Осколки нормальности

Супермаркет "Сунлайт" — островок нормальности в этом проклятом городе. Продуктовые полки, люминесцентные лампы, музыка из динамиков — всё такое обычное. Я лавирую между покупателями, толкая перед собой тележку. Корзина постепенно наполняется: хлеб, молоко, яйца, овощи, фрукты, пара упаковок мяса. И конечно, кофе — очень много кофе. Выбираю самый дорогой, с горьковатым послевкусием, насыщенным ароматом и легкой кислинкой.

— Рен-сан, опять запасаетесь? — улыбается кассирша Аяко. Милая девушка, всегда приветливая, ямочки на щеках, когда улыбается. Чертовски аппетитная.

— Без него не живу, — подмигиваю ей, вручая банкноты. — Как ваша дочка? Выздоровела?

— Да, спасибо за беспокойство! Вы такой внимательный, Рен-сан.

Я забираю пакеты, ловя ее восхищенный взгляд. Люди так падки на фальшивое внимание. Просто запоминай детали их скучных жизней, и они уже думают, что ты особенный.

На выходе сталкиваюсь с соседом по лестничной клетке, Такеши. Типичный офисный работник — усталый взгляд, помятый костюм, запах стресса и антидепрессантов.

— О, Широкаге-сан! Давно не виделись. Полуночничаете? — он кивает на мои покупки.

— Дедлайны, — отвечаю с напускной усталостью. — Работаю над новым проектом.

— Вы дизайнер, верно? Творческая работа... Завидую. Моя жена говорит, что вы настоящее украшение нашего дома.

Я изображаю смущение. Жена Такеши — тучная женщина с вечно красными щеками. Слишком много жира, слишком мало вкуса.

— Передавайте ей привет.

Захлопываю дверь своей квартиры ногой и сбрасываю обувь. Тишина. Блаженная тишина после людского муравейника. Разношу продукты на кухню и проходя мимо зеркала в прихожей.

Высокий парень. Холодный взгляд темно-синих глаз. Лицо — идеальная маска: красивое, с обманчиво мягкими чертами и улыбкой, за которой можно спрятать любые мысли. Провожу рукой по коротким черным волосам, взлохмачивая их еще сильнее. Кожаная куртка, темная футболка с логотипом какой-то американской рок-группы, рваные джинсы. На руках — замысловатые татуировки. Человеческая декорация для монстра.

Большинство купленных продуктов отправляются прямиком в мусорную корзину. Кроме кофе. Засыпаю зерна в кофемолку, вдыхая аромат. Единственная человеческая еда, которую я могу не просто терпеть, а наслаждаться ею.

Включаю телевизор, пока вода закипает. Привычный шум на фоне. Щелчок кнопок пульта — спорт, дорама, новости. Останавливаюсь на последнем.

Кофе стекает в стакан через фильтр. Чёрный, без молока и сахара. Открываю холодильник, выуживая один из запечатанных пакетов. На полках их десятки — аккуратно сложенные, подписанные датами. Сегодня хороший день, можно взять пакет посвежее.

Сырое мясо ложится на разделочную доску. Умелыми движениями нарезаю его тонкими ломтиками, как сашими. Красное на белом. Капли сока стекают, собираясь в маленькие лужицы. Вдыхаю запах — сладковатый, металлический.

Сажусь перед телевизором с тарелкой мяса и чашкой кофе. Идеальный ужин в пятничный вечер.

Проекты выполнены, подработок нет, наконец-то можно провести приятный вечер для себя.

"...кровавая бойня в 14-м районе Токио продолжает шокировать общественность," — вещает диктор с экрана. "После ухода на дно печально известного гуля 'Кролика', в районе началась настоящая война за территорию. По предварительным данным, жертвами стали семь человек, еще один числятся пропавшим без вести. Представитель CCG заявил, что в ближайшее время количество следователей в районе будет увеличено, а проверки
ужесточены..."

Камера показывает место преступления: кровь на стенах, белые силуэты тел на асфальте, люди в костюмах CCG, собирающие образцы.

Допиваю кофе и с раздражением выключаю телевизор.

— Долбоёбы, — выдыхаю в пустоту квартиры. — Устроили цирк.

Токио через окно светится миллионами огней. Приятный вечер отменяется, придется еще немного поработать.

