Любить?..(Но только не это фальшивое «Зай, я так люблю тебя!», сказанное с мимолетным чмоком в щечку, словно ненароком, перед витриной ювелирного магазина в годовщину знакомства… Или – что уж совсем профанация: эсэмэска, когда кончаются деньги: «Милый, я так тебя обожаю! Положи, пожалуйста, денег на счет – а то приходится писать в долг!)

Дружить… («Ну что, брателло, пошли – отметим праздник? Я угощаю!..») Да и просто – быть человеком.

Я тщательно отслеживаю судьбу всех своих… Всё же лучше называть их так, как мы и называли тогда, в Доме. Товарищами по несчастью. Братьями. Сестрами.

Мы все – одиночки.

Озлобленные, недоверчивые, боящиеся сорвать на окружающих – близких ли, чужих! – раздражение и горечь, выстилающих толстым слоем, словно фекальные массы – непрочищенный кишечник – самые недра подсознания! Да и сознания.

Или пуще смерти страшащиеся показать этим окружающим свою обнаженную мятущуюся душу. И фактическую беззащитность перед Жизнью. Тщетно пытающиеся найти смысл этой самой жизни в работе, или так называемых «хобби»…

Только у одного возникло желание… Тяга – выместить на невинных и слабых ту жестокость, что проявляли… Систематически проявляли к нам – таким же в те далекие годы, слабым и беззащитным.

С ним пришлось разобраться. Потому что я его понимал. Но его желание выместить на родных и близких то, что накипело – не принимал! Упокой господи его озлобленную и нераскаявшуюся душу.

Лишь у двоих «подвергавшихся обработке» теперь есть семьи, и нормальные дети. Правда, сомневаюсь, что удастся воспитать их так, как положено, как принято. Те, кто испытал такое, как мы, никогда ребёнка и пальцем не…

Ну, то есть – ударятся в противоположную крайность: будут баловать, улыбаться на проказы. Покупать все, что дитя ни попросит. За провинности – не наказывать. И даже вряд ли будут хотя бы ругать.

А зря. Я так понимаю теперь, что детей иногда всё же нужно наказывать. Но – лишь за дело! Это как в Библии: «тот, кто жалеет розгу, портит дитя своё!..» Но всё же… Когда я вспоминаю…

Нет – НЕ ТАК, БУДЬ ОНО ВСЁ ПРОКЛЯТО!!!

Ничего мне вспоминать НЕ НАДО!!!

Всё это продолжает стоять в глазах, и ощущаться всем телом, всеми кишками, отдаваясь в позвоночнике электрическими разрядами: что ночью… когда просыпаюсь, как ощипанный цыплёнок, весь в гусиной коже, липком поту, и с диким криком… (Раньше иногда прибегал Роджер, но потом я запретил… Я рассматриваю это как часть… Искупления, наверное. Мои кошмары – это только моё достояние!

И я никому не позволю мешать мне смотреть их. И уж тем более – меня ЖАЛЕТЬ!!!)

Что днём – иногда картины столь реальны, что приходится моргать, трясти головой, или пить чёртов кофе. Или что там окажется под рукой. А иногда – что греха таить! – в минуты осмысления, когда нападает «сплин», или депрессия, я и сознательно, словно хирург, извлекаю из ножен памяти, заглушенной самоубеждением, клинок острейшей боли – то, что режет душу, словно бритвой по глазному яблоку: омерзительно, дико! Заставляет сердце трепетать, легкие – гореть, а тело – покрываться ледяным потом…

Даже не знаю с чем сравнить это ощущение – будто иголкой ведут по стеклу!

Я-то про себя точно знаю – да, психика… Нарушена. Мягко говоря. Но ни к какому психоаналитику я не пойду! И пусть я осознаю, что не совсем адекватен…

Это – мое прошлое, мои воспоминания! И где-то в глубине души я, наверное, даже горжусь и молча рисуюсь ими перед другими – вот, завидуйте, пресно-приторные, ОБЫЧНЫЕ: у вас таких воспоминаний точно нет! И никогда не будет!

Я – псих? Мазохист? Шизофреник? Маньяк?..

Очень даже возможно.

Да что там возможно – точно!

Плюс полный набор всех мыслимых и немыслимых Комплексов – от эксгибиционизма до Мании Величия! (Да, я – Велик, как никто! Я – техногенный Гений! (Черт, звучит тавтологично… Зато – по сути верно!) И то, что я сделаю – часть жестокой Игры, призванная подтвердить обоснованность хотя бы этой части моих Комплексов!)

Но в том, что я… Неадекватен – нет моей вины: меня таким сделали. Сознательно уродуя юную и так легко изменяемую, вылепливаемую как из пластилина, детскую психику. А повернуть стрелки назад я, наверное, смог бы…

Но – не хочу! Да, я не желаю быть нормальным!

Правильно, уже десять раз можно было бы излечиться – гипноз, сеансы у психоаналитиков, водка, наконец – как сделали или делают все те, кто… Словом, остальные братья и сёстры.

Что пытаются «вписаться» в Социум.

А вот я – не пытаюсь.

Или мне доставляет извращенную радость сознание того, какой я умный. И изобретательный. И, скорее всего – я такой именно благодаря «обработке»…

Нет, я не буду лечиться, и посещать психоаналитиков и терапевтов.

Потому что уверен – все мои «лечившиеся» сотоварищи продолжают видеть кошмары. И просыпаться в панике, в насквозь пропотевшем белье, со сведёнными судорогой мышцами и перекошенным беззвучным криком лицом. Потому что какой психоаналитик, пусть даже с помощью гипнотерапии, поможет полностью забыть такое?!

Темнота карцера, связанное в козла* онемевшее тело, и чёртова соль под голым боком, разбитые в кровь губы и насыпанный в глаза перец – разве это можно забыть?!

* человеку связывают руки и ноги, соединяя их за спиной.

А пинки в живот и пах окованным носком сапога, когда с замиранием сердца гадаешь: куда придется следующий удар? А мешок на голове, и верёвка на шее, которая то стягивает, то вновь пропускает сквозь горящее горло крохотную порцию воздуха?.. А панические мысли – вдруг всё, такое пока короткое земное существование, вот так и закончится: если внезапно в голове мучителей сверкнет, разгораясь прихотливым отсветом адского пламени, некое воспоминание, или нахлынет припадок беспричинной ярости на весь мир? И кровожадный Зверь их подлинной, глубинной, Сущности, выберется наружу?!

Или они попросту отвлекутся, забудут на секунду ослабить давление удавки, поглощенные беседой, забудут что у них в руках – чья-то Жизнь, и не позволят глотку воздуха ворваться в горящие, трепещущие и раздираемые удушьем, легкие… А бочка – бочка обитая изнутри заточенными гвоздями! – так, что не прислонишься, не распрямишься, и даже не сдвинешься – в томительные часы, (кажется – что дни ожидания!) пока они не откроют крышку…

А не сдвинешься – чтобы не пораниться, не истечь кровью, и, потеряв сознание от слабости, не рухнуть на только и ожидающие этого отточенные острия, которые уже не позволят вырваться из цепких лап ее Величества мучительной Смерти!

И всё это – в кромешной тьме, и абсолютной тишине, когда знаешь: кричи – не кричи, никто не услышит, а палачи придут, только когда решат прийти. Сами. А не выживешь – так и ладно. Там же, за садом, где уже восемь безымянных могил – да никаких не могил, а тщательно закопанных и замаскированных ям с телами! – они ночью выроют новую… И закопают в случае чего. Сообщив, конечно, в полицию, что ты пустился в бега!.. Только Вера, фанатичная и слепая Вера в то, что вытерплю, и отомщу, когда вырасту, и поддерживала тогда, в так называемом детстве…»

Когда хэрр Магнус Ханссон входил в свой банк, дождь только начинался. Шофер, открывший ему дверцу и подержавший зонтик, пока он дошел до парадного, откозырял на его кивок, и величаво и плавно, словно Линкор, двинул монументальную машину – в гараж. Задержавшийся на крыльце Ханссон убедился, что зрители – некоторые прохожие даже замедлили шаг! – «оценили» его приезд по достоинству.

Это всегда так приятно – знать, видеть, что ты произвел впечатление!

Первые крупные, «породистые», капли серыми точками начали возникать на асфальте улицы – словно кто-то бесшумно, но неумолимо, вгоняет в мостовую гвозди…

Хитро усмехнувшись в аккуратно подстриженные усы, хэрр Ханссон погладил отполированное его цепкими пальцами корневище экзотической секвойи, которую ему преподнесли на пятидесятилетие друзья, и которое уже двадцать лет верно служило в качестве рукоятки любимого зонтика: открывать монументальное полотнище не пришлось. Так что не придётся и сушить. Обратно его точно так же быстро и удобно доставит личный «Мерседес-Майбах», а уж дома дворецкий пошлёт кого-нибудь подержать над ним один из домашних зонтиков, пока он пройдёт до парадного входа особняка. Председатель правления четвёртого по объёму оборота Банка страны имеет право на маленькие личные удобства.

– Доброе утро, хэрр Ханссон! – на приветствие услужливо открывшего двери и склонившегося в почтительном поклоне отутюженного и набриллиантиненного швейцара он привычно чуть заметно кивнул: «М-гм». Нужно соблюдать и видимость близости к своим людям… Но и в то же время дать им понять: он – «хозяин». Никакого панибратства!

Уверенной походкой он прошёл по коридору к своему кабинету позади главного зала. Десяток служащих за перегородками из дерева и стекла уже вовсю трудились, перед каждым окошечком нетерпеливо постукивали каблучками, или хмуро сжимали в руках свернутые газеты, в ожидании, пока клерк выполнит нужные операции, ранние клиенты. Похоже, мрачное небо и обещанная гроза на популярность услуг его Банка не повлияла. Количество людей, расположившихся на диванах и креслах, позволяло надеяться, что сегодня оборот будет даже больше обычного.

А угадали они, похоже, с этой процентной ставкой.

Отлично. Колёса должны крутиться!

В своём кабинете, отделанном до середины высоты стен панелями из резного дуба, доставленными прямо из Англии, из разобранного старинного особняка викторианской Эпохи, Хэрр Ханссон позволил себе убрать сосредоточенно-деловитое выражение с морщинистого холёного лица. В настоящее, хоть и тускловатое, Венецианское зеркало посмотрелся уже торжествующий мальчишка.

Сегодня! Сегодня он, наконец, пожнёт лавры! Пятьдесят лет он шёл к этому!.. Проклятый старик!..

Как это он тогда сказал Магнусу? Обидные слова до сих пор гигантскими, словно слово «Голливуд» на зеленых холмах Калифорнии, огненными буквами выложены на бетонной стене его ничего не упускающей памяти:

– Вот когда будешь Швейцарским банкиром, тогда и будешь поглядывать на мою дочь!

Да, он поглядывал… Да что там – пялился, как восторженно пялится, словно на недосягаемый идеал совершенства, юный художник – на «Мадонну» Рафаэля! Как голодный – на дымящуюся индюшку, только что из гриля! Как…

Ну, словом, как может смотреть сопливый юнец на недоступную, и от этого еще более восхитительно вожделенную, воплощенную Красоту с большой буквы!..

А вот сама эта «дочь» тогда, если честно, на него, зелёного и восторженного (и, разумеется, всего лишь одного из десятков!) почитателя, даже не глянула: для неё он был просто очередным мальчиком из обслуги: из вечно меняющегося штата садовников и слуг их фамильного загородного имения.

