Осиновое полено

Грохот, донесшийся из-за стены, разбудил Тамару Годину. Женщина встала со своей кровати и в первую очередь инстинктивно посмотрела на стену, из-за которой и донесся шум. Ну и выбрал времечко новый сосед мебель перевозить. Тамара дотянулась до электронных часов, поднесла их к глазам – полвторого ночи. Возмущаться не было сил, женщина повернулась на бок и только сейчас заметила, что кровать её девятилетней дочери пустовала.

Година ощутила тревога. Её дочь, Лидочка, в три года стала инвалидкой – она плохо ходила, практически не говорила, только лепетала одной ей понятные слова себе под нос. Куда же она могла пропасть, да ещё и среди ночи?

«В квартире посторонний», - пронеслась в голове Тамары неизвестно откуда взявшаяся мысль.

Неописуемый ужас охватил женщину. Она вскочила с постели, выбежала из спальни и только сейчас почувствовала резкий неприятный запах. Глаза женщины заслезились, она непроизвольно стала кашлять. Спросонья Тамара не сразу поняла, что воняло газом. Женщина вошла на кухню, бросилась к окну, наткнулась на что-то в темноте, свалилась на пол и обнаружила свою Лидочку прямо под собой. Перепугавшись ещё сильней, Тамара откатилась в сторону, стараясь не навредить ребенку. Получилось неважно – коленом мать прижала ладонь дочки. Лида громко заревела.

- Да провались ты сквозь землю! – в сердцах бросила Тамара. В следующее мгновение стало стыдно, да слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Отругав себя за несдержанность, Тамара собралась, встала на ноги, открыла форточку, подошла к газовой плите, проверила ручки. Одна была повернута до середины. Тамара выключила газ и только после этого подошла к своей дочери, принялась её успокаивать. С улицы потянуло январским морозом, скоро на кухне стало нестерпимо холодно. Ребёнок, наконец, затих.

В этот момент в квартиру кто-то позвонил.

- Эй, у вас там всё хорошо? – спрашивал кто-то из-за двери.

«Какое нахальство! – подумала Тамара. – Мало того, что среди ночи переезд затеял, так ещё и в дверь звонит!»

Лида немного утихла, Тамара понесла ребенка в спальню и уже укладывала ребёнка в кроватку, когда раздался ещё один звонок. Лида снова захныкала, Тамара сжала кулаки, бросилась к входной двери, распахнула её, намереваясь высказать полуночному визитёру всё, что о нём думала. Но увидев его, замерла.

Новый сосед был не просто высоким – он был огромным. Под два метра, если не выше, с большими черными глазами, густыми кустистыми бровями, сходившимися на переносице, толстыми чрезмерно красными губами, с плечами, походившими на мельничные жернова, и напоминавшими два валуна кулаками. Такой великан одним своим внешним видом заставил бы замолчать любого мужчину, не говоря уж о хрупкой женщине. Вот и Тамара обомлела, открыла свой рот и замерла на пороге, держа дверь приотворённой. Пожелай громадина вломиться в квартиру, она не смогла бы ему помешать. Однако вламываться он не собирался.

- У вас там всё хорошо? – повторил свой вопрос мужчина. Голос его оказался на удивление приятным и больше подходил бы какому-нибудь государственному служащему в костюме-тройке, а не полуночному гостю в распахнутой рубашке и затянутых верёвкой чрезмерно широких брюках. – Кто-то ревел, вот я и решил проверить.

Лидочка снова закричала. Тамара пришла в себя. Великан угрозы не представлял. Но хамить ему женщина не решилась.

- Пожалуйста, оставьте меня в покое.

- А, у вас малыш, - понимающе произнёс мужчина. – Простите, пожалуйста, - великан хлопнул себя по лбу. – По глупости потревожил вас.

Тамара закрыла дверь, повернула ключ.

- Извините, - раздался голос из-за двери, но Тамара уже не обращала на него внимания. Она вошла в спальню, стала успокаивать дочку. Лидочка разволновалась не на шутку и кричала во всё горло. Телефон зазвонил. С трудом сдерживаясь, Тамара взяла трубку.

- Алло, Година? Это ваша соседка сверху, Евгения Львовна, - донёсся из трубки ворчливый голос. – Година, что это за безобразие такое? Немедленно успокойте вашего ребенка, или я милицию вызову!