*****

Спустя час я уже выскальзываю из квартиры. Чёрный капюшон надвинут на лицо, маска в кармане. CCG скоро наводнит район своими ищейками — нужно подчистить мусор, пока не поздно. Особенно тех идиотов, которые решили устроить кровавое шоу вчера. Таких всегда полно — молодых, глупых, думающих, что быть гулем — это только сила и вседозволенность.

Заброшенная пятиэтажка на окраине района — классическое логово. Воняет за квартал. Любой следователь с опытом учуял бы запах крови и разложения, но нашему отделению CCG на всё плевать, пока трупы не начинают валяться посреди улицы.

Вход "охраняет" какой-то панк с дешёвой цепью на шее и выкрашенными в зелёный цветом волосами. При моём приближении он активирует какуган — глаза наливаются чернотой, красная радужка тускло светится в полумраке. Любитель произвести впечатление. Интересно, это хоть на кого-то сработало?

— Эй, мудила, куда прёшь? — скалится он, загораживая проход. — Здесь закрытая вечеринка.

Не говоря ни слова, я резко хватаю его за челюсть. Пальцы впиваются в кожу с двух сторон. Одно движение вниз — и нижняя часть лица отрывается с влажным хрустом. Тёплая кровь льётся на мои пальцы. Он даже не успевает закричать, только пускает пузыри через образовавшуюся дыру, в которой видны остатки языка и гортани.

Позади раздаются шаги — второй. Не оборачиваясь, выпускаю один хлыст ринкаку. Алая масса прорывается сквозь кожу на пояснице, формируется в щупальце с косой на конце и пробивает его насквозь. Поднимаю его над землёй, как флаг на древке. Он хрипит, цепляясь за мой кагуне слабеющими руками.

— Ничтожество, — выдыхаю презрительно и сбрасываю тело. Оно падает с глухим стуком, как мешок с мусором.

Внутри играет музыка. Бас отражается от бетонных стен, смешиваясь с женскими криками. Иду на звук, поднимаясь по осыпающимся ступеням. Коридоры залиты кровью — тёмной, подсохшей и свежей, блестящей в скудном свете лампочек.

Пинком открываю дверь в конце коридора. Комната когда-то была квартирой, теперь — притон. Три парня и две девушки. Одна из них — гуль, с короткими рыжими волосами и татуировкой на шее. Вторая... или то, что от неё осталось — на полу. Без руки и ноги, в луже собственной крови. Рядом валяются шприцы адреналина, чтобы жертва подольше оставалась в сознании. Садисты.

— Ты кто такой, блять? — наезжает самый высокий, с длинными сальными волосами и шрамом через всю щеку.

— Это вы людей порешали вчера в переулке?

Он ухмыляется, обнажая кривые зубы:

— Аааа, фанат, понятно. Да-да, это мы. Кстати, смотри — это были её подружки, — указывает на умирающую девушку. — У нас тут дегустация.

Остальные начинают ржать, как гиены. Один даже сгибается пополам от смеха, демонстративно пиная жертву ногой.

Я просто вздыхаю. Даже злость не поднимается — только усталость и брезгливость. Делаю шаг вперёд и бью высокого ногой в живот. Мощный удар отправляет его через стену в соседнюю комнату, проламывая бетонную перегородку.

Остальные вскакивают, глаза наливаются чернотой. Два укаку — крылоподобные кагуне, стреляющие осколками, и один кокаку — жёсткое лезвие, выступающее из плеча.

Они бросаются на меня одновременно. Уклоняюсь от первой атаки, ухожу перекатом от второй. Слишком предсказуемые. На третьем выпаде замечаю ошибку — рыжая провалилась в замахе. Хватаю ее за волосы и одним движением подставляю голову под выпад кагуне другого.

Череп взрывается, как перезрелый арбуз — куски кости, мозга и крови разлетаются во все стороны. Нападавший застывает в шоке, его глаза расширяются от осознания того, что он сделал.

Использую момент, прыгаю на спину третьему, цепляюсь за его кокаку и резким движением вбиваю его в пол. Кулак проходит сквозь плоть, превращая позвоночник и внутренности в кровавую кашу.

