Осколок сакуры

Хиро не оглядывался. Он знал, что если обернется, чтобы посмотреть на Акено еще раз, он просто не сможет сесть в этот поезд.

На платформе вокзала их прощание было совсем другим, чем раньше. Оно не было полным отчаяния, а было наполнено тихой, взрослой решимостью. Их последняя клятва под сакурой дала им щит, но щит не делал разлуку легкой.

«Я буду бороться». Эта фраза, сказанная Хиро, теперь звучала в его голове как мантра, как приказ.

Он занял свое место у окна и смотрел, как пейзаж за 300 километров постепенно меняется. С каждым километром розовое тепло, которое он чувствовал от Акено, ослабевало, и его место занимало знакомое, холодное ощущение одиночества.

Время в его университетском городе всегда тянулось бесконечно, но после их примирения оно стало просто невыносимым. Каждая минута была отсчетом до их первой, запланированной встречи. У них был четкий график, расписанный на месяц вперед, с точными датами, когда Хиро должен был приехать к Акено. Этот план был их спасательным кругом.

ПЕРВЫЙ УДАР

Первая запланированная встреча должна была состояться ровно через две недели. Хиро жил только этим. Он почти закончил работу над важным проектом, чтобы освободить себе выходные, уже купил билеты и даже выбрал подарок — маленькую брошку-сакуру, которая должна была стать символом их новой клятвы.

И вот, за три дня до долгожданного отъезда, раздался звонок. Это был не Акено, а его научный руководитель.

«Прости, Хиро, но в пятницу вечером состоится внезапная конференция по твоему проекту. Участие обязательно. Это нельзя перенести».

Когда Хиро положил трубку, его комната снова стала "подвалом".

Он тут же написал Акено. Сообщение было длинным, полным извинений и предложений перенести встречу на следующую неделю, обещанием приехать в любой другой день.

Ответ пришел через час. Он был коротким, как пуля, и лишенным эмоций:

«Понимаю. Работа важнее. Тогда как-нибудь потом».

Ни вопроса, ни предложения другой даты, ни даже смайлика. Просто холодное, отстраненное «Понимаю».

Хиро почувствовал, как рушится его тщательно выстроенный щит. Он ждал следующего сообщения, но телефон молчал. Он знал, что Акено, возможно, обижена, но её короткое "как-нибудь потом" отбросило его на месяцы назад, к тому самому периоду, когда он чувствовал себя брошенным.

Он провел следующие два дня в тихом, отчаянном одиночестве, не в силах сосредоточиться ни на конференции, ни на учебе. Его внутренняя тревога вернулась с новой силой. Он думал: Неужели она уже отступила от обещания? Неужели она просто ждала повода, чтобы сдаться?

В четверг вечером, после изнурительной подготовки к конференции, Хиро, чувствуя себя абсолютно разбитым и одиноким, отправился в университетскую библиотеку, чтобы хоть как-то заглушить пустоту. Ему нужно было место, где тишина была бы официальной, а не эмоциональной.

Он нашел самый дальний, самый тихий стол у окна. За окном шел тихий осенний дождь, и мокрые стекла отражали бледный свет ламп. Он открыл конспект, но его взгляд был прикован к телефону. Двое суток молчания. "Как-нибудь потом".

Он уже собирался сдаться, закрыть книгу и уйти в свой настоящий "подвал", когда его внимание привлекло движение.

Он не услышал шагов, но боковым зрением заметил светлое пятно. Напротив него, за столом, куда никто никогда не садился, плавно опустилась хрупкая, низенькая девушка. Ее волосы были короткими и светлыми, как солома, а одежда — яркой, совершенно неуместной для этого тихого, темного уголка.

Юки.

Она поставила на стол маленькую, но явно тяжелую сумку, улыбнулась уголком губ, как будто они старые знакомые, и негромко, но четко пробила его внутреннюю стену.