- Вы что, издеваетесь? Я что могу делаю, она никак не угомонится! – закричала Тамара, больше не в силах сдерживать свои эмоции.

- Нет, это вы издеваетесь. Мне шестьдесят семь лет, я ветеран труда, я заслужила отдых и не позволю…

- Замолчи ведьма! – заорала Тамара и бросила трубку. Лидочка зашлась в истерике. Аппарат снова заголосил. Тамара вырвала кабель из телефонной розетки.

- Баю-баю, баю-баю, - напевала она, покачивая девочку в руках. Ребёнок затих. Тамара осторожно уложила девочку в кроватку, попыталась встать. Словно тысячи иголок пронзили её пятки. Ступни затекли, пальцы на ногах замерзли и задеревенели. Женщина вернулась на кухню, закрыла форточку. Раньше Лидочка никогда не открывала газ. Может ребенок почувствовал запах и пытался выключить его? Значит, газ оставила Тамара. Что же получается, у неё совсем уже крыша поехала, что она базовые вещи забывает сделать?

«Нет, - подумала Година, - я бы тоже не забыла. Кто-то невидимый сидит у нас в квартире и включает в газ. Пусть будет так».

Тамара вернулась в постель, свалилась на подушку и тихо заплакала, гадая, отчего все этинесчастья выпали на её долю. Уснула она только в пять утра. В шесть будильник безжалостно вырвал женщину из царства снов. Лидочку нужно было везти в больницу на процедуры.

…

Я как раз собирался сесть за учебник и начать подготовку к поступлению, когда в мою комнату вошла мама

- Славик, ты сегодня сильно занят? – спросила она.

Я бросил короткий взгляд в сторону учебников, пожал плечами.

- Да не особо. А что ты хотела?

- Помнишь свою двоюродную тётю Тому? Целый год с ней не разговаривали. Нужно сходить, проведать.

Тётку Тамару я помнил хорошо. Чем-то её история напоминала историю моей матери. Годину также бросил муж, она также осталась одна с ребёнком на руках, также зарабатывала копейки и едва сводила концы с концами. Но различие всё-таки были. У нас в доме никогда не царила атмосфера отчаяния.

Обычно раз или два в год мы навещали Тамару, и визиты эти производили на меня самое гнетущее впечатление. Бледная и худая хозяйка с натянутой, неестественной улыбкой встречала нас в дверях своей квартиры. Обшарпанные стены, потрескавшийся паркет, запах затхлости, распространявшийся старой мебелью и одеждой, мягко говоря, скромный стол – вот что ожидало нас внутри. Её дочка больная неразвитая девочка: ручки плети, худые ножки и непропорционально раздутый животик, глаза навыкате, вечно блестящие от слюней губы.

После таких визитов я убеждался, что нищета – самая настоящая болезнь, от которой нет лекарства. Годиной оставалось верить в сказки о белой полосе, которая непременно наступит за чёрной. Умирающая надежда вперемешку с отчаянием и с неприятным запахом формировали образ теткиной квартиры. Хуже всего на душе становилось, когда я сравнивал нашу семью с семьёй Годиной и понимал, что у меня-то не всё так плохо. Когда эта мысль оформлялась в моём сознании, я начинал чувствовать себя мерзким и грязным человечишкой, сам не знаю почему.

Очевидно, желанием навестить тетку я не горел.

- На самом деле, хотелось бы немного позаниматься, - промямлил я, мигом вспомнив об учебниках. – Полгода до второй попытки осталось, нужно подготовиться, как следует.

Мать нахмурилась.

- Ты знаешь как тяжело тёте Тамаре? Мне с тобой здоровым ой как нелегко приходилось, а ей с Лидочкой стократ хуже. Собирайся, сегодня ты к ней сходишь.

- Я один?

- У меня насморк и температура, не хочу простыть сильнее.

Я хотел было возразить, но мать отрезала:

- Без пререканий! Это не обсуждается!

Повесив голову, я отложил учебники и стал одеваться, выслушивая инструктаж: много не есть, но и не отказываться от угощения, расспросить о делах и о здоровье, изобразить искренний интерес, поинтересоваться, нуждаются ли они в какой-либо помощи.