Тот, кто убил девушку, всё ещё стоит в ступоре. По его лицу текут слёзы — видимо, была его подругой.

— Мизуки... — шепчет он.

Не жду, пока он придёт в себя. Прыжок, разворот в воздухе, удар ногой сносит ему голову. Она отлетает к стене и скатывается в угол, оставляя за собой кровавый след.

Бойня заняла секунд десять.

Долговязый возвращается, держась за ребра. Останавливается в дверном проёме, глядя на то, что осталось от его компании. Его злобное лицо дрогнуло — кривая ухмылка сползла, глаза забегали. Он оценивает ситуацию, раздумывая, не сбежать ли.

Но кто я такой, чтобы давать ему второй шанс?

Не успевает он моргнуть, как я оказываюсь перед ним. Вдавливаю большие пальцы в его глазницы, чувствуя, как лопаются глазные яблоки. Опрокидываю его на спину, сажусь сверху и начинаю методично забивать его лицо. Удар, ещё удар — кости хрустят, ткани разрываются. После нескольких ударов от его головы не остаётся ничего, кроме ошметков крови, черепа и мозгов.

Встаю, отряхиваясь. Заляпанная кровью толстовка отлетает в дальней угол квартиры.
Иду к раковине в углу и спокойно вытираю кровь с рук, наблюдая, как розовая вода исчезает в сливе.

Почему каждый имбецил думает, что может творить, что захочет, если он чуть сильнее остальных. Этот мусор нельзя назвать бойцами. Просто сброд, возомнивший невесть что. И при этом доставляет проблемы всем в районе.

Умирающая девушка дергается на полу. В её взгляде — смесь страха, облегчения и... благодарности? Что-то шепчет потрескавшимися губами. Музыка мешает услышать что. Опускаюсь, приближая ухо к её губам.

— Можешь... меня съесть... — её голос едва различим. Эта просьба почему-то забавляет меня. Первый раз еда буквально просит съесть ее.

Я улыбаюсь, провожу рукой по её груди и останавливаюсь напротив сердца. Она больше не дрожит — смотрит прямо и спокойно. Готова к концу.

— Ты достаточно настрадалась, — говорю мягко, с той самой обманчиво милой улыбкой.

И пробиваю её грудную клетку, одним движением разрывая сердце.

*****

Сбрасываю окровавленную одежду в мусорный пакет и заливаю его отбеливателем. Никаких следов. Люди задаются вопросом, почему гулей так трудно поймать. Секрет прост — большинство из нас не идиоты, в отличие от тех, кого я только что уничтожил.

Душ. Горячая вода смывает последние капли крови с моего тела. Закрываю глаза, позволяя потоку барабанить по затылку. Последнее время напряжение в воздухе ощущается явственнее, CCG все чаще отчитываются о зачищенных подпольях, именитые гули все чаще устраивают показательные казни. И все это может кончится только нашим уничтожением. Людей слишком много, в открытом противостоянии у нас нет никаких шансов. Но эти идиоты грезят о мире, где они правят, а некоторые вообще о том, что могут жить с людьми в мире.

Ухмылка застыла на моих губах.

Жертва и хищник никогда не смогут сосуществовать без вражды.

Звонок телефона прерывает мои размышления. Мизуки. Настоящая Мизуки, а не та безмозглая дура, чью голову я только что отделил от туловища.

— Привет, красавчик! — её голос звучит слишком бодро для трёх часов ночи. — Не разбудила?

— Я еще не ложился, — отвечаю, вытирая волосы полотенцем. — Работаю над проектом.

— Вечно ты работаешь! — она хихикает. — Слушай, завтра открывается выставка в галерее Саэгуса. Помнишь, я рассказывала? Такаги нас приглашает, у него там какая-то знакомая выставляется.

Такаги Шо. Университетский приятель Мизуки. Обычный человек с необычно острым умом. Слишком внимательный для моего комфорта, но достаточно приятный для поддержания видимости дружбы.

— Не думаю, что...

— Ну пожалуйста, Рен! — она почти скулит. — Я обещала, что ты придешь. К тому же, ты неделю не вылезал из своей берлоги. Воздухом подышишь.

Вздыхаю. Социальное взаимодействие — часть моей маскировки. Замкнутые одиночки привлекают внимание.

— Хорошо, во сколько?