— Ты выглядишь так, будто тебе нужно, чтобы кто-то посмотрел с тобой немой фильм, — произнесла она, не требуя ответа и глядя ему прямо в глаза. — Я могу просто сидеть здесь.

Хиро вздрогнул. Он всегда боялся таких вот открытых людей, которые легко врывались в чужое пространство. Но в этот момент ее вторжение было похоже на глоток воздуха. Он был настолько истощен одиночеством, что не смог найти в себе силы сказать "нет".

— Я… я тебя не знаю, — пробормотал он.

— Я Юки, — просто ответила она. — Я вижу, когда кому-то грустно. И мне не нравится, когда люди в тишине выглядят такими одинокими.

Она достала из сумки коробку разноцветных мармеладок.

— А ты Хиро. Я слышала о тебе. Умный, но грустный. Будешь?

Он покачал головой.

— И ты сидишь здесь, чтобы... просто сидеть? — Он почувствовал, как его губы впервые за два дня растягиваются в слабой, неловкой улыбке.

— Просто сидеть, — подтвердила она, открыто и дружелюбно улыбаясь. — Вдвоем грустить лучше. По крайней мере, это не так страшно. Расскажи мне про свой немой фильм, Хиро. Что в нем происходит?

И вот тут, после этого легкого, не требующего усилий приглашения, стена Хиро рухнула. Он начал говорить.

Хиро, к своему удивлению, говорил три часа. Он рассказывал Юки об Акено, о том, как они познакомились под сакурой, о "сахарном рае", о безумной любви, о болезненной необходимости бороться и, наконец, о том, как легко Акено сдалась, прислав свое холодное "как-нибудь потом".

Юки слушала, не перебивая, ее светлые, короткие волосы едва шевелились. Она не давала советов, не осуждала Акено и не жалела Хиро. Она просто была. Ее глаза, ясные и открытые, были похожи на спокойную воду, в которой Хиро мог видеть отражение своей собственной боли.

Когда он закончил, в горле у него пересохло. Он почувствовал огромное облегчение. Он вытащил из себя все, что месяцами копилось в его "подвале".

— Ты не будешь спрашивать, почему я не позвонил ей, чтобы выяснить? — спросил Хиро.

— Зачем? — Юки легко пожала худенькими плечами. — Ты не позвонил, потому что ты боишься услышать то же самое, что и я когда-то услышала. Ты боишься, что она уже ушла. Ты здесь, потому что тебе нужно, чтобы кто-то был здесь. И я здесь.

Юки посмотрела на часы. Было уже глубоко за полночь.

— Мне нужно идти, — сказала она, быстро собирая свой блокнот. — Но мне понравилось слушать твой "немой фильм". Он очень хороший.

— Ты... ты придешь завтра? — спросил Хиро, и в его голосе прозвучало отчаяние, которое он не хотел показывать.

Юки улыбнулась.

— Я приду. Не потому, что ты мне нужен, Хиро, а потому, что мне нравится, когда кто-то не боится быть грустным рядом со мной.

И она ушла так же стремительно, как появилась, оставив за собой легкий, сладкий след запаха духов и пустой стул.

Новая Рутина

На следующий день Юки действительно пришла. И через день тоже. И через неделю.

Их отношения быстро превратились в ритуал. Юки всегда появлялась в тихие часы после шести вечера, когда Хиро чувствовал себя наиболее одиноким. Она всегда садилась напротив него, всегда приносила что-то вкусное (не бэнто, а скорее яркие сладости, которые она ела с детской непосредственностью), и всегда была готова слушать.

Юки легко вписалась в его жизнь. Она давала ему то, что Акено не могла: постоянство присутствия. С Юки не было тревоги, что его сообщение проигнорируют. Не было страха, что его любовь требует слишком многого.

Они говорили о книгах, о музыке, о студенческих глупостях. Юки быстро поняла его меланхоличный вкус, и они начали вместе смотреть инди-фильмы на ноутбуке Хиро, используя для звука всего один наушник, который Юки всегда сама вставляла в ухо.