- Мам, ну хватит! – взмолился я. – Я и сам знаю, как себя вести, не ребенок же.

- А вот это, - она сняла с книжной полки конвертик, - подаришь Тамаре, поздравишь с прошедшими праздниками. И не забудь передать от меня привет.

Закончив, она проследила за тем, чтобы я тепло оделся, и проводила до дверей.

Если декабрь выдался сырым и тёплым, снег выпал ближе к Новому году, то в январе наступила настоящая зима: под тяжестью снега гнулись ветви, машины с трудом выезжали со двора, а детишки толкались на вершинах горок, образованных убранным снегом, игрались в снежки, валялись в сугробах. Небо затянуто, дул переменный холодный ветер, настроение было паршивым. Ко всему прочему кто-то метко запустил мне в голову снежок. Когда я обернулся, чтобы обрушить на негодяя поток неиссякаемой ругани, никого за спиной не оказалось. Вздохнув, я отправился на остановку.

К тётке я добрался без приключений, поднялся к ней на этаж, позвонил. Пока дожидался, когда дверь откроют, заметил в сторонке блюдечко, полное молока. Любопытно – по белой поверхности расходились холмики, будто кто-то оттуда пил, я нагнулся, чтобы посмотреть поближе, на секунду даже показалось, что невидимка действительно сёрбает, но звук тут же был заглушен шумом открывающейся двери, а поверхность молока в последний раз покрылась мелкой рябью и стала гладкой.

- Славик, это ты? – произнесла тётка у меня за спиной. Я выпрямился, повернулся к ней. Приветливая улыбка Тамары контрастировала с мешками под глазами и сдвинутыми к переносице бровями.

- Привет тётя, - я попытался улыбнуться, понимая, что выходит неубедительно, подставил щёку для поцелуя.

- Предупредил бы, что собрался в гости, - посетовала тетя Тамара. – А мама где?

- Она приболела, не смогла придти.

- А, - протянула она. – Ну, проходи.

Она повесила мою куртку на крючок и сразу проводила на кухню.

- Только тише, - прошептала она. – Лидочка спит, не нужно её будить, она капризной стала в последнее время.

- Хорошо, - кивнул я.- А ты завела кошку?

- Какую кошку?

- У тебя под дверью стоит блюдечко с молоком, - заметил я.

- Да нет, это сосед. Переехал где-то с месяц назад. Ставит зачем-то блюдечко перед дверью. Хотела его спросить об этом, да побоялась.

- А что так?

- Да ты его не видел! Бородатый, косматый, ростом под два метра, весь собой жуткий.

- Если хочешь, я у него могу спросить.

- Да зачем? Мешает это блюдце кому-то? Что из-за этого шум поднимать?

- А Лидочка как? – перевёл я тему, пока тётя Тамара набирала в чайник воды и доставала из холодильника салаты и холодец.

Година вздохнула. По лицу стало понятно, что я затронул больную тему.

- Совсем она непослушной стала. Ночью просыпается и на кухню идёт, знай себе пальцем в сторону печки тычет, будто указывает на кого. Однажды проснулась под утро, чувствую, газом в квартире воняет, я перепугалась, мигом на кухню, а Лидочка стоит рядом с конфоркой и глазами хлопает. Плачет постоянно, капризничает, ничего не ест. Соседи ругаются, особенно эта ведьма старая сверху. Говорит, вопрос о выселении буду поднимать. Так и хочется ей глаза выдрать, - тетя Тамара села, всхлипнула. – Порой лежишь ночью и думаешь, как бы хорошо было, если бы дочка … пропала, - тетя Тамара прижала ладонь к губам, испуганно посмотрела на меня и зарыдала.

Никогда не забуду выражения вины и страдания, которое застыло на её лице в тот момент. Насколько же несчастным нужно быть человеком, чтобы желать подобного родной дочери?!

Я не знал, как себя вести, сидел как истукан и стыдливо отводил глаза в сторону. Нужно было попытаться утешить, вселить надежду, оказать поддержку, но мой язык словно прирос к нёбу. В конце концов, Година успокоилась, промямлила невнятные извинения, проявила наигранно-оживлённый интерес ко мне, стала расспрашивать о делах, планах на будущее и здоровье матери, а после торопливо выпроводила, так и не угостив чаем. Впрочем, я не стал возмущаться, сам хотел поскорее покинуть это скорбное место.