В череде обидных унижений и многочисленных крушений надежд, эта фраза старого хрыча явилась последней каплей. Шестнадцатилетний Ханссон в ту же бессонную ночь, сжимая во тьме кулаки, и шмыгая покрасневшим натёртым носом, всё для себя решил. Воспаленные горящие глаза не удалось даже на минуту сомкнуть – так распухли веки! А уж Душа…

Да он готов идти хоть по трупам – только чтоб добиться Положения в Обществе!.. Причём такого положения, чтобы уже он мог свысока глядеть на своих старых обидчиков – всех этих хозяев бакалейных лавчонок, начальников департаментов, владельцев контор, и имений, где он имел несчастье пробовать свои силы в качестве рассыльного, клерка, продавца, и вот теперь – садовника…

Учёба в Базеле представлялась теперь попросту одной большой Катастрофой. Вечно урчащий от голода кишечник. (Тогда он игнорировал его позывы – а пять лет назад пришлось сесть на строгую диету. Ничто не проходит даром!) Слипающиеся на лекциях глаза. Сотни разгруженных ночами вагонов – с зерном, мукой, кофе, вонючими удобрениями… (А это теперь сказывается на спине – приходится носить пояс из собачьей шерсти! И все равно – малейший дождичек – и!.. Ох, уж этот радикулит…) Кипы тетрадок – с лекциями и выписками из справочников, кодексов и учебников.

Зубрежка, зубрежка, зубрежка…

Да что вспоминать теперь об этом аде – остаётся порадоваться, да и удивиться за себя. Не сломался. Выдержал. Терпел. Терпел. ТЕРПЕЛ!!! Нашёл в себе силы, и засунул в …пу свою наивно-возвышенную совесть. Блестяще сдал Выпускные. За время учёбы успел перезнакомиться с полезными сверстниками: Детьми… Кого надо. Всячески проявлял свою смётку и деловитость. Узнал – кому нужно почти неприкрытой лестью откровенно «почесывать за ушком», а кому и… Симпатичного пьяненького мальчика на ночь обеспечить. Ох уж эти маленькие слабости юности… Потом переходят в большие. Старости. И позволяют знающему о них легко…

Вот именно.

Устроился тогда, в самом начале, младшим кассиром в Первый Национальный.

Нашёл способы и ходы. Перезнакомился и узнал тонкости обращения с Очень Важными и Нужными Людьми. Думал, нащупывал, просчитывал… Собирал сплетни, проверял и перепроверял. Кое-что, конечно, рассчитывал. Но больше доверял чутью – инстинкту. Всего девять лет – и он заместитель Управляющего. О-о-о!..

Конечно, если б не выгодный брак по расчёту, не видать бы ему дальнейших перспектив – в тесный мирок Финансистов с родословной и безупречным послужным списком не пускают тех, у кого ни гроша за душой. А так – сплочённый и хваткий клан Гугенхаймов открыл ему пути к…

Хохотушку Клару Магнус вспоминал с добротой и щемящим ощущением утраты – она и правда любила его. А он…

Позволял себя любить. И ковал, стиснув зубы, и вкалывая, как каменщик на стройке, по шестнадцать часов в сутки, для неё (и для себя, конечно), могучий фундамент! На котором и воздвиг в годы расцвета собственного таланта (Это – для непосвящённых его способность увидеть выгоду – талант. А для него самого, и сотни-другой таких же как он, дельцов – бешенное терпение и трудолюбие! И, разумеется, трезвый холодный расчет.) здание преуспевающего Бизнеса. И, разумеется, получил заслуженное ПОЛОЖЕНИЕ в чертовом Обществе!

Как тут не вспомнить симпатягу Рэта Батлера – вот уж четко и цинично описала его старания Маргарет Митчелл! Ханссон же просто нагло воспользовался методикой. Можно, казалось бы, не напрягаясь, пожинать лавры. Будущее семьи обеспечено! Оба их сына – процветающие юристы. Старший – даже Председатель Коллегии адвокатов. Дочь замужем за сыном сенатора США. В перспективе – губернатора штата Мэн. А еще в активе компании «Магнус Ханнсон и Ко» – пять внуков и две внучки! И это, конечно, главное достижение старого лиса: будущее его отпрысков вполне безоблачно и радужно. Потому что не отягощено кандалами нищеты – у каждого есть Счет!

Лицо в зеркале приобрело обычное выражение: уголки губ опустились, придавая рту хищное и сосредоточенное выражение. Глаза…

Глаза в последнее время стали сдавать – для чтения пришлось выписать совсем уж сильные очки. Но выражение… Фанатичный блеск отчаянно жаждущего «пробиться в люди» юнца не исчез – он как бы преобразился в сосредоточенную деловитость и просвещённую компетентность. Да, изощрённо-хищную и гнусно-подлую изнанку финансового мирка хэрр Ханссон теперь знает вовсе не поверхностно. В том числе и это привело к тому, что великолепная львиная грива чёрных, как смоль, волос, которой он так гордился в молодости, превратилась в жидкую белую полоску по контуру черепа где-то там, далеко за макушкой…

Хватит ностальгировать. Сегодня это случится. Сегодня та, что в далёких семидесятых даже не удостоила его хотя бы единственным взглядом из-под роскошной шляпы, придёт к нему. Уговаривать его отсрочить выплату по закладным. Кстати, не только на то самое имение, но и на дом в городе, и на последнее прибежище – здание Банка отца. Где самого Банка уже нет и в помине. А он…

Он должен отказать ей.

И вовсе не потому, что огонь всепоглощающей ненависти, зависти, чувства собственного унижения и обиды всё ещё полыхают в груди. Нет – он как Делец понимает, что это…

Попросту было бы невыгодно его Банку. Хотя самому-то себе он может признаться: да. Да! ДА-А!!! Тысячу раз он пересиливал себя, и заставлял вымотанный, казалось бы, до последних пределов мозг – учить, учить, а тело – не спать! И что же?

Вот и настал этот самый момент, который он рисовал себе в воображении пятьдесят с хвостиком каторжных лет: момент его торжества. В дешёвых романах пишут, что в таких обстоятельствах победивший чувствует стыд, горечь и раскаяние… Потому что унизит ту, что боготворил тогда.

Ничего подобного он не чувствует – только чистую, можно даже сказать – светлую, радость!

Может, очерствела душа? Какая чушь – согласно поговоркам и пословицам у Швейцарского Банкира и не бывает Души!

Он уселся за массивный стол. Корреспонденция, требующая личного ознакомления уже готова – ещё бы! Попробовала бы мисс Гендерсон не подготовить её…

Через десять минут он закончил. Нажал маленькую кнопку под столешницей два раза. Лёгкий стук в дверь, и личная секретарша-референт возникла на пороге с блокнотиком – два звонка означали, что Босс будет диктовать.

– Мисс Гендерсон, прошу, присядьте. Писем будет много. Так. Первое – Леви Швайгерту, в Амстердам. Хм. «Уважаемый… – он диктовал автоматически, не торопясь. Не потому, что боялся, как бы стенографирующая девушка за ним не успела (нет – она – профессионал, и успела бы даже за скороговоркой!), а в силу привычки – стараясь сразу избежать неловких и нечётких формулировок, которые пришлось бы потом исправлять. Нельзя сказать, что он не доверял мобильной связи… Спешные вопросы, конечно, можно решить и личным звонком.

Но с тех пор, как его «просветили» знающие эксперты, (само-собой, достойно оплаченные!) о технических возможностях американских спутников-шпионов, он предпочитал старый проверенный способ – рассыльный с заказным письмом на самолете или машине Банка…

Через полчаса с корреспонденцией было покончено. Мисс Гендерсон ушла. Заместитель управляющего пришёл.

– Хэрр Ханссон. К вам миссис ВанЭмерих.

– Пригласи. Я приму её.

И вот она заходит – воплощение всех его детских грёз и ночных эротических фантазий… Гос-споди… (прости, что упомянул всуе!..) Что с ней сделало время. А ведь ей не нужно было, как ему, лбом, зубами и локтями пробивать дорогу к куску пирога, и месту под солнцем…

Странно. А где же та милая, и придающая столько пикантности, крохотная родинка над верхней губой? Почему вместо нее – только выделяющаяся нарочито искусственной чужеродностью, но тщательно заретушированная тональным кремом и румянами, пустота? Неужели… Столь чудесная родинка, под старость, как это обычно бывает, превратилась в отвратительную, с прорастающими насквозь волосами, свешивающуюся книзу бородавку?! И ее удалили пластические хирурги.

Ох уж эта мода на «подтяжки», и всякие «золотые нити»…

А давно, похоже, у неё нет возможностей на все это.

Пытливо всматриваясь в поджатые тонкие губы и обвисшие щёки, он, тщетно пытаясь воскресить те, юношеские, эмоции, вежливо-деловым тоном (О! Уж эти тонкости сотен интонаций, когда, вроде тактично, но чётко можешь дать понять просителю, как его презираешь, и только и мечтаешь поскорее от него отделаться, он освоил в совершенстве!..) сказал привычные положенные слова приветствия, и жестом предложил присесть. Чёрт, да он явственно слышит скрип – это скрипят её колени, не иначе! Иссушенное диетами и солнцем средиземноморских курортов тело весит, наверное, не больше пятидесяти килограмм – как баран. Или овца. Пришедшая на заклание. И что же?

Он не без трепета прислушивался к своим ощущениям.

Нет! Никаких «былых» чувств… Как и никаких угрызений совести, или раскаяния от предстоящей экзекуции он не ощущает. Ощущает только лёгкую досаду – на себя. Как раз за то, что не ощущает. Этого самого раскаяния. Это ведь именно его тайными и не очень, стараниями, её семейство прогорело. (ха-ха!..)

– Хэрр Ханссон… – Боже, какой у неё, оказывается, неприятно-дребезжащий голос. Волнуется? Или он стал таким из-за прожитых лет? – Я хотела просить вас лично, и, разумеется, Правление вашего Банка… – однако закончить ей не удалось. Под ногами возникла вдруг лёгкая дрожь, перешедшая тут же в могучие толчки! Ого!

Землетрясение! Землетрясение?! В Швейцарии?! Что за!.. Больше ничего дельного подумать он не успел. Потому что внезапно эксклюзивный мозаичный пол из берёзового паркета, привезенного из далекой Карелии, перекрытия первого этажа, бетонные подвалы, и всё, что находилось в Банке – его Банке! – полетело вниз, вниз, ВНИ-И-И-З!!!

А вокруг – он видел сквозь разломившиеся, словно скорлупа ореха, стены! – летели и другие здания: банки, магазины, конторы и кафе! Летели люди и автомобили! Деревья и скамейки скверов!

Всё, словно в безумном фильме-катастрофе, неслось в многокилометровый провал, краёв которого скоро не стало видно: они скрылись где-то далеко вверху, и в туче мусора, осколков, и водах знаменитого озера, каскадом заливавшем возникшую вдруг в земле гигантскую воронку-кратер, и скрывшем небо и поверхность равнины, пыльном облаке…

Как-то сама собой женщина оказалась падающей рядом с ним. И расширенные в панике глаза с мольбой и непониманием обратились к нему. Рука его как-то сама нащупала, и ухватила тоненькую кисть. Он постарался ободряюще кивнуть, улыбнуться…

И, если уж быть до конца честным (ну, с самим-то собой!), хэрр Ханссон всё же почувствовал некоторое облегчение от того, что ещё не успел произнести роковых слов.

Значит, душа его всё же вовсе не так зачерствела, как считал он сам!

«Баран я и баран. И никакой я не Родион Раскольников. Не чувствую того, что описывал Фёдор Михайлович: «Тварь ли я дрожащая? Или – право имею?!..» Совесть вовсе не так сильно грызёт и терзает. Если честно – вообще никак!

Что это – бессердечие? Хм-м-м… Вряд ли. Ведь даже кота мне было по-своему жалко. Ведь он – не человек. Это люди расчётливо и сознательно причиняют боль и страдания другим!

Особенно, когда ощущают свою безнаказанность… Или тут дело – в самоосознании? В настрое? А ведь я вовсе не считаю себя – правым. Или – вправе. Просто знаю, что – надо! Да, я вот так буднично и просто – сделал то, что сделал. И для самого себя я отлично осознаю: нет! Я – не сбрендивший маньяк! Это – вовсе не желание причинить как можно большему числу людей муки и страдания, и убить их, чтобы расквитаться, дать почувствовать и другим те унижения и боль, что выпали в детстве на мою… На наши доли.

Как же назывался этот фильм? А, да – «Не вижу зла».