— В шесть! Встречаемся у входа. И оденься прилично! — добавляет она со смехом.

Отключаюсь и бросаю телефон на кровать. Прилично. И чем ей не нравится моя одежда?

*****

Галерея Саэгуса располагается в модном районе Роппонги. Стеклянный фасад, минималистичный дизайн, охранники в строгих костюмах у входа. Место для тех, кто хочет видеть и быть увиденным.

Мизуки и Такаги уже ждут. Она — в элегантном черном платье, подчеркивающем каждый изгиб ее тела, он — в темно-синем костюме, с модными очками в тонкой оправе.

— Широкаге-сан! — Такаги приветствует меня, слегка склоняя голову. — Рад, что вы смогли вырваться из плена работы.

Я пожимаю его руку, отмечая прохладную твердость ладони. Хорошие руки. Сильные. Наверняка занимается чем-то помимо своих финансовых отчетов.

— Просто Рен, — напоминаю я с улыбкой. — Мы не на корпоративном собрании.

Мизуки обнимает меня, прижимаясь всем телом. Ее духи — что-то цветочное и легкое — заполняют ноздри. Приятный запах, маскирующий аромат плоти под ним.

— Ты выглядишь потрясающе, — шепчет она.

Я надел темные брюки, белую рубашку и серый кашемировый свитер. Никаких татуировок на виду, волосы уложены в аккуратную небрежность. Образ успешного дизайнера, заботящегося о своей внешности ровно настолько, чтобы не выглядеть тщеславным.

— Идемте внутрь, — Такаги кивает на вход. — Акико уже ждет. Она будет в восторге, что познакомится с моими друзьями.

Акико оказывается изящной девушкой около тридцати, с короткой стрижкой и пронзительными глазами художника. Ее картины — абстрактные композиции, выполненные в темно-красных и черных тонах.

— Это похоже на кровь, растекающуюся по асфальту, — замечаю я, разглядывая одно из полотен.

Акико смотрит на меня с интересом.

— Большинство видят в них закат или цветы, — говорит она. — Вы первый, кто увидел кровь. Что это говорит о вас, Рен-сан?

Я улыбаюсь, сохраняя беззаботное выражение лица.

— Наверное, то, что я слишком много смотрю американских триллеров.

Мы медленно движемся по галерее. Картины сменяют одна другую — взрыв красного, переходящий в чернильную темноту, всполохи оранжевого на фоне багрового заката, алые линии, пересекающие темно-бордовый фон.

— Это называется "Пульсация", — Акико останавливается перед большим полотном. — Моя любимая работа в этой серии.

Я смотрю на картину, и что-то внутри меня резонирует с ней. Красные линии, пульсирующие, как вены. Темные пятна, похожие на синяки. Все это напоминает обнаженное тело, лишенное кожи.

— Потрясающе, — говорю я, и впервые за вечер это не ложь.

Такаги подходит ближе, его плечо почти касается моего.

— Знаешь, что самое интересное? — говорит он тихо. — Акико никогда не использует красную краску. Это все оттенки коричневого, оранжевого и черного, которые наш мозг интерпретирует как красный.

— Обман восприятия? — я поворачиваюсь к нему.

— Скорее всего, — он улыбается, глаза за стеклами очков внимательно изучают меня. — Иногда то, что мы видим, не соответствует реальности.

На мгновение мне кажется, что в его словах скрыт какой-то подтекст. Но затем Мизуки обнимает нас обоих за плечи, разрушая момент.

— Хватит умничать! — смеется она. — Я голодна. Пойдемте в то новое кафе на углу.

*****

Кафе "Белый лотос" оказывается модным заведением с претензией на высокую кухню. Минималистичный интерьер, официанты в черном, меню без цен — плохой знак для тех, кто заботится о своем кошельке.

Мы занимаем столик у окна. Мизуки и Такаги погружаются в обсуждение выставки, а я изучаю меню, пытаясь найти что-то, что смогу проглотить не подавая вида.

— Рекомендую фирменное карпаччо, — Такаги указывает на строчку в меню. — И, конечно, их фирменный кофе. Знаю, как ты его любишь.

Я киваю с благодарностью. Такаги наблюдателен — еще одна причина держать его на расстоянии.