- Чуть не забыл, уже в дверях я достал из кармана куртки конверт.- Протянул его тёте Тамаре, - мама передала тебе подарок.

Она сердечно поблагодарила, извинилась за то, что ничего не приготовила для нас, я уверил её, что это необязательно и, распрощавшись, ушёл. Уже на лестничной площадке, дожидаясь лифта, я увидел бородача, который поднимался по лестнице. Огромный, с черными как смоль волосами и такой же бородой, глазами, сокрытыми в темных ложбинах черепа за густыми кущерями бровей, он прошествовал мимо, не удостоив меня даже взглядом, остановился у двери, наклонился к блюдцу. Некоторое время бородач его рассматривал, затем удовлетворенно хмыкнул, открыл соседнюю с тётей Тамарой дверь и скрылся за ней. Его поведение меня насторожило, но я не придал большого значения невнятным подозрениям. Двери лифта открылись, я спустился вниз, вышел из подъезда, добрался до остановки и поехал домой. Никак не мог забыть слов тёти Тамары о своей дочери.

«Несправедливо, - повторял я про себя. – Как же это несправедливо!»

Сам не понимал, какой смысл вкладывал в слово «несправедливо».

Дома на вопросы матери я отвечал уклончиво, чем только разжёг её любопытство. В конечном итоге она выпытала у меня всё до последнего слова.

- Какой кошмар! Говорить так о родной дочери! - мать покачала головой, и эта её реакция не на шутку разозлила меня. Чтобы не ляпнуть чего-то обидного, я поторопился вернуться к себе в комнату, завалился на диван и постарался уснуть, чтобы избавиться от мучивших меня мыслей. Увы, укрыться в царстве грез не получилось – я ворочался с боку на бок, спать не хотелось. Нужно было как-то отвлечься, потому я и стал названивать всем подряд, напрашиваться в гости, но ничего не вышло: некоторые знакомые уехали из города, другие устали от гостей за период праздников, поэтому приглашения от них я не дождался. А потом вспомнились бородач и блюдце. Сам не знаю почему, я решил позвонить профессору Яковлеву и рассказать об этом. Трубку взяла Саша.

- Квартира Яковлевых, - приветливо произнесла она.

- Привет Саша, это Славик Щербаков.

- Привет.

- Я хотел поговорить с профессором.

- Сейчас позову, - раздался стук – она положила трубку на стол – звук шагов, донеслись голоса, стало тихо, а потом трубку подняли.

- Здравствуй, Славик, - радушно поприветствовал меня Яковлев. – Случилось что-нибудь интересное?

- Здравствуйте, Станислав Николаевич. Не то чтобы интересное, просто мне показалось, вам будет любопытно послушать об одном инциденте, - и я рассказал ему о блюдце и кругах, которые расходились по его поверхности без видимой причины.

- Так-так. А ты ходил к кому?

- К своей тётке.

- У неё есть маленький ребенок?

- Да, дочка Лида.

Профессор задумался.

- Славик, а ты можешь приехать ко мне сейчас и подробно рассказать о своей тётке?

- В каком смысле рассказать?

Яковлев снова молчал, видимо, размышляя.

- Пожалуй, лучше будет, если ты мне назовешь её адрес, и я сам съезжу туда и во всём разберусь. Не возражаешь, надеюсь?

- Нет, - я сказал ему, где живёт тетка, он пообещал перезвонить позже и попрощался.

Разговор с Яковлевым отвлёк меня, я стал гадать, почему блюдце так заинтересовало профессора. Ближе к вечеру сходил погулять по кварталу и по возвращению домой совсем позабыл о тёте Тамаре. Каково же было моё удивление, когда без четверти двенадцать начал разрываться телефон. Я снял трубку.

- Алло.

- Славик, это Станислав Николаевич. Быстро беги к своей тётке, я уже выезжаю. Нельзя медлить! Они хотят подсунуть обменыша!

- О чём вы? – спросил я, однако ответом послужили короткие гудки. Я перепугался, без раздумий начал собираться. Мать, сидевшая у телевизора, с тревогой посмотрела на меня.