А что – неплохое психологическое исследование. Ребёнок, воспитанный в клетке, становится послушным и беспринципным орудием в руках ханжи-пуританки… Жаль, про клетку показали мало.

А как насчёт ребёнка – детей! – воспитанных в концлагере? Или – в гестапо? Или – в застенках Инквизиции?!

Кем они ощущали бы себя?! Изгоями? Мучениками? Нелюбимыми, и без причин забытыми Обществом, забитыми, задавленными гнётом мучений и унижений… Рабами, которых заставляют ежедневно драить унитазы, и протирать специально обоссанные полы, и вообще выполнять всю ту работу, за которую денежки платят как раз их мучителям-садистам?! А ещё вспоминаю один из рассказов Джека Лондона – о мальчике-эскимосе. У которого умер отец-кормилец, и ему с матерью приходится довольствоваться объедками от стола племени. Ведь он – не сдался на волю Провидения! Нет – он думал!!!

Нужда и отчаяние вынудили его изобрести что-то совсем новое: тонкие полосы китового уса, заострённые с концов. Которые он сворачивал в пружины, и замораживал внутри шарика из жира… Потом, когда белый медведь – эта пятисоткилограммовая громадина, враг всего живого на севере! – глотала такой шарик, «случайно обронённый» убегающей жертвой, жир таял, и распрямившиеся острия втыкались в кишки и желудок зверя… А мальчику только надо было дождаться, когда от внутреннего кровотечения и боли тот сам сдохнет. Или – не сможет сопротивляться удару копья!

Жестоко, но – какова сама идея! Каким бы ты не был маленьким и слабым – всегда возможно выдумать Средство и Способ победить любого! Любого врага!.. И отомстить тем, кто… Впрочем, отомстить-то как раз… А вот проблема – в том, чтобы привлечь внимание так называемой «Общественности», которая в нашем случае… Не поверила. Или – не захотела поверить? Да и правильно – кому хочется осложнять себе жизнь, и верить в такое… Что оно возможно в двадцатом веке, и не в застенках того же гестапо. Потом же сколько хлопот – «реагировать, разбираться, и принимать меры!..»

Их отпустили. Вернее – их даже не забирали, ограничившись «расследованием и допросами на месте». И это – как ножом по сердцу!.. И я не мог. Не дождался изготовления Излучателей. Душа горела…

Да и сейчас там, где-то внутри, горит… бушует грызущее, словно личинка осы-паразита, гложущая изнутри тело гусеницы, в которое отложила ее мать-оса, Пламя: нельзя было пускать их судьбу на самотёк! Я – сам Судия!.. И Палач. А вдруг бы они умерли раньше, чем их настигло бы Возмездие?! Своей смертью? В тёплой и спокойной постели?!

Но дело-то как раз – в том, чтобы исключить такие случаи в будущем!.. Чтобы никто никогда не осмеливался унижать и мучить таких, как мы. Беспомощных и слабых детей. Беззащитных и… «Ничьих». Как бы калёным железом выжечь в мозгах всех людей – не сдавайте вы детишек в Детские Дома! Даже с самым распрекрасным персоналом! Чужие руки – это всегда не то, что руки Матери. Или хотя бы отца…

Нет, не могу передать то, что, как мне кажется, я хочу сказать тем, что сейчас делаю. И собираюсь сделать дальше. Маша, Лёня, Пётр, Алиса… И ещё четверо, которых даже не знаю по именам! Я уже клялся – и хоть миллиард раз повторю: я добьюсь, чтоб о вашей участи узнал весь Мир! Хотя бы мне пришлось для этого уничтожить половину всего населения Земного шара! Зато – какой урок всем остальным!

Господи! – прости, что опять помянул всуе! – какой бред я пишу! Я, наверное, слегка… Да скорее всего, и не слегка – сдвинулся, пока сидел в бочке, лежал, связанный в козла, стоял на цыпочках, полуподвешенный, там, в подвалах карцера, или просто – висел, вывернутый на дыбе на крюке… Но хуже всего – привязанное за шею к гениталиям сгорбленное тело: когда уж сам выбираешь, что тебе больше нужно – порция безумной боли, или глоток свежего воздуха!.. Я не могу остановиться – пишу об этом почти на каждой странице!

Но – не могу! Не могу! Не могу не писать!

В память о тех, кто покоится в ямах там, за садом, даже без табличек с именами… Я должен. Должен донести до людей эту мысль: жестокость поражает только жестокость. Другую щёку – пусть подставляет кто хочет!

Да пусть подставляет её хоть всю жизнь – правды или справедливости так не добиться! Скорее – презрения, и ещё худших мук. Я – не Христос. Подставлять не буду. Скорее уж – убью обидчика! Как там у Ницше – «То, что не убивает нас, делает нас сильнее!» Сволочь этот Ницше. Потому что прав, чёрт его раздери…

В этом смысле, наверное, сильнее и умнее меня сейчас во всём мире не найдётся. Как не найдётся и заплатившего за это столь страшную цену…»

Короткий взгляд из-под кустистых бровей показал, что шеф закончил. Да, Ханс Свиндебарн, откинувшись от рабочего стола, потёр друг о друга огромные ладони жилистых рук. Редкостный случай: шеф доволен.

Ассистент доктора, Роджер Эффорд, подумал, что патрон больше всего похож на редкостную птицу эпиорниса, как та описана у Уэллса. Если бы у той были руки… А так – один в-один: поистине вселенская злоба в горящих из-под очков (да, в последний год, чтобы работать с мелкими деталями, пришлось выписать плюс два!) глазах, крепкое шестифутовое тело, порывистые, полные энергией движения. Нет, не эпиорнис. Скорей уж – тираннозавр-рекс! Непреклонно нападающий – пока противник не испустит дух. Или – тупо преследующий жертву, пока та в отчаянии, или обессиленная, не рухнет на землю. Потому что крохотный мозг может вмещать только одну мысль!

Ханс Свиндебарн-то точно – преследует одну, определенную, Цель.

Только вот мозг – вовсе не как тот шарик с теннисный мяч, что заменяет таковой тираннозавру! Такого изощренного и изобретательного мозга уж точно нет ни у кого в мире. От этого становилось не по себе. Слегка.

Да и не слегка – особенно в моменты вспышек ярости

– Ну-с, мой уважаемый побратим, первый – готов! С чем тебя и поздравляю! – никакого раскаяния в тоне доктора не ощущалось, напротив: он прямо-таки лучился глубочайшим удовлетворением. Словно, наконец, завершил трудную и кропотливую работу, знаменующую Этап в жизни. Впрочем, как знать. Скорее всего, именно так и обстоят дела!

– Но сэр… Вот тут в газетах сообщают, что всего в Цюрихе погибло более пятиста тридцати тысяч по самым приблизительным…

– Ну и что?! Главного-то мы добились! Рассадник чёртовых банкиров-глобалистов и их прихвостней, прямо как в Священном Писании – «провалился сквозь землю»!

– Но сэр… Ведь там были…

– «Невинные люди»?! Ты это хотел сказать? Чушь. Таковых не бывает в принципе! Согласно официальной медицинской статистике средний человек врёт двадцать раз за день. А уж грешит!.. Мы раздавили, словно осиное гнездо, рассадник хапуг, барыг и лицемеров!

А то, что при этом неизбежны жертвы и среди «невинного» населения, никоим образом не должно нас волновать! – слово «невинного» доктор произносил иронично-обвиняющим тоном, как бы давая понять, что или этого самого «невинного» населения не существует в Природе как класса, или он в оную «невинность» не верит принципиально.

– Да, сэр… Главного мы добились. – Роджер старался говорить сугубо нейтральным и спокойным тоном, – Что мне теперь делать?

– Как – что? Следующий пункт назначения твоего фургончика – Шато Д, Кабо. Вот и выезжай. Как будешь на месте – найди автомат и звони. Я-то до своей Точки доберусь, наверное, пораньше. И – чтобы без этих глупостей! Соблюдай правила парковки.

– Да, сэр. Выезжаю, сэр. – Роджер, потирая лоб, вышел за дверь, оставив доктора с его любимыми реостатами-генераторами-амперметрами. И новейшим излучателем. Конечно, док прав – в прошлый раз Роджер заплатил совершенно ненужный штраф за неправильную парковку чёртова фургона – передвижного дома. Дотошные французские полицейские придрались к тому, что его «сливное отверстие не подключено к приёмному коллектору, или – не опломбировано!». И плевать им было на то, что он и остановился-то на чёртовом поле всего на пару часов… Ну и ладно.

Профессорская хреновина к моменту прихода полиции уже сработала. Так что он расплатился на месте, наличными, и отбыл с домом-прицепом марки «Форд» восвояси. Профессорский потрёпанный «Рено» и то привлекает меньше внимания – вот именно в силу своей потрёпанности. Зря они купили новый… Зато мотор хорош. Теперь при выборе места придётся внимательней относиться к «приёмным коллекторам». Или закрытой заглушке. Или не застревать на месте работы так надолго. Док верно говорит: сделал дело – гуляй смело… Но люди…

Он снова закусил губу.

Попадавшиеся навстречу люди, машины и мысли не мешали ему чётко соблюдать скорость и правила движения. Водил ассистент профессионально. Нет, не то, чтобы Роджер любил глобалистов. Жаль было всех остальных – пострадавших заодно с «проклятым фарисейским племенем финансовых воротил», как называл эту братию доктор. Ладно, приехали. Заперев кроссовер «Шевроле», он пересёк стоянку. Усевшись в кабину мощного «Форда», повернул ключ зажигания.

Ну и мотор! Такой, скорее, под стать седельному тягачу – даром, что «Катерпиллер». Профессор молодец. Знает почти любое дело профессионально – чего никто никогда, поглядев на его челюсть боксёра, не скажет… Посмеиваясь в накладную бороду, Роджер вырулил со стоянки.

Сливную трубу полуприцепа отсоединить от коллектора, и закрыть крышкой он не забыл.

«Как этот придурок сказал? «Невинные люди»? Невинные люди… Невинные люди, посмеиваясь про себя, и покачивая головами, слушали сбивчивые и «эмоционально окрашенные подростковой мнительностью» показания.

Действительно ли – не верили? Или просто не хотели связываться?

Не слишком расторопно отправились с Инспекцией из Районо в детдом. Проверили подвалы и подсобки. Не нашли там «Ничего, даже отдалённо напоминавшего бы орудия пыток… И всего остального, фигурировавшего в обвинениях…»

А ещё бы: у тех было почти двое суток, чтобы всё вывезти ещё до первого приезда… И удалить тех, кто не побоялся бы повторить и подтвердить показания!

Бедный Лёня. Твоя храбрая попытка не удалась – некому оказалось повторить и подтвердить твои слова: нас, тех, кого «избрали» для «просветления через телесные муки», вывезли на это время на обнесенную трехметровым забором и оснащенную запирающимися воротами территорию летнего лагеря, вывезли даже без тёплой одежды!..

Заперли в бетонном гараже. Пришлось тогда сбиться в плотный комок в углу ремонтной ямы, где нашлись замасленные бушлаты и какие-то полусгнившие обтирочные тряпки и мешки – подстелить на ледяной пол, и кое-как прикрыть дрожащие и почти синие, как у отечественных цыплят эпохи Брежнева, тела: чтобы просто – выжить! Неудивительно, что вскоре – месяца через два – истощённый и замученный Ленька «отправился в бега…» А над очередной безымянной могилой весной выросли ромашки…

Невинных людей нет.

Есть равнодушные сволочи, самовлюблённые и влюблённые в свой маленький уютненький обывательский мирок, твари, не желающие грузить себя чужими проблемами, с молчаливого согласия которых и существуют такие, как они… «Нацики» проклятые.

Блин. Миллиардный раз напоминаю себе, что – уже не существуют. Я уплатил по счетам.

Но теперь нужно сделать так, чтобы о них узнали все. И - всё.