Официант принимает наш заказ. Мизуки выбирает пасту с морепродуктами, Такаги — стейк с кровью, я — карпаччо и двойной эспрессо.

Пока мы ждем, разговор плавно перетекает к работе. Такаги рассказывает о новом проекте в своей инвестиционной компании, Мизуки жалуется на редактора журнала, где работает. Я поддерживаю беседу общими фразами о сложных клиентах и творческих блоках.

Еда появляется через пятнадцать минут. Тонкие ломтики сырой говядины на моей тарелке выглядят аппетитно, но запах приправ и масла портит все впечатление. Я отправляю кусочек в рот, жую без энтузиазма. Человеческая пища — как жевать мусор, пропитанный химическими ароматизаторами.

Только кофе спасает положение — горький, крепкий, он смывает привкус "нормальной" еды.

— Тебе не нравится? — спрашивает Мизуки, замечая, как я отодвигаю тарелку.

— Просто не очень голоден, — улыбаюсь я. — Перекусил перед выходом.

Мысль о том, что все это придется вывернуть из себя позже, вызывает тоскливое раздражение. Человеческая пища не просто безвкусна для гуля — она токсична. Организм не может ее переварить. Каждый "нормальный" прием пищи неизбежно заканчивается в туалете, со склоненной над унитазом головой.

Такаги с аппетитом разрезает свой стейк. Кровь стекает по редкой мякоти, собираясь в маленькую лужицу на тарелке. Это зрелище пробуждает настоящий голод. Настолько, что я чувствую, как глаза начинает слегка пульсировать. Быстро опускаю взгляд и делаю еще глоток кофе.

— Кстати, об искусстве, — говорит вдруг Такаги, промокая губы салфеткой. — Ты слышал о выставке в Уэно? Той, что посвящена гулям?

Я замираю с чашкой у губ.

— Нет, не слышал.

— Это совместный проект CCG и Института антропологии, — продолжает он, не отрывая от меня взгляда. — Там представлены артефакты, связанные с гулями — маски, оружие следователей, фотографии мест нападений. Довольно мрачно, но познавательно. Думал, тебе будет интересно, учитывая твой интерес к... более темным аспектам жизни.

Я ставлю чашку на стол, сохраняя нейтральное выражение лица.

— Звучит любопытно, но не уверен, что это мой тип искусства, — отвечаю спокойно. — Предпочитаю более... абстрактные вещи. Как картины Акико.

— Жаль, — он улыбается. — А я думал, мы могли бы сходить вместе. Всегда интересовало твое мнение о подобных вещах.

В его глазах мелькает что-то — не угроза, но определенно вызов. Он решил со мной поиграть?

Мизуки, чувствуя напряжение, быстро меняет тему:

— А вы слышали о новом фильме Кореэды? Говорят, он снова взял главный приз в Каннах...

*****

Вечер заканчивается около десяти. Мы прощаемся у станции метро — Такаги уезжает в сторону Синдзюку, Мизуки предлагает зайти ко мне, но я вежливо отказываюсь, ссылаясь на работу.

— Ты всегда работаешь, — она надувает губы, но не настаивает. — Позвони мне завтра, хорошо?

— Обязательно, — киваю я, целуя ее в щеку.

Ночной воздух освежает. Я медленно иду по пустым улицам, размышляя о странном поведении Такаги. Слишком явный интерес к моей персоне. Мы с ним никогда особо не общались, да и я никогда не ослаблял маскировку.

Человеческие связи — всегда риск. Может, пора обрывать контакты? Пару недель на свежее мясо, затем исчезнуть, переехать в другой район...

Погруженный в мысли, я почти не замечаю фигуру у своего подъезда. Старик в длинном светлом плаще стоит, сгорбившись почти пополам. Седые волосы, какая-то странная деформация лица.

Замедляю шаг, все мышцы напрягаются. Плащ следователя CCG. Долгий, оценивающий взгляд. Он поворачивается в мою сторону, когда замечает меня.

И машет рукой. Доброжелательно, как старый знакомый.

Меня охватывает холодное спокойствие. Не паника, не страх — просто чистая концентрация. Даже если это ловушка, никакой опасности они не представляют. Если в мусорном баке не спрятался Арима.

Я плавно меняю направление, шагая прямо к следователю.