Это было странно. Делить наушник. Этот жест, который когда-то принадлежал только Акено и был символом их нерушимой связи, теперь стал общим для него и Юки. Но разница была огромной: с Акено это была борьба за сохранение связи; с Юки это было легкое, не требующее усилий утешение.

Хиро осознал, что он перестал смотреть в телефон. Он перестал ждать сообщений от Акено. Он больше не чувствовал себя одиноким в своем "подвале", потому что его "подвал" теперь был заполнен светлым смехом Юки.

Именно в этот момент он понял, что Юки та кто может стать на место Акено . Она была хороша. Он больше не страдал от расстояния, но он и не боролся. Он подменил свою настоящую, сложную любовь на легкое, доступное счастье.

Юки влилась в его жизнь, как яркий, но неглубокий ручей. С ней было легко. С ней не было будущего за 300 километров, не было болезненных пауз и невысказанных претензий. Было лишь "сейчас" и тепло чужого, доступного присутствия.

Он перестал смотреть на обертку, которую она всегда оставляла после мармеладок на столе. Перестал замечать, как часто она поправляет свои светлые, короткие волосы. И только через две недели их ритуала он заметил кое-что важное.

Это произошло в его комнате. Они смотрели старый, черно-белый инди-фильм. Юки, как всегда, забрала один наушник. По сюжету, главный герой, художник, бросает свое творчество, потому что боится, что оно недостаточно совершенно.

Когда фильм закончился и комната наполнилась тишиной, Юки не засмеялась, не достала сладости и не начала обсуждать музыку. Она сидела абсолютно неподвижно, глядя на пустой экран.

— Ты плачешь? — тихо спросил Хиро. Это было невозможно, ведь Юки никогда не позволяла себе слабости.

Она медленно повернулась. Её обычно ясные, открытые глаза были влажными.

— У меня никогда не было своего "подвала", Хиро, — прошептала она. — Я не знаю, как это, быть честным со своей болью.

Хиро, удивленный, сел ровнее.

— О чем ты?

Юки вздохнула, и это был первый по-настоящему глубокий вздох, который он от нее слышал.

— Моя жизнь — это постоянный спектакль. С самого детства. Я должна быть яркой, легкой, лучшей подругой, лучшим слушателем. Я всегда должна дарить свет.

Она сжала в руке край своего яркого свитера.

— Я была популярна. В школе, потом в социальных сетях. Я всегда смеялась, я всегда была худенькой, блондинкой, с идеальным настроением. И знаешь, что произошло? Я разучилась быть одна. Мне страшно. Мне страшно остаться в тишине на пять минут, потому что я не знаю, кто там. Что я там?

Юки придвинулась ближе.

— Когда я вижу тебя, Хиро… Ты сидишь в своей библиотеке, и ты настоящий. Ты не боишься своей грусти, своего страха. Ты просто есть. И когда ты рассказываешь мне о своей Акено, о том, как вам больно и тяжело, но вы боретесь... ты даешь мне разрешение чувствовать боль. Я могу выплакаться о своей пустоте, слушая про твою.

Она положила голову ему на плечо. Это было невинное движение, но оно стало для Хиро шокирующим.

— Мне нужна твоя грусть, Хиро, — прошептала она. — Ты для меня – как глоток горького чая, который доказывает, что в моем сахарном мире есть хоть что-то настоящее.

В этот момент Хиро понял, что их отношения — это не просто он нашел утешение в Юки. Они оба стали созависимы от этой иллюзии. Юки использовала его "подвал", чтобы временно сбежать от своего "сахарного рая", который оказался тюрьмой. А он использовал ее присутствие, чтобы не бороться за свою настоящую любовь за 300 километров.

Он больше не был один. Но он был не со своей любовью. Он был с девушкой, которой сам стал спасателем.

Прошло еще три дня. Признание Юки ничего не изменило внешне — они все так же встречались, слушали музыку и молчали. Но внутренне воздух стал тяжелым. Теперь их молчание было не отдыхом, а взаимным, липким соучастием в побеге от реальности.