И никогда больше такое не…

Для этого я и веду этот дурацкий Дневник – веду, словно малоумная, зато – «высокоэмоциональная» гимназистка! Описывающая свои чувства к!.. Да, чтоб вам у… раться! Я тоже – описываю свои ЧУВСТВА!!! Только – это отнюдь не любовь…

Те, кто будет читать этот дневник! (А таковые, скорее всего, будут представителями нехилых Силовых Структур!) Бойтесь!

Бойтесь тех, кто кажется сейчас бессильным и бесправным!

Бойтесь чрезмерно закручивать гайки!

Бойтесь обижать НАС!!!

Возмездие – неизбежно!!!»

– Не-е-ет! Дерьмо это собачье, а не крем для загара! Вот – помажься лучше моим – посверкивая пальцами в бриллиантах, Моника отработанным перед зеркалом изящным движением точёной ручки передала тюбик Констанс. Та осторожно, словно тюбик кусался, приняла его двумя пальчиками – видать, опасается за наращённые ногти, подумалось Монике. У-у, с-сучка… Знала бы ты, что я трахаюсь с твоим благоверным каждый четверг! Уж он-то про тебя мне такого… Особенно про то, как ты козюли из носа – да по дну сиденья стула!.. А ты всё строишь из себя даму Высшего Света, а сама не больше, чем десять лет назад, небось, жрала одну жидкую чечевичную похлёбку. Да и то не каждый день! – из-под искусственных ресниц смотреть на заклятую подругу незаметно было проще простого. Но Моника никак не могла остановить вошедшие в привычную колею мысли:

«И сейчас тянешь из мужа бабло на ораву голо… опых оборванцев-родственничков, хоть и перебравшихся из трущоб фавеллы в городскую квартиру, но до сих пор, небось, едящих одной ложкой и суп и жаркое, и удивляющихся устройству унитаза!…»

– Фи! Так он из прошлогодней Линии! – брезгливо, словно протухшую падаль, Констанс вернула тюбик обратно, – Нет, я уж лучше по-старинке. Тем, которым привыкла.

Привыкла ты, б..дь подзаборная, как же! Повезло просто со смазливым личиком да фигуркой – небось мамаша-то не терялась, пока отец-шахтёр отрабатывал в своей шахте. А она – на постели. С каким-нибудь загорелым породистым мачо. При мысли о загорелом теле своего последнего ухажёра, Моника невольно сглотнула и задышала сильней. Подругу-соперницу она уже почти без инстинктивной первоначальной брезгливости рассматривала куда спокойней.

Ну – так! Они знакомы уже пару лет. Так что можно уже с чистой совестью рассматривать ту, словно банальную редкостную… Змею. Выставленную в музее энто… Этно… Короче – музее природы.

Наблюдая, как на поджарое и плотное благодаря шейпингу и пилатесу тело наносится толстый слой крема, Моника не могла не отметить весьма соблазнительную стройность и грацию заклятой подруги – та не зря платит за всю эту хрень. Может, и самой записаться, да походить? Средства позволяют. Муж тоже. Да и «свободного» времени… Полно.

Однако подумав, Моника откинулась глубже на шезлонг – плевать на все эти процедуры. Она вовсе не толста. Шестьдесят кило для её роста – отличный показатель. А селёдкой-манекенщицей ей никогда быть не хотелось… Ну, вернее, если и хотелось – то лишь до той поры, пока она не повстречалась с Лопесом. Тот сказал, что она в «естественном», неподправленном всеми этими снарядами-упражнениями, и липосакциями и ботексами, виде, в тысячу раз сексапильней, чем любая дура, тратящая в день несколько часов на то, чтобы согнать избыточный вес, потея, словно глупая кобыла… (Хи-хи. Вот бы дать мужу Констанс понюхать её сразу после занятий в тренажерном зале!)

И, к счастью, похоже, Лопес до сих пор остаётся при своём изначальном мнении. Моника протянула точеную ручку, и взяла чёртов Махито. Ну и мерзость эти зонтики. А никуда не денешься – надо соответствовать. Ноблесс – облидж. Положение обязывает. Приходится иметь виллу. Яхту. Ездить с мужем в самые дорогие рестораны, делая вид, что вся дороженная фигня, что там эксклюзивно готовится и подаётся в таких порциях, словно это ребёнок на…ал, страшно ей нравится. Посещать спа-салоны, курорты, рауты, одевая тряпки, которые так же удобно носить, как и спать на курином насесте… Загорать на крыше этой самой чёртовой виллы…

Ривьера, мать её!..

– Моника, смотри! Что там с морем? – Констанс, отбросив столь тщательно прививаемый ей лоск и изящную небрежность, показала пальцем. В голосе чувствовался…

Страх?!

Моника, ещё раз злорадно подумав о плебейском происхождении подруги, всё же взглянула в сторону, куда был направлен пальчик с безвкусными рисунками на наращённых ногтях. И…

Вскочила с лежака, тоже забыв про чёртов лоск и ужимки! Чёрт возьми!.. Б…ство! Да что же это за …?!

– Бежим отсюда скорее! Это цунами! – уже не думая, достаточно ли элегантно распахивается второпях накинутый халатик, обнажая строго дозированную для слуг долю наготы, Моника сломя голову кинулась к лестнице. Констанс, взвизгнув, и схватив свой халат в руку, бросилась за ней.

На втором этаже вода их и застигла. Мгновенно почерневшее от огромной глубины панорамное стекло проломил могучий пенящийся поток, и от перепада давлений женщины погибли даже раньше, чем успели захлебнуться!

Цветущий и сонно-расслабленный после очередного кинофестиваля Канн перестал существовать менее чем за две минуты: то, что не поглотило цунами, провалилось на глубину добрых трёх километров… И затопленная воронка размером с весь город, долго бурлила мутно-чёрной, покрытой обломками и грязью, водой.

– Ну что, всё в порядке?

– Так точно, сэр! Запустил минута в минуту. На всё ушло не более пяти минут.

– Отлично. Что – аккумуляторы?

– И они в порядке. Уже снова зарядились до полной… Только… Сэр…

– Ну что ещё, совестливый ты мой? – профессор только что не сплюнул. И лицо сделал такое, словно ему попалась на зуб тухлая селёдка. Или дохлая кошка. Впрочем, за последнее Роджер бы не поручился – никогда не пробовал…

А вот профессор, похоже, попробовал всё. И знал – всё. В его памяти сохранялись, чётко разложенные по полочкам, знания из сотен смежных областей и профессий. И в любой момент он мог достать их оттуда, сдуть пыль, и применить. К делу.

– Я по поводу Канна. Мы ведь успели продать вашу… Э-э… Ваш домик там?

– Ну… да. Я успел. И – что?

– А вы не думаете, что это… Может вызвать подозрения? Ну, если кто-то решит…

– Решит – что? Связать нас – с этими естественными природными катаклизмами? А с чего бы кому-то так решить?! Разве эти олухи не осмеяли меня двадцать лет назад? Разве с тех пор мы (ну, вернее – я!) где-то светились со своими «идиотскими теорийками»? – вот теперь оказалось видно, что профессор-таки здорово рассержен (если не сказать сильнее!) тем, что оппоненты, и озлобленные его нецензурной руганью и презрением к официальным Званиям и Заслугам коллеги, в своё время подняли его теорию на смех! Он даже снял очки, и протёр запотевшие стёкла и глаза. Затем с видимым усилием вернув себе деловой тон и вид, буркнул:

– Ну, хватит ностальгических «приятных» воспоминаний. Начинается серьёзная работа. Следующий объект – Берн.

Не волнуйся – я проверил. Все наши Точки на этом континенте находятся в зоне одного тектонического региона. Так что никто особо не удивится, что пласты наконец проснулись: напряжения накапливались достаточно долго. Да и Везувий рядом. Если что, умники-тектоники из геофизических Университетов свалят всё на него…

За работу!

Петра Ковальска подняла выцветшие глаза к пасмурному небу. Похоже, дождя всё же не будет, но давление явно скачет – опять прихватывает сердечко, и дышится тяжело. Да и всё равно пора уходить: скоро любимое шоу со старыми артистами. Оглянувшись, она встала.

– Арто! Домой! – крохотный пекинес поднял от земли бусины подслеповатых тусклых глаз. Вяло помахал хвостом. Вразвалочку двинулся домой, подметая шерстью на отвисшем пузике дорогу. А ведь казалось только недавно – не могла сдержать на поводке! Любимец гавкал и кидался на всех подряд. А пуще всех – на Густава. Наверное, ревновал… Ну правильно: мужчины приходят и уходят, а собака – твой друг навсегда! Ах, Густав, Густав…

Ты теперь на старинном кладбище, в родовом склепе. А вот они с Артемоном пока скрипят. Правда, Арто уже не может подниматься вверх по ступенькам в подъезде – приходится заносить почти ничего не весящее тельце, оставляющее каждый раз на тонких пальцах в коричневых старческих пятнах клоки вылезающей, и такой же, как теперь и ее, и его, глаза, полиняло-выцветшей шерстки…

Медленно, словно прогуливаясь, они двигались к дому. Берлиненштрассе, к счастью, идёт почти ровно – здесь нигде нет очень уж сильных уклонов и крутых лестниц. Эрнест словно знал, что ей предстоит доживать именно здесь – продал обе другие квартиры, положил деньги на ее счёт. Теперь ей вполне хватает на хлеб с маслом. Да ещё и на колбасу для Арто.

Ах, Эрнест… Ах, Густав. Ах, Пьер…

Ушли они от неё. А её вот время всё не призывает к последнему отдохновению… Уходу. Нельзя сказать, что она так уж сильно расстроена этим. Но вот глаза почти не видят, ноги – не ходят, ревматизм крутит суставы пальцев рук, стоит на небе показаться не то что облачку – дымке, словно от гаванской сигары. Сигары у неё курил Хулио. Она дразнила его Иглесиасом – уж больно гнусаво он пел под гитару… Хотя бог с ним – пускай бы пел. Так уж и его… Лет с… Восемь? Так, она, значит, получила телеграмму о рождении правнучки в… году, а Хулио не стало в предыдущий год. Чёрт! Получается – двенадцать лет. Боже, как они летят – годы-то, годы!..

В подъезд она вошла за Атро – он даже не задержался, как обычно, понюхать, кто тут ещё оставил пахучих «меток» на его территории. Да, она как-то смотрела документальный фильм про волков: у них точно то же самое: каждый самец метит территорию. А ей-то всё было невдомёк – почему это её красавец не сходит сразу полностью на очень удобной лужайке, а всё норовит частями – и под фонарными столбами, и у парапетов мостов.

На решётчатую дверцу старомодного скрипучего лифта она даже не глянула – нужно не сдаваться, а разрабатывать! Ноги и лёгкие… Хотя какая уже, к чертям собачим, разработка – чуть не силой она заставляет себя выходить в супермаркет и сквер. До второго этажа добрались за три минуты: минута – пролёт, вторая – отдых. Потом – ещё пролёт.

Отпирая два мощных замка, она подумала, что железная дверь в её квартире – явное излишество. Давно уж считается хламом всё то, что они с очередным мужем, или она сама, так тщательно выбирали, покупали, радовались, как два идиота, приглашая друзей и знакомых на «обмыв» очередного комода или шифоньера. Или телевизора.

Ну и куда теперь всё это? На свалку? В антиквариат? Оценщик сказал, что «коммерческую ценность» представляет только старинный шкаф – который ей достался от прабабушки. Вот уж ни от неё самой, ни от Эрнеста сей монументальный, и занимавший, казалось, полкомнаты, предмет мебели никогда ничего хорошего не слыхал! Самый мягкий эпитет – старая рухлядь. (а как приложишься локтем – так и вообще!..) А сейчас это определение лучше всего подходит к ней самой.

Протерев песику лапки со стёртыми когтями влажной тряпкой, она зашла в ванну – помыть руки. Потом двинулась в гостиную. Пора включать чёртов ящик. Новомодный плоский агрегат, названия которого она так и не запомнила, с экраном в полстены, мирно стоял прямо на заслуженном ветеране – полупроводниковом «Филлипсе», которым они так гордились. И из-за которого им какое-то время так завидовали все – и соседи (как сделаешь звук музыки погромче, сразу прибегает сверху фру Гретхен – у неё, понимаешь, «малыш не может уснуть!» А то, что «малышу» двенадцать лет, дела не меняет…), и родственнички. Никак она не смогла решиться, и сдать ветерана в утиль.