- Куда это ты на ночь глядя?

- Погулять, - ответил я. Однако скрыть возбуждение, охватившее меня, не получилось.

- Что случилось Славик? Говори открыто, я вижу, как у тебя глаза бегают.

- Некогда мама! – я уже стоял в прихожей и накидывал куртку на плечи.

- А ну-ка стой! – она бросилась за мной. – Никуда не пойдешь, пока толком не расскажешь.

- Значит, уйду без разрешения! - в этот раз я решил настоять на своём, обулся и вышел, так и не дождавшись следующей реплики мамы. Видимо, мой ответ ввёл её в ступор – до того я ей всегда уступал.

Не стал дожидаться лифта, бегом спустился вниз по лестнице, добежал до остановки, пораскинув мозгами, понял, что кроме такси сейчас не на чем уехать, порылся в кармане и, обнаружив две мятые десятки, понял - придется добираться пешком. Местами бегом, местами быстрым шагом, я пробирался через ночной город. Праздничная атмосфера ещё не успела развеяться: горели иллюминации, на окнах некоторых квартир висели блестящие гирлянды, изредка раздавался шум взрывов пиротехники. Снег серебрился, изо рта валил пар, редкие прохожие бросали недоумённые взгляды в мою сторону. Однако всё переменилось, когда я добрался до двора тёти Тамары. На улице толпился народ, гудели сирены, отовсюду доносились невнятные крики и ругань. В ряд вытянулись два автомобиля милиции, машины пожарной и скорой помощи. Они остановились напротив подъезда тёти Тамары. Милиционер, стоявший внизу у дверей, подозрительно посмотрел на меня.

- Вы жилец этого дома? – спросил он.

- Нет, а в чём дело?

- Кто вы такой и зачем пришли? – всем своим видом милиционер показывал, что не собирается отвечать на мои вопросы.

- Здесь живет моя тётя. Она звонила и просила посидеть сегодня с ребенком, -начал сходу выдумывать я. – Сама собиралась к кому-то в гости.

- А как зовут вашу тетю?

- Година Тамара Васильевна.

Милиционер переменился в лице.

- Она звонила вам сегодня?

- С ней что-то случилось? – теперь я решил добиться от него ответа.

- Я задал вам вопрос.

- Что с ней случилось?! – повторил я, а сердце предательски щемило. Почему мне звонил Яковлев? Что не так с бородачом? А слова тёти о Лиде? Неизвестность страшила сильнее всего.

Я не стал дожидаться объяснений, вместо этого пошёл напролом, буквально втиснулся в дверь подъезда и бросился вверх по ступенькам. В пролёте между пятым и шестым этажами я увидел Яковлева, сидевшего на ступеньках и повесившего голову.

- Что случилось, профессор? – спросил я.

- Я опоздал, - с горечью произнёс он. – Если бы догадался сразу… Но кто мог подумать, что они избавятся от матери!

- Как избавятся? – совсем сбитый с толку, я ошеломлённо смотрел на профессора.

- Тайные люди, невидимки, пьют неблагословленное молоко, вместо проклятых матерьми детей подсовывают обменышей. Нельзя так говорить про детей, нельзя…

- Вы совсем рехнулись! – процедил я сквозь зубы, обогнул его, буквально влетел на шестой этаж. На лестничной площадке стояло двое пожарных, милиционер и закутанная в платок старушка, которую он допрашивал.

- Вы кто такой? – спросил один из пожарных.

- Родственник, родственник, - глаза заволок туман, когда я увидел, что дверь квартиры тети Тамары открыта нараспашку. Оттуда тянуло холодом, в коридоре стояли врачи с носилками. – Пропустите! – взмолился я, ворвался в квартиру. Внутри отчётливо различим запах газа. Сердце ушло в пятки. Только сейчас я понял, что любил тетю Тамару и её больную дочь Лидочку. Только сейчас!

Не помню, как я добрался до спальни. На кровати лежала моя тётя, над нею склонился врач. Он взглянул на меня и опустил глаза. Мертва! – безмолвно сообщил он мне.

- А ребёнок? - с трудом выдавил я из себя и перевёл взгляд на детскую кроватку. Но там никого не было, на простынях лежало одно лишь осиновое полено.