В тот вечер за окном выл ветер, предвещая зимние холода. Юки сидела на его кровати, листая журнал, а Хиро рылся в ящике стола, пытаясь найти запасной кабель для зарядки.

Его пальцы наткнулись на что-то твердое и бархатистое, заваленное старыми конспектами и чеками.

Хиро замер. Он медленно вытащил руку. На ладони лежала маленькая, темно-синяя коробочка.

Он знал, что там. Он купил это месяц назад, когда его "план" еще казался нерушимым. Когда он верил, что расстояние — это просто цифры.

Он открыл крышку.

Внутри, на белом шелке, лежала серебряная брошь в форме цветка сакуры. Один из лепестков был выполнен из розового кварца. Она была маленькой, хрупкой и холодной.

В одну секунду "сахарный туман", который принесла Юки, рассеялся.

Хиро смотрел на брошь, а видел Древо Клятвы. Он слышал не шелест страниц журнала за спиной, а тот самый, настоящий шелест падающих лепестков. Он слышал свой собственный голос: «Я буду бороться». И голос Акено: «Я буду ждать твоего кадра».

Этот маленький кусок металла и камня весил тонну. Это был осколок весны, который он предал ради теплой осени с чужим человеком.

Боль, которую он так старательно глушил мармеладом и легкими разговорами с Юки, ударила его под дых. Это была чистая, резкая боль — доказательство того, что он все еще жив, что его любовь к Акено жива, но задыхается под завалами его малодушия.

— Хиро? — голос Юки прозвучал тревожно. Она почувствовала перемену в атмосфере, как животное чувствует землетрясение.

Она соскользнула с кровати и подошла к нему. Взглянула на коробочку в его руке.

— Красивая, — тихо сказала она, но в ее голосе не было восхищения. Была опасность. — Это для нее? Для той, кто сказала "как-нибудь потом"?

Юки протянула руку и накрыла его ладонь своей, пытаясь закрыть брошь, спрятать этот символ. Ее пальцы были теплыми, но этот жест вызвал у Хиро отторжение.

— Не надо, Юки, — он отдернул руку. Резче, чем хотел.

— Зачем тебе смотреть на это? — ее голос дрогнул, маска легкости начала трескаться. — Это просто вещь. Она делает тебе больно. А я здесь. Я настоящая. Давай просто посмотрим кино. Давай забудем.

Хиро посмотрел на Юки. Впервые он видел не спасение, а клетку. Мягкую, уютную клетку, обитую войлоком, куда не проникает ни боль, ни настоящий свет.

— Я обещал, — прошептал он, сжимая брошь так сильно, что острые края впились в кожу. — Я обещал бороться. А я просто... заснул.

Он понял, что должен сделать выбор. Прямо сейчас. Продолжать спать в тепле или выйти на холод и попытаться вернуть то, что он почти потерял.

Он схватил телефон.

Это момент истины. Хиро собирается сделать тот самый звонок.

Мертвая линия

Гудки. Длинные, тягучие, похожие на стон умирающего животного.

Гудок... Гудок...

В комнате было так тихо, что звук из динамика казался оглушительным. Юки сидела на краю кровати, обхватив себя руками. Она не пыталась вырвать телефон, но её взгляд был прикован к нему с пугающей интенсивностью. В её глазах, обычно таких ясных, сейчас плескался темный, липкий страх.

— Не надо, Хиро, — прошептала она. — Она не ответит. Зачем ты делаешь нам больно?

Гудок...

— Алло?

Голос Акено прозвучал неожиданно громко и чисто. Он был уставшим, лишенным той звонкой радости, которую Хиро помнил, но это был её голос. Реальный. Живой. Пробивающийся сквозь 300 километров тишины.

Хиро замер. Его горло сковал спазм. Он так долго репетировал этот разговор в голове, но сейчас все слова рассыпались в пыль.

