Осколки памяти

Лёгкие горели огнем. Дышать было больно, не дышать — невозможно. Тело, свернувшись в клубок, цеплялось за жизнь и отчаянно пыталось добраться до живительного воздуха. С каждым хриплым вдохом боль, раскалёнными иглами, пронзала кровавые ошмётки моих несчастных лёгких. В голове расцветал ярко-красный, обжигающе-огненный цветок усиливающегося приступа мигрени, и внешний мир давно перестал существовать, сузившись до бьющегося в агонии тела.

— Идиот!

Словно через громадную толщу воды донеслось откуда-то издалека. Злой возглас сопровождался глухим звуком удара.

— Если она сдохнет раньше времени, сам будешь отвечать перед шессом…

Внезапный ледяной поток, окативший пылающую кожу, выбил дух и вырвал из груди резкий полувсхлип-полувздох. Вода немного помогла, и раскалённые иглы в груди не спеша прятали свои ядовитые жала. Сознание медленно возвращалось, выбираясь из глубин агонии. Прижавшись пылающим лбом к ледяному камню, я пыталась успокоить пульсирующую боль в висках.

Больно… Как же больно…

Я не понимала, что происходит, а тело колотило в ознобе. Мокрая одежда, прилипнув к горячей коже, добавляла мучений. Холодный металл браслетов, казалось, прожигал до костей. Удушающе-горячо пахло раскалённым железом и горелым мясом. Звуки неспешно обретали чёткость, возвращаясь гулким эхом от высоких каменных стен и потолка.

Рядом оглушительно звякнуло железо, заставив молот в голове ударить сильнее. Кто-то безжалостно дёрнул за руки. Запястья ожгло огнём, вызвав слёзы и хрип из измученного горла.

Справа недовольно цыкнули.

— Полегче, кретин…

— Да, начальник…

Глухой ответ с раздражением и досадой. И снова резкий, болезненный рывок за руки:

— Эй, ты живая?

Хрипло застонав, я попыталась сжаться в комок. Очень хотелось забыться, уплыть в темноту, но боль не давала этого сделать, возвращая в жуткую и жестокую реальность.

— Живучая…

Мучитель усмехнулся и прихватив за волосы на затылке, заставил приподняться. Приказал:

— Глаза открой!

В надежде, что со мной станут обращаться чуть мягче, я честно пыталась разлепить слипающиеся глаза. Казалось, в них насыпали песка. Но ждать меня не желали. Отвесили звонкую пощёчину, нетерпеливо рявкнув:

— Ну?

Протерев глаза, насколько позволяли браслеты на руках, оказавшиеся кандалами, я наконец смогла открыть их, часто-часто моргая. Всё размывалось от слёз и ярких огней, дёргающихся в бордово-алой тьме.

Палач вдруг зафиксировал пальцами веко, вгляделся и, отпуская меня, закричал:

— Начальник, зовите шесса! Начальник!

— Какого Рогатого, ты орёшь?! — недовольно рыкнул начальник. — Она ж ещё ничего не сказала. Или всё-таки сдохла?

— Зовите шесса, — хмуро повторил мучитель и отошёл в сторону, — допрос отменяется. У неё глаза нари.

Темная тень того, кого он звал начальником подскочила, нависла надо мной, тоже пригляделась и заорала, заставляя вздрогнуть:

— Крах! Эй, кто там есть! Рогатый забери! Позовите господина Хэссара. Быстро!

Из приоткрытой двери крикнули в ответ что-то непонятное, грохотнули железом и, громко топая, убежали.

Сидя на каменной ледяной лежанке, я без сил прислонилась к такой же холодной стене. Закрыла глаза и подтянула ноги к груди, чтобы хоть немного согреться.Всё так же бил озноб, запястья почти не чувствовались, а в голове, стуча в виски кувалдой, злорадно плясала боль. Но я была благодарна уже за то, что сейчас меня не трогали, давая небольшую передышку.

Через какое-то время, показавшееся невероятно коротким и бесконечно долгим одновременно, за дверью послышались громкие шаги и суетливый топот. Камера начала заполняться шумом.

— Как поссссмели!

Разъярённое и громкое шипение ввинтилось в уши. Оно противно свербело, эхом отдавалось в голове и заставляло морщиться от новых спазмов мигрени.

— Пошшшему допросссс!

— Так вы же, шесс, приказали. Приходил… — уверенный в себе прежде, голос начальника стал растерянным.

— Хххаяшшшш? — перебило его шипение.

— Нет, но…

— Долошшшишшшь посссже…

Раздражающее шипение исчезало, превращаясь в нормальную человеческую речь. И вместе с ним затихало нестерпимо-тягостное эхо.

— Лекаря! Быстро! Огня…

— Посмотри на меня, — уже тише и мягче.

Наверное, это мне, потому что в это же мгновение кто-то осторожно тронул за плечо. Я послушно подняла голову и в очередной раз попыталась выполнить требуемое. Глаза слезились, держать их открытыми было сложно; яркий огонь факела, казалось, был прямо у лица.

— Открой глаза, пожалуйста, — обжигающе-горячая, почти пылающая ладонь осторожно тронула щеку, подбородок, аккуратно поддержала голову. Смотреть на него смогла лишь пару мгновений, но, похоже, этого хватило.

— Великий! Нари…

Под ошеломлённый шёпот в моих глазах заплясали чёрные мушки. Набат в голове забил громче и быстрее, виски прострелило острой болью, и сознание, наконец-то не выдержав, померкло, унося в спасительную темноту.