Да и ладно – подставки зато не нужно.

Изображение возникло вдруг. Она всё не может привыкнуть. Что это там сейчас? Гос-с-поди! А, это просто фильм ужасов. Эта, как её… Годзилла. Вот. Ох, какая волна! Бедные рыбаки… А гул! Ну-ка, сделает она звук потише… Странно. Что-то звук не убавляется. Батарейка, что ли, опять в пульте сдохла?.. Да и гул-то идёт как будто не от телевизора, а…

С улицы? Хм-хм… А если посмотреть в окно? Ох!.. Волна, между прочим, катит прямо по улице, откуда они только что… Странно. И дом содрогается – точно под ним проходит ветка метро – она была в каком-то городе, где метро неглубоко. Вот там реально земля тряслась, как… Как сейчас! А вода-то… Поднимается.

– Арто! Арто, скорее к мамочке! Сюда, пёсик, скорее, мой маленький!.. – схватив подмышку извивающееся и ничего не понимающее тельце, она кинулась снова в прихожую.

Взять, что ли, из шкафа документы?! Э-э, ну их к чертям! Лучше поторопиться!..

Осознавая, что это, похоже, уже ни к чему, она все равно заперла дверь снова на два замка, и поспешила вверх – к спасительному люку на чердаке! Гул, крик, грохот нарастали, и когда она выбралась на крышу, вокруг царили настоящие Содом с Гоморрой! Только там был огонь с неба, а тут – вода с моря…

Мутные бурные потоки достигали уже второго этажа, и вода всё прибывала… Да что же это такое?!.. Куда смотрит Муниципалитет? В их чистеньком и аккуратном законопослушном городе такого безобразия отродясь не было! Молча, замерев словно в оцепенении, и не в силах осмыслить происходящее, наблюдала она, как волной наконец размыло фундамент, и обрушился и исчез из глаз соседний доходный дом: ну правильно, он был построен на век раньше их дома – тогда ещё не было цемента, а только известь…

Поджав губы, она смотрела, как мимо проплывают деревья, какие-то палки, киоски газетчиков, пакеты, пустые бутылки, автомобили, люди, и всё, что могло и не могло плыть, но сейчас кружилось, словно в дьявольской сарабанде, уносимое неумолимыми водоворотами, и исчезало где-то там, за поворотом.

Внезапно дом содрогнулся до основания, и всё вокруг неё начало проваливаться вниз, вниз – туда, где круговерть осколков и обломков вдруг почернела, и скрылась в вихре пены и черноты!..

Очень быстро они с Арто и домом оказалась на глубине побольше мили, и всё продолжали падать! В животе мучительно тянуло – это вам не старенький лифт с движком из прошлого века! Это, это…

Ну да – как на американских горках! Смертельных горках. Так она и подумала, когда лавина грязевого потока накрыла их с пёсиком с головой. А больше подумать она ничего не успела – разве что о том, что теперь и похоронить-то её рядом с Эрнестом не смогут… Кладбище, похоже, тоже смыло!

– …нет, сэр! Господин доктор, это уже становится слишком опасным! А ну – как нас отследят со спутника?

– Балда ты безмозглая! Хоть и высокообразованная… Ну объясни ты мне – с чего бы это нас стали отслеживать со спутников?! Мы что – радикально-игиловские* террористы? Или нелегальные мексиканские эмигранты? Наркодилеры? Нет? Ну вот то-то!

*Игил – запрещённая в России террористическая организация.

Мы вполне банальные учёные, проводящие плановые замеры напряжённости магнитного поля планеты! Куда запланировано, туда и едем: договора с инвесторами наших исследований оформлены, все как полагается. Работы… Почти завершены.

– Ну… Не знаю я, сэр… Непорядочно как-то всё это… Гибнут ведь и дети, и старики… И женщины. Или… Мы ведь не собираемся потребовать от каких-либо Правительств денег за то, чтобы… не уничтожать очередной Объект?

– Ха! Отличная мысль. Глобальный Шантаж! А что – вот уж подзаработали бы… Вложить только некуда – все чёртовы банки мы отправили прямиком к Вельзевулу! Впрочем, есть ещё Германия. Да, есть немецкие банки – тоже «как часы»… Напомни мне об этом потом, когда я разделаюсь с главным Мерзавцем-Всей-Моей-Жизни! А сейчас, будь добр, засунь в задницу свою опять не к месту прорезавшуюся «совестливость», и принеси мне блок номер восемь. Да, магнетрон…

Комиссар Жюль Бланш внешне не выделялся ничем примечательным. Рост – средний. Телосложение – обычное (то, что под стандартным серым костюмом находится плотное тело с накачанными ежедневными двухчасовыми занятиями всеми возможными видами боевых единоборств, мышцами, знают только сослуживцы!). Глаза – серые, волосы с проседью. Однако было бы большой ошибкой посчитать, что под этими волосами скрывается и рядовой мозг типичного добросовестного служаки.

Вызов в Министерство Внутренних Дел комиссар воспринял в контексте недавних… Катастроф. Впрочем, это банально-пресное слово не совсем верно подходило к описанию того, что произошло с пострадавшими городами. Грандиозная трагедия. Апокалипсис. Разверзшиеся пучины самого ада – вот что лучше всего отражало то, что случилось в последние пять недель, и украшало заголовки. И всё то, что пишет пресса, и показывает телевидение, ещё недостаточно полно передаёт то, с чем ему пришлось столкнуться, выезжая на места событий – с горем людей! С отчаянием тех немногих – чертовски немногих! – кто выжил, и понял (такое невозможно не понять!) что оставшиеся там, в адском котле, родные, близкие, дом, работа, привычная жизнь – всё потеряно навсегда!..

Тех же, кто погиб – жаль ещё больше. Они ведь ничем не виноваты – они просто… Жили себе и жили! Ведь не Господь же послал им это в наказание за какие-то особые грехи?!

Ничего, кажется, необычного Муниципалитеты, или жители этих трёх городов в недавнее время не делали. Да и до этого – не сделали? Или… Он что-то упустил? Упустил в анализе обстоятельств, предшествовавших Катастрофам? А главное – уж слишком не похожи эти катастрофы на естественные, «природные». Такие мысли возникли явно не только у него одного – они должны были неизбежно возникнуть у всех мыслящих людей! Даже у Ответственных Чиновников, с их изощренно-заплесневелыми мозгами!

Очевидно, в связи с этим его и вызвали.

Ладно, посмотрим. А пока изучим ещё раз интерьер Приёмной, и ножки мадемуазель Альянс. А ничего. В-смысле, ничего хорошего. Хоть молодящаяся дама бальзаковского возраста и носит положенные по регламенту даже летом колготки с лайкрой, и строгую юбку чуть покороче положенного миди, никто из озабоченно снующих мимо её стола мужчин за последние полчаса даже не глянул в ту сторону, где они призывно выглядывают из-под этого самого стола… Или не привлекают, или…

Всем сейчас не до секса.

Вздохнув про себя (что никак на каменном выражении лица не отразилось), Жюль отменил пари с самим собой – конечно же, бесполезно спорить: последняя трагедия и «ценные» указания многомудрого Начальства задали мыслям всех работников Министерства строго определённое направление: попробуй отверни!

Чтобы чуть расслабиться, он снова уставился на верхушки деревьев, чуть шевеливших под нежнейшими дуновениями ветерка своими насыщенно-зелеными кронами за герметично (ну так – кондиционеры!) запечатанным окном приемной. Снаружи царило Лето. Вот только ему скоро явно станет не до наслаждения теплом и ветерком.

– Мосье Бланш. – отвернувшись от поморгавшего отсветами на её белоснежной блузке монитора, секретарша соизволила слегка приподнять уголки губ. Очевидно, это должно было означать доброжелательную улыбку. Пальчиком с коротко подстриженным ноготком аккуратно поправила крошечный наушник в ухе, – Прошу. – изящно-небрежный жест ладошкой, – Господин Министр ждёт вас.

Комиссар знал, что в первую дверь стучать бесполезно: она надёжно изолирована от внешнего мира. Поэтому постучал во вторую, и вошёл. А «господин Министр»-то выглядит… Неважно. Это – если говорить мягко. Лицо серое, чертовски нездорового оттенка, глаза… Бегают. Странно. Видать, совсем плохи дела. Где-то он слышал, что отставка всего Кабинета – дело не то, что дней, а – часов. Он вежливыми поклонами приветствовал присутствующих.

– Мосье Комиссар. – заговорил с ним не министр, а вставший со стула у боковой части стола Советник по делам беженцев, – Времени нет. С минуты на минуту здесь будет господин Премьер-министр, и у нас состоится очередное совещание. Прошу. – отработанным жестом Советник указал на стул напротив себя, у огромного плаца с бумагами, заменявшего министру финансов стол. Мосье Бланш не заставил себя долго упрашивать и уселся, пододвинув стул поближе к столешнице, и небрежно отодвинув часть наваленных перед ним бумаг рукой. Похоже, его жест не то что никого не шокировал, а попросту остался незамеченным.

– Жюль. – чуть задыхавшийся министр наконец соизволил вперить глаза в комиссара. То, что его назвали по имени, означало, очевидно, что начальство, хоть и давно его знавшее, но до этого предпочитавшее официоз, смирилось, наконец, с его не совсем традиционными методами работы, – У нас здесь сущий ад! Оппозиция требует крови! Да и сам, – чиновник подняв палец, закатил глаза кверху, – дал понять, что мы все – кучка бесполезных дармоедов. Скоро, похоже, полетят головы, или…

Пострадают зады, подумал комиссар, мысленно нисколько этому не огорчившийся. Давно он мечтал посмотреть, как те, про которых он думал так же, как и «сам», получат по реальным заслугам!..

– Ни аналитический Отдел Контрразведки, ни Сюртэ, ни проклятый Институт Планирования не могут ничего путного предположить… В-смысле – дать объяснение происходящему. Мы до сих пор не можем разобраться – что происходит! Кто виновник всего этого хаоса и катастроф. Поэтому… – министр сделал паузу, рванув воротник, и порывисто покрутив шеей, словно воротничок только что чуть не убил его, – Посоветовавшись с вашим непосредственным начальством… Ну, то есть – с министром Юстиции… Зная ваши поистине выдающиеся возможности… И гениальные (ну, в отдельных случаях!) догадки… Мы с Префектом даём вам неограниченные полномочия. (Ну вот он и дожил. До признания его «способностей». Хотя бы – в «отдельных случаях!» Значит точно – ищут козла отпущения!)

– Снимите ваших людей со всех дел, которыми сейчас занимается ваш отдел, и начинайте. Искать. Кто, почему, и кому выгодно!.. Ну, ответы на ваши любимые вопросы!

– Простите, господин министр, что уточняю. Вы действительно хотите, чтобы я и мои люди, в обход АНБ, ЦРУ, Интерпола, ФСБ и всех остальных ретивых Спецслужб, занялись поиском…

Виновных в уничтожении Берна, Канна и Цюриха?

– Ну… Да!

Комиссар чувствовал подвох.

Собственно, он чуял его с самого начала – когда его только вызвали, приказав «бросить все, хоть бы речь шла о похищении Моны Лизы!» Явно чёртовы боссы решили найти мальчика для битья – Правительству и Президенту они скажут, что над «проблемой» работают лучшие люди, профессионалы сыска, и умоют руки. А он останется на растерзание – толпе только и ждущих козла отпущения репортёров, да и простых людей, справедливо считающих, что их Правительство до сих пор практически абсолютно НИЧЕГО не сделало для защиты их жизней!

– На какие дополнительные силы и средства могу я рассчитывать для… работы?

– На любые! На любые! Люди? Полк спецназа и батальон морской пехоты в любой момент будут подняты и переброшены по тревоге в любую точку мира! Вертолёты? Все чёртовы базы нашего ВВС! Крылатые ракеты? Пять штук! Пожалуйста! Миллионы франков из казны? Без проблем! Зарубежные командировки – ради Бога! Всё, что скажете, всё, что сможет приблизить нас хотя бы к хвостику чёртовой кошки – без ограничений!.. – министр, уже не скрывая бушующей в душе паники, утирал потное лицо и шею платком, ещё более серым, чем лицо. Комиссар понял, что – всё. Приехали.

Он теперь обладает возможностями почти министра Обороны. С которым похоже, придётся тесно контактировать…

Затеять переворот, что ли?.. Всегда мечтал посидеть в кресле Диктатора. А что – солидно же звучит: Хунта комиссара Бланша!..

Ладно, к делу. Они знали, что он никогда не приходит с пустыми руками и… Мозгами. Пусть его не всегда (вернее: всегда – не!..) любят, и вечно норовят «подставить» или хотя бы «примазаться» к его реальным заслугам, но как с лучшим аналитиком-интуитивистом вынуждены считаться. Сейчас он их удивит.

– Хорошо, благодарю за доверие. Могу приступать?

– Да! Да.

– Тогда первое. Прошу вас, господин министр, подготовить Приказ, чтобы Институт Планирования передали в моё полное подчинение. Временное, разумеется. Мне просто нужно, чтобы умники, которые там работают, не корчили из себя гениев от Науки, а… Просто исполняли мои приказы! Это выполнимо?

– Д-да… Да. Приказ будет готов через… Да прямо сейчас! – министр нажал кнопку. Чертовски приятно было наблюдать, как мадемуазель Недотрога сделала квадратные глаза, и получив все причитающиеся указания, отправилась печатать Приказ.

– Сейчас подойдёт Премьер-министр, и ваш чёртов Приказ будет снабжён всеми необходимыми подписями. И печатями. Что ещё?

– Второе. Мне нужен доступ в аппаратную ближайшей американской базы. И все необходимые допуски и разрешения – чтобы я и мои люди смогли работать с их спутниками, спутниками их союзников по НАТО, и просматривать записи с этих спутников.

– Хм-м… С этим сложнее. Ведь мы вышли из чертового НАТО. Хотя и позже снова в него «зашли», былого доверия к нам нет. Хоть и в Варшавский Блок не вступали… О! Постойте-ка! Есть наш спутник – он, вообще-то, числится как ретрансляционный, но… Словом, он висит сейчас точно над Европой. И наверняка записывал всё, что происходило за последние пять недель… Террора!

– Подойдёт. Пожалуйста, допуск.

– Без проблем. Это подождёт до завтра?

– В-принципе, да. Правда, если можно, мне бы хотелось уже с десяти утра начать. Поиск в их архиве записей. И… Наверное, нас, ищущих, будет много – не меньше десяти аналитиков, и трое моих инспекторов. Нужны дополнительные рабочие места в аппаратной. Дублирующие мониторы, компьютеры. И так далее.

– Хорошо. Я… Мы обеспечим. Что ещё?

– Два вертолёта «Линкс», один транспортный типа «Чинука», и частная «Сессна» должны ждать на лётном поле… – комиссар назвал ближайшую Базу морских котиков, – И два-три взвода тамошних пехотинцев должны быть всегда наготове.

– Выполнимо. К завтрашнему утру всё сделаем. И выпишем и оформим все необходимые допуски… Список?

– Вот. – комиссар вынул из внутреннего кармана костюма сложенную бумагу, – Здесь те, что будут руководить аналитиками из Института, а в дальнейшем, возможно, придётся сюда добавить ещё восемь-десять фамилий – как раз этих самых аналитиков. Ну, и те силы и средства, что я только что перечислил.

– Хм-м… А знаете, комиссар… – пока министр финансов молча пялился в бумагу, Советник по делам беженцев ехидно ухмылялся, несмотря ни на какие правила этикета, – Мне почему-то кажется, вы уже знаете ответ… На вопрос, на котором мы все сломали головы и зубы!

– Господин Советник, господин министр… Пока, – комиссар говорил сугубо нейтральным тоном, – не могу сказать с уверенностью, где искать ответ на наши вопросы.

Но зато точно знаю, где искать не надо!

– Отлично. – показалось ли ему, или оба чиновника заговорчески переглянулись? – Через час ваш Приказ будет подписан. Пришлёте кого-нибудь забрать его?

– Разумеется! Разумеется.

– Профессор! Нам придётся нанимать частный самолёт.

– Это ещё почему?

– В обычный наши чёртовы генераторы точно не влезут! Да и весят они уж явно побольше разрешённого багажа – тонны по две минимум!

– Ну, знаешь, дорогой мой, если уж на то пошло, ни один частный самолёт четыре тонны тоже не поднимет. Разве что совсем уж большой и заметный – чего мелочиться! – типа русского «Руслана». Или «Мрии» – как там, в фильме «2012»?..

Нам ничего этого не нужно. Мы же пытаемся – ты забыл?! – не привлекать к себе внимания ничем необычным. Запоминающимся. А уж за всем необычным и запоминающимся сейчас проклятые спецслужбы точно следят. Допрашивают Боссов террористов. Прокручивают записи со спутников. Прогоняют записи переговоров с подозрительных мобильников. Бдят за всеми дорогами и аэропортами… Да мало ли чего ещё они делают! Видишь, какой я у тебя умный – никаких переговоров по мобильникам мы не вели! Да у нас их и нет!

– Но профессор!.. Как же мы тогда поступим?

– Поедем налегке. Самое необходимое, типа сердечников и излучателей, отправим грузовым карго через обычные океанские порты – используем доставку контейнеровозом. Ведь перевозка промышленного трансформатора, пусть даже научным Подразделением – заметная процедура? Исключим же ее из… Хм. А трансформаторы нужного типоразмера купим на месте. В США. Не надо так смотреть. А-а, ты думаешь – я болван? Не рассчитываю свои силы? Чёрта с два! Я уже всё рассчитал: на сборку двух рабочих приборов уйдёт не больше недели! Кстати – нужно арендовать какой-нибудь маленький… А можно – и большенький, миленький домик в провинциальной глуши, поближе к, скажем… Бангору. Чтоб там обязательно был гараж на два автомобиля.

И ещё – завезти туда набор инструментов. Интернетом владеешь? Вот и займись!

В Институт Планирования комиссар приехал без трёх одиннадцать вечера. Один звонок из Министерства, и необходимая Бумага, за которой пришлось специально сгонять Поля, наполняли душу приятным осознанием своих новых возможностей. Э-эх, надо бы разгуляться по полной! Когда ещё ему придадут полк десантников и батальон морских пехотинцев! Не говоря уж о своре юных Гениев…

Окруженные ореолом свежей, еще не успевшей покрыться серой пушистой пылью зеленой листвы, старые деревья парка прошли мимо его сознания. Но, разумеется, оказались автоматически отмечены внимательным наблюдателем, молчаливо жившем в его мозгу. Этот наблюдатель констатировал, что лето еще не перешло в удушливо-безветренную стадию, ближе к июлю выгоняющую основную массу обитателей столицы куда угодно – но только подальше от каменных печей домов и улиц-калориферов… На проходной случилась крохотная заминка: два шкафообразных секьюрити никак не хотели поверить своим глазам. Или испытывали проблемы с буковками… А что – неплохо, конечно, что лучшие мозги родной Франции под надёжной охраной.

Один телефонный звонок быстро решил проблему – мобильник с прямым телефоном Министра точно не помешал!

Директор встречал его в этот поздний час не слишком приветливо. Уж за это комиссар не мог его винить. А вот за то, что ещё не собрал в здании всех своих «Талантов и Гениев», от комиссара заслуженный Доктор Права получил выговор. Пришлось ожидать полчаса в его кабинете, попивая излишне горячий кофе, и задавая «хитрые» вопросы.

– Скажите, мосье Нуар, ваши возможности в компьютерном плане… Я хочу спросить, имеются ли у вас высококвалифицированные профессиональные кадры, которые, так сказать… Позволяют выудить из сети Интернет сведения, не совсем… М-м… Доступные обычным потребителям?

– Вы имеете в виду – работают ли у нас хакеры? – комиссар неторопливо кивнул, – Ну… Думаю, в сложившихся обстоятельствах скрывать смысла нет. Да, у нас в спецкорпусе работают и профессиональные, как вы метко выразились, высококвалифицированные… хакеры.

– А… Смогут ли ваши специалисты проникнуть, в Базу данных, скажем, Пентагона? Ведь официально они не подключены к мировой сети?

– Вот уж без проблем! – директор криво усмехнулся, – «Не подключены!» Ха! Туда, как мне кажется, не может проникнуть только ленивый! Это – не ЦРУ, или АНБ, или ФСБ, у которых действительно нет подключения к Сети. Да и то: сейчас, в эру глобальной цифровизации можно и к ним…

А что – понадобится?

– Боюсь, что да. И ещё много чего мне с моими сотрудниками понадобится от ваших молодых учёных. Я не сомневаюсь, что у вас здесь, в стенах Института, действительно собраны уникальные таланты. Ну вот, похоже, настало то время и возможность, когда они могут… Проявить себя во всём блеске. И – без краснобайства и всей этой лохмато-махровой демагогии! – послужить своей Стране!

– Но мы… Уже передали все наши докладные и аналитические Отчёты в Министерство! Там знают… Все наши выводы и наработки!

– Отлично. Я ни в коей мере не подвергаю сомнению компетентность ваших специалистов, и добросовестность их, и вашей работы. Просто, боюсь, меня интересуют ответы на совершенно другие вопросы…

– Знаете, мосье комиссар, вы говорите загадками – и я не совсем улавливаю направление, в котором…

– Движется моя мысль? Благодарю за изящный комплимент, мосье Нуар! Боюсь, зачастую направление, в котором движется моя мысль, и методика, по которой здесь, – комиссар постучал себя по седому виску, – происходит работа, иногда ускользает и от меня самого!

В белых отутюженных халатах они производили впечатление. Не такие уж юные, не столь тщедушные, как это принято считать про кабинетных и лабораторных работников, но глаза под очками, и без оных, действительно светились яркой индивидуальностью и умом.

Да и правильно – не такие идиоты государственные чиновники, чтоб платить столь немаленькие деньги разным «сынкам», «блатным протеже», и бездельникам и недоумкам! Если не будет «отдачи» – Институт просто разгонят!

– Благодарю вас, мосье Нуар, – вежливым кивком комиссар как бы намекнул директору, что благодарит за представление его аудитории, и… больше не задерживает. Директор поджал губы. Сдержанно попрощался и вышел. Аккуратно прикрыв дверь. Что говорило о том, что новые полномочия, да и сам комиссар произвел должное впечатление: «Это же – полицейский! Лучше с ним не связываться! Мало ли…»

– Добрый вечер, господа. Благодарю, что любезно согласились прийти сюда. Сожалею, что пришлось побеспокоить вас в столь, как говорится, неурочное время… Но – к делу. Время идет, и каждая секунда нашей с вами бездеятельности может обернуться новой катастрофой. Мое имя Жюль Бланш. Комиссар Жюль Бланш. Как вам только что любезно сообщил мосье директор, мне предоставлены практически безграничные полномочия, и нам, возможно, предстоит… Какое-то время поработать вместе.

Не буду распинаться о том, что от продуктивности этой работы может зависеть «мир во всём мире, жизни миллионов людей, и Будущее человечества». Всё это вы и сами прекрасно знаете. И понимаете – недаром же Аналитические Отчёты составляли, работая в эти напряжённые дни, буквально сутками. Поэтому не удивляйтесь тому, чем мы с вами займёмся сейчас. – Комиссар прошелся взад-вперед, потирая руки. Эхо шагов отражаясь от стен, лишний раз доказывало – акустика здесь отличная. Уж проектировщики Университетских аудиторий свое дело знают.

Аудитория внимала. Пока – с вежливо-вынужденным вниманием, как к человеку, имеющему право выдернуть их из теплой постели посреди ночи…

– Как люди с аналитическим мышлением вы наверняка поймёте мою позицию в данном вопросе: раз не помог традиционный подход к проблеме, значит необходимо найти нетрадиционный. – два слабых кивка не столько подтвердили, что его немудрёный тезис понятен, сколько выявили сомнения, которые испытывают все эти юные Гении и Доктора Наук в отношении мыслительных способностей какого-то там комиссара полиции… Пусть даже из отдела насильственных смертей. – Пожалуйста, поднимите руки те, кто считает всё произошедшее с городами Канн, Цюрих и Берн – естественнымиприродными явлениями. Которые проходят, так сказать, по ведомству Министерства Геологии. – ого! Целых пять!..

– Благодарю за ваше терпение и приношу извинения за потраченное время. Вы свободны. – комиссар, наблюдая, как собираются и покидают огромный лекционный зал, на первых рядах которого и расположились все участники странного ночного совещания, отпускающие возмущённые восклицания, и замечания о его, и всех чёртовых бюрократов, идиотских идеях, приверженцы гипотезы о Природных Катаклизмах, внимательно следил не столько за сердитым выражением лиц уходящих, сколько за эмоциями тех, кто остался.

А человеку, которого в двенадцатом часу ночи вдруг сдёрнули с уютного домашнего насеста, или даже заставили подняться с постели, очень трудно царящее в душе негодование и сомнение как-то не проявить – будь то дёрганье щекой, кривые ухмылки, переглядывания, шарканье ногами, подкаченные к потолку глаза, или даже просто почёсывание уха…

Вот с такого «почесывателя» он и решил начать.

– Простите, вот вы… Да, вы, молодой человек! Как вас зовут?

– Морис. Морис Ламарш. Я аспирант лаборатории прогнозирования финансовых тенденций.

– Очень приятно познакомиться, мосье Морис. А теперь не сочтите за грубость: ответьте прямо. Как вы считаете – кто, или – что – виновато в гибели городов? Не стесняйтесь: напоминаю – мы должны отойти от традиционного здравомыслия! Так что высказывайте смело любые, даже самые фантастичные гипотезы!

– Хм! Вопрос, конечно, интересный… И поскольку вы уже знаете, что я-то не считаю произошедшее естественным природным катаклизмом… – то, что парень помялся не от сомнений, а от желания привлечь к себе внимание аудитории, показало комиссару, что тот вполне себе на уме. И цену своему мнению знает. – Хорошо, может, я и не прав – но я считаю, что тут как в детективах: нужно в первую очередь найти, кому это было выгодно! Назовите меня параноидальным безумцем, я считаю – это дело рук американских банкиров! Они там, у себя, что-то такое разработали, или наняли того, кто разработал… А производственная база у них есть. Даром, что ли, на новые и перспективные военные разработки уходит почти половина военного бюджета. (Уж мы-то в Отделе знаем!) И вот теперь, когда значительная часть золотовалютных активов Франции и Швейцарии уничтожена, почти весь мировой золотой запас – в их ла… э-э… руках. И у их банков почти нет конкуренции! Ещё бы: у себя на континенте они такого небось не применят! Развалить они намерены нашу экономику!

Так что затем смогут диктовать… Хм. Да – диктовать!..

– Отлично. Благодарю за интересный подход. Кто ещё придерживается мнения, что здесь замешаны интересы Большого Капитала? – подняли руки трое. – Благодарю. Прошу вас, – взгляд и лёгкая улыбка в сторону поднявших руки, – и вас, мосье Морис, пройти в Приёмную господина директора. Что делать дальше, вам объяснит мой помощник, инспектор Люка Санд. Пока вы поступаете в его распоряжение.

Благодарю еще раз.

А мы, с вашего разрешения продолжим.

Правда, комиссар и не подумал «продолжить», пока за вышедшей четвёркой не закрылась дверь:

– Прошу теперь вас, мадемуазель… Или – мадам? – вопросительно приподнятая бровь.

– Мадемуазель. Жюстина Февершем. – несмотря на то, что тоненькая сеточка морщин уже окружала несколько печальные глаза, комиссар безошибочно определил, что Жюстина ещё не побывала замужем. Уж слишком изысканно одета – замужней даме, да ещё обременённой семейными заботами, такое излишество, как педантично наложенный грим и бодрый вид, да еще после полуночи, недоступно.

– Итак, мадемуазель Жюстина… Повторяю – не стесняйтесь! Выскажите, пусть даже гениально глупую – но оригинальную, вашу, версию произошедшего!

– Да, мосье комиссар, я поняла. Мне здесь видится вовсе не финансовая выгода… – тонко выщипанные чёрные брови почти сошлись на переносице, когда их обладательница нахмурилась в ответ на вопросительно-приглашающую улыбку мосье Бланша. – Скорее, это месть. Так мог бы отомстить обиженный мальчишка, которого не приняло высшее Общество, не признали коллеги-учёные, и осмеяла пресса. А, главное, – не дали субсидий на разработку Гениального Открытия Века чертовы Финансовые Бонзы!

Словом, закомплексованный, и не повзрослевший фанатик, живущий только одним желанием – доказать всем этим… Не оценившим его гениального Открытия. Короче, я считаю, это – работа какого-то учёного-одиночки, что-то этакое… м-м… Изобретшего, и сейчас отыгрывающегося, если можно так сказать, на своих обидчиках! И не принимающего в расчёт ужасные жертвы. Скорее, даже не думающего о них.

– Благодарю за интересную версию, – видя, что продолжения не последует, комиссар прервал затянувшуюся паузу, – Прошу поднять руки тех, кто считает, что это – дело маньяка-учёного, осмеянного и непонятого одиночки!

Поднялось ещё три руки.

Надо же! Договорились они, что ли?! И в этой группе будет трое аналитиков и одна начальница.

Комиссар повторил своё предложение пройти в приёмную и записаться у его помощника и другого бессменного заместителя – Поля Готье. Однако во взглядах, обращённых на него, читалось ожидание продолжения. Ладно, цветочки кончились. Сейчас пойдут ягодки.

– Вот вы, мосье. – на жест комиссара поднялся высокий чуть сутулый мужчина средних лет, с начавшими седеть густыми волосами, длиной почти до плеч. Явно иностранец… Натурализованный. И точно, – Кнут Якобссон? Очень приятно. Что думаете вы?

– Я полагаю, мосье комиссар, что технология и сами устройства, осуществившие это… Эту катастрофу, явно слишком превосходят наши, ну, в-смысле, земные, возможности. Так что моё мнение – это чудовищный эксперимент каких-то инопланетян. Не гуманоидов. А, скорее, инсектоидов, или им подобных…

Так, понятно. Эта версия, конечно, напрашивалась… Злобные и беспринципные ксеноморфы. Пришельцы. Мечтающие завладеть цветущей планетой.

– Кто ещё считает, что мы стали объектами атаки из космоса? Инопланетянами?

Подняли руки почти все оставшиеся – пятнадцать из семнадцати… Хм. С ними было бы особенно тяжко – предубеждение заставило бы их работать лишь в направлении подтверждения своих тезисов. Поэтому…

– Благодарю за ваше терпение, готовность сотрудничать, и… Не смею больше задерживать! Да, – комиссар кивнул, – на сегодня вы все свободны. Я имею в виду те, кто сейчас поднял руки. – тяжёлым взором комиссар заставил опуститься на места тех двоих, что не подняли рук. И пока остальные выходили, буравил их уличающим взором.

– Ну, теперь можете смело высказывать то, что предлагаете в качестве объяснения вы, – комиссар подошёл вплотную к жавшимся друг к дружке, словно в поисках моральной поддержки, совсем молодым ещё парням – один с серёжкой в ноздре, у другого серьга торчала из края нижней губы. Не иначе, «семья». Ну, то есть, голубые. Плевать – лишь бы мыслили нестандартно. И – по возможности трезво.

– Итак, мосье?..

– Огюст Реми… и Себастиан Галуччи. Мосье комиссар. Мы… – комиссар, слегка приподняв кончики губ, чуть кивнул, чтобы показать, что он внимательно слушает, – мы считаем, что такую жестокость мог проявить только какой-нибудь эмигрант. То есть, не – коренной житель Франции или Швейцарии. И вообще – Европы. Мы даже целую «легенду» сочинили, – комиссар заметил, как Огюст взял под столом узкую ладонь кивавшего Себастиана, коротко глянув тому в глаза, – Это – почти наверняка эмигрант из бывшего Советского Союза.

Лет тридцать назад оттуда бежали все, кто только мог. Конечно, и учёные, не нашедшие финансирования своим разработкам, и «непризнанные гении» тоже… А учёный, о котором мы думаем, мог работать в сфере климатического… или тектонического оружия. А тогда это направление в «оборонке» вообще не финансировалось – вот такой учёный и мог бежать на Запад, и предложить свои идеи богатым… Спонсорам.

И мы считаем, что ему отказали!

Поэтому он зол на них, проклятых «богатых буржуев», как им там вбила их пропаганда, и мстит им своим оружием, которое всё-таки построил!

– Очень интересная проработка… Отталкивается, скорее, от личности предполагаемого преступника. Вы прослушали курс психологии и мотивации у профессора Кробата?

– Я. Я прослушал. А Себастиан указал на «утечку мозгов» из СССР…

– Отлично. Прошу вас также записаться у моего ассистента. Затем вас отвезут домой. Завтра в девять жду вас обоих здесь. В корпусе Ф. В аппаратной на нулевом уровне. Допуск мы оформим.

– Так мы… Мы можем считать себя прошедшими отбор?

– Да, чёрт возьми, можете. Более того, господа: если нам с вами удастся найти и нейтрализовать виновного… Или – виновных – мешок денег и Орден Почётного Легиона за заслуги перед Отечеством я вам гарантирую! – комиссар внутренне содрогнулся. Но – что делать! Похоже, эти двое, хоть и нетрадиционной ориентации, но и правда – мыслят вполне… нестандартно. И - что главное! - трезво!

Утро застало комиссара, так и не прилёгшего ни на минуту, в аппаратной нулевого уровня. А если быть более точным – на глубине восьмидесяти метров под ничем не примечательным двухэтажным корпусом «технического обеспечения», под литерой «Ф», куда обычно входили «работать» только по спецдопускам, пройдя сканирование сетчатки глаза, восемь штатных «специалистов по работе с общественностью», как здесь назвали обыкновенных хакеров. Впрочем, почему – обыкновенных? Хакеры, разумеется, тоже проявили себя лучшими из лучших… Болтливых лентяев на секретной госслужбе держать не любят.

Сейчас все эти специалисты и десять отобранных вчера учёных сидели на принесённых дополнительных стульях, и креслах, что располагались непосредственно у новых рабочих столов с компами. И все глядели на него: настороженный скепсис не светился только в глазах Поля, Ивлина и Люка – его инспекторов, и Константэна Пьермонта – другого комиссара, которого Бланш взял в помощь своим людям. Как координатора.

– Доброе утро, господа. То, что мы с вами находимся сейчас здесь, и получили карт бланш на все – подчёркиваю – все! – возможные, законные, или незаконные, действия, показывает, что наше Правительство зашло в тупик, полагаясь на, как я уже упоминал, традиционные, официально принятые способы и средства ведения этого дела. А заодно и то, что спецслужбы всех стран оказались в… тупике. Назовём это место так. – раздались смешки и пофыркивания. Явно его юные дарования и не сомневались в некомпетентности спецслужб в таком деле! – Далее. Нам понятны инсинуации поборников гипотезы Пришельцев, но они… Никак не позволяют приблизиться к преступнику. Или преступникам. Да, мы с вами должны исходить из того, что преступник – человек. И действует в соответствии с Планом. Вот этот-то план… И этого человека мы и должны вычислить и раскрыть. И, главное – обезвредить.

К делу. Я уже описал вам те льготы, привилегии, награды и материальные блага, которые получит каждый член нашей маленькой группы, если мы найдём решение, выявим виновного, или виновных. И предотвратим дальнейшие… назовём всё же произошедшее – терактами. А версию злобных инопланетян и природных катастроф в духе «это – сама планета обиделась на человека!» оставим фантастам и фанатам-экологам, считающим, что во всём виновато «глобальное вмешательство человека в экосферу планеты». Которая теперь так мстит неразумным людишкам.

Мы должны исходить из… Реального.

Мой опыт работы в полиции, да и ваш – в бытовых и научных вопросах – говорит только об одном. Исходить нужно из законов Природы и реалий нашего мира. И заинтересованного во всём произошедшем человека.

Искать такого человека можно отталкиваясь от двух основных позиций. Первая: мотивы. Вторая: возможности. Ну, если насчёт мотивов, несмотря на высказанные мнения. – лёгкий кивок Жюстине, Огюсту и Морису, – всё же несколько проблематично… Обиженных учёных на планете достаточно. Я предлагаю начать с более материального – возможностей.

Как учёным вам должно быть особенно понятно, что здесь мы имеем дело с чем-то принципиально новым: организовать возникновение в тектонически относительно (Не будем принимать в расчет вулканы типа Везувия или Этны – они такого натворить точно не могли!) спокойном регионе, провал в две мили глубиной и пяти в окружности, современным климатическим, и даже тектоническим оружием – проблематично. Мягко говоря.

То есть, мы все, разумеется, слышали, что в 88-м русские путём закачивания мыльного раствора в скважины вызвали мощное разрушительное землетрясение в Спитаке… Или что зашедший как бы случайно в воды Средиземного моря авианосец США вызвал землетрясение в Сирии. Но это не совсем то, что имеем мы сейчас. Провалы на месте городов центральной Европы материальны, и их размеры почти совпадают – такое, повторяю, не может быть случайностью… И это вам не дождичек, или даже град, или торнадо, которые испытывались на полигонах Невады и Техаса.

Поэтому, – комиссар сделал паузу, вновь обведя всех внимательным доброжелательным взглядом, – сейчас мы будем отрабатывать, ну – то есть, проверять! – первую из наших «безумных» гипотез. Согласно ней, этот, назовём его, «процесс», первоначально не планировался в качестве оружия, а мог иметь вполне мирное назначение.

Например, для рытья котлованов. Или тоннелей метро. Угольных карьеров. Или ещё каких-либо работ, применяемых для выемки или удаления земляных, скальных, рудных или других массивов пород, используемых в народнохозяйственном строительстве, или при добыче полезных ископаемых. То есть – механизация Производства, для экономии сил и средств. Поэтому исходим из той мысли, что любой изобретатель, предвидящий широкое использование такого метода, и огромную экономическую выгоду, которую этот способ может лично ему сулить, озаботился бы в первую очередь…

Взять на предлагаемый способ Патент!

Люди – они везде люди. Возможность хорошо заработать, как мне представляется, не совсем чужда даже маньяку-учёному. Ну, или таковому не должно быть чуждо хотя бы желание закрепить за собой научный приоритет… Посрамить конкурентов из смежных областей науки. Возвыситься над тупыми и костными «мэтрами», утверждающими, что вот это невозможно… Хм. Словом, так сказать, научное тщеславие.

Тут уж закивали почти все учёные, и даже кое-кто из хакеров.

– Пожалуйста, поднимите руки те, кто знает русский язык. – поднялось две руки: Огюста и одного из хакеров, неприметного невысокого седого до белизны человека лет пятидесяти, который назвался Стирателем.

– Благодарю. Мосье Огюст, мосье Стиратель. И… мосье Себастиан. Я прошу вас начать с изучения архивов Патентного Бюро Советского Союза. Начните на всякий случай с периода … -х годов. То есть – тридцать-сорок лет назад. Такие патенты почти наверняка будут проходить или по разделам «горнодобывающее оборудование» или «способы добычи полезных ископаемых», или… По разделу, естественно, вооружений. Последний наверняка закрыт.

Но я надеюсь, это не явится препятствием для вас, мосье Стиратель. – последовал вполне обнадёживающий кивок. – Ищите всё, что связано или с воздействием на породы, почвы, пусть даже просто – плотную материю, без ограничений её физических свойств. Самое главное – всё должно быть описано как способ воздействия без непосредственного физического контакта с объектом воздействия – иначе теряется предполагаемая экономия квалифицированного труда шахтёров, проходчиков, инженеров маркшейдеров, и т. д. Понятно? Руководителем вашей группы будет инспектор Ивлин Амаду. Есть возражения? Вопросы? Пожелания? Нет? Тогда попрошу вас пройти в операторскую номер пять – рабочие места подготовлены. Режим работы вы знаете. Обед и ужин нам доставят прямо сюда, кофе – всегда в помещении кафетерия. – с тем, что Ивлин справится со странным нетрадиционным персоналом его первой рабочей группы, Бланш не сомневался. Поскольку в силу специфики работы неоднократно сталкивался с… Нетрадиционными и неформальными, молодёжными, и не очень, объединениями. Или семьями.

– Теперь прошу поднять руки тех, кто владеет английским. Семеро. Трое – хакеры. – Для вас приготовлена аппаратная номер семь. Вас я попрошу заняться Патентными ведомствами США и Великобритании. Повторяю: ищите всё, хоть отдалённо связанное с воздействием на почву, скалы, уголь, или просто – плотную материю. Руководителем в вашей группе будет старший инспектор Поль Готье. Вопросы? Пожелания?

После того, как вышла и эта группа, комиссар промокнул вспотевший несмотря на кондиционер лоб, платком. Психологический ли это эффект, или действительно во всех подземельях столь влажно – он чувствовал себя некомфортно под многометровой толщей.

– У вас, хорошо (естественно!) знающих французский, самая сложная задача. Обзору подлежат Франция, Швейцария и Бенилюкс. Здесь везде французский – один из языков официальных документов. Разумеется, и Патентов. Что делать, вы уже поняли. Приоритетно изучите Швейцарию – вероятней всего, первый Патент взят именно там. Я не ставлю перед вами каких-либо сроков. Но! Прошу помнить, что излишнее промедление может привести к гибели новых людей, и цветущих городов… И не только в нашей стране – но и в любой другой. Старшим в вашей группе будет комиссар Константин Пьермонт. Работать вы будете непосредственно здесь. Вопросы? Пожелания? Благодарю. – комиссар вежливо поклонился, – В таком случае можете приступать.

Закрыв дверь аппаратной номер три, комиссар поднялся в лифте на поверхность – глотнуть свежего воздуха. Только под раскидистым платаном, проведя рукой по шершавому от отслоившейся коры стволу, он почувствовал облегчение. И не без удивления заметил, что у него трясутся руки. Безобразие!

Ну-ка, прекратить! То-то.

Достав «прямой» телефон, он нажал кнопку вызова.

– Алло, господин Министр, доброе утро… Благодарю, неплохо… Группы приступили к работе.

Вновь пережив сканирование, спуск, и лёгкий приступ клаустрофобии, комиссар по полутёмному коридору прошёл в диспетчерскую. Чиркнул по прорези карточкой. Обзор с камер внутреннего наблюдения оказался отличным – всех людей и даже какие-то изображения на их рабочих мониторах было видно чётко и контрастно. Сидящий за центральным пультом человек повернулся на звук сработавшего кодового замка.

– Привет, Жюль!

– Привет, Хэнк. Ну, как они?

– Ты знаешь, неплохо. Конечно, если б не твои инспектора… Хм. Ну – сам понимаешь – на то они и юные дарования и гении! Таких не приведёшь так просто к общему знаменателю: каждый лучше всех знает, что и как делать! Больше всего проблем пока было у Поля. Не волнуйся: он справился. И уже всех рассадил. Работа пошла – третью антенну уже развернули на американский спутник…

– Отлично. Кофе есть? – по тону комиссара невозможно было догадаться, то ли он действительно доволен, то ли сердится на борьбу за место «альфа-самца» среди учёных.

– Вон там, за шкафом, на столике.

Автомат эспрессо работал, как ни странно, исправно и почти бесшумно. Комиссар скривился – слишком поспешил отхлебнуть. Обжёг язык. Да и чёрт с ним – кофе необходим ему. Иначе придётся лечь прямо на кушетку, мирно спрятавшуюся от мониторов диспетчерской тут же, за шкафом с чистыми и записанными дисками, флэшками, жесткими дисками и бог знает, чем ещё…

Чтоб унять дрожь теперь в ногах, и попробовать сбросить давящий груз восьмидесяти метров, пришлось всё же на кушетке посидеть. Выйдя назад уже со второй чашкой в руке, комиссар уселся в пустующее кресло у экранов.

Второй диспетчер, так и не вынувший наушников из ушей, чуть отодвинулся, чтобы ему было просторней. Не отрываясь от выведенной на большой центральный экран картинки третьей группы, Хэнк Босуэлл буркнул:

– Кстати, поздравляю. Ваши начальнички отделов прямо позеленели, когда Префект сообщил, что тебя повысили, наделили особыми полномочиями, и отправили на спецпроект. Зампрефекта так вообще думает, что ты копаешь под него… А ты – копаешь?

Комиссар только фыркнул. Отхлебнул ещё кофе. Тяжко вздохнул.

– Я так и понял, что в Министерстве решили найти козла отпущения. – Босуэлл всё же бросил взгляд искоса на старого приятеля по Легиону. – Говорил тебе: бросай чёртову госслужбу, иди на вольные хлеба! С твоими мозгами ты бы уже давно был где-нибудь начальником Службы Безопасности. Посиживал в кресле, попивал кофе. Поглядывал изредка на работу подчинённых, да покрикивал. Ездил на личном «Мерседесе»… Как я. А ты, балда такая, лезешь вечно везде со своими «оригинальными решениями», да позволяешь п… расам из начальства присваивать твои заслуги!

– Спасибо. За поздравления, в-смысле… А насчёт вольных хлебов… Верно – звали меня в одно казино. В Канне. – комиссар выразительно глянул на соратника, помолчал. Босуэлл дёрнул щекой. Посопел. Но ничего не сказал. Комиссар продолжил: – А под это назначение… Я, если честно, чуть ли не сам подставился. Специально брякнул при Префекте, что традиционный подход ничего им не даст. Тонко намекнул, так сказать, что вот я бы…

– Ну и на кой … тебе эта забота сдалась?!

– Знаешь, я тебе скажу. Никому не собирался, а тебе – скажу. – комиссар покачал головой, словно речь шла не о нём и его судьбе, а всего лишь о голе, пропущенном сборной какой-нибудь Аргентины в игре с какой-нибудь Венесуэллой, – Мне надоело.

На ещё один вопросительный взгляд искоса, он неторопливо пояснил:

– Надоела рутина. Как только что-то сложное – так я! Как писать отчёты – так я! Когда сложного нет – тоже я!.. На меня даже утопленников и «прыгунов» с крыш стали вешать: а ну, как их – тоже кто-то!.. Вот мне и захотелось на руководящую должность. Чтобы уж я посылал молодых и борзых работяг-инспекторов на дохлые случаи…

– Очень смешно. Ты кому пытаешься лапшу навесить?

Комиссар хмыкнул. Затем беззлобно рассмеялся – почти бесшумно.

– Да, ты прав. Никогда я не был любителем загребать жар чужими руками. Да шикарные штаны просиживать в мягком кресле. Вот такой уж я придурок – всё-то мне интересно, до всего надо доискаться… А если серьёзно – я посчитал это за Вызов. Вызов моему Интеллекту. – увидев ещё один ехидный взгляд, комиссар поправился – Верно. Не интеллекту, а чутью. Ты прав – тут не мозги главное… Ну вот мне и захотелось проверить: то ли мне показалось, или не то?! Поэтому я и ляпнул про «нетрадиционный подход».

– Бараном был, бараном и остался! – печально констатировал Босуэлл, – Да ты хоть понимаешь, балда добропорядочная, чью шкуру отдадут для прибивания метровыми гвоздями к воротам Общественного Мнения, если?!..

– Понимаю, конечно. – комиссар чуть пододвинул кресло на колёсиках к пульту и экранам над ним. – Но я их не разочарую. Или – разочарую, смотря по тому результату, на который они надеются. Я найду этого мерзавца! Я это…

Просто нутром чую!