— Акено... — выдавил он. — Это я.

На другом конце повисла пауза. Он слышал её дыхание.

— Я знаю, что это ты, Хиро, — тихо ответила она. — Я ждала. Я думала, ты позвонишь раньше. Я хотела извиниться за то сообщение... Я просто очень устала и испугалась, что мы отдаляемся.

Её слова были ударом милосердия, который сделал только хуже. Она не злилась. Она ждала. Она все еще верила в их "план".

Хиро сжал брошь в руке так, что металл вонзился в ладонь.

— Я... я тоже должен тебе кое-что сказать. Я купил тебе...

В этот момент Юки встала. Она сделала это резко, с шумом отодвинув стул. Это был не случайный жест. Это был акт отчаяния. Она подошла к Хиро вплотную, её лицо было искажено болью и ревностью.

— Скажи ей, — громко, с надрывом произнесла Юки, глядя прямо в телефон. — Скажи ей, с кем ты смотрел кино последние две недели.

Хиро дернулся, пытаясь закрыть динамик рукой, но было поздно.

В трубке воцарилась мертвая тишина. Дыхание Акено прекратилось.

— Хиро? — голос Акено изменился. В нем появился лед, тот самый, от которого он бежал. — Кто это?

Хиро смотрел на Юки. Она стояла перед ним, маленькая, дрожащая, но с вызовом в глазах. Она разрушила всё, но он понимал, что виновата не она. Виноват он, впустивший её в эту комнату.

— Акено, послушай, это не... — начал он жалкую, лживую фразу.

— Ты не один, — это был не вопрос. Это была констатация факта. Голос Акено звучал глухо, словно она уже находилась очень далеко, дальше, чем 300 километров. — Ты нашел себе кого-то, кто ближе.

— Нет! Это просто...

— Не ври мне, Хиро. — перебила она. — Только не сейчас. Я помню твою клятву. "Я буду бороться". Видимо, твоя борьба закончилась.

— Акено, пожалуйста...

— Прощай, Хиро. Брось трубку. И не звони мне больше. Никогда.

Щелчок.

Короткие гудки ударили по ушам, как автоматная очередь. Связь оборвалась. На этот раз — навсегда. 300 километров превратились в бесконечность.

Хиро медленно опустил руку с телефоном. Экран погас. В комнате снова стало тихо, но теперь это была тишина руин.

Он повернулся к Юки.

Пустая комната

Юки стояла там же, но вызов в её глазах исчез. Она смотрела на Хиро, и на её лице медленно проступало осознание того, что только что произошло. Она победила Акено, но проиграла войну.

Она увидела в глазах Хиро не благодарность за то, что она "открыла правду", и не облегчение. Она увидела пустоту. И отвращение.

— Ты... ты всё испортила, — прошептал Хиро.

Юки горько усмехнулась. Слезы покатились по её щекам, смывая маску легкой, веселой девочки.

— Я испортила? — её голос дрожал. — Хиро, ты позвонил ей, держа меня за руку все эти дни! Ты использовал меня как обезболивающее!

Она схватила свою сумку.

— Я думала, что спасаю тебя от одиночества. Я думала, что мы похожи. Но ты... ты просто трус. Ты не выбрал меня, Хиро. Ты просто испугался быть один. А теперь... теперь ты получил то, что заслужил.

Она подошла к двери. На пороге она обернулась.

— Твой "подвал" теперь действительно пуст. И я в нем больше не останусь.

Дверь захлопнулась.

Хиро остался стоять посреди комнаты. Один.

В правой руке он сжимал мертвый телефон. В левой — брошь в виде цветка сакуры с острыми, окровавленными от его хватки краями.

За окном выл ветер. На столе лежала забытая обертка от мармелада — единственный след того, что здесь была иллюзия счастья. А в груди разрасталась черная дыра, в которую провалились и весна, и осень.

Он остался один с болью. И на этот раз разделить её было не с кем.

Конец.